на побледнела. Чувствовалось, что она на пороге  того,  чтобы  выдать
страшный секрет, о котором она никогда не говорила.
   - Вы отняли его у меня, - простонала она.
   - Но кого же?
   - Его! - Она произнесла это слово со страстью  и  страданием.  -  Его!  -
повторила она, показав рукой.
   Анжелика посмотрела по направлению этой руки и увидела только Жоффрея  де
Пейрака, своего мужа, который отвечал  что-то  Фронтенаку  в  окружении  уже
очень веселых мужчин и женщин.
   Она посмотрела на Сабину де Кастель-Моржа  непонимающим  взглядом.  Тогда
Сабина решилась.
   - Я - племянница Карменситы, - объявила она таким тоном,  как  будто  это
объясняло все.

***

   Заявив: "Я племянница Карменситы", - Сабина де Кастель-Моржа остановилась
в ожидании, неподвижная и немая, как соляной столп. Анжелика подумала  было,
что она настоящая сумасшедшая, но имя "Карменсита" что-то  ей  напомнило.  В
этом имени был ключ к разгадке.
   - Вы не помните? - настаивала Сабина  де  Кастель-Моржа.  -  Постарайтесь
вспомнить. Карменсита де Мордорес, которая была любовницей того, за кого  вы
вышли замуж в Тулузе.
   - Тулуза! - повторила Анжелика, - значит, это началось так давно...
   - Не для меня. Это  -  совсем  близко.  Это  -  вчера.  Вот  почему  ваше
присутствие мне невыносимо, я слишком страдала это время.
   - Пойдемте сядем, - сказала Анжелика, - объясните мне все.
   Они прошли через салон, машинально раскланиваясь и улыбаясь, и  никто  не
пытался их остановить, все были ошеломлены, видя их вместе.
   Они нашли укромный угол в одном из будуаров, где уже сидели несколько пар
за интимной беседой,  наблюдая  через  широко  открытую  дверь  за  приездом
приглашенных и ходом церемонии, чтобы не пропустить сигнал начала банкета.
   - Теперь говорите, - сказала Анжелика. - Если я вас правильно поняла,  вы
были в Тулузе, когда меня привезли туда для замужества с графом де Пейраком.
   - Да. Мне было двадцать лет. Моя тетя  Карменсита  де  Мордорес  привезла
меня с собой. Я впервые покинула мой старый замок в Беарне.  До  этого  меня
воспитывали в большой строгости. Но внезапно, приехав в  Тулузу,  я  открыла
для себя все светские удовольствия, невообразимую роскошь,  очарование  ума,
поэзии, богатую интеллектуальную культуру  моей  страны,  легкость  любовных
нравов, которая казалась даже добродетелью, ибо все это соответствовало воле
Творца,  стремившегося  сделать  человечество  счастливым.   Как   не   быть
очарованной этим? В особенности тем, кто командовал этим вечным праздником -
Жоффреем де Пейраком де Моренн д'Иристрю, который царствовал в Тулузе. Он  и
тогда был похож на теперешнего, но в нем было больше  от  Мефистофеля,  было
что-то пугающее. Он подчеркивал это, потому что он был  рожден  быть  первым
человеком своей провинции, и все это чувствовали
   Моя тетя Карменсита была без ума от него. Ей было  тридцать  лет,  и  она
всегда вела распущенную жизнь. Поэтому она смотрела на меня  свысока.  Нужно
признать, что она была умной и образованной женщиной.  Однако  мне  кажется,
что  она  быстро  ему  надоела,  два  раза  она  уезжала  в  Испанию,  потом
возвращалась. Я оставалась в Тулузе.
   - Теперь я ее вспоминаю. Карменсита, эта сумасшедшая, которая, переодетая
в истеричную монахиню, свидетельствовала позже на процессе Жоффрея,  обвиняя
его в том, что он ее околдовал.
   - Чтобы отомстить ему за пренебрежение. Теперь вы понимаете, почему я так
плохо к вам отношусь.
   - Неужели вы до такой степени принимаете сторону вашей тети?
   - Нет, речь идет обо мне самой. Я тоже была в него  влюблена,  -  сказала
Сабина со страстью в голосе. Она пожала плечами и глубоко вздохнула.
   - А кто тогда не был в него влюблен?
   - Как я могла не влюбиться безумно в него,  -  продолжала  Сабина.  -  Я,
молодая двадцатилетняя  девушка,  которая  впервые  открыла  это  чувство  -
любовь. В Тулузе тетя беспрерывно  говорила  мне  о  нем...  В  обществе  он
говорил  о  любви.  Он  умел  петь,  как  некогда  трубадуры.  Его  называли
волшебником.
   Мадам де Кастель-Моржа говорила как во сне, она возвращалась в эти старые
счастливые времена, в воспоминания, которые давали пищу мечтам, уводившим ее
от тусклого существования.
   Анжелика была не в состоянии ее  прервать.  У  нее  опять  начала  болеть
голова, и она не могла собраться с мыслями.
   - Как гром среди ясного неба, - заговорила опять Сабина, - было известие,
что  волшебник,  у  которого  было  множество  побед  над  женщинами,  решил
жениться. Он! Он! Который не стеснялся говорить, что он принадлежит  всем  и
все принадлежат ему! Сначала говорили,  что  он  женится  на  очень  молодой
девушке знатной фамилии, и я вообразила, что это - обо мне, я знала, что  он
меня заметил и проявлял ко мне интерес. Я не говорила  об  этом  моей  тете,
которая, как вы понимаете, была смертельно  обеспокоена.  Он  не  потрудился
сообщить ей причины своего поступка. Она боялась, что ее владычеству  придет
конец. А я  несколько  дней  жила  безумной  надеждой.  Затем  все  рухнуло.
Оказалось, что речь идет о посторонней, уроженке Пуату. Он  даже  не  выбрал
девушку из своей провинции. И наш кортеж встречал вас...
   Анжелика смотрела на Куасси-Ба, который, одетый в свой восточный костюм с
тюрбаном на голове,  стоял  перед  ней  и  протягивал  ей  чашечку  кофе  на
серебряном подносе.
   В ее затуманенном взоре он был тем гигантским рабом, которого она впервые
увидела в Тулузе и которого слова Сабины вновь вызвали в памяти.
   - Вы можете улыбнуться тому, - заметила горько Сабина, -  сколько  сердец
потеряли всякую надежду при виде вас. А я тут же  поняла,  что  он  страстно
полюбит вас. Вы были так очаровательны! Так очаровательны! И в  самом  деле,
после вашего приезда все изменилось...  Я  была  свидетельницей  бессильного
гнева моей брошенной тети. Она была без ума от ярости. И если  она  потеряла
все, на что могла надеяться я! Что он на вас женился - это было неважно.  Но
очень скоро все поняли, что он вас полюбил...
   Она опустила глаза, подавленная.
   Куасси-Ба вернулся к ним с маленьким китайским железным  треножником,  на
который он поставил подносик с дамасским  кофейником  и  двумя  чашками.  Но
Сабина отказалась.
   - Нет! Это вызовет слишком сладкие и жестокие воспоминания.
   Анжелика, не настаивая, выпила свою вторую  чашку  кофе  и  почувствовала
прилив сил. Куасси-Ба приготовил напиток так, как она любила, очень  сладкий
и с несколькими зернышками кориандра.
   - Куасси-Ба, спасибо тебе, друг мой! Ты меня воскресил!
   - Господин стал беспокоиться, - сказал слуга, - он послал  меня  принести
тебе кофе.
   Подняв глаза,  Анжелика  увидела  вдалеке  Жоффрея  де  Пейрака,  который
смотрел в их сторону. В своей темно-красной одежде  с  огненными  оттенками,
которая блестела при каждом его движении, высокий, он, быть  может,  все  же
меньше был похож на Мефистофеля, чем говорила  Сабина,  но  по-прежнему  был
привлекателен и казался немного опасным, хотя и имел менее  вызывающий  вид,
чем раньше, - теперь он стал более, хитрым и осторожным. "Он не изменился".
   - Он не изменился, - прозвучал, как эхо, голос Сабины де Кастель-Моржа. -
Он такой, как прежде, особенно когда дело идет о женщине, как ее соблазнить,
как ее удержать... И эта женщина - вы. Когда дело  касается  вас,  ничто  от
него не ускользает, он все угадывает... Видите... Мы разговаривали... Но  он
издали заметил, что  вы  взволнованы,  может  быть,  смущены.  И  он  послал
Куасси-Ба принести вам кофе. Где бы он ни был,  если  вы  присутствуете,  он
беспрерывно за вами наблюдает. Никто этого не замечает. Даже вы.  Но  я  это
вижу. И выражение его глаз, когда он смотрит на вас,  пронзает  мне  сердце.
После стольких лет! Я надеялась, что, по крайней  мере,  время  отомстит  за
меня. Вам всегда везло.
   - Да, видимо, везло.
   Дверь в прошлое захлопнулась, и они опять оказались в Канаде.
   - Он узнал вас? - спросила Анжелика. Жоффрей  ничего  не  говорил  ей  об
этом.
   Мадам де Кастель-Моржа  рассмеялась,  в  ее  неприятном  смехе  слышалось
разочарование.
   - Конечно, нет. Я ничего не говорила, и он не мог меня узнать. В  прежние
времена он меня замечал, я знаю. Я была тогда высокая и красивая.  Теперь  я
старая и опустившаяся. А он остался таким же, как был - великолепным.  И  вы
тоже. Ваше прибытие в Квебек было равноценным вашему прибытию в Тулузу.
   - За исключением того, что нам, как и вам, на двадцать  лет  больше,  чем
тогда.
   - Не вам! Вы - существо, созданное для жизни и счастья! В то время как  я
стала женщиной без обаяния.
   - Ах, не начинайте снова, Сабина, прошу вас...
   В этот момент герцог Вивонн вышел из толпы и направился к ним.  Это  было
уж слишком.
   - Знаете, что вы сделаете, Сабина, - сказала она, поворачиваясь  к  мадам
де Кастель-Моржа. - У вас будет о  этот  вечер  возможность  отомстить  мне,
затмить меня, отодвинуть меня в тень,  так  что  обо  мне  забудут  и  будут
замечать только вас. В этот вечер я не  буду  блистать.  Вы  знаете  причину
моего плохого самочувствия и то, что  вы  мне  рассказали,  не  способствует
веселому настроению.  Воспользуйтесь  случаем  и  окажите  мне  одновременно
услугу  .  Избавьте  меня  от  этого  герцога  де  ла  Форте,  который  меня
преследует. У меня есть свои причины не любить его. Удалите его.  Привлеките
его внимание. Ловкая женщина должна уметь добиться этого. Кто  знает?  Может
быть, мой муж узнает вас,  когда  увидит,  что  вы  -  истинная  женщина  из
Аквитании.
   - Вам можно только удивляться! - сказала Сабина. Но она  была  задета  за
живое и послушно поднялась, слегка покраснев. Она посмотрела на Анжелику все
еще в нерешительности.
   - Устройте им сюрприз! - вскричала Анжелика. - Удивите их всех!
   Мадам де Кастель-Моржа отважно пошла навстречу де ла  Форте  и  графу  де
Сент-Эдм. Она тут же увлекла их к буфету - они не  могли  отказаться  от  ее
общества без риска показаться грубыми.
   Анжелика вздохнула с облегчением.
   Рядом с ней сел Бардане. Уже почти все пришли, и ее отсутствие  в  салоне
начало вызывать изумление.
   - По договору, который я заключила с мадам  де  Кастель-Моржа,  я  должна
была на некоторое время скрыться от общества. Вы,  мужчины,  теряете  больше
времени на заключение договоров, и эта работа приносит меньше результатов. У
нас, женщин, есть свои методы. Жизнь забавна, - вы не находите?
   - Что в ней забавного?
   - Как что? Вы - здесь, я - здесь. Перемешаны прошлое и настоящее!
   Она встала, взяла его под руку, и они оба вернулись в салон.  Бардане  не
жалел больше, что оказался в Квебеке. Его жизнь, его мир, все было здесь.
   Неожиданное для  всех  хорошее  настроение  мадам  де  Кастель-Моржа,  ее
оживление  увлекало  окружающих.  Все,   и   пожилые   и   молодые,   весело
разговаривали, улыбались, представляли друг друга. Начались танцы.
   Красивая вдова, по прозвищу Кружевница,  за  которой  ухаживал  барон  де
Вовенар, присоединилась к нескольким дамам, принадлежавшим,  как  и  она,  к
первым семьям колонии. К тем, кто поделил между собой  первый  хлеб  первого
урожая.  Эти  семьи,  в   большинстве   теперь   уже   богатые,   составляли
аристократию, не смешивающуюся с недавними иммигрантами.
   Вовенар, затянутый в бархатный камзол цвета сливы,  со  шпагой  на  боку,
усердно за ней ухаживал. У него был совершенно удовлетворенный вид
   Во время празднества все много выпили. Маркиз  д'Аврэй,  сделав  гримасу,
сказал Вовенару:
   - Кружевница! Вы могли бы выбрать получше.
   С акадийским вельможей чуть не случился припадок
   - Что вы говорите? - пробормотал он - Она - удивительная женщина!
   - Но она же мать Никола Карбонеля,  секретаря  суда.  Вы  что,  этого  не
знали?
   В самом деле, это было для многих сюрпризом. Никто не  представлял  себе,
что у секретаря суда Верховного Совета есть мать, и в  особенности,  мать  -
Кружевница.
   Но Карбонель также был здесь с женой, у него была  супруга,  он  оказался
очень красноречивым, рассказывал забавные истории,  и  к  концу  вечера  все
забыли, что он - мрачный судейский, налагающий штрафы.
   После Кружевницы пришла мадам ле Башуа. Полька  говорила,  что  мадам  ле
Башуа - "чудачка". Худшего о  ней  ничего  не  говорили  -  мадам  ле  Башуа
обладала даром внушать всем уважение и даже  снисходительную  привязанность.
Ее называли "утешением страждущих" или "постоялый  двор".  Насмешки  не  шли
дальше.
   Она одевалась вопреки здравому смыслу. Она говорила, что в любовных делах
одежды следует снимать, и ей было  непонятно,  почему  нужно  предварительно
придавать им такую важность.
   Она переделывала туалеты, которые ей привозили  из  Франции.  Можно  было
подумать, что она всеми силами стремилась приблизиться к моде времен Генриха
IV Она говорила, что прекрасно чувствовала себя в туалетах, которые бабушка,
воспитавшая ее, одевала на нее в юности Начиная с шестнадцати лет у нее было
более чем достаточно поклонников, и она не видела  никакой  необходимости  в
том, чтобы изменить эту удачную для нее моду.
   Она явилась на бал в день Богоявления со своим  веером  из  перьев  дикой
индейки, с которым она никогда не расставалась, в блузе земляничного цвета и
фиолетовой юбке, обшитой галунами.
   Все это было бы не так страшно - цвет ей шел, - если бы она не раскрасила
свое полное лицо яркой косметикой
   Среди этих румян ее красивые голубые глаза, нежные и смеющиеся,  казались
еще более ласковыми и милыми, она вызывала умиление и стремление ее обнять.
   Мадам де Меркувиль напрасно пыталась увлечь ее в угол, чтобы посоветовать
ей слегка смягчить цвет лица с помощью носового платка.
   У нее не было на это времени, так как мадам ле Башуа тут же пригласили на
танец. Танцевала  она  прекрасно.  Молодые  люди  Квебека  потихоньку  стали
смеяться, но, видя ее успех, довольно быстро убавили свою спесь
   Несмотря на достойные похвалы усилия мадам де Кастель-Моржа, Анжелике  не
удалось избежать встречи с де Вивонном. Он пришел на бал с целью встретиться
с ней. Из приличия ей пришлось по его приглашению закусить  и  выпить  бокал
шампанского в его компании. Казалось, он совершенно не помнил о  не  слишком
любезных словах, которыми они обменялись в  рождественское  утро.  Это  было
вполне в нравах Двора, где один день смертельно ненавидели друг друга, а  на
следующий день расточали любезные слова.
   Он сумел задержать ее одну.
   - Я не мог говорить перед своими спутниками, но я хочу, чтобы вы знали...
Я не смог вас забыть.
   - Но я - да!
   Он  не  был  обескуражен.  Она  нравилась  ему,  когда  принимала   такой
высокомерный вид. Презрение идет красивым женщинам.
   Она смотрела на него свысока.
   Вдали  от  блестящего  общества,  окружающего   короля-солнце,   с   этих
придворных спадала фальшивая мишура, создававшая  их  отраженный  блеск.  Их
надушенные мускусом и  фиалками  одежды,  казалось,  хранили  затхлый  запах
грязных скандалов, мелких интриг.
   - Я не понимаю вас, герцог де Вивонн. Вы же признали,  что  вашей  сестре
будет очень неприятно вновь меня увидеть.
   - К счастью, моя сестра достаточно изобретательна.
   - Я знаю.
   - Вы слишком много знаете.  Атенаис  говорила,  что  вы  были  связаны  с
полицией и с опасными людьми.
   - Она также.
   - Но не с полицией
   - Тогда признайте, что  я  вооружена  вдвойне.  Муж  мой  также,  хотя  и
по-другому. Вы говорили, что он стрелял  по  галерам  короля.  Но  это  -  в
прошлом. Мадам де Монпансье тоже стреляла в короля,  своего  кузена.  Теперь
это -  принцесса,  перед  которой  все  низко  склоняются.  Никто  не  может
предугадать поворот мыслей короля. В конце концов, что вы от меня хотите?
   - Чтобы вы не были бы слишком жестоки со мной, - сказал  герцог,  который
чувствовал себя сломленным, как деревянная кукла. - Будем время  от  времени
встречаться. Я буду рассказывать вам, что нового при Дворе.
   Но она покинула его с выражением лица, которое не означало ни да, ни нет.
   С тех пор, как он заговорил с ней при выходе из церкви, он колебался и не
мог составить о ней определенного мнения.
   То это была прежняя Анжелика, пламенная  и  обещающая.  То  это  была  не
она... То он говорил себе, что ее будет легко вновь завоевать, то - что  это
не стоит труда, и, наконец, что он совсем сошел с ума.
   Праздничный ужин был сервирован за  тремя  длинными  столами.  За  столом
"властей" господа ужинали в полной форме, в шляпах, плащах и при шпагах.
   Запеченный в пироге боб, определивший королеву бала,  достался  мадам  ле
Башуа. Королем оказался Флоримон де Пейрак.
   -   Все   это   было   подстроено...   -   комментировала   Беранжер-Эме,
раздосадованная, что жребий выпал не ей.
   Ей заметили, что мадам ле Башуа была канадка, зрелых лет, из буржуазии, и
не было  никаких  причин,  чтобы  ей  специально  подстроили  это  эфемерное
королевское достоинство.
   Если бы этот выбор был подстроен с целью польстить кому-то, то уж  скорее
выбрали бы королевой мадам де Пейрак, а королем - губернатора Фронтенака.
   Но все же судьба, выбрав Флоримона де Пейрака,  поступила  тактично.  Все
были довольны, когда был коронован сын гостей, которые  устроили  в  столице
столько развлечений.
   Флоримон к тому же прекрасно справился со своей  ролью.  Никогда  в  день
Богоявления не видели такой неподходящей и в то же время такой согласованной
пары. Флоримон и мадам ле Башуа  с  увлечением  протанцевали  павану,  затем
менуэт и, наконец, увлекли все общество в лихую сарабанду.
   К концу банкета Флоримон скрылся, чтобы руководить  фейерверком,  передав
на бегу свою корону лакею.
   Все общество перешло на террасу замка Святого Людовика, откуда открывался
вид на реку.
   Красота освещенного фейерверком пейзажа, силуэты крыш и  церквей,  мягкий
свет луны, белые снега на далеких горах и широкой равнине Святого  Лаврентия
создавали незабываемое зрелище.
   Среди фонтанов разноцветных огней была видна  высокая  фигура  Флоримона,
так похожая на фигуру его отца.
   Анжелика вспомнила развлечения в Версале и как  Сент-Эньян,  руководивший
королевскими празднествами в парке,  часто  прибегал  к  услугам  маленького
пажа.
   Чтобы Квебек участвовал в праздничной иллюминации, жителям было приказано
поместить в каждом окне зажженную свечу. Бедные могли ограничиться лампадой.
   У города появилось множество  светлых  и  блестящих  глаз  от  свечей  за
прозрачными стеклами, или желтоватых, когда лампады бедняков светились через
промасленную бумагу.
   Ноэль Тардье де ла Водьер кусал себе губы от волнения. При таком  разгуле
огней, фейерверка, свечей, факелов, лампад неминуем пожар, предсказывал он.
   - Жаль что такой красивый молодой человек волнуется из-за такой ерунды, -
сказала мадам ле Башуа. - Он зря растрачивает свою молодость.  Не  лучше  ли
радоваться, как всем в эту ночь, и воспользоваться ею, чтобы поухаживать  за
кем-то... или, по крайней мере, наблюдать за своей женой  которая,  кажется,
более легко смотрит на жизнь?
   Каждый раз, когда Анжелика смотрела в сторону  Жоффрея  де  Пейрака,  она
видела порхающую вокруг него Беранжер-Эме. Она начала думать,  что  то,  что
она приняла за кокетство молодой женщины, пробующей свои чары на  признанном
соблазнителе, скрывало более сильное чувство. Светские манеры и  галантность
Жоффрея могли ее  обнадежить.  Не  следовало  забывать,  что  Беранжер  была
очаровательна, умна и родом из Гаскони. Эта мысль была мимолетной, но  очень
неприятной. В этот момент она почувствовала руку Жоффрея на  своей  талии  и
услышала сквозь шум фейерверка его голос.  Он  спрашивал,  довольна  ли  она
приемом. У нее сразу  возникло  ощущение  безопасности  и  счастья,  которое
создавало его присутствие. Все трудности исчезали. Оставалась уверенность  в
их сообщничестве, которая только крепла от того, что делалась более тайной и
меньше выражалась вовне.
   Анжелика решила, что все вопросы она задас