ый сильный из них недосягаем.  Я  назову
тебе его, брат. Это - Этскон Гонси, Черное Платье.  Он  действует  от  имени
своего бога и от имени своего короля. Он неодолим. Сколько раз мы хотели его
убить и не могли, потому что он бессмертен. Ты понимаешь?  Он  хочет  убрать
тебя со своей дороги, и он будет неотступно преследовать тебя, потому что ты
земной человек, а он весь во власти невидимых духов, и даже сам запах  земли
ему невыносим... Теперь, когда ты стал моим братом,  я  боюсь  за  тебя.  Он
хочет твоей гибели, я это знаю наверняка. Сколько раз я  видел  во  сне  его
сверкающие синие глаза. И меня, отважного воина, бросало в дрожь, потому что
в жизни своей я не знал ничего страшнее этого взгляда. Когда он так  смотрел
на меня еще в пору моей жизни у французов, я терял разум и от ужаса  у  меня
все холодело внутри. Будь осторожен, Текондерога, -  шепотом  сказал  он,  -
береги единственное сокровище, которое у тебя осталось, он хочет отнять  его
у тебя. - Он показал на Анжелику. - Черное Платье ненавидит и ее.  Он  хочет
разлучить вас. Можешь ли ты, Человек Гром, устоять перед его силой? Ведь  он
всемогущ и его нельзя убить.
   Вдруг Уттаке начал заметно волноваться.
   Должно быть, именно в этот момент в сердце  Анжелики  проникла  любовь  к
индейцам. Теперь она уже не боялась их и  не  испытывала  к  ним  неприязни.
Напротив, в ней родилось к ним чувство, вобравшее в себя все, что было в  ее
душе доброго, материнского. У нее словно открылись глаза. Теперь она видела,
как они  беззащитны,  бедны  и  наивны,  как  своими  самодельными  стрелами
отбиваются от смертоносных  мушкетов  и  ничего  не  могут  противопоставить
таинственной силе иезуитов, кроме магии и колдовства. Жалость и  уважение  к
ним наполнили ее сердце.
   Слушая  прерывистый  голос  ирокеза,  который,  позабыв  о  своей   былой
ненависти, был полон тревоги за них, Анжелика поняла,  сколько  в  его  душе
благородства и  какие  высокие  человеческие  чувства  таят  в  себе  сердца
жестоких индейцев.
   С непоследовательностью и пылкостью примитивных существ ирокезы принимали
самое горячее участие в  судьбе  тех,  кого  несколько  часов  назад  хотели
уничтожить. Теперь, когда белые стали их друзьями, они  переживали  их  беды
больше, чем свои собственные.
   Жоффрей де Пейрак подошел к Уттаке.
   - Я скажу тебе только одно. И ты должен это хорошо понять... В отличие от
многих я не боюсь колдовства... Я не боюсь колдовства индейцев  и  не  боюсь
колдовства белых. А ведь Этскон Гонси, несмотря на всю свою силу, всего лишь
белый человек. Такой же, как я...
   - Это правда, - согласился Уттаке.  Он  как-то  сразу  успокоился,  -  ты
белый, ты можешь его разгадать, но мы против него  бессильны.  Да,  я  понял
тебя. Ты будешь разрушать его замыслы, так же как разрушил и наши, когда  мы
хотели тебя убить. Хорошо. Будь сильным, Текондерога, твоя сила нужна и нам.
А теперь иди туда, куда ты считаешь нужным. Но как  бы  далеко  ты  ни  ушел
вместе со своими людьми, если вы встретите  воина-ирокеза,  он  пропоет  вам
песнь мира. Я сказал все. Прощай.

Глава 16

   Ночной ветер гулял над пепелищем, вокруг царило безмолвие,  завеса  синей
мглы опустилась на землю. Жоффрей де Пейрак медленно шел вдоль берега. Время
от времени он останавливался и поднимал  глаза  к  вершине  холма,  где  еще
несколько часов назад возвышался форт Катарунк.
   Выйдя к реке, Анжелика сразу узнала фигуру мужа. Ее непреодолимо влекло к
этим местам, и она тоже вернулась сюда.
   В пещере, куда накануне граф  приказал  перенести  одеяла  и  кое-что  из
провизии,  у  костра  только  что  уложили  спать  детей.  Рядом,  сраженные
усталостью, уснули ее сыновья.
   Анжелика незаметно вышла из пещеры. Она уверенно двигалась в  темноте,  и
впервые ей не было страшно. Злые духи как будто исчезли. Буйный ветер  этого
жуткого дня разметал и унес их прочь. Отныне этот индейский  лес  станет  ее
другом, все звуки вокруг казались ей  теперь  самыми  обычными.  Они  просто
говорили ей, что где-то рядом, под ветвями, еще кипит жизнь, звери  и  птицы
готовятся к зиме, заканчивают последние  приготовления,  допевают  последние
песни. Еще пахло мхами, еще слышалось царапанье белок, зарывающих орешки,  и
где-то вдали за холмами трубил олень.
   Анжелику больше не мучил страх. Своим поступком Жоффрей де Пейрак снял  с
нее гнет постоянной тревоги.
   Поступком безумным, но  единственным,  который  следовало  совершить,  де
Пейрак сжег Катарунк. Только он мог решиться на такое. Видимо, это и  пришло
ему в голову, когда он произнес:
   "Мой дом осквернен преступлением, которого не искупить..."
   В ту минуту он понял, что должен сделать. И  сразу  же  успокоился.  Зато
теперь на земле  Америки  им  не  грозят  никакие  несчастья.  Искупительное
жертвоприношение совершено и принято небом.
   Сначала Анжелику одолевали  смутные  чувства,  но  потом  на  нее  словно
снизошло откровение. Она шла под деревьями, и на сердце у  нее  было  легко.
Теперь  она  знала,  что  все  обряды  исполнены,  и  это   успокаивало   ее
христианскую душу. Эта жертва была необходима  не  только  для  того,  чтобы
спасти их жизнь, но и для их будущего счастья. На  память  ей  пришли  слова
молитвы, которые она так часто почти машинально шептала во  время  службы  в
монастыре: "Прими, Господи, милосердно жертву рабов твоих..."
   Земля Америки больше не будет враждовать с ними: жертва графа де  Пейрака
заставила дрогнуть ее  суровое,  недоверчивое  сердце.  Ирокезы  не  забудут
сожженного Катарунка. Но Анжелика знала и то, что они с  де  Пейраком  снова
потеряли все, и сердцем она обращалась к Богу: "Тебе,  Господи,  вверяем  мы
судьбы наши!.."
   Все сгорело. Что можно еще отнять у них?  Теперь  у  Анжелики  и  Пейрака
осталось одно бесценное и тайное сокровище - их  любовь.  Такова  была  воля
судьбы: вернув их друг другу, она дала им это  новое  испытание,  чтобы  они
узнали истинную цену своей любви. Силу чистой и  взаимной  любви  мужчины  и
женщины -  двух  огней,  горевших  единым  пламенем  в  бесплодной,  ледяной
пустыне, двух сердец, пылавших во мраке  мировой  ночи,  как  в  первые  дни
творения...
   Анжелика смотрела на темный силуэт де Пейрака, задумчиво шагавшего  вдоль
берега реки.
   Еще сильно пахло пожарищем, и, несмотря на ветер, в воздухе держался  дух
толпы, так долго  топтавшейся  здесь  сегодня.  Но  вокруг  разлилось  такое
спокойствие, стояла такая тишина, что понемногу Анжелику  начало  охватывать
неизъяснимое блаженство.
   Она смотрела издали на одинокую фигуру мужа.  Де  Пейрак  стоял,  обратив
лицо к пожарищу,  где  ветер  еще  раздувал  красные  языки  пламени.  Потом
медленно направилась к нему, зная, что найдет его в  темноте.  В  нескольких
шагах от него она остановилась.
   Сквозь тьму де Пейрак увидел бледное лицо жены, на  минуту  он  замер,  а
потом шагнул ей навстречу. Он обнял Анжелику за плечи,  и  она,  прильнув  к
нему, спрятала на его груди свои озябшие руки, а потом обвила его ими, а  де
Пейрак, укрыв ее полами плаща, все крепче сжимал ее в объятиях, все  теснее,
все ближе прижимал к себе; они  не  испытывали  при  этом  никаких  желаний,
никаких чувств, кроме  единственного,  чисто  инстинктивного,  заставлявшего
животных засыпать, прижавшись друг  к  другу,  чтобы  ощутить  рядом  чье-то
присутствие, тепло и безмолвную поддержку.
   Де Пейрак хотел заговорить. Но промолчал. "Любые слова, - подумал  он,  -
прозвучали бы сейчас чудовищно банально: "Вам страшно? Вы на меня  сердитесь
за то, что я сжег дом, который вы уже привыкли считать  своим?  Впереди  вас
ждут бесконечные  трудности".  Возможно,  он  сказал  бы  так  любой  другой
женщине. Но женщину, что согревалась сейчас в  его  объятиях,  оскорбили  бы
подобные слова. Она была выше их. Он прижался к ее нежной щеке, словно желая
убедиться, что это действительно она, его жена, теплая, живая, рядом с ним.
   Анжелика  уже  тоже  была  готова  заговорить,  сказать  ему   все,   что
переполняло ее сердце: "Как я восхищалась сегодня вами, любовь  моя.  Только
ваше мужество спасло нас. Вы были неповторимы..." Но  это  все  были  только
жалкие слова, не выражавшие ее истинных чувств. Ей лишь хотелось  поделиться
с  Жоффреем  своими  мыслями  о   том,   что   жертва   принесена   и   боги
умилостивлены... "Нас всего двое  на  земле,  любовь  моя...  всего  двое...
бедных и одиноких... И я счастлива".
   Но он знал это так же, как и она. Они оба молчали. И только  все  крепче,
без слов прижимались друг к другу.
   Она откинула голову, чтобы увидеть свет его глаз, горевших над  нею,  как
две яркие звезды, и почувствовала, что они улыбаются ей.

Глава 17

   К северу от Катарунка лежит местность, где неподвижные воды  расстилаются
бескрайней серебристой  пустыней.  Мертвые,  затопленные  деревья  поднимают
остроконечные вершины к серому небу. Земля здесь ненадежная, зыбкая.
   Это район озера Мегантик. Когда через несколько дней отряд де  Ломени  на
лодках спустился к озеру,  все  почувствовали  близкое  дыхание  осени,  оно
ощущалось здесь гораздо сильнее, чем в  Катарунке.  В  холодном  воздухе,  в
суровом  и  унылом  ландшафте  чувствовалась  близость  Канады.  Французские
солдаты, а также гуроны и алгонкины воспрянули духом, здесь они уже  были  у
себя дома.
   Теперь оставалось только переплыть озеро, на том берегу отыскать  вход  в
тихую речку Шодьер и по ней без всяких препятствий спуститься к реке Святого
Лаврентия. Последние  лье  они  будут  плыть  между  деревень  с  добротными
каменными постройками, с высоких берегов им будут махать шапками  крестьяне,
заканчивающие жатву и сбор яблок. Потом  вдруг  на  повороте  реки  появится
белая остроконечная часовня в деревне  Леви  -  значит,  Квебек  уже  совсем
рядом.
   И  вот  они  уже  поднимают  глаза,  приветствуя  этот  надменный  город,
вознесшийся на высоком берегу, как раз  напротив  впадения  Шодьера  в  реку
Святого Лаврентия, и он отвечает им звоном колоколов всех своих церквей.
   Прощай, дикий лес, прощайте, индейцы вместе с  вашим  мерзким  сагамитом.
Теперь у нас будет кальвадос и ром, доставленные сюда на кораблях, пшеничный
хлеб с маслом, сочное жаркое,  ветчина  с  капустой,  сыр,  красные  вина  и
податливые девочки, к которым всегда можно отправиться  в  заведение  Жанины
Гонфарель, в нижнем городе...
   В озере Мегантик отражались слепящее солнце и бледное небо, вода отливала
металлическим блеском, вокруг стояли мертвые деревья, и где-то рядом бродила
зима.
   Лодки легко и быстро заскользили по озеру, но не так-то  просто  отыскать
исток Шодьера среди однообразных островков и бесконечных извилин фарватера.
   Граф де Ломени еще оставался на этом берегу,  следя  за  посадкой  своего
отряда. Фальер Л'Обиньер с племянником, а также значительная часть  индейцев
были уже далеко. Остальные с берестяными  лодками  на  головах  подходили  к
озеру по вытоптанной тропе.
   Вдруг, обогнав их всех, к полковнику подбежал какой-то индеец. Де  Ломени
узнал в нем слугу Никола Перро - тот  повсюду  возил  его  с  собой.  Индеец
скороговоркой выпалил что-то. Но никто ничего не понял, так как  говорил  он
на диалекте панисов - небольшого, почти вымершего племени. Тогда  он  что-то
начал объяснять на ломаном французском языке. В конце концов де  Ломени  при
помощи  Пон-Бриана  удалось  понять  из  его  слов,   что   патсуикеты   под
предводительством Модрея ворвались в Катарунк и сняли скальпы  с  ирокезских
вождей. Сейчас войско ирокезов направляется  в  Катарунк,  чтобы  отомстить.
Графу де Пейраку с семьей грозит гибель.
   - Идем. Сейчас же идем туда! - вскричал Пон-Бриан.  -  Их  слишком  мало,
чтобы отбиться от этих полчищ...
   Де Ломени  ничего  не  ответил  лейтенанту,  но  тут  же  приказал  своим
солдатам, еще не успевшим сесть в лодки, поворачивать назад.  Большая  часть
гуронов и алгонкинов, которые еще были на этом  берегу,  решили  отправиться
вместе с ними. Среди них всегда находились охотники сразиться с ирокезами.
   Через несколько дней, подплывая к Катарунку,  они  ожидали,  что  вот-вот
услышат выстрелы, говорящие о том, что форт еще держится.  Но  стояла  такая
тишина, что, казалось, все вымерло кругом. Пон-Бриан был мрачен, его  словно
снедала какаято внутренняя боль.
   У последней излучины  реки,  за  которой  уже  начинался  песчаный  берег
Катарунка, офицеры приказали высадиться из лодок  и  затащить  их  в  ивняк.
Бесшумно  приготовили  оружие.  Де  Ломени  с  Пон-Брианом  стали  осторожно
взбираться на скалу, чтобы, оставаясь незамеченными, оглядеть оттуда округу.
Им показалось, что в воздухе, хотя  он  был  совершенно  прозрачным,  пахнет
остывшим пожарищем. Добравшись до вершины скалы  и  взглянув  оттуда  сквозь
ветви, они поняли все.
   Катарунка больше не существовало.
   От форта остались лишь обуглившиеся бревна и кучи черной золы. У подножия
холма, на котором  еще  недавно  возвышался  форт,  по-прежнему  несла  свои
темно-синие воды река Кеннебек среди берегов, окаймленных  красным  сумахом,
рябиной и дикими вишнями.
   Кругом не было никаких признаков жизни.
   Пон-Бриан глухо застонал. В отчаянии он бился головой о дерево.
   - Ее нет, ее больше нет, - рыдал он. - Как можно пережить такое... Теперь
вы видите, что это  за  демон...  Она  просто  женщина.  Прекрасная,  слабая
женщина. Очаровательная женщина... О Господи, зачем теперь жить на свете?
   - Перестаньте, вы бредите, - тряся его за плечи, успокаивал полковник.
   Но вдруг он и сам закрыл глаза, не в силах  бороться  с  нахлынувшими  на
него чувствами.  Ему  так  живо  представился  всадник  в  черной  маске,  в
окружении своих орифламм подъезжающий к Катарунку, и рядом с ним  его  жена,
действительно такая очаровательная...
   Жалость и острая боль пронзили его сердце. Но он быстро овладел собой. Он
знал, что все это дело рук отца д'Оржеваля.
   Но ведь им руководил Господь, ради которого он  уже  пролил  свою  кровь.
Когда месяц назад во главе своего отряда де Ломени  уезжал  из  Квебека,  он
получил вполне определенное  распоряжение  от  иезуита:  "Уберите  их  любой
ценой. Если  надо,  уничтожьте,  и  сразу  все  образуется".  Но  покоренный
обаянием пришельцев, он не выполнил приказа. Небо решило  за  него.  "Миссия
выполнена", - подумал он с горечью.
   Он еще долго оставался с Пон-Брианом, не в силах увести его от этих мест.
Затем отдал отряду приказ снова двинуться на север.
   Когда лодки французов скрылись вдали, из леса вышел индеец-панис  и  тоже
спустился на берег. Его длинные  черные  волосы  развевались  по  ветру.  Он
медленно шел, низко опустив голову. Дойдя до маленького причала  у  песчаной
отмели, он поднялся на высокий берег, походил вокруг пожарища,  потом  снова
вернулся к реке.
   По следам на земле он прочитал удивительную историю.  Он  поднял  голову,
втянул в себя воздух и решительным  шагом  направился  на  северо-восток,  к
сердцу гор.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ВАПАССУ

Глава 1

   Буря свирепствовала. Ледяной дождь со снегом хлестал по  лицам,  намокшая
одежда тяжело давила на плечи. Люди продвигались  под  деревьями,  с  трудом
волоча ноги  с  налипшей  на  башмаки  грязью.  Те,  что  несли  две  лодки,
сослужившие им службу, когда они спускались по рекам, одной большой, бурной,
и одной маленькой и тихой, были по крайней мере защищены от дождя.  Но  зато
они едва продирались сквозь низкий кустарник, и двоим  мужчинам  приходилось
топориками расчищать им дорогу.
   Анжелика остановилась, подняла голову и сквозь сине-зеленую  пелену  леса
увидела водопады, которые походили на белые  колонны,  на  огромные  межевые
столбы. Грохочущие водопады - караульные американских лесов. Они то  и  дело
внезапно возникают на вашем пути и возглашают: "Здесь прохода нет!".  А  эти
казались еще более высокими и непреклонными, чем все те, что встречались  им
раньше.
   Вода, ручьем стекая с листвы, вдруг полоснула по поднятому лицу Анжелики.
Она вздрогнула.
   Она промокла до костей.
   Довольно плотная накидка из толстого сукна, под которой Анжелика несла на
руках Онорину, была до нитки пропитана влагой и уже не  спасала  девочку  от
дождя.
   Постепенно   подходили   остальные   путники,   и   каждый   в   отчаянии
останавливался перед водопадами и поднимал хмурый взгляд к вершине скалы.
   Подошел и Жоффрей де Пейрак, таща за узду вороного жеребца. Он подтолкнул
своих людей под выступ скалы, чтобы они хоть немного укрылись там от  дождя.
Кивнув на водопады, он сказал:
   - За ними, наверху, Вапассу.
   - А если в этом Вапассу никого нет? - прокричал один из  мужчин  во  весь
голос, чтобы его услышали в шуме водопадов. - Французы, небось, уже побывали
там, а то и ирокезы. Наших убили, а хижину их сожгли.
   - Нет, - сказал де Пейрак.  -  Вапассу  надежно  упрятан.  И  чтобы  туда
попасть, нужно еще знать, как найти его, а этого пока никто не знает.
   - Они, поди, давно уже мертвые, ваша  четверка  наверху,  -  не  унимался
Кловис. - О'Коннел сказал, что не видел их два месяца.
   - Нет, они не мертвые.
   - Почему это вы так уверены?
   - Потому что судьба не может быть столь жестока к нам.
   Жоффрей де Пейрак взял из рук Анжелики  малютку  Онорину  и,  предупредив
всех, что дальше нужно идти с крайней осторожностью, сам  начал  карабкаться
по крутому скользкому склону, совсем рядом с пенистым потоком.
   Вести и присматривать за двумя лошадьми, которые остались у них,  входило
в обязанности мужчин. Анжелике, правда, хотелось  бы  самой  позаботиться  о
Волли, но она была уже не в состоянии сделать это -  сил  у  нее  оставалось
только на то, чтобы держаться на ногах. Сорванные с деревьев листья, кружась
вихрем, хлестали ее по лицу и слепили. Малейший неосторожный шаг мог  стоить
жизни.
   Анжелика огляделась, не нуждается ли кто из ее спутников  в  помоши.  Она
увидела, что повар Октав Малапрад поддерживает Эльвиру, почти несет ее. Мэтр
Жонас, спокойный, полный сил, хотя его мокрое лицо напоминало морду тритона,
который только что вылез из воды, подталкивает идущую  впереди  него  бедную
госпожу Жонас, помогает ей как может, а она еле переставляет ноги.
   Флоримон и Кантор, взяв на себя заботу о мальчиках, несли их на плечах, и
Анжелика видела, как медленно, согнувшись под  тяжестью  ноши,  продвигаются
вперед и поднимаются по крутому утесу ее сыновья и мокрые волосы спадают  им
на глаза.
   Страшная картина отчаяния.
   Вот уже три дня, как они покинули окрестности сожженного  Катарунка.  Они
взяли с собой лишь единственную пару лошадей. Остальных животных Мопертюи  и
его сын Пьер-Жозеф увели на юг, в сторону Голдсборо.
   Ни для кого из тех, кто решил последовать за графом де Пейраком  в  глубь
страны, не было тайной, что Вапассу, по существу, одно лишь название,  а  не
форт. Перед тем как они отправились в путь, их предупредили, что  это  самое
примитивное жилище, без палисада,  своего  рода  логовище,  которое  четверо
рудокопов, несколько месяцев назад оставленные там графом,  не  должны  были
как-то  особенно  благоустраивать,  поскольку  они  собирались  зимовать   в
Катарунке. Однако де Пейрак надеялся, что они все же успеют  до  наступления
холодов сделать Вапассу пригодным для жилья.
   В первый же день пути вниз, по течению  Кеннебека,  они  на  двух  лодках
отправили часть багажа и детей. Малышей вся эта суета забавляла, к  тому  же
на лодках они смогли отдохнуть от пережитых треволнений. Остальные шли вдоль
берега.
   На следующий день они оставили  Кеннебек,  течение  которого  становилось
слишком бурным да еще то и дело прерывалось порогами, и, повернув на восток,
двинулись по берегу маленькой речушки, голубой и спокойной, - казалось,  она
несет свои воды через парк с лужайками, ивами и вязами. Они  не  повстречали
на ее берегах ни одной живой души. Для людей,  настроенных  мистически,  это
была священная река.
   Они рассчитывали прийти  в  Вапассу  на  третий