я у болота, - объяснил Колен Патюрель. - Каждый выберет себе
отдельное укрытие, чтобы не оставлять слишком  много  сломанного  тростника.
Ночью я крикну диким голубем, и мы соберемся на опушке леса. У каждого  есть
провизия и немного воды... До вечера...
   Они разбрелись  среди  высоких  шелковистых  стеблей  с  острыми  краями.
Анжелике попалось место, где росло немного мха, и она прилегла на него. День
будет  длинным...  Над  болотом  стояла  удушливая  жара;  комары  и  другие
насекомые беспрестанно кружились  над  ней.  К  счастью,  ее  многочисленные
покрывала предохраняли от укусов. Она выпила немного воды и  съела  лепешку.
Небо  казалось  раскаленным  добела,   длинные   острые   листья   тростника
отбрасывали черные тени.
   Анжелика заснула. Проснувшись, услышала голоса. Видно, спутники ищут  ее.
А ведь вечер еще не наступил. Небо все так же слепило,  подобно  раскаленной
стали. Внезапно в двух шагах от себя она увидела мужчину в  белой  джеллабе.
Темное лицо  было  повернуто  в  другую  сторону,  фигура  до  пояса  скрыта
тростником.
   "Арлезианец или венецианец?" - подумала она,  пытаясь  рассмотреть  этого
человека.
   Вот он чуть повернул голову.  Она  увидела  лицо  цвета  хлебной  горелой
корки, не обязанное своей смуглотой коричневой краске. Это был мавр!
   У Анжелики замерло сердце. Мавр, не замечая  ее,  продолжал  разговор  со
своим спутником, скрытым от ее глаз.
   - Тростник неважный, - говорил он, - много поломанного.  Видно,  какое-то
животное бродило здесь. Пойдем  на  другой  берег,  а  если  там  не  лучше,
вернемся.
   Она услышала, как они удаляются, не веря  еще  своему  счастью.  И  вдруг
снова вся напряглась: другой голос раздался поблизости. Она его узнала.  Это
пел Франсис-арлезианец.
   "Дурак! - подумала Анжелика в  ярости.  -  Сейчас  мавры  услышат  его  и
вернутся..." Она вновь замерла, боясь  броситься  к  нему,  чтобы  заставить
замолчать. Потом, видя, что  все  спокойно,  решила  тихонько  пробраться  к
месту, где слышала пение неосторожного провансальца.
   - Кто там идет? - спросил он. - Ах, это вы, очаровательная Анжелика!
   Она вся дрожала от злости и возбуждения.
   - Вы что, сумасшедший? Распеваете здесь, а мавры как  раз  пришли  резать
тростник! Я видела двоих... Ведь это чудо, если они вас не услышали...
   Веселый парень позеленел:
   - Черт! Я об этом не подумал. Я вдруг почувствовал себя таким счастливым,
впервые на свободе за восемь лет! Ну, и припомнил старые напевы  родины.  Вы
думаете, они слышали?
   - Будем надеяться, что нет. Только уж больше не шумите.
   - Ну, если их только двое... - процедил сквозь зубы арлезианец.
   Он достал из-за пояса нож, потрогал пальцем лезвие. Потом,  зажав  нож  в
кулаке, принялся мечтать:
   - У меня суженая в Арле. Как думаете, она меня дожидается?
   - Меня бы это удивило, -  отвечала  Анжелика  сухо.  -  Восемь  лет,  это
долго... Скорее всего у нее теперь целая куча ребятишек... от другого.
   - Да? Вы так считаете? - протянул он разочарованно.
   По крайней мере, теперь он не запоет от переполняющей его сердце радости.
Они замолчали, прислушиваясь к шороху тростника. Анжелика взглянула вверх  и
сдержала вздох облегчения. Небо, наконец, порозовело. Скоро вечер, а  там  и
ночь-сообщница наступит, чтобы вести их по своим звездам.
   - Куда мы, собственно, идем? - спросила она.
   - На юг.
   - Как вы сказали?
   - Это единственное  направление,  по  которому  Мулей  Исмаил  не  станет
разыскивать нас. Какие рабы-северяне побегут на юг, в  пустыню?..  Мы  потом
свернем на восток, а там и к северу, обойдем Фец, и уж после  с  проводником
проберемся к Сеуте или  Мельвилю.  Конечно,  все  это  удлиняет  путь,  зато
уменьшает опасность. Мышь хитрит с котом. Пока он нас подстерегает на севере
или западе, мы на юге и востоке. А когда мы  пойдем  в  нужном  направлении,
ему, Бог даст, уже наскучит гоняться за  нами.  Во  всяком  случае  те,  кто
выбирал прямую дорогу, никогда не достигали цели. Значит,  стоит  попытаться
сделать  наоборот...  Не  надо  забывать,  что  старейшины  селений  головой
отвечают за нашу поимку. И я вас уверяю, что службу они свою  знают...  Даже
собак натаскали для розыска беглых христиан...
   - Тихо! - перебила его Анжелика. - Вы слышали зов?

Глава 3

   Наползла фиолетовая темнота, пропитанная болотными испарениями. Несколько
раз проворковала дикая горлица.  Со  всяческими  предосторожностями  беглецы
выбрались из своих тайников, в  молчании  проверили,  все  ли  на  месте,  и
тронулись в путь.
   Шли всю ночь, то лесом, то по обширным каменистым пространствам, где было
трудно не заблудиться. Стараясь избегать  селений,  прислушивались  к  пению
петухов и лаю собак, чтобы вовремя отойти подальше. Ночи стали холодней,  но
некоторые  мавры  ночевали  в  полях,   охраняя   неубранный   урожай.   Нюх
Пиччинино-венецианца улавливал  самый  слабый  запах  дыма,  а  тонкий  слух
маркиза де Кермева - любой подозрительный шум. Он часто  прикладывал  ухо  к
земле. Один раз им пришлось укрыться в зарослях, пропуская  двух  всадников,
по счастью, ехавших без собак.
   Поутру они спрятались в  лесу  и  провели  там  целый  день.  Запас  воды
кончался, жажда уже мучила их. Пустились на поиски  и  по  кваканью  лягушки
нашли в лесу болотце с гниющей водой,  кишевшей  насекомыми.  Все  напились,
процедив эту мутную жидкость через кусок полотна.  Потом  Анжелика  прилегла
отдохнуть неподалеку от собравшихся  вместе  мужчин.  Ей  грезилось  купание
султанш  в   прозрачной   воде,   пахнущей   розами,   вспоминались   заботы
предупредительных  служанок.  Ах,  выкупаться  бы,  освободиться   от   этих
пропотевших тряпок, так противно липнущих к  коже.  А  этот  мучитель  Колен
Патюрель еще заставляет закрывать покрывалом лицо.
   Анжелика погрузилась в раздумья о грустной доле мусульманских  женщин  из
бедных слоев. Наконец она поняла, что  попасть  в  гарем,  в  эту  роскошную
обстановку, было для них верхом удачи, как в случае с Фатимой. В  довершение
всего ее терзал голод. Желудок,  привыкший  к  сдобе  и  сластям,  не  хотел
смириться, получая изо дня в день лишь лепешку из грубой муки.
   Пленники страдали меньше нее. Их обычная пища на каторге мало  отличалась
от этого рациона. Они усвоили от своих владельцев-арабов умеренность  -  дар
жителей пустыни, способных существовать, съедая за день горсть разведенной в
ладони ячменной муки и три финика.
   Анжелика слушала их беседу.
   - Помнишь тот день, - говорил Жак д'Аррастега, - когда ты  заставил  пашу
Ибрагима, приехавшего в Сале, съесть кусок нашего гнилого хлеба? Турок делал
вид, что упрекает Мулея Исмаила. Сколько болтовни было по этому поводу!
   - Чуть не разразилась война между Великой Портой и марокканским царством,
и все из-за рабов.
   - Турки против этих людей ничего не могут, - заметил  Колен  Патюрель.  -
Вот и выходит, что вся их необъятная империя боится нашего фанатика Исмаила.
Кто знает, может, он способен подмять даже Константинополь?
   - Ну, тебе это не помешало вытребовать у него еду и выпивку для нас.
   - Я ему объяснил, что христиане не могут работать, получая только воду. А
раз он хотел, чтобы его мечеть была быстро достроена...
   Анжелика услышала, как все рассмеялись. "Еще  вопрос,  -  думала  она,  -
будут ли у этих  людей  лучшие  воспоминания,  чем  о  времени  их  плена  у
берберийцев?"
   С наступлением вечера они выступили в путь.  Появилась  луна,  серебряный
пряник среди звезд. В середине ночи они подошли к деревушке.  Когда  донесся
лай собак, Колен Патюрель приказал остановиться.
   - Надо  пройти  здесь,  иначе  мы  заблудимся.  Обойдем  лесом  слева,  -
предложил маркиз де Кермев.
   Посовещавшись, они вошли в лес. Но тот  оказался  настолько  густым,  что
путникам не удалось продраться сквозь колючие заросли. Не одолев и  полулье,
с окровавленными руками и разодранной одеждой, они вынуждены были  повернуть
назад, Анжелика потеряла сандалию,  но  не  осмеливалась  сказать  об  этом.
Беглецы подошли к селению. Нужно было набраться храбрости...
   - Вперед! - скомандовал Колен Патюрель. - И да поможет нам Бог!
   Быстро и бесшумно, подобно привидениям, они устремились  в  узкие  улочки
между глинобитными хижинами.  Собаки  затявкали,  но  никто  из  жителей  не
показывался. Лишь у последних домов вышел человек и закричал на  них.  Колен
Патюрель ответил ему, не  останавливаясь,  что  они  идут  к  предсказателю,
известному своими чудесами. Его зовут Адур Смали, он живет в  одном  лье  от
этих мест. Им надо торопиться, так как он велел прийти  до  восхода  солнца,
иначе его чары могут потерять силы.
   Мавр отстал, видимо удовлетворившись таким объяснением.
   Пройдя опасное место, пленники поспешили свернуть на другую  дорогу.  Они
боялись, что жители деревни, опомнившись, начнут преследование. Но обитатели
здешних мест не привыкли к тому, что сбежавшие рабы тащились  на  юг,  а  их
собаки не были обучены охоте на людей.
   Только при первых лучах зари они позволили  себе  остановиться.  Анжелика
рухнула без сил. Она шла, гонимая страхом, как бы в некоем беспамятстве,  но
теперь почувствовала, что босая нога, изодранная  об  острые  камни  дороги,
болит нестерпимо.
   - Что-нибудь не так, малышка? - спросил Колен Патюрель.
   - Я потеряла сандалию, - призналась она, чуть не плача.
   Ведь это была катастрофа... Нормандец не  выказал  беспокойства.  Положив
свой мешок на землю, он извлек оттуда пару женских сандалий.
   - Я попросил Рахиль, жену  Самуила,  дать  мне  их  для  вас.  Надо  было
предвидеть подобный случай. Мы-то, по крайности, смогли бы идти босиком,  но
вам следует поберечься.
   С пузырьком и тряпочкой в руке он опустился перед ней на колени и  смазал
бальзамом раны.
   - Что ж вы раньше не предупредили, - спросил он,  -  вместо  того,  чтобы
доводить ногу до такого состояния?
   - Нужно было пройти деревню.  Я  ничего  не  чувствовала.  Мне  было  так
страшно!
   В огромной руке нормандца больная нога  казалась  нежной  и  хрупкой.  Он
забинтовал ее,  подложив  корпию,  затем  поднял  на  Анжелику  внимательные
голубые глаза:
   - Вам было страшно и вы все же шли? Это славно. Вы хороший спутник.
   Немного погодя, размышляя об этом, она сказала себе: "Я  понимаю,  почему
его прозвали Королем. Он внушает страх и вместе с тем ободряет".
   Анжелика  была  уверена,  что   Колен   Патюрель   непобедим.   Под   его
покровительством она достигнет христианской земли. Увидит конец этого  пути,
какие бы страдания ни пришлось еще пережить. Враждебность природы,  дикий  и
злобный  народ,  населяющий  этот   край,   опасность,   подстерегающая   их
ежеминутно, словно канатоходца, идущего над пропастью, -  все  пройдет.  Она
вдохнет воздух свободы. Сила Колена Патюреля одолеет все.
   Она уснула, прячась за раскаленными камнями, прижавшись лицом к  земле  в
поисках недостижимой прохлады. Близость пустыни все отчетливее чувствовалась
в этом огромном пространстве, где еще попадались редкие пальмы, но  не  было
видно ни одного источника. В низинах светились лишь большие пятна солончаков
на месте высохших водоемов, куски белоснежной соли.
   Колен Патюрель запасся ими и сложил в мешок  на  случай  пиршества,  если
попадется дичь, когда они продвинутся к северу. Они будут убивать газелей  и
кабанов, жарить их на большом костре, натерев солью и дикими  пряностями,  и
наедаться до отвала, запивая жаркое прохладной водой  из  ручья.  Боже!  Где
она, эта чистая вода? От жажды язык прилипал к гортани.
   Анжелику разбудили жажда и боль в щеке, опаленной солнцем: во сне сползло
покрывало. Ее кожа, должно быть, стала красной, как у вареного рака. До  нее
не дотронуться, так болезнен ожог. Позади камня, за которым  она  пряталась,
раздавались глухие  удары.  Это  Колен  Патюрель,  безразличный  к  жажде  и
усталости, воспользовался остановкой, чтобы заняться физической работой.  Он
вырвал небольшое дерево, обрубил и  отполировал,  сделав  из  него  огромную
палицу, которую сила его превращала в грозное оружие.  Теперь  он  испытывал
дубину на прочность, колотя ею по скале.
   -  Вот  штуковина,  вполне  стоящая  шпаги  господина   де   Кермева!   -
торжественно заявил он. - Конечно,  никто  ловчее  его  не  умеет  проткнуть
кому-нибудь пузо. Но и моя дубина сгодится, если понадобится вбить в  голову
мавра праведные мысли!
   Сумерки набросили на окрестные холмы  свою  подсвеченную  солнцем  вуаль.
Беглецы угрюмо смотрели на вершины  этих  холмов,  которые  в  лучах  заката
выглядели  еще  более  бесплодными.  Долины  обволакивал  синий  бархат,   и
казалось, будто в них светится вода.
   - Колен, мы хотим пить!..
   - Потерпите, друзья! В горах, которые мы будем переходить, есть  глубокие
расщелины. Там в тени бьют горные ключи. До завтрашнего  вечера  мы  отыщем,
чем утолить жажду.
   Колен раздал каждому по кусочку ореха, что растет в сердце Африки.  Такие
орешки  любили  жевать  черные  воины  Мулея  Исмаила  во  время  длительных
переходов. На вкус этот орех горек, но его надо как можно дольше держать  во
рту: он придает сил и успокаивает приступы голода и жажды.
   Как только стемнело, они пустились в путь.  Вскоре  началось  восхождение
через скалы, затрудненное почти полной темнотой. Лунного света  не  хватало,
чтобы выбрать более удобную тропку. То и дело  приходилось  втаскивать  друг
друга за руку на каменную площадку. Они продвигались крайне медленно.  Камни
сыпались из-под ног. Было слышно, как они катятся, и звонкое эхо  отзывалось
при их падении на дно глубокой пропасти. Воздух стал ледяным, он высушил пот
на их лбах, заставляя  дрожать  под  влажной  одеждой.  Колен,  который  шел
первым, был вынужден снова и снова высекать огонь,  чтобы  осветить  дорогу.
Это было опасно. Арабы могли заметить огонек в сердце  неприступных  скал  и
заинтересоваться, откуда он взялся.
   Анжелика шла,  дивясь  собственной  выносливости,  которой,  вне  всякого
сомнения, была обязана благодатному действию ореха колы.  Белые  бурнусы  ее
спутников виднелись на склоне горы, и она радовалась, что не слишком отстает
от них. Вдруг послышался шум обвала, что-то во мраке пронеслось мимо,  затем
раздались нечеловеческий  крик  и  эхо  глухого  удара  из  глубины  ущелья.
Взобравшись на скалистый гребень,  Анжелика  не  осмеливалась  двинуться  ни
взад, ни вперед.
   Раздался голос баска:
   - Патюрель, кто-то сорвался!
   - Кто?
   - Я не знаю.
   - Малышка?
   Анжелика была не в состоянии издать ни единого звука - так у нее  стучали
зубы.
   - Анжелика? -  вскричал  вожак,  уверенный,  что  разбилась  именно  она,
неопытная молодая женщина. Какая же  он  скотина,  не  подумал  ее  поручить
Колоэнсу, ловкому, как старый козел! Они бросили ее одну выпутываться, и вот
теперь...
   - Анжелика! - гремел он, будто раскаты его голоса могли спугнуть беду.
   И чудо свершилось.
   - Я здесь, - наконец сумела произнести она.
   - Хорошо. Не шевелитесь. Жак-баск?..
   - Здесь.
   - Жан-Жан-парижанин?
   - Здесь!
   - Франсис-арлезианец?.. Пиччинино?..
   - Здесь!
   - Маркиз? Колоэнс?..
   - Мы здесь...
   - Значит, это арлезианец, - сказал Колен Патюрель, осторожно спускаясь  к
ним.
   Они  собрались,  обсудили  причины  несчастья.  Арлезианец   должен   был
находиться  чуть  выше  Анжелики.  Она  рассказала,  что  слышала,  как  он,
оступившись, скатился по камням, а потом после хриплого  крика  и  мгновения
тишины - глухой стук тела, разбившегося о дно пропасти.
   - Надо дождаться дня, - решил нормандец.
   И они ждали, трясясь от холода, устав от неудобного положения  в  выемках
скал. Рассвет наступил быстро, очень ясный и солнечный. Выступили рыжие горы
на фоне лимонно-желтого неба, в котором парил  орел  с  огромными  крыльями.
Против восходящего солнца зловещая птица казалась  прекрасной,  словно  герб
Священной империи, выбитый на бронзе. Осторожно, кругами хищник спускался ко
дну ущелья.
   Колен Патюрель следил за его величественным полетом.
   - Значит, это там, - сквозь зубы пробормотал он.
   С первыми лучами он так внимательно  оглядел  всех,  будто  еще  надеялся
увидеть черные глаза и волнистую бороду  Франсиса.  Но  веселый  провансалец
исчез...
   Они наконец разглядели его на дне пропасти -  белое  пятно  среди  черных
острых скал.
   - А если он только ранен?..
   - Кермев, передай мне веревку!
   Веревка была крепко привязана к скале, и Колен Патюрель обвязался  другим
концом. Он действовал с ловкостью моряка, чьи пальцы привыкли  вязать  узлы,
вечно имея дело с канатами и снастями. Перед спуском он еще раз всмотрелся в
грозный полет орла.
   - Дайте-ка мне мою дубину!
   Он засунул ее за  пояс.  Ее  вес  мог  затруднить  спуск,  но  он  весьма
сноровисто управлялся с  этим.  Склонившись  над  пропастью,  его  спутники,
затаив дыхание, следили за каждым  движением  своего  предводителя.  Вот  он
достиг выступа, где лежало тело, склонился над ним и  перевернул  на  спину.
Затем они увидели, как он провел ладонью по лицу Франсиса и перекрестился.
   - Франсис!.. Ох, Франсис! - горестно прошептал Жан-Жан-парижанин.
   Они знали, что исчезнет с ним. Немеркнущие воспоминания трудов  и  пыток,
надежд и смеха в проклятом аду неволи. И песни, что арлезианец распевал  под
звездным небом Африки, когда свежий ночной бриз раскачивал  тени  пальм  над
ними. Анжелика почувствовала глубину их общего горя. Ей захотелось пожать им
руки, столько страдания проявилось на почерневших изможденных лицах.
   - Колен, внимание! Орел!.. - внезапно заорал маркиз де Кермев.
   Птица поднялась вверх, как  бы  отказываясь  от  добычи,  а  затем  резко
прочертила небо со скоростью молнии.  Они  услышали  треск  ее  оперения,  и
громадные крылья заслонили от них Колена Патюреля. В первые мгновения они не
могли разобраться, что происходит. А происходило сражение между человеком  и
птицей. Но вот  беглецы  вновь  увидели  короля  пленников.  Стоя  на  узком
каменном уступе, он со страшной  скоростью  вращал  в  воздухе  дубину.  Его
положение было шатким, но держался он с таким  хладнокровием,  как  если  бы
позади было  место  для  отступления.  Он  стоял  на  краю  пропасти,  а  не
прижавшись к скале,  что  стеснило  бы  движения.  Малейший  шаг  или  плохо
рассчитанный бросок повергли бы его в бездну. Он  отбивался  яростно;  орел,
видимо, не  ожидал  такого  сопротивления.  Несколько  раз  он  улетал.  Его
ушибленное крыло обвисло. И все же он возвращался,  злобно  выставив  вперед
когти. Наконец Колену Патюрелю удалось схватить его  рукой  за  шею.  Тогда,
положив дубину, он выхватил нож и, перерезав хищнику горло,  сбросил  его  в
пропасть, куда царь воздушных  пространств  долго  падал,  кружась  и  теряя
перья.
   - Господи! Дева Мария! - пробормотал старый Колоэнс.
   Все были бледны. По лицам катился пот.
   - Ну как, парни,  вы  собираетесь  вытащить  меня?  Чего  вы  ждете  там,
наверху?
   - Да, да, Ваше величество. Сейчас!
   Колен Патюрель поднял тело арлезианца, перекинув его через плечо. С  этим
добавочным весом подъем был долог и изнурителен. Когда его  наконец  втащили
наверх, нормандец упал на колени, согнувшись и с трудом переводя дыхание; из
его груди, изодранной когтями ужасной птицы, текла кровь, пропитывая  клочья
бурнуса.
   - Конечно, можно было оставить его внизу, - выговорил он, задыхаясь. - Но
я не посмел.  Позволить,  чтобы  арлезианца  клевали  грифы?  Он  такого  не
заслужил...
   - Ты прав, Колен. Мы похороним его по-христиански.
   Пока они разгребали камни и  старались  своими  ножами  выкопать  могилу,
Анжелика подошла к Колену Патюрелю, сидящему на скале.
   - Разрешите мне помочь вам, как вы помогли мне вчера вечером, Колен.
   - Отказа не будет, подружка. Эта крылатая тварь серьезно  отделала  меня.
Возьмите бутылку со спиртом в моем вещевом мешке и приступайте.
   Он не моргнул глазом, пока она смачивала спиртом глу