терской,  матушка  Мадлен   весь   день   молилась   о   ее
выздоровлении. Потом раздался похоронный  звон.  Говорили,  что  мадам  Ле
Башуа слишком усердно предавалась любовным утехам, и что рано  или  поздно
это должно было случиться. Она умерла.
     Отчаяние и ужас охватили маленькую монахиню.
     Она  боялась  не  столько  за  свою  жизнь,  хотя  она   знала,   что
когда-нибудь "она" явится, чтобы ее прикончить, сколько волновалась о том,
что она надругается над страной, едва отошедшей от  язычества,  и  которой
она посвятила свое призвание.
     Это было равносильно смерти.
     Как она не поняла до сих пор, что еще ничего не произошло? Вот что ей
следовало бы сказать судьям, исповедникам,  когда  они  допрашивали  ее  и
связывали ее видения с мадам де Пейрак. Ничего не произошло!
     Они решили, что на этом  вся  история  и  закончилась.  Однако  драма
Академии, под властью демона, вышедшего  из  волн,  только  начиналась.  И
никто к ней не был готов.
     Она упала на колени в пустой мастерской. "Господи, сжалься!"
     В сияющем ореоле в форме миндального ореха, она видела вечную картину
- навязчивую идею последних  лет,  предмет  споров  и  ссор  -  обнаженную
женщину невообразимой красоты, глаза которой горели нечестивыми помыслами,
и она дрожала всем телом.
     "Господи, ну почему ты ничего не сделаешь для нашего спасения?" За ее
спиной раздался слабый шум.
     Повернувшись, она увидела Архангела.



                                    40

     Господь сжалился над ней. Архангел из видения был здесь, тот же, кого
она видела, вооруженного мечом, заставляющего  отступать  нечестивые  умы,
тогда как монстр с острыми зубами, которого он вызвал, бросился на  Демона
и разорвал на тысячу мелких клочков.
     И, так же как и мадам де Пейрак, он был похож  на  образ,  призванный
уничтожить Демона.
     Волна радости затопила ее, словно река, которая освежает сухую землю.
     Почему она сомневалась? Разве она не знала, что добро восторжествует?
     Он подошел, приложив палец к губам.
     - Сестра, меня зовут Кантор де Пейрак. Вы знаете мою мать.
     Теперь она понимала. Всеблагой Боже!  Ты  знаешь  кого  выбирать  для
исполнения Твоей справедливой воли и кого призвать на помощь невинным.
     Ее волнение было так велико,  что  она  сняла  очки,  чтобы  вытереть
слезы, потому что из-за них она плохо видела лицо юноши.
     Затем ее снова охватила тревога. Если мадам де  Пейрак  находилась  в
Квебеке, то ей угрожала опасность.
     Он покачал головой.
     - Нет, не бойтесь ничего. Она в своих владениях, и моим родителям  не
известно даже, что я вернулся в Америку. Но я  прибегаю  к  вашей  помощи,
сестра, потому что я узнал, что мадам де Горреста прибыла в Канаду.
     - Ну... Вам известно, кто она на самом деле?
     - Да, известно.
     Губы матушки Мадлен дрожали. Она сжала руки и умоляюще сказала:
     - Помешайте ей, месье. Это ужасно. Никто мне не верит.
     - Никто. А те, кто знают - молчат или боятся. Молчание. Я один. Нужно
молчать. Не слова больше. Я пришел к вам, чтобы посоветовать  вам  это,  и
чтобы вы знали, что я в пути.
     - Но... как вам удалось войти?
     - Тихо, - повторил он. - Ведите себя, будто ничего не  произошло.  Не
навлекайте больше на себя  ее  преследования...  Подчинитесь...  Принесите
извинения... Ну, подчинитесь... Где она?
     - В данный момент она в Монреале.
     - Это не мешает ей оставлять за собой  кровавый  след...  Сестра,  не
давайте им следить за вами... Если надо, не подчиняйтесь законам...  Иначе
она убьет вас.
     - Я не боюсь смерти.
     - Разрушителю нельзя позволять побеждать, - прошептал он, - когда  об
этом известно... Будьте сильнее... Я иду к ней навстречу.
     Его глаза блестели таким нежным  и  одурманивающим  светом,  что  она
терялась в их глубине. Когда она заметила,  что  он  исчез,  она  испытала
слабость и головокружение одновременно, которые характерны  для  человека,
перенесшего долгую изнурительную болезнь. Она еще дрожала, но  теперь  она
была сильна.



                                    41

     Кантор открыл калитку монастырского сада. Он пересек  его  и  перелез
через стену. Его не искали здесь, да и утренний туман был густым. Он дошел
до реки Сен-Шарль. Там он увидел охотников, которые искали  его  росомаху.
Иногда он различал их смутные силуэты, слышал их крики. Он и  сам  отвечал
на них, словно был из их группы, ибо они не могли узнать его в тумане.
     - Барсука нашли?
     - Нет еще! Чертов зверь!..
     Солнце начало пронзать лучами и разрывать клочья  тумана,  которые  в
конце концов превратились в дождь.
     Кто-то крикнул:
     - Нашли!
     Кантор побежал, его сердце билось, руки сжимали оружие.
     Вдалеке он заметил тело зверя, которое показалось ему меньше, чем  он
думал.
     Может быть его изнурила лесная  жизнь,  ведь  он  привык  к  людям  и
дому?.. Он не умел защищаться... Вольверин...
     Но когда он подошел и увидел вблизи животное, он понял.
     - Это самка. Это не Вольверин.
     Он осмотрел ее.
     Несмотря на "бандитскую повязку"  вокруг  глаз,  которая  так  пугала
индейцев, она имела такой безобидный  вид.  Ее  длинное  тело  с  пушистым
хвостом контрастировало с маленькой изящной головкой. Губы, приподнятые  в
гневной гримаске, обнажали острые и опасные клыки, которыми она так  и  не
смогла воспользоваться, потому что попала  в  ловушку.  Короткие  лапки  с
острыми коготками были мягкими и безвольными, как у куклы.
     Он погладил ее мордочку.
     Он угадал.
     - Его подружка!.. Это была его подружка.
     Кантор поднялся,  посмотрел  на  людей,  столпившихся  вокруг,  потом
посмотрел  на  далекий  лес,  куда  устремятся  охотники   в   погоню   за
Вольверином.
     - Они убили его подружку... Еще одно преступление, которое  обернется
против Дьяволицы... Но ничего, Вольверин, я уже здесь.
     Он был здесь. Или совсем рядом. Он все видел. Пленение  и  казнь.  Он
никогда не забудет.
     Даже узнав Кантора, позволит ли  он  отныне  ему  приблизиться,  ведь
человек убил его подругу, после того как выслеживал  их  обоих  в  течение
долгих дней и жестоких ночей?
     Он никогда не забудет. Ни преступления, ни тех, кто его  совершил,  и
он будет преследовать их до их конца, до того момента, когда перегрызет им
горло, когда сможет отодрать от тела их головы при помощи клыков и когтей.
     Его глаза обратились на людей, смотрящих на него. Его не узнали.
     Без шума он обошел всех, раздавая  деньги,  прося  оставить  в  покое
оставшегося в живых зверя и удовольствоваться уже имеющимся трофеем.
     - Дело в том, что... Госпожа Губернаторша  нам  заплатила,  чтобы  мы
уничтожили росомаху, которая бродит вокруг  города  вот  уже  две  зимы  и
приносит нам вред.
     - Она сказала, что шкуру мы должна показать ей, когда она вернется из
Монреаля.
     - Шкуру? Но ведь у вас уже есть одна. Это ее удовлетворит.
     Он ушел.
     Он слышал издалека, как группа охотников совещалась и снимала шкуру.
     Остаток утра он провел  в  лесу.  Ему  казалось,  что  барсук  где-то
недалеко, то следует за ним, то обгоняет, он  смотрит  на  него,  и  юноша
разговаривал с ним, употребляя французские, английские и индейские  слова,
как это было прежде.
     Наконец он различил перед собой темную  массу  в  кустах.  Зверь  был
настороже.
     Столько грусти, но одновременно столько радости было в  его  зрачках,
которые блестели под "бандитской маской", столько  страдания,  но  столько
счастья.
     - Прости меня, - сказал он. - Вольверин, я опоздал. Но мы отомстим за
твою подругу.
     И он продолжал разговаривать с ним,  пока  не  почувствовал,  что  их
связь восстановилась.
     Тогда он побежал, перепрыгивая через поваленные  стволы,  к  реке,  к
водному пути, крича во весь голос:
     - Следуй за  мной,  Вольверин!  Следуй  теперь  за  мной!..  Бежим  в
Монреаль!



                                    42

     Прежде чем представиться той, которую он так долго преследовал, мадам
де Модрибур, теперь жене нового губернатора, Кантор проследовал по улочкам
Виль-Мари, уже в Монреале. Город  у  подножья  Королевской  Горы  был  еще
охвачен возбуждением большой осенней ярмарки мехов,  которая  по  традиции
начиналась с приходом соседних племен.
     Кантор прежде никогда не  был  в  Монреале,  и  чувствовал  себя  там
чужаком.
     Его разум был занят двумя  вещами:  выследить  и  загнать  в  ловушку
Амбруазину и защитить и поместить в безопасное место Онорину, если еще  не
поздно.
     Направляясь то в одну, то в другую сторону, он  колебался  и  не  мог
решить, чем заняться в первую очередь. Такое поведение  было  небезопасно.
Его могли узнать.  Ему  вслед  уже  оборачивались.  Здесь  новости  быстро
распространялись. И он должен был помнить, что проклятая мадам де Горреста
уже пыталась его убить перед его отъездом из Версаля, пыталась  арестовать
его в Квебеке.
     Наконец он решил идти в Нотр-Дам. Он не колебался. Его  неуверенность
объяснялась страхом за Онорину. Он боялся, что  опоздал.  Предчувствие  не
переставало терзать его. Он слишком хорошо знал адское  создание,  которое
на этот раз он поклялся уничтожить. Если "она" приехала на остров Монреаль
три недели назад, то она, без  сомнения,  не  замедлила  напасть  на  дочь
Анжелики, ибо такова была ее  истинная  цель,  которую  она  скрывала  под
официальными  причинами  визита  в   этот   город.   Это   он   чувствовал
инстинктивно. Поэтому, когда монашка с высокомерным видом в  своей  черной
рясе и белом головном уборе приняла его в вестибюле монастыря,  в  котором
пахло воском и только что собранными яблоками, он не удивился, узнав,  что
Онорины там не было.  Но  услышав  имя  мадам  де  Горреста  вперемежку  с
довольно запутанными объяснениями он почувствовал, что сердце его сжалось.
Тем не менее он заставил себя продолжать беседу, узнал все  подробности  и
понял, что девочка исчезла, убежала, потому что была всегда непослушной.
     Мадам де Горреста была представлена очень близкой подругой  мадам  де
Пейрак, поэтому она очень  интересовалась  судьбой  ребенка.  Узнав  о  ее
исчезновении, она перевернула вверх дном землю и небо, лишь бы  найти  ее.
"Небо и землю! Скорее - ад!" - подумал он... Короче говоря, было  довольно
трогательно смотреть, как эта  важная  дама,  которую  они  имели  счастье
принимать вместе с самым важным в колонии  человеком,  и  это  был  важный
знак,  потому  что  предыдущие  губернаторы  были  лишены  их   нежных   и
добродетельных  спутниц,  и  можно  было  поклясться,  что   плоды   этого
совместного визита не замедлят сказаться, - так вот было очень волнительно
смотреть, с каким пылом она подняла по  тревоге  весь  край,  чтобы  найти
маленькую  пансионерку,  и  какую  помощь  она  оказала  бедным  монахиням
Нотр-Дам в их заботах.
     Кантор внимательно смотрел на собеседницу, и она ему не нравилась.
     Он попросил разрешения поговорить с матушкой  Маргаритой  Буржуа.  Он
вдруг вспомнил, что встречался с ней в Тадуссаке и в Квебеке, и,  кажется,
она действительно была близким другом его матери.
     Но, поджав губы, мать Деламар сказала, что мать  Буржуа,  директриса,
которую она в данный момент замещает, по срочному делу уехала во  Францию,
чтобы побеседовать с архиепископом Парижа, а также в Рим по поводу статуса
их ордена обучающих, но не закрытых в  монастыре  дам,  что  противоречило
правилам и уставам церкви.
     Молодой человек расстался с ней в  возбужденном  состоянии  ума,  где
смешивались гнев по  отношению  к  монашкам,  беспокойство  за  Онорину  и
опасения на счет действий Амбруазины. Кошмар начинался снова.
     Дойдя до ограды, он обернулся. В траве под яблонями и вишнями  сидели
маленькие девочки, которые ели хлебцы и смотрели на него с удивлением.
     На фоне идиллической картинки бродила мрачная тень. Ядовитое  дыхание
отравляло воздух, которым он дышал. Словно смрадное дыхание портило  яркие
краски и взрыв счастливой жизни, чтобы наполнить их грехом.
     Как матушка Буржуа могла оставить вместо себя такую персону,  которая
с экстатическим видом рассказывала об этом монстре, Амбруазине? Еще  одна,
которая дала себя обмануть и стала, сама того  не  подозревая,  пособницей
Зла, среди святых женщин.
     Когда он шел по дубовой аллее, которая выводила на дорогу, он услышал
позади себя шум, и обернувшись, заметил молодую монашенку, которая  бежала
за ним, с трудом, из-за своих тяжелых и длинных юбок.
     - Месье,  кажется,  вы  брат  нашей  маленькой  Онорины.  О!  Дорогой
господин, найдите ее! Что  скажет  матушка  Буржуа,  когда  вернется?  Она
оставила распоряжение, что ребенок  может  уехать  с  караваном,  согласно
просьбе посланца, который прибыл от  вашей  матушки.  Как  сестра  Деламар
могла так обмануться?..
     Расспросив ее, молодой человек  понял  наконец,  как  все  произошло.
Амбруазина, вооруженная правами своего ранга,  умеющая  оказывать  влияние
при помощи мнимой кротости на души людей, как невинные, так и черные,  все
остановила и запустила машину вспять.
     Она застала отъезд  Онорины,  заставила  вернуть  ее.  Затем  малышка
исчезла, но совершенно точно, что она не попала в лапы Амбруазины,  потому
что та усиленно искала ее. Если только это  не  было  притворством,  чтобы
скрыть преступление. Она была способна на все. Однажды  кто-нибудь  найдет
маленькое тело, изуродованное убийцами. Сердце Кантора причиняло ему боль,
потому что сжималось от тревоги.
     - Я не осмелюсь произнести вслух свое мнение, - прошептала  маленькая
сестра, озираясь по сторонам, - но я  очень  обрадовалась,  когда  малышка
убежала, ибо эта женщина, жена нового губернатора,  показалась  мне  очень
страшной.
     - И вы правы, сестра моя, - подтвердил он,  -  ибо  мне  известно  из
достоверных источников, что это Демон!
     Она издала крик ужаса, спрятала в ладонях лицо и побежала,  рыдая,  к
дому.
     Кантор был в ярости. Эти монашки,  похоже,  чокнутые.  Одна  оставила
свои обязанности и отправилась в  путешествие,  которое  может  продлиться
года  два,  другая,  стоило  начальнице  уехать,   переигрывала   все   ее
распоряжения, третья пряталась из  страха,  что  ее  будут  наказывать,  и
украдкой пыталась защитить детей... Затем он  взял  себя  в  руки.  Бедные
женщины. Чувствовался  ветер  разрушения,  который  сопровождал  появление
Демона.
     Но, все-таки, где же Онорина?


     Он дошел до реки и пошел вдоль берега, не зная еще, что  ему  делать.
Чтобы атаковать врага, хитрую даму с жалом змеи, нужно набраться  сил.  Он
думал об Онорине и  за  словами,  произнесенными  в  вестибюле  монастыря:
"непослушная  как  всегда",  "она  исчезла",  "она  вызвала  ярость,   она
спаслась", он видел силуэт маленькой доброй  девочки  с  рыжими  волосами,
высокой, "как три яблочка", и хотя ее мордашка  и  не  блистала  особенной
красотой, но принадлежала аккуратной головке, сидящей на красивой  длинной
шее,  и  выражение  ее  лица  поражало  достоинством   и   мудростью,   не
свойственным для ее лет.
     Что за непонятная сила была у этого маленького создания! Вот почему у
многих было желание быть с ней суровей и  строже,  чем  с  остальными.  Он
первый раз думал об этом  и  испытывал  угрызения  совести.  Но  вообще-то
правда, что она бывала невыносимой.
     Но он продолжал испытывать гнев против всех женщин и когда он думал о
несправедливости, которая преследовала Онорину, его гнев падал на тех, кто
был за нее в ответе и плохо с ней обошелся, и он сам - в  первую  очередь.
Все хотели избавиться от нее, от этой девочки. Когда он был в Вапассу,  он
тоже хотел, чтобы  ее  наказали.  Она  раздражала  его,  эта  капризная  и
требовательная девочка, которая утомляла его мать и даже отца, не имея  на
это права. Откуда она взялась,  эта  девочка?..  Лучше  было  об  этом  не
думать, потому что от этого возникало желание... избавиться от нее.
     А сейчас это произошло! Никто не знал, где она. Все хотели ее  найти.
Но это была ужасная вещь, еще более тяжелая, чем свинцовый груз.  Ибо  она
была так мала и так смешна. Она была горда, упряма,  но  беззащитна.  "Это
ребенок, - сказал ирокез. - Нельзя придавать особое значение ее действиям,
ибо они беспричинны. А это - взрослый. Что он  должен  ребенку?..  Защиту,
пока тот не подрастет и надежду, что он образумится!.."
     Но Онорина была  оторвана  и  отброшена  куда-то  злым  ветром!..  Он
вспоминал, что она приносила ему маленькие  букетики  цветов,  и  натирала
воском его обувь, чтобы сделать приятное... Она его всегда любила. Он  был
ее любимым братом. Почему он ее отталкивал? Он не понимал теперь. Ведь это
был всего-навсего ребенок! Не нужно было пускать  в  сердце  такую  глупую
ревность! А теперь Онорина была потеряна из-за их общей ошибки, из-за  его
ошибки...
     Слезы жгли его глаза... Он старался их удержать.
     - Я последую за ней!.. Я дойду  до  края  земли.  Я  заставлю  мегеру
признаться. Я найду тебя, Онорина, я верну тебя...
     Маленькая Онорина за молитвой. Такой он видел ее в последний раз.  Он
был у Урсулинок в Квебеке, чтобы  попрощаться  с  ней  перед  отплытием  в
компании Флоримона. Но она велела передать, через Мать Настоятельницу, что
молится в часовне, что у нее видение... и что она не  желает  его  видеть.
Вот садовая голова!..
     Он вытер глаза.
     - Я найду тебя, садовая голова!..
     Он шел по берегу реки в одиночестве. Он отошел  далеко  от  города  и
оставил позади несколько домиков, расположенных среди среди садов и полей.
     Он слышал  только  шелест  трав  под  ногами,  жужжание  насекомых  в
воздухе, число которых изрядно сократилось с приходом холодных ночей,  они
по-прежнему роями носились в воздухе.
     Машинально он пошел на запад, он избрал направление,  противоположное
тому,  где  находился  его  лагерь.  Он  разбил  его  на  мысе,  у  старой
заброшенной мельницы. Это место  было  необитаемым,  поскольку  шла  тяжба
между мельником и монашками ордена святого  Сульпиция,  и  никто  не  имел
права пользоваться этой землей.
     Кантор де Пейрак был там  ранним  утром.  Он  приблизился  к  острову
Монреаль с большими предосторожностями. Он поминутно проверял, свободен ли
путь и по-прежнему ли следует за ним его Вольверин.  Чувствуя  друг  друга
инстинктивно, они не теряли связи с двигались вперед вместе.
     На остров они переплыли в лодке. И теперь росомаха была там. И теперь
нужно было действовать быстро, чтобы собаки,  охотники  или  крестьяне  не
обнаружили зверя и не объявили бы о его появлении.
     Кантор де Пейрак должен был остановиться в  своем  плане.  Ему  нужно
было успокоиться, усмирить этот ураган боли, которые в нем бушевал.
     Он сделал усилие,  чтобы  рассуждать  разумно,  и  нашел  утешение  в
воспоминаниях обо всех приятных минутах, которые он провел с  Онориной,  с
этим рыжеволосым лютиком. Ибо в глубине души  они  отлично  понимали  друг
друга.  Часто  он  сажал  ее  к  себе  на  плечи,  затем   подпрыгивал   и
пританцовывал "как индеец" в национальном  танце  войны,  крича  "йу!  йу!
йу!", а однажды он взял ее тайком с собой в лес, в лунную ночь, чтобы  она
послушала хор молодых волков, и  они  подошли  довольно  близко  и  видели
зверей.
     Голос молодого человека, который пел на воде, донесся до него:

                      Шестого мая в прошлом годе
                      Полез я очень высоко...
                      Отправился я в долгий путь...
                      В далекую страну...

     Кантор поднял глаза и заметил, что  туман  начинает  покрывать  реку.
Либо он поползет в сторону  севера  к  Мон-Руалю,  королевской  горе.  Или
словно по волшебству рассеется. Таковы были особенности осени.
     Из тумана доносился голос, который продолжал:

                      Когда пришла весна
                      Подул апрельский ветер
                      И я п