мал.
     Безумец, я думал, что, если добьюсь вашей  смерти,  то  снова  обрету
душевный покой.


     Затем он стал говорить о своей  ревности  по  отношению  к  ее  мужу,
единственному мужчине, которого она любила, и который любил ее.
     Это признание было для  него  затруднительным,  потому  что  он  знал
Анжелику. Если она спокойно могла  выслушать  все,  что  касалось  ее,  то
упоминание о ее муже, да еще нелицеприятное, ранило ее.
     Он  заверил  ее,  что  никогда  не  хотел  убивать  Жоффрея,   только
отстранить от нее. У него есть все, что ему угодно,  и  самое  главное,  -
прелестная женщина, которая влюблена в него.
     - Не думайте, что его жизнь так уж легка, -  попыталась  протестовать
Анжелика.
     - Как счастлив этот человек, - думал я, - которого  вы  так  отчаянно
любите, которого не ограничивают законы, который свободен телом  и  душой.
Противник церкви - он не заслуживает такого блаженства. Я  проклинал  его.
Почему он, а не я?..
     Я считал его человеком,  лишенным  морали,  без  привязанностей,  без
почтения к кому-либо... И, однако, я знал, что он прав.  Я  боялся  понять
это. Он был прав. Он, который шел по пути Правды, потому  что  он  шел  по
Пути Правды! И я должен был смотреть этому факту в глаза.
     Как ужасно обнаружить ошибку и сиу ловушек, в которые ты попал. Лучше
быть слепым и не понимать света правды, данного нам не по заслугам,  а  по
Плану. Лучше всего считать, что находишься среди избранных.
     - А теперь что вы думаете?
     - Что Господь принимает все пути, которые подтверждают Его величие  и
прославляют Его доброту. Я пал и возвратился к самому  себе,  несмотря  на
то, что потерял моих друзей.  Вот,  что  я  хотел  рассказать  вам,  чтобы
прошлое больше не вызывало ни подозрений,  ни  намеков,  ни  горечи  между
нами. Нужно было избавиться от всех этих дурацких событий: я  не  сражался
за бога, а вы не были его врагами.
     Он замолчал.
     Анжелика закончила сворачивать бинты, она аккуратно  положила  их  на
скамеечку.
     Он увидел, что она нервничает. Положив руки на колени,  она  смотрела
на него. Легкая улыбка играла в уголках ее губ. Он закрыл глаза.
     Однако, она спросила после недолгого медитативного молчания:
     - Можно вас спросить?
     И поскольку он утвердительно покачал головой:
     - Где вы взяли сутану в таком прекрасном состоянии? Мне казалось, что
та, в которой вы появились, распалась на лоскуты.
     - Я взял ее у миссионеров Сен-Жозефа.
     - А почему вы ее надели сегодня?
     - Ради трудных признаний. Так мне легче разговаривать с вами.
     - Отец д'Оржеваль, мне приходится спрашивать себя, не заключается  ли
ваша ошибка не в том, что вы примкнули к иезуитам, а  в  том,  что  вы  не
вступили в труппу господина  де  Мольера.  По-моему,  в  душе  вы  немного
комедиант.
     - Я всегда им был... В колледже я исполнял все  роли  великих  героев
античности. Ибо вам известно, что иезуиты придают большое значение театру.
Нужно иметь вкус к  декламации  и  понимать  трагедию,  чтобы  служить.  А
пребывание у индейцев, которые все по натуре комедианты, меня  еще  больше
приучило к театральности.



                                    68

     Затем он снял сутану и аккуратно убрал ее,  а  распятие  поставил  на
камин в комнате Анжелики. Иногда она видела, как  он  читает  молитвенник,
который, по всей видимости, он тоже заимствовал  в  миссии.  Теперь  между
ними сложились отношения доверия и понимания. Она могла рассказывать ему о
Жоффрее. Он слушал. Она припомнила, что ей ни разу не доводилось  говорить
о своей любви и о Жоффрее даже в Абигаэль.
     Холод по-прежнему  был  устойчивым,  и  небо  было  покрыто  снежными
тучами. Ветер свистел и выл.
     Иногда выдавались солнечные  дни,  тогда  они  выходили  на  короткие
прогулки. Но потом снова начинался буран. Напрасно они смотрели в  сторону
деревьев недалеко от форта в надежде услышать пение птички, которую  никто
никогда не видел, но которую все называют "весенняя птаха", которая  стала
бы для них Ноевой голубкой.
     Они говорили о далеких городах, которые они увидят  однажды,  где  их
ожидает спасение.
     Люди поступили правильно, начав строить города. Их  инстинкт  толкает
их на то, чтобы собрать воедино все блага  и  службы,  чтобы  поддерживать
слабую жизнь,  которая  может  быть  спасена  единственной  коркой  хлеба,
поданной милосердным соседом.
     Себастьян д'Оржеваль обсуждал с ней проекты ее появления во Франции.
     - То, что вы вернетесь в Европу, не отнимет у вас тех связей, которые
вы установили в Новом Свете.  Господин  де  Пейрак  прекрасно  общается  с
людьми, и его корабли смогут навещать порты Нью-Йорка и Квебека.
     По его мнению, судьба колоний не зависела от одного присутствия  того
или иного человека. Не было никакого  выхода  из  замкнутого  круга  войн,
стычек и набегов то одной, то другой стороны; всегда будут жертвы -  белые
или индейцы, французы или англичане.
     - Главные силы - там, - говорил  он.  -  Версаль  управляет  судьбами
народов, находящихся даже в самой глубине неизведанных краев.
     Многочисленные экспедиции пожирают расстояния. Господин де  ля  Салль
не замедлит водрузить знамя короля Франции над Иллинойсом, и кто знает? Он
может зайти до Мексиканского залива, если ему удастся спуститься  вниз  по
Миссисипи до ее устья.
     - И Новая Англия будет окружена.
     - Вот видите, Версаль делит территории и направляет ход войн. Если бы
ваш супруг не смог сопровождать господина де Фронтенака, то интриги врагов
нашего губернатора привели бы его в Бастилию.  Нужно  постараться  сделать
для него еще  больше.  Нужно,  чтобы  он  вернулся  в  Канаду.  Ибо  новый
губернатор - сумасшедший. И что еще хуже, - он глуп.


     Она представила себе двор. Он не без основания называл его джунглями,
и кому, как не ей, было дано это знать? Однако, она не могла не  думать  о
красоте Версаля.
     Король Людовик Четырнадцатый создал культ красоты,  он  приветствовал
все формы искусства. Да, двор был джунглями, но еще и Храмом Красоты.
     - И однако, - сказал Анжелика, - еще труднее вернуться в  места,  где
было применено первое оружие.
     Она чувствовала в себе новые силу, готовые к  порыву.  Теперь,  когда
Жоффрей вступил в контакт с королем, выполнил свою миссию, она  хотела  бы
оказаться рядом с  ним,  не  отпускать  его  от  себя.  Вдвоем  они  легко
справятся  с  трудностями,  вдвоем  они  смогут  насладиться   очарованием
Версаля.
     Когда она прекращала мечтать, действительность  обрушивалась  на  нее
всей тяжестью. Она опасалась дальнейших ударов судьбы.
     Кончится ли когда-нибудь зима?
     - Можно ли предположить, что где-то существуют дворцы,  где  танцуют,
где слушают небесную музыку, где делают такие большие  торты,  что  в  них
может спрятаться ребенок, одетый Амуром, и под аплодисменты вылезти  прямо
на стол?
     - Да, можно представить, - говорил он, - и за это надо возблагодарить
Господа. Это честь нашего мира - уметь поддерживать без устали огонь и мир
роскоши. Если везде будут нищета  и  голод,  то  воистину  настанет  конец
света.
     Мы, находясь в нашем аду, должны  быть  благодарны  тем,  кто  сейчас
танцует и смеется, как наш король, потому что они продолжают создавать все
формы Красоты, чтобы услаждать взгляд и ум.
     Ибо это означает, что огонь продолжает гореть, что  это  единственный
очаг в этом мире, и что надо надеяться, что мы однажды сможем погреться  у
него. Надежде все дозволено, если знать, что горит хоть одна искорка этого
огня.
     Естественно, поток грязи, преступлений и обманов, который несет  нас,
силен.  Но  поток  золота  и  драгоценностей  жизни,  лава  извергающегося
божественного вулкана, которая лелеет наш экстаз и наше  восхищение,  тоже
обладает несгибаемой мощью. И там-то мы  и  должны  питать  наши  мечты  и
амбиции.
     Можно было подумать, что в нем присутствует что-то от разума Жоффрея.
Она все больше в этом убеждалась. Она узнавала эти  мысли,  эти  блестящие
идеи, которые сеньор Аквитании с таким величием излагал ей. Разница была в
том, что священник  походил  на  трубадура,  которого  тащили  на  паперть
Нотр-Дам за веревку, привязанную на шее.  Он  потерял  от  этого  голос  и
привык молчать. Так что не так уж просто было услышать от него то, что  он
думает.
     Сердце Анжелики устремилось к Жоффрею. Она думала: "Я  понимаю  тебя,
любовь моя. Мы снова встретимся в мире и покое и поговорим".
     Несколько раз священник повторил, что не стоит  господину  де  Пейрак
тревожиться о судьбе его семьи.
     - Я обо всем позабочусь.
     Главное - это король. И, общаясь с ним, господин де  Пейрак  послужит
на благо народов и континентов, чем если будет тратить силы на  то,  чтобы
спасать своих.
     Она вспомнила, что Жоффрей никогда не поддавался ложным тревогам.
     - Если и поддавался, то не слишком, - заметила она с легким упреком.
     Его способность к концентрации давала повод ревнивому сердцу  думать,
что о нем забыли. Иногда Анжелика подозревала мужа в том, что  он  увлекся
какой-нибудь дамой.
     Но теперь главным был король.
     Она от души забавлялась, потому что Себастьян  д'Оржеваль  говорил  о
том, что Жоффрей должен подготовить все к приезду Анжелики.
     - Вы не должны страдать от нехватки  чего-либо.  Все  должно  быть  в
вашем распоряжении. К вашим услугам должны  быть  дворецкие,  камердинеры,
горничные, кареты и лошади. На стенах  ваших  домов  должны  висеть  самые
прекрасные картины и гобелены, должна стоять самая изящная мебель,  должны
быть безделушки, любимые вещицы, драгоценности и наряды.
     - Успокойтесь, - говорила она ему, - мой дорогой управляющий. Если уж
мой супруг захочет моего возвращения во Францию,  то  у  меня  будет  все.
Безделушка или украшение, все, что сможет мне дать  почувствовать  вкус  к
жизни и поможет мне забыть обо всем, что я потеряла.




                      ЧАСТЬ СЕМНАДЦАТАЯ. КОНЕЦ ЗИМЫ


                                    69

     Она застала его за тем, что он проверял оружие:  оно  хранилось,  как
положено, завернутым в промасленную ткань, и не пострадало.
     Конец зимы - это возвращение людей. Он хранил воспоминания о том, что
видел в миссии Сен-Жозеф. Он помнил, что, как только снег  растает  и  лед
сойдет с  озер,  армии  господина  де  Горреста  продолжат  свою  войну  с
ирокезами.
     - Они истребят индейцев, сожгут  их  селения.  Быть  может,  настанет
конец стране ирокезов. Но я знаю их: Уттаке снова исчезнет.  Он  уведет  с
собой тех, кто уцелел. И напрасно их будут преследовать:  они  исчезнут  с
лица земли!
     - Что вы хотите этим сказать?
     - Они исчезнут! - повторил но, сопровождая слова  жестом.  -  Я  хочу
сказать, что они станут невидимыми.
     - Я не отрицаю чудесное, но я думаю, что  здесь  должно  быть  вполне
материальное объяснение. Ведь и о вас, отец д'Оржеваль, говорили,  что  вы
умеете летать!.. И что можете стать невидимым? Однако...
     Но он лишь улыбнулся, погруженный в раздумья.
     - Да, есть одна идея. Как только преследователи уберутся,  они  снова
появятся и недалеко отсюда.
     Он знал наизусть секреты огромного края скал и  лесов,  с  озерами  и
обрывами,  непроходимыми  болотами  и  горами,  которые  покорялись   лишь
избранным.
     Безумием было привести сюда лошадей. Со стороны господина  де  Пейрак
было утопией надеяться пересечь эти края.
     - Где они пройдут?
     - Я думаю, что знаю.
     Но больше он ничего не сказал.
     - Итак, вы думаете, что они появятся. Но тогда вам нужно бежать.
     Он посмотрел на нее с горечью:
     - Ради чего? Жизнь больше не дорога мне, она не даст мне ни покоя, ни
счастья, одни скитания и одиночество. Но  я  не  чувствую  себя  способным
стать отшельником. Он принадлежит к общности людей,  избранной  им  самим.
Отшельник присоединяется к своим братьям, он молится вместе с ними, думает
о тех же истинах. Я понял это, когда говорил с ними. Но для меня  общности
больше нет.
     - Мы будем с вами. Мы вас не оставим.  Даже  в  пустыне...  Их  можно
найти и во Франции.
     - О! Я знаю. В Дофинэ, например... Франция богата  такими  местами...
Но это не Америка...
     - Но ведь можно обосноваться на реке Сен-Жан или в Шинекту.  Я  знала
человека оттуда. Он говорил, что в Мериленде,  а  это  католический  штат,
принадлежащий англичанам, монахи  скрывались  довольно  часто.  Во  всяком
случае, мы всегда будем с вами.
     Он был искушен. Не столько перспективой этого существования, несмотря
ни на что - пустого, сколько из-за страха снова попасть в  лапы  ирокезов,
которые направлялись в эти места.
     Угадывая,  что  зима  отступает  и  что  земля  возрождается,  они  с
удвоенной энергией стали бороться с апатией и вялостью, стали обращаться к
Матери-природе, которая начинала расцветать.
     - Как только наступит весна, - говорил он, -  сколько  будет  работы!
Нужно будет починить стены и крышу форта, расчистить дорожки, убрать мусор
и... еще тела. Все надо будет начать заново.
     - Сколько можно терпеть эти мертвые тела? Вы имеете  в  виду,  что  в
Вапассу погребены трупы?
     - Нет. Не трупы. Ваши еретики, о которых вы рассказывали мне с  такой
нежностью, ваши гугеноты, квакеры,  лолларды,  бедняки  из  Лиона,  худшая
секта, чем даже Кафары, - вы увидите их, они не мертвы...  Вы  спасете  их
еще раз.
     Он улыбался, видя, что его слова достигают цели, и что энергия и  пыл
расцветают на ее щеках.
     - Вы все можете, мадам. Король, и тот находится у ваших  ног.  Что  я
говорю? Скипетр  короля  -  в  ваших  руках.  Суверен,  который  управляет
половиной Европы и частью Нового  Света,  слушает  ваши  советы,  и  своим
влиянием, гораздо большим, чем влияние оружия,  вы  можете  действовать  и
приносить  пользу.  Но  вы  должны  победить  усталость  и  выжить.  Всего
несколько дней отделяют нас от спасения: от весны.
     - Может быть. Но почему вы не  хотите  спастись?  Послушайте  меня  и
бегите.
     Иезуит отвел глаза и печально покачал головой.
     - Уттаке сказал мне: "Я приду и  съем  твое  сердце!  Ты  должен  мне
отдать его, Черная Одежда".
     - Глупость! Вы поддаетесь безумию дикарей. Вы же сами  говорили,  что
нельзя пытаться понять их, и терять разум, следуя их мыслям.
     - Уттаке сказал мне: "Ты должен  мне,  Черная  Одежда.  Разве  ты  не
прибыл сюда, на другой берег океана, чтобы сделать это?"
     Она с жаром возразила:
     - Нет! Нет! Один  раз!..  Два  раза!..  довольно!  Вы  уже  заплатили
сполна. Бегите! Добирайтесь до Французской бухты.  Там  мы  встретимся.  Я
найду у вас убежище. Я спрячу вас в надежном месте.
     - Я не могу оставить вас одну с детьми.
     - Мне уже лучше. Я обещаю вам. Бегите и не ждите больше.
     - Не думайте, что  пришло  время  выходить  из  дома.  Время  бурь  и
снегопадов еще не прошло. Я не за себя боюсь. Выздоравливайте! Вы  быстрее
поправитесь, если не будете тревожиться ни из-за меня, ни из-за кого-либо.
Не бойтесь. Я знаю, когда наступит время для бегства.
     Анжелика больше не протестовала. Он был прав. Ночь была еще глубока.
     Когда дневные заботы были позади, иезуит садился у огня,  Анжелика  и
дети располагались на кровати. Они разговаривали, сначала понемногу, затем
более долго.
     Он все чаще рассказывал о жизни миссионера и его опыте в обращении  с
индейцами.
     - Они выживут, - говорил он, - они будут жить.
     Природа уничтожает тех, кто слаб, кто противостоит ей;  исчезнут  те,
кто не хочет слышать ее голоса, ибо он - голос Бытия. Ни  один  народ,  ни
одна идеология не может устоять перед Божественной силой Бытия и Сознания.
Эта сила знает, что делает. Иногда она жестока.  Народы  исчезают,  потому
что сопротивляются ей. Возрождение Сознания - это наш долг.  Мы  этого  не
знаем. Мы считаем себя хозяевами природы. Но люди ишь разрушают.  Они  как
дети. И каждый приносит свой хворост на костер разрушения.
     - Если вы и дальше будете продолжать в этом духе, костер будет  ждать
вас, - сказала Анжелика.
     - И, однако, все человеческие уши могут открыться, чтобы услышать. Но
"они имеют уши и не слышат, они имеют глаза  и  не  видят".  Позади  этого
слова - Природа - они видят лишь лицо Бога. И если я скажу "Бог",  они  не
поймут. Они увидят лишь своего идола.
     Он сидел возле огня и смотрел под ноги, словно с кафедры наблюдал  за
паствой.
     - Они сидят на деревянных  скамьях,  на  соломенных  стульях  или  на
циновках, они поднимают головы, чтобы слушать предсказателя, но слова  для
них ничего не значат. Их горизонт замкнут. Он слишком узок. Они  не  хотят
знать. И сама Америка слишком пустынна и слишком велика, чтобы понять, что
происходит, и что должно произойти. Но будущее открыто для нее. Вот почему
я люблю ее... Здесь столько секретов.
     Однако, женщины более склонны к пониманию  тайн,  чем  мужчины.  Вот,
быть  может,  почему  разум  мужчины  занят  тем,  чтобы   усмирить   этих
любопытных. С какими заботами и хитростью они заставляют их не думать,  не
действовать.
     - Это  -  наказание  Евы,  слишком  стремящейся  к  познанию,  и  уже
обманутой и сбитой с толку природой.
     - Нет... Скорее, опасной и не боящейся Бога... Природы!..
     Они смеялись. Их забавляло так говорить  о  библейских  персонажах  и
обращаться с ними, как с марионетками в театре.
     Покинутые всеми на мертвой звезде,  они  могли  смотреть  свысока  на
властелинов земли. Исчезновение жизни вокруг  них  сделало  их  Королем  и
Королевой Созидания.
     Их тон и смех привлекли внимание детей. Они  тихонько  сидели  рядом,
следя глазами то за одним, то за другой, и можно  было  сказать,  что  они
были в восторге от того, что слышали.
     - Посмотрите на них, - шептал он, - как они прекрасны.  Это  -  цветы
света.


     Она слышала, как он хлопочет по дому, как разговаривает с детьми.  Он
был похож на ангела. Он прибыл, словно ангел. Он вновь  помог  ей  обрести
силу жены и любящей  матери,  которая  поддерживала  жизнь  детей,  и  еще
Онорины, думая о ней, и Жоффрей, который боролся вдали за них. Жоффрей  де
Пейрак, граф-рыцарь, защитник, неустрашимый, непобедимый, их спасение,  их
убежище, их общая сила.
     Но силы мужчины не так прочны, способы его борьбы так ограничены.
     Даже Жоффрей, говорила она  себе,  признавал,  каким  грузом  он  был
наделен. Один Разум может оценить это. Один Дух может приумножить это. Она
понимала, что он имел в виду в последний вечер перед отъездом: его сила  -
ее сила. Его постоянство будет питаться от ее постоянства.
     Нужно было лишь пережить зиму. И само Небо хранило их.
     Она не переставала кашлять с момента ее последней  болезни,  и  из-за
дневной жары и ночных холодов у нее случилось ухудшение.
     Она кашляла, и это напоминало ей времена на восточном  берегу,  когда
прекрасная Марселина ухаживала за  ней  при  помощи  Иоланды  и  Керубина.
Анжелика не сомневалась, что все они живы.



                                    70

     Он приоткрыл дверь осторожно и сказал:
     - Первый цветок! - Он держал в пальцах розовый крокус. - Я нашел его,
отделив ледяную пластину на  крыше.  Сначала  он  был  бледным,  но  скоро
расцвел.
     Он поставил цветок возле нее в стакане с водой. Она думала о Канторе.
О его голосе в конце зимы: "Мама, первый цветок".
     Ее охватило желание увидеть всех своих детей, собрать их вместе возле
себя. Идея пересечь океан теперь не казалась ей такой уж невыполнимой. Как
и  появление  цветов,  все  должно  упорядочиться.  Онорина   прибудет   в
Голдсборо, и потом они  отправятся  в  путешествие,  чтобы  встретиться  с
Флоримоном, Кантором, вместе с Онориной, Раймоном-Роже и Глориандрой.  Они
все попадут под крыло Жоффрея. И возьмут с собой Шарля-Анри и всех  детей,
которые будут нуждаться в их помощи. Какая крыша приютит  их  всех?  Какая
провинция станет их