.
   Наконец  он  вышел  из  тени  деревьев  и  стал  приближаться  к  ним  по
освещенному берегу. Тут она заметила, что из-под его обтрепанной  и  помятой
внизу сутаны выглядывают ступни босых ног. Где-то она уже видела эти ступни.
   - Hello! my fellom, how do you do? - раздался голос Джека Мэуина. -  Dont
you recognize me <Хэлло, друзья, как поживаете? Не узнаете меня? (англ.)>?
   Оторопевшие Анжелика  и  англичане  не  смели  произнести  ни  звука:  им
показалось - о, колдовство или галлюцинация! - что эти  слова  были  сказаны
монахом.
   Иезуит продолжал приближаться к ним, а  они  пятились  к  реке,  пока  не
очутились у самой кромки воды.
   Видя их испуг, он остановился.
   - Итак, - продолжал он по-английски, с легкой усмешкой, - клад, который я
только что выкопал, был всего лишь бедной  монашеской  сутаной,  оставленной
здесь перед отъездом, восемь месяцев тому назад.
   И, обратившись к Анжелике, он добавил по-французски:
   - Вы тоже удивлены моим превращением? Мне казалось, однако, что  я  давал
вам повод для подозрений.
   - Мэуин, - пробормотала она, - вы - Джек Мэуин?
   - Он самый. Но я же  и  отец  Луи-Поль  Мареше  де  Верной,  член  Ордена
иезуитов.  Вот  так  при  случае  чертов  англичанин  может  превратиться  в
проклятого француза и даже в самого ужасного паписта.
   Тень усмешки пробежала по его лицу.
   Он объяснил:
   - Прошлой осенью мой наставник  поручил  мне  секретную  миссию  в  Новой
Англии. Это переодевание в моряка - лишь одно из  немногих,  к  которым  мне
пришлось там прибегнуть, чтобы не выдать себя  и  выполнить  задание.  Слава
Богу, вот я и вернулся жив и невредим в нашу французскую Акадию.
   Он говорил на изысканном французском, однако  легкий  акцент  сохранился,
видимо из-за долгой привычки говорить по-английски.
   - Но.., вы француз? - проговорила Анжелика, с трудом приходя в себя.
   -  Конечно,  француз.  Мой  род  -  из  Нормандии.  С  детства  я  говорю
по-английски, потому что был пажем при английском королевском дворе во время
его изгнания во Францию. Позже я ездил в Лондон совершенствоваться в языке.
   Несмотря на эти учтивые объяснения, Анжелика не могла поверить, что перед
ней Джек Мэуин, хозяин их лодки.
   Как, в  течение  трех  суток  она  путешествовала  под  предводительством
некоего Джека Мэуина, ни на минуту не заподозрив, что перед  ней  не  грубый
английский матрос, а французский иезуит из аристократической семьи,  к  тому
же, по-видимому, сотрудничающий с отцом д'Оржевалем?!
   Она была так удивлена, так нежданна для нее  была  эта  метаморфоза,  что
глядя на ее растерянные глаза и открытый рот, он не выдержал и расхохотался.
   -  Успокойтесь,  сударыня,  прошу  вас!   Некоторые   ваши   высказывания
обеспокоили меня. Но я вижу, что мне нечего опасаться. Вы не разгадали моего
переодевания.
   Впервые они услышали громкий смех Джека Мэуина.
   И как ни парадоксально, именно это заставило их поверить, что" перед ними
под столь ненавистной и столь враждебной черной сутаной, - именно он, хозяин
лодки, тот самый, кто только что смачно сплевывал в море  табачную  слюну  и
ловко покорял с помощью рук и ног наполненный ветром парус, кто доставлял их
с острова на остров, молчаливый, одинокий, но любопытный...
   В одно мгновение в голове  Анжелики  промелькнула  вся  глубина  личности
Джека Мэуина, которая так ее заинтриговала.
   Ну конечно же!... Конечно, это был иезуит!
   Как она раньше не догадалась? Она, воспитанная в католическом  монастыре,
строго  руководимом  членами  самого  высоко  стоящего   и   могущественного
религиозного ордена того  времени!  Воспитанники  его  обязаны  были  каждую
неделю исповедоваться преподобным отцам и ничего не скрывать от них,  вплоть
до  самых  глухих  закоулков  сознания.  Как  же  она  позволила  так   себя
провести?..
   Почему, по тысяче признаков, не появились у нее подозрения?..
   Например, когда он сидел однажды ночью, на скале в Лонг-Айленде, с  таким
"отсутствующим" видом, что она испугалась, - ведь это он молился, как  умеют
молиться только последователи великого Игнация Лойолы, он был в  тот  момент
не отсутствующим, не в  летаргическом  состоянии,  как  она  подумала,  а  в
экстазе, в мистическом экстазе!
   А когда он обносил их пищей в Монегане, как она не опознала ту  ловкость,
с которой монахи раздают бедным благотворительные обеды?..
   А сегодня? Неожиданный уход акадского юноши Юбера д'Арпентиньи  наверняка
объясняется тем, что он узнал в  человеке,  переодетом  английским  моряком,
католического миссионера, быть может, принимавшего от него  когда-то  первое
причастие. По-видимому, монах незаметно подал ему сигнал молчать.
   Медведь мистер Уилаби подошел к  иезуиту,  понюхал  его.  Учуяв  знакомый
запах хозяина шлюпа "Белая птица", он потерся о его сутану, а монах погладил
его мохнатую голову.
   - In fact we've already made acquaintance  <Фактически  мы  уже  знакомы.
(англ.)>, мистер Уилаби, - тихо проговорил он.
   И верно, уже много дней, с тех пор, как вышли из  Нью-Йорка,  они  делили
деревянное убежище, укрывавшее их от волн. Признание монаха мистером  Уилаби
убедило самых недоверчивых.
   Они окончательно сникли, потрясенные мыслью, что судьба их решена, и  они
проиграли игру. Анжелика не в состоянии была произнести  ни  слова.  Никогда
еще она  не  чувствовала  себя  такой  подавленной.  Обдумывая  последствия,
которые будет иметь эта мистификация для нее и ее  спутников,  она  даже  не
была в состоянии посмеяться над тем, как она дала себя обмануть. Она думала:
   "Случайно ли лодка  мнимого  Джека  Мэуина  оказалась  рядом  с  кораблем
Колена, или и на этот раз я попала в ловушку?"
   Она поникла головой, почувствовав себя  побежденной,  и  горькая  складка
легла у ее губ.
   Иезуит обратился к англичанам:
   - Не бойтесь ничего. Здесь вы под моим покровительством.
   Он подошел к воде, поднял  голову  и,  сложив  ладони  рупором,  испустил
индейский клич, повторив его несколько раз, как сигнал.
   Через несколько минут ветки кустов зашевелились,  и  появилось  множество
дикарей, они с шумом спускались с холмов, пересекали  реку  вброд.  Все  они
кинулись на колени перед своим  пастырем,  прося  благословения  и  проявляя
всяческие  знаки  расположения.  Естественно,  появился  напыщенный  великий
сагамор Пиксарет.
   - Ты думала, что убежала от меня, - сказал он Анжелике. - Но я все  время
знал, где ты, я не выпускал тебя из рук, и Черная Сутана привез тебя.  Ты  -
моя пленница.
   Дикари, смеясь, щупали редкие волосы Илая Кемптова, который сидел ни  жив
ни мертв. Медведь угрожающе зарычал.
   Увидев его, индейцы отступили, одни нацелились  в  него  копьями,  другие
схватились за луки.
   Монах успокоил всю эту суматоху одним словом. Увидев, как он положил руку
на голову медведя, индейцы прониклись к нему еще большим уважением, но  ведь
Черная Сутана только и делал, что удивлял их своими чудесами.
   - Недалеко отсюда находится форт Пентагует, которым  командует  барон  де
Сен-Кастин, -  сказал  отец  Мареше  Анжелике.  -  Соблаговолите,  сударыня,
следовать за мной. Мы сейчас туда отправимся.
   - Кстати, - раздался вдруг голосок Адемара, когда они стали подниматься в
гору, - вы, случайно не братишка будете Джека Мэуина? Уж очень  вы  на  него
смахиваете, отец мой. Куда он подевался, а? Пора уж и парус поднимать. А  то
надоели мне эти дикари, честное слово...

Глава 10

   - Посмотрите, нет, вы только посмотрите, - говорил барон  де  Сен-Кастин,
показывая театральным жестом на стену, всю покрытую  скальпами  англичан,  -
посмотрите, отец мой, разве плохо я служу Богу и Его  Величеству?  Вместе  с
моими мик-маками и эчеминами я хорошо  повоевал  с  еретиками-англичанами  и
более чем заслужил  царствие  небесное.  Никто  не  может  обвинить  меня  в
прохладности религиозных чувств,  ведь  я  добился  обращения  в  нашу  веру
великого вождя Матеконандо и его детей, и я  даже  был  их  крестным  отцом,
потому что на этом пустынном побережьи  не  нашлось  никого  другого,  чтобы
исполнить эту христианскую обязанность.
   А вот отец д'Оржеваль, ваш наставник, пишет мне с горьким упреком, что  я
якобы предаю веру, уклоняясь от новой священной войны, в которую  он  втянул
абенаков. Прежде всего, позволю вам сказать, войну эту начали слишком рано и
неожиданно. Индейцы еще полностью заняты своей торговлей и посевами, что для
них жизненно важно.
   - Крестовый поход может стать необходимым и внезапно, - ответил  отец  де
Верной, - если в нем участвуют благородные души. Быть может, именно  ваша..,
уловка продлит военную кампанию и не позволит индейцам до холодов  закончить
посевы и обмен товаров.
   - Во всяком случае, мои индейцы будут  обеспечены,  -  хмуро  отвечал  де
Сен-Кастин.
   - Не кажется ли вам, что их долгом является сражаться  за  Господа  Бога,
именем которого их крестили?
   Разговор этот происходил на следующий день после прибытия в Пентагует,  в
столовой, где они обедали втроем.
   За большим  столом  сидели  отец  Мареше  де  Верной  и  Анжелика,  а  де
Сен-Кастин прохаживался  по  зале,  нервно  встряхивая  головой,  украшенной
убором из перьев на индейский манер.
   С утра поднялся густой туман и отрезал их от  всего  мира  плотной  серой
пеленой, сквозь которую долетали лишь резкие крики невидимых чаек.
   Французский пост был небольшим по размерам.
   Сен-Кастин предоставил в распоряжение Анжелики небольшую комнату-спальню,
но она провела часть ночи в сарае, где расположились англичане,  пытаясь  их
ободрить. Все они были удручены.
   Раз они попали в руки французов, они будут, конечно, отвезены в Квебек  и
проданы беспощадным канадским папистам. Если только барон де  Сен-Кастин  не
договорится с Бостоном о выкупе за них. Преподобный отец Пэтридж может  быть
уверен,  что  его  единоверцы,  в  большинстве  своем  -  люди   знатные   и
влиятельные, не откажутся от него, даже если  придется  собирать  с  горожан
пошлину для того, чтобы сколотить необходимую сумму. А вот у мисс Пиджон нет
семьи, и ей придется долго жить в неволе,  где  самое  тяжелое  испытание  -
ежедневные поползновения обратить ее в католическую веру.
   Все они очень устали и поэтому, закусив кукурузой и рыбой,  легли  спать.
Анжелика долго еще размышляла о том, как передать мужу весточку о себе.
   В конце концов, в голове ее все перепуталось. Каким образом Колен  именно
в то утро захватил лодку, на которой возвращался в Акадию переодетый  монах,
заканчивающий свое шпионское задание? Знал ли Колен, кем  был  англичанин  -
хозяин лодки, жующий табак и так ловко сплевывавший в море?  Может,  поэтому
он шепнул ей "Берегись, тебе хотят навредить!"
   Над всеми этими приключениями витала вездесущая тень Пиксарета. Он был  в
Макуа накануне того дня, когда корабль Золотой Бороды бросил там  якорь;  ей
показалось, что она видела его на острове Макуорт, и вот он поджидает ее  на
берегах Пенобскота.
   Она решила переговорить с де Сен-Кастином, гасконским  дворянином,  и  на
следующий же день тот сам пришел, чтобы пригласить ее отобедать  в  компании
иезуита.
   У монаха, с момента прибытия,  было  много  забот.  Привлеченные  звуками
барабанов, индейцы сбегались со всех сторон приветствовать его. Они считали,
что быть крещенным Черной Сутаной намного  выгоднее,  чем  добрыми  монахами
францисканцами, признавшими реформу.
   Была отслужена большая месса, отзвуки которой долетали до пленников.
   Во время обеда барон де Сен-Кастин  ободряюще  подмигнул  Анжелике.  "Все
уладится, не бойтесь" - казалось, говорил он. Однако в  присутствии  иезуита
он помалкивал, а тот, помолившись не спеша, скромно поел, не поднимая  глаз.
Затем начался разговор. Де Сен-Кастин уверял, что он всегда  помогал  святым
отцам в их трудной миссии по обращению в католическую веру индейцев Северной
Америки. В доказательство  он  показывал  на  отвратительную  стену,  сплошь
увешанную рыжими, темными и светлыми скальпами. Предварительно  их  высушили
на ивовых кольцах, связанных нитями  из  кишок,  как  сушат  шкурки  бобров.
Сушились они у двери каждой хижины воинов эчеминов, тарратинов и  мик-маков;
когда скальп был готов, его несли в Пентагует, где офицер  француз  объявлял
каждому воину благодарность от  имени  короля  Франции  и  вручал  маленький
подарок.
   - Лично я порубил головы множеству еретиков, - говорил де  Сен-Кастин,  с
лицом человека, хотя и преданного делу всей душой, но не оцененного  до  сих
пор по достоинству. - Мой вклад  вдвое  больше  успехов  всех  моих  воинов,
вместе взятых.
   - К тому же, святой отец, в этом году мы жили мирно. Перед вашим отъездом
в Новую Англию вы сами  договорились  здесь  с  отцом  д'Оржевалем  и  Жаном
Руссом,  чтобы   до   вашего   возвращения   ничего   против   еретиков   не
предпринималось, поскольку вы  должны  были  привезти  нам  обоснование  для
нарушения договоренностей. И вот пожалуйста, отец  д'Оржеваль  выкопал  свой
боевой топорик войны, как у нас, индейцев, принято говорить, за десять  дней
до вашего возвращения!...
   - Видно, он нашел более веские причины, чем те, что я мог бы выставить, -
отвечал отец де Верной бесстрастным голосом. -  Сам  Господь  руководит  им,
поэтому он принимает решения, тщательно взвесив все последствия.
   - Мне кажется, я могу подсказать вам, почему он был  втянут  в  войну  до
вашего возвращения, - перебила его Анжелика.
   Отец де Верной в течение всей беседы обращался только  к  де  Сен-Кастину
или задумчиво разглядывал остатки своего обеда; но на этот раз  он  медленно
повернул к ней голову и обратил на нее свой загадочный и мрачный взор  Джека
Мэуина.
   - Да, - повторила Анжелика,  -  я  уверена,  что  отец  д'Оржеваль  решил
захватить меня в плен руками канадцев, когда я отправилась одна в английское
поселение в Брансуик-Фолсе, к западу от Кеннебека. Он тотчас развязал войну,
потому что знал, что через несколько дней я буду в безопасности в Голдсборо,
и у него не будет больше возможности предпринять такую акцию.
   К ее удивлению, в знак согласия иезуит кивнул головой.
   - Действительно, по-видимому, все так и было. Что вам нужно было  в  этом
английском поселении, мадам?
   Анжелика смело взглянула на него.
   - Я должна была вернуть в лоно семьи маленькую девочку, выкупленную  нами
у абенаков.
   - Итак, вы, француженка и католичка, посчитали правильным и  справедливым
вернуть в гнездо обскурантизма и ереси невинное дитя, хотя судьба  и,  я  бы
сказал, само Провидение решили предоставить ей шанс  познать  истинный  свет
Христа в Канаде?
   Анжелика не ответила. Она не привыкла слышать от  Джека  Мэуина  подобные
речи. С легкой усмешкой она ответила:
   - Да, гнездо! .. Дети - те же птички. Каким бы темным ни было их  гнездо,
там им лучше всего.
   - Значит, вы воспротивились намерениям Господа Бога в отношении  девочки,
- сурово закончил он. - А.., как случилось, что несмотря на..,  засаду,  вас
не отправили в Квебек?
   - Я отбивалась, - ответила она в гневе. - Я защищала мою жизнь и свободу.
   И, вспомнив ею презрительный взгляд,  тогда,  в  лунную  ночь  на  берегу
Лонг-Айленда, она повторила: "Мою свободу!"
   - Вы стреляли в солдат Христова воинства? - спросил он.
   - Просто я стреляла в дикарей, которые хотели меня скальпировать.
   - Да, но...
   -  И  мне  удалось  договориться  с  вождем  Пиксаретом,  вашим   великим
крестником.
   Иезуит  нахмурил  брови.  По-видимому,  именно  это  казалось  ему  самым
невероятным во всей этой истории.
   - Как вы считаете, мадам, почему отец д'Оржеваль стремился захватить вас,
чтобы отправить в Канаду?
   - Вы это знаете так же хорошо, как и я...
   - Извините, но я уехал отсюда давно, несколько месяцев тому назад, и  мне
трудно  было  связываться  с  моим  наставником.  Я  подвергался  опасности,
находясь среди англичан. Если бы они догадались о моей миссии, о том, что  я
являюсь шпионом Святого престола и короля Франции, они  бы  расправились  со
мной. Я уехал, как только вы прибыли в Голдсборо...
   - Да, наш приезд  в  Голдсборо  был  для  вас  помехой,  и  вы  враждебно
отнеслись к нам из-за нашего богатства,  необычного  для  этих  мест.  Чтобы
дискредитировать моего мужа и вызвать к нему фанатическую ненависть  жителей
Новой Франции, не было лучшего способа, как объявить, что его жена - ведьма,
- сказала Анжелика с горечью в голосе.
   - И я уверена, что вы знаете обо всем  этом...  Ведь  одержимая  монахиня
дала описание берегов, которое может быть применено к любой части  материка,
но при желании и злом умысле может быть  признано  именно  как  Голдсборо...
Ведь даже лошадей, которых мы привезли с собой, она описала  как  мифических
единорогов, на которых гарцевала ведьма. И когда я явилась верхом,  сходство
с предсказанием было так велико, что все жители попадали в страхе на колени.
А ведь все это - результат совпадений...
   - Да, - задумчиво  промолвил  иезуит,  -  когда  дьявольщина  приходит  в
движение, довольно часто совпадения играют на руку силам Зла. И  само  время
приостанавливается.
   - Причем тут силы Зла? - воскликнула Анжелика. - И почему именно меня  вы
считаете ведьмой? Есть же в Акадии и другие женщины, на которых вы могли  бы
остановить свой выбор. Не вы ли, Сен-Кастин, говорили мне о некоей  красотке
Марселине, что живет в глухом уголке Французского залива и ведет  разгульный
образ жизни?
   Барон расхохотался.
   - О нет, только не она. Это было бы слишком смешно. Она только  и  может,
что делать детишек  с  каждым  встречным-поперечным,  да  вскрывать  устрицы
быстрее других женщин в округе. Говорят, что она  успевает  вставить  нож  в
раковину и разделить створки до того, как предыдущая ракушка, опорожненная и
выброшенная, упадет на пол.., поистине жонглерша, это уж точно...
   - Почему в  этой  ловкости  не  усматриваете  вы  ничего  колдовского?  -
спросила, смеясь, Анжелика. - Ответьте, отец мой!
   Но  Джек  Мэуин  остался  невозмутимым  и  не  поддался   легкомысленному
настроению, когда речь шла о столь важных вещах. Казалось, он  задумался  на
минутку над сделанным предположением, затем покачал отрицательно головой.
   - Марселина Реймондо?.. Нет, у нее ум короток.
   - А по-вашему, ведьма должна быть умной?
   - Конечно! Вы подумайте сами.  После  Бога,  у  кого  ум  самый  большой?
Конечно у Люцифера, властителя всех демонов.
   Признано, ибо неоднократно наблюдалось, что, когда злой дух воплощается в
теле женщины, ему очень трудно скрыть свой ум в течение человеческой  жизни.
И именно по этому признаку, столь несвойственному женщине, иногда можно  его
разоблачить.
   Не будем забывать, что наиболее влиятельные  из  злых  духов  -  те,  что
проявляются под видом женщины:
   Бегемот - звериное начало, Маммон - алчность, Аба-дон - истребление".
   -  Понял,  -  воскликнул  с  воодушевлением  Сен-Кастин.  -  Вне  всякого
сомнения, речь идет о демуазели де Радегонде де  Фержак,  гувернантке  детей
господина де Ля Рош-Позе, в Порт-Руаяле, на полуострове. Она зла, как фурия,
скупа, как ваш Маммон, и страшна, как смертный грех.
   Но монах вновь отрицательно покачал головой.
   - Вы ошибаетесь, дорогой мой. Этого не может быть, поскольку  ее  обидела
природа. Быть может, женское начало злых духов, обернувшихся женщиной, иначе
редко проявляется, но факт тот, что они никогда не воплощались в дурнушек.
   - А как же колдуньи?
   - Тут другое дело. Колдуньи - лишь люди, пошедшие на сговор  с  дьяволом.
Тогда как злой дух, вошедший в женское тело  или  воплотившийся  в  нем  при
рождении, это именно демон, один из тех падших ангелов, которые  последовали
за Люцифером во время его низвержения в ад, при сотворении мира.
   - Но обо мне вы не  должны  так  думать,  это  невозможно!  -  вскрикнула
Анжелика, заламывая руки. - Я ничего, ничего не сделала  такого,  чтобы  мне
можно было приписывать такую ужасную репутацию!
   -    Однако,    предсказание    совпад