охожа на себя.
   Полные ужаса глаза Анжелики переходили  с  одного  неподвижного  тела  на
другое. При этой трагедии, причиной которой она оказалась, в ней  пробудился
давний ужас преследуемого существа, охватил ее всю, изменил выражение  лица,
обычно спокойное и уверенное. Она походила сейчас на смертельно  испуганного
ребенка...
   Из-за ужаса, охватившего ее, Анжелика не  замечала,  в  каком  она  виде.
Корсаж  был  расшнурован,  сорочка  разорвана,  чепчик  сорван,   и   волосы
спускались  на  плечи  и  полуобнаженную  грудь.  Под  лучами   солнца   эти
бледно-золотые пряди заблестели, и тем ярче, что их оттеняла  белизна  кожи,
запачканной кровью. Кровь, уже почерневшая, виднелась  и  на  ее  бумазейной
юбке...
   - Вы ранены?
   Голос купца звучал глухо и сдержанно. Он видел не только пятна  крови  на
ее руках... Гнусные пальцы оставили свои следы на этом  перламутровом  теле,
дерзко раскрытом. Может быть, их грязные губы прикасались к нему?  При  этой
мысли купец почувствовал, что его снова сотрясает убийственная  ярость.  Эти
свиньи хотели испоганить тело, о котором он не позволял  себе  думать,  тело
женщины, так грациозно двигавшейся в его доме, тело, все волнующие  прелести
которого были скрыты за тяжелыми складками юбок и плотной тканью корсажа. Он
не смел коснуться ее даже в мыслях, а они посягнули на нее. Порвали  одежду,
открыли ее ноги, стройные и прекрасные, какие  бывают  только  у  статуй,  у
богинь.
   Ему не забыть того, что он увидел с крыльца, одним взглядом  охватив  это
зрелище  насилия  и  сладострастия:  женщину,  на  которую  навалились   два
мерзавца. И это была она!..
   - Вы не ранены?
   Теперь его голос звучал требовательно, и Анжелика пришла  в  себя.  Между
нею и слепящими лучами солнца, между нею и этой ужасной сценой встала мощная
фигура мэтра Берна в черном костюме.
   Она бросилась к нему, пряча лицо, ища опоры  на  его  плече  в  отчаянной
потребности защиты и забвения.
   - О, мэтр Габриэль!.. Вы убили.., вы убили двоих.., из-за меня... Что  же
будет дальше?.. Что с нами станет?..
   Он охватил ее и сжал так крепко,  что  мог  бы  сломать.  -  Не  плачьте,
госпожа Анжелика... Вам не годится плакать...
   - Я не плачу... Мне так страшно, что я не могу плакать...
   Но слезы лились из ее глаз. Она все цеплялась  за  него  всеми  пальцами,
ногтями. Он вновь спросил настойчиво:
   - Вы мне не ответили... Вы не сказали, ранены ли вы.
   - Нет.., кажется, нет.
   - А эта кровь?
   - Это не моя.., того человека... - У нее застучали зубы.
   Рука купца осторожно опустилась на ее мягкие волосы, отливавшие золотом.
   - Ну, ну... Успокойтесь же, мой друг, моя дорогая...
   Он ласкал ее, как ребенка, и она узнавала его голос и вновь ощущала давно
забытое и такое приятное сознание, что рядом с  ней  мужчина-защитник.  Тот,
кто встал между нею и опасностью, защитил ее, совершил  убийство  ради  нее.
Она отдалась этому чувству и громко разрыдалась, держась за  могучую  опору,
вдруг почему-то вызвавшую в памяти плечо полицейского  Дегре.  Потрясший  ее
ужас ослабевал. Порывы страха и отвращения постепенно угасали. Она перестала
задыхаться и начала ровно дышать. И вдруг ей пришло  в  голову:  "Ведь  я  в
руках мужчины, а мне не страшно". Ее словно озарило: наступило исцеление, на
которое она уже не надеялась. И тут же ее охватил  стыд.  Под  его  горячими
ладонями она  ощутила  свою  непокрытую  кожу,  и  до  нее  дошло,  в  какой
беспорядок пришла  ее  одежда.  Она  робко  подняла  свои  влажные  глаза  и
встретила взгляд мэтра Габриэля.. Его выражение заставило ее покраснеть. Она
отшатнулась.
   - О, простите меня, - пробормотала она. - Я совсем сошла с ума.
   Он осторожно выпустил ее из объятий.
   Анжелика лихорадочно схватилась за свою одежду, собирая  обрывки  корсажа
на плечах и груди. Ее дрожащие руки плохо справлялись с этим  делом,  и  ему
пришлось помочь ей, подавая оторвавшуюся бретельку, оторванный  шнурок.  Она
все больше заливалась румянцем смущения.
   Не надо волноваться. Эти негодяи ужасно изорвали  ваше  платье.  Из  этих
лоскутов ничего не сделаешь. Вам надо будет просто выбросить эту кофту... Но
теперь надо спешить...
   Голос его зазвучал холодно, и, проследив  за  направлением  его  взгляда,
Анжелика увидела, что со стены на них смотрит  солдат  Ансельм,  стоящий  на
страже у Башни Маяка.
   Бесконечно долго на обоих концах переулка царило безмолвное ожидание.  Но
вот прошло несколько минут, и солдат принял решение. Он  повернулся  и  стал
медленно спускаться по каменным ступеням. Покачивая своей кабаньей головой в
железной каске, он подходил все ближе. Невыносимо громко стучали по мостовой
его сапоги и алебарда, которую он волочил за собой. Купец бросил  взгляд  на
свои кулаки, словно проверяя, хватит ли в них силы справиться с  этим  новым
врагом, к тому же вооруженным.
   - Добрая работа, приятель, - проворчал солдат хрипло. - Я видел издалека,
как вы его прикончили. Без лести будь сказано, есть у вас сила в руках, мэтр
Берн...
   Концом пики он ткнул один из трупов:
   - Знаю эту  парочку,  гнусное  отродье...  Бомье  платит  им,  чтобы  они
приставали  к  женам  и  дочерям  протестантов.  Мужья  и  отцы  вступаются,
завязывается драка, и вот прекрасный повод засадить в тюрьму  еще  несколько
гугенотов... Я таких штук не признаю.
   Опираясь на алебарду, он продолжал неспешное объяснение:
   - Когда попробуешь кнута да когда тебя на дыбу вздернут,  что  поделаешь,
приходится отречься от своей веры. Я бедный солдат и живу своим  жалованьем.
Но это не значит, что я предаю прежних собратьев. Ну-ка,  убирайте  поскорее
эту падаль.., а я ничего не видел...
   Он повернулся к ним спиной и медленно пошел вдоль стены на свой пост.
   - Посмотрите, нет ли кого во дворе, - приказал мэтр Габриэль Анжелике.  -
Моим приказчикам ничего знать не следует.  Если  там  никого  нет,  отоприте
склад слева.
   Двор был, к счастью, пуст. Анжелика отворила указанную дверь. В  горле  у
нее запершило от острого запаха соляного раствора.
   Она подошла к мэтру Габриэлю, который снял уже куртку  с  задушенного  им
человека и обмотал ее вокруг головы  другого,  чтобы  унять  еще  сочившуюся
кровь. Несмотря на эту предосторожность,  они  оставляли  красные  следы  на
мостовой двора, перетаскивая тело. Они внесли его в амбар и пошли за  другим
трупом.
   - Мы их зароем в соль, - шепнул купец. - Не в первый раз... В соли  очень
удобно прятать. Она сохраняет трупы до того времени, когда найдется  удобный
случай убрать их отсюда.
   Он  снял  свой  черный  суконный  сюртук,  взял  лопату  в  стал   быстро
вкапываться в белоснежный холм, слабо мерцавший в глубине  амбара.  Анжелика
помогала ему, разбрасывая соль обеими руками. Она так спешила убрать с  глаз
долой эти отвратительные тела с жуткими гримасами на лицах, что не замечала,
как кристаллы соли разъедают и царапают ее кожу.
   Трупы были засунуты в глубину кучи и тщательно засыпаны солью. Анжелика и
купец работали молча. Потом он стал наводить в амбаре порядок, а  она  взяла
ведро и пошла к фонтану во дворе. Вооружившись шваброй, она  стала  отмывать
пятна крови с камней, которыми был вымощен двор. Два приказчика, притащившие
из гавани несколько бочонков с вином, вошли  в  другие  ворота,  увидели  ее
издалека, но нисколько не заинтересовались тем,  что  служанка  мэтра  Берна
моет двор. Она часто приходила к складам, и, хотя больше занималась счетными
книгами, ей случалось браться и за более грубую работу.  К  счастью,  близко
они не подходили, зная, что хозяин тут, а то могли бы заметить ее изодранную
одежду и разметавшиеся волосы. Они  вкатили  бочонки  в  другой  амбар,  где
хранились вина и водки.
   Анжелика вышла в переулок.  Над  пролитой  кровью  уже  жужжали  мухи,  а
сточная канавка была вся красной вплоть до места сброса помоев в море.
   Прохожих, слава Богу, не было. Стоя на коленях с волосами, спадающими  на
глаза, она вновь  и  вновь  обмывала  камни,  пока  последняя  порция  воды,
сброшенной в канавку, не оказалась лишь чуть розоватой,  так  что  никто  бы
этого не заметил.
   Тогда она вернулась во двор и тщательно заперла ворота, которые час назад
мэтр Габриэль чуть не сорвал с петель, спеша ей на помощь.
   - Пойдемте в мою контору, - сказал купец. - Теперь все  в  порядке.  Надо
вам подкрепиться.
   Анжелика еле держалась на  ногах.  Он  обнял  ее  за  талию  и  довел  до
полутемной комнаты, где рядом с кипами счетов и наборами  гирь  громоздились
английские ножи, связки драгоценных канадских мехов и образцы разных крепких
напитков. Из осторожности он запер дверь на засов.
   Анжелика позволила усадить себя  на  скамью,  и  оперлась  лбом  о  руки,
положенные на стол. Мэтр Габриэль пододвинул к ней стакан водки.
   - Госпожа Анжелика, пейте... Надо выпить.
   Так как она не шелохнулась, он сел  рядом,  поднял  ее  голову  и  поднес
стакан к самым губам, так что ей пришлось  сделать  несколько  глотков.  Она
закашлялась, и румянец стал возвращаться на ее лицо.
   - Как же это все произошло? - она растерянно оглянулась. - Я шла домой...
Они погнались за мной... Я думала, что успею добежать сюда и позвать вас  на
помощь... Но они догнали меня, и вот, вдруг...
   - Хватит об этом. Вам больше нечего бояться. Они мертвы.
   Она задрожала.
   - Мертвы? Но ведь это  ужасно...  Все  время  на  моем  пути  оказываются
мертвецы.
   - Без смертей не обойдешься, - сурово отвечал  мэтр  Берн,  и  глаза  его
сохраняли необычный блеск. - Смерть влечет  за  собой  смерть.  Преступления
вызывают другие преступления. В Библии сказано: "Отдай душу за душу, глаз за
глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, ожег за ожег,  рану  за  рану,
ушиб за ушиб..."
   Анжелика отвернулась, вскочила со скамейки и бросилась в сторону,  словно
видя пред собой врага.
   - Ненавижу мужчин, ненавижу их всех и себя самое тоже ненавижу.  Не  хочу
жить на свете. Вы на меня смотрите так, словно я с ума сошла. Вам,  наверно,
хочется, чтобы я  успокоилась,  нет  уж..,  хватит  с  меня,  никогда  я  не
успокоюсь.
   - Какой у  вас  стал  молодой,  даже  детский  вид.  Вы  говорите  совсем
по-другому, совсем не похожи на рассудительную женщину, какой я вас знаю.
   - Вы же ничего не понимаете, мэтр Берн... Дьяволы ворвались в мой  замок,
подожгли его, перебили слуг, зарезали моего младшего сыночка,  а  меня..,  в
результате той ночи появилась на свет Онорина..,  понимаете  теперь?..  Дитя
преступления и насилия... А вы еще удивлялись, что я не могу любить ее...
   Ему показалось, что она бредит, потом он сообразил,  что  она  говорит  о
событиях прошлых лет.
   - Не вспоминайте о том, что было. Вы это все уже забыли.
   Он теперь тоже встал, перешагнул через скамейку. Она со страхом смотрела,
как он подходит все ближе, и в то же  время  ей  захотелось,  чтобы  он  был
близко, совсем близко, в поддержал ее, чтобы  она  почувствовала,  что  чудо
свершилось, что она вновь может быть счастливой в мужских объятиях.
   - Вот сейчас вы все позабудете, - повторял он негромко, -  вот  сейчас..,
обопритесь на меня...
   Он осторожно прикоснулся к ней. Потом взял ее за талию и, так как она  не
отшатнулась, прижал  ее  к  себе.  Оба  они  задрожали  от  овладевшего  ими
напряжения, однако Анжелика не сопротивлялась.
   Она  была  холодна  и  бесчувственна,  как  насилуемая  девственница,  но
перевешивало любопытство: ей хотелось разобраться в себе. "Сейчас  мне  ведь
не было страшно, совсем не страшно.., ну а если он захочет поцеловать  меня,
что тогда?"
   Исступление на склонившемся над нею лице ее не  пугало,  ей  не  противна
была близость крепкого тела, охваченного желанием. Она не думала о  личности
того, кто прижимался к ней,  забыла,  как  его  зовут,  кто  он  такой.  Она
сознавала только, что ее  держит  в  объятиях  мужчина,  и  она  без  страха
воспринимает его неистовый призыв.
   К ней пришло неописуемое  облегчение,  она  вольно,  медленно  вздохнула,
опираясь на эту широкую грудь, словно утопающая,  которой  вернули  дыхание.
Значит, она еще жива! Голова ее опустилась.
   Пересохшие губы, не смевшие еще приблизиться к ее губам,  зарылись  в  ее
волосы.  Она  почувствовала  ласку  его  ладони  на  своем  открытом  плече.
Казалось, все силы ее сосредоточились на том, чтобы заново обрести себя.
   Вернуло ее к реальности одно слово, слово,  страшную  опасность  которого
знали только они.
   - Соль.., соль... - кричал один из приказчиков, колотя в запертую дверь.
   Анжелика выпрямилась, приходя в себя.
   - Послушайте, там говорят о соли... Наверно, что-то заметили!..
   Не двигаясь, они напрягли слух.
   - Хозяин, как прикажете, грузить соль? - спрашивал приказчик за дверью.
   - Какую соль? - рявкнул, вскакивая, мэтр Габриэль.
   - Да это опять  требуют  сбор.  Пришли  за  вином  и  солью,  -  объяснил
приказчик.
   - Видно, штучки Бомье, - проворчал купец и открыл дверь.
   В комнату  ворвались  налоговый  чиновник  с  двумя  писарями  и  четверо
вооруженных полицейских,  подталкивая  перепуганного  приказчика.  Во  дворе
стояли две пустые телеги,  которые  они  привезли  с  собой,  чтобы  забрать
пошлину в натуре.
   - Я уже выплатил все налоги, - заявил  мэтр  Габриэль.  -  Могу  показать
квитанции.
   - Вы принадлежите к так называемой реформатской религии?
   - Принадлежу.
   - Значит, по новому указу вы должны уплатить  дополнительно  столько  же,
сколько уже внесли. Вот указ, посмотрите, - чиновник протянул ему бумагу.
   - Снова беззаконие, никаких оснований для этого нет.
   -  Что  делать,  мэтр  Берн,  ваши  прежние  собратья,   обратившиеся   в
католичество, на три года освобождены от выплаты этих сборов.  Надо  же  нам
как-то пополнить нехваток поступлений в казну. Вот таким упрямцам, как вы, и
приходится платить за других. Да не так уж это непосильно, всего надо отдать
дюжину бочонков вина, сто пятьдесят фунтов соленого сала  и  двенадцать  мер
соли. Для такого богатого купца, как вы, это вовсе не много.
   Анжелика побледнела, услышав слово  "соль".  Королевский  чиновник  нагло
уставился на нее.
   - Ваша супруга?.. - спросил он у мэтра Габриэля.
   Купец читал поданный ему акт и ничего не отвечал.
   - Пойдемте, господа, - сказал он, направляясь к амбарам.
   Анжелика слышала,  как  чиновник  хихикнул,  выходя,  и  подмигнул  своим
писарям:
   - Еще хотят поучать нас эти гугеноты... А сами, как и  все  добрые  люди,
заводят любовниц.

Глава 10

   Последовали бесконечные часы  отчаянного  ожидания  катастрофы.  Анжелика
вслушивалась  в  звуки,  доносившиеся  со  двора.  Ей  показалось,  что  там
раздаются крики, что мэтра Габриэля схватили полицейские. Она решилась  было
броситься домой, растрепанной, оборванной,  как  есть,  схватить  Онорину  и
бежать дальше, не  оборачиваясь,  сколько  хватит  сил,  а  потом  свалиться
где-нибудь в поле.
   От  этого  безумного  порыва  ее  спас  отъезд  чиновника  из   налоговой
инспекции. Нагруженные телеги выехали со двора, и ворота замкнулись за ними.
   Золотистые  пылинки  мелькали  в  воздухе,   освещенном   косыми   лучами
заходящего солнца. Мэтр Берн прошел через двор к себе в  контору.  Лицо  его
было озабочено, но спокойно. Он налил себе стаканчик водки. Все-таки не  так
легко ему пришлось -  не  отходя  ни  на  шаг  от  писарей,  следить  за  их
движениями, незаметно внушить рабочим,  чтобы  соль  брали  только  с  одной
стороны кучи, ловко избегая подозрительного присмотра чиновника.
   - Я не могла помогать вам, - проговорила Анжелика. - Я бы выдала себя.
   Купец устало отмахнулся:
   - Это все штучки Бомье, - сказал он. - Теперь я уверен, что это он послал
тех двух негодяев приставать к вам, а немного спустя и налогового чиновника,
который бы засвидетельствовал  стычку  и  неподчинение  королевской  власти.
Через несколько часов они станут доискиваться, куда  пропали  их  подручные.
Поэтому я отправил по домам и приказчиков, и грузчиков и запер лавку. Нельзя
откладывать, мы должны сегодня же избавиться от трупов.
   Он бросил взгляд на еще светившийся прямоугольник двери:
   - Скоро стемнеет. Тогда можно будет действовать.
   Они сидели и ждали в полутьме, ничего не говоря, не пытаясь  приблизиться
друг к другу.
   Близкая опасность держала их настороже и поглощала все внимание.  Они  не
двигались с места, словно загнанные звери в глубине  своего  логова,  дальше
которого не уйти.
   В рамке двери небо бледнело, темнело. За  шумом  гавани  стало  различимо
равномерное дыхание моря. Начиналась ночь, синяя, холодная, тихая.
   - Пора, пойдемте, - произнес купец.
   Они подошли к складу, где была соль. Из другого сарая мэтр  Берн  вытащил
деревянные сани.
   И снова они  стали  копаться  в  горьком  снеге  соли,  обжигавшем  руки.
Вытащенные оттуда тела уложили на сани, поверх них навалили мешки с зерном и
связки мехов. Купец взялся за оглобли. Они  выбрались  черным  ходом,  и  он
запер ворота на несколько поворотов ключа.
   - Пусть никто сюда не входит, пока я не вернусь и  сам  еще  раз  все  не
осмотрю.
   Он взялся за одну оглоблю саней, Анжелика за другую.  Деревянные  полозья
легко и  бесшумно  скользили  по  круглой  канадской  гальке,  которой  были
вымощены  улицы  Ла-Рошели.  Этим  необычным  материалом  город  был  обязав
сообразительности одного экономного мэра,  нашедшего  такое  применение  для
крупной гальки из устья реки Святого Лаврентия,  в  Новой  Франции,  которую
насыпали в трюмы  недогруженных  кораблей  как  балласт.  Из-за  этого-то  и
пришлось взять сани. Колеса  с  железными  шинами  производили  на  мостовой
страшный шум, а сани двигались беззвучно. Анжелика и  ее  спутник  торопливо
тащили свой мрачный груз, незаметными тенями скользя из переулка в переулок.
   - Это самый удобный час, - шепнул мэтр Габриэль. - Лампы еще не зажигают,
в нашем гугенотском квартале приходится долго ждать разрешенного срока,  нам
позволяют зажигать свет позже, чем другим... Но от обидных  запретов  бывает
иногда и польза...
   Встречным прохожим не могло прийти в  голову  поинтересоваться,  что  тут
делают мэтр Берн и его служанка  и  что  они  везут,  потому  что  они  были
неразличимы в темноте.
   Купец умело выбирал путь. Он все время  сворачивал  в  переулки,  избегая
широких улиц, где было больше прохожих.  Анжелике  казалось,  что  они  идут
страшно долго, и она удивилась, оказавшись недалеко от дома, у ворот  одного
из их соседей, торговца бумагой Жонаса Мерсело.
   Купец трижды ударил бронзовым молоточком. Хозяин сам отворил им. Это  был
седой  уже  человек,  очень  любезный  и  высокообразованный.  Когда-то  ему
принадлежали почти все бумажные фабрики в провинции  Ангумуа.  Его  разорили
налоги и запрет нанимать опытных  мастеров  протестантов,  так  что  у  него
осталась только прекрасная усадьба в  Ла-Рошели  и  маленькая  лавка  бумаги
высшего сорта, секрет изготовления которой никто кроме него не знал.
   - У меня есть кое-что для твоего колодца, - сказал ему Берн.
   - Превосходно! Входите же, друзья.
   Он очень ловко помог им втащить сани со страшным  грузом  в  погреб,  где
пахло яблоками, и поднял кверху лампу,  чтобы  посветить  им.  Купец  стащил
лежавшие наверху меха и  мешки  с  зерном.  Показались  тела,  с  уродливыми
гримасами, вымазанные кровью и солью. Кроткий торговец бумагой  взглянул  на
них, ничем не выражая удивления. С обычной вежливостью он предложил:
   - Не угодно ли будет госпоже Анжелике взять лампу и посветить  нам?  А  я
помогу тебе донести их.
   Берн отрицательно качнул головой:
   - Нет, тебе надо показывать дорогу. Она ведь не знает, куда идти.
   - Правда.
   И  Анжелике  снова  пришлось  взяться  за  холодные,  окостеневшие  ноги,
тяжелые, как камни. Исцарапанные и напрягшиеся руки  болели.  Идя  вслед  за
светившим им фабрикантом бумаги, они спустились по трем каменным  ступенькам
и вошли в сарай, где были сложены кипы бумаги,