а  бурную
страсть де Кастель-Моржа скорее как  оскорбление,  нежели  честь;  он  любил
женщин, но  его  поспешные  ухаживания  она  расценила  как  похоть.  Своими
отказами разделить супружеское ложе она вынудила его  смиряться  с  подобным
положением, хотя теперь, разглядывая себя в зеркале, она  поняла,  что  этот
распутник согласился с ней не  без  сожаления.  Слезы  выступили  у  нее  на
глазах. "Ненужное тело! Тело, которым  пренебрегли!"  -  в  ее  словах  была
жалость к самой себе.
   "Один лишь раз... - подумала она, - я хочу узнать любовь хотя  бы  раз  в
жизни! Прежде, чем я умру! Прежде, чем состарюсь!" И она сорвала повязку  со
своей шеи.

***

   В начале марта ударили сильные морозы. "Нужно обладать обжигающей кровью,
бронзовым телом и стеклянными глазами, чтобы сопротивляться таким холодам, -
писала  м-зель  д'Уредан,  -  а  жестокие  правила  Великого  поста   только
усугубляют наши страдания".
   Посреди ослепительно белого пейзажа Святой Лаврентий под  гнетом  снежных
заносов, изборожденный следами от саней, казалось, забыл,  что  когда-то  он
был рекой.
   Нет, зима не собиралась уходить. Ясные и  морозные  дни  чередовались  со
снежными бурями, бросавшими вам в лицо колючую  и  сухую  снежную  пудру,  а
северный ветер продувал вас насквозь.
   К 12 марта, середине Великого  поста,  было  решено  поставить  небольшую
пьесу, подготовка проходила в лихорадочном темпе.
   Г-жа де Кастель-Моржа довольно агрессивно высказалась  по  поводу  выбора
пьесы.  "Тартюф",  предложенный  просвещенными  умами,  был  отклонен.  Всем
известно, что король поддерживал Мольера, но и  он  вынужден  был  отступить
перед набожной кликой. Ни к чему в Квебеке сеять смуту. Казалось,  что  г-же
де Кастель-Моржа не нравится  ни  одно  из  предложенных  произведений.  Она
считала, что отец д'Оржеваль никогда не одобрит их.
   И зачем  она  заговорила  об  отце  д'Оржевале?  Всем  и  так  достаточно
испытаний Великого поста.
   Она предложила "Кастора и Поллюкса",  пьесу  малоизвестного  автора.  Эту
пьесу ей рекомендовал секретарь г-на де Фронтенака, г-н Берино, который  сам
написал несколько незатейливых литературных опусов.
   Собравшиеся у интенданта участники  представления  обсуждали  театральные
пристрастия г-на Берино и решили сделать его постановщиком, затем перешли  к
требованиям г-жи де Кастель-Моржа, которая, к счастью, отсутствовала.
   "Кастор и Поллюкс"?
   - А не попросить ли нам г-на Берино написать пьеску в три акта,  с  одним
или двумя танцами, - предложила г-жа ле Башуа.
   - И назвать эту пьесу "Сабина и Себастьян", - сказал интендант.
   Его  немилосердная  шутка  спровоцировала  такое  безграничное   веселье,
которое можно было объяснить  лишь  тем,  что  у  людей  сдали  нервы.  День
представления приближался, а репетиции еще не начинали. К  этому  добавлялся
еще жуткий холод и пустые желудки. Опоздавшие г-н и г-жа  Голлен  обнаружили
полную гостиную людей,  корчившихся  от  смеха,  по  щекам  текли  слезы,  а
некоторые даже задыхались.
   - О, если бы вы слышали, - воскликнула  Анжелика,  -  господин  интендант
уморит нас со смеху...
   Это высказывание вызвало новый прилив безудержного хохота, так как  ранее
интендант никогда не удостаивался  подобной  похвалы,  а  ошеломленные  лица
Голленов лишь подзадорили присутствующих. Наконец,  всхлипывая  и  икая,  им
рассказали шутку интенданта, и остаток вечера все хохотали до упаду.
   Нельзя сказать,  что  Анжелику  не  мучили  угрызения  совести.  Вот  уже
несколько дней  она  была  недовольна  собой,  когда  вспоминала  Сабину  де
Кастель-Моржа.
   - Сабина меня беспокоит, - сказала ей при встрече г-жа  де  Меркувиль.  -
Мне казалось, что ей стало лучше, она даже похорошела, и вдруг! Она опять во
власти своего дурного настроения, у нее ужасное лицо, я уверена, что она  не
спит по ночам. Не могли  бы  вы  посоветовать  ей  какое-либо  лекарственное
средство?
   - Увы, нет! Я меньше, чем кто-либо, могу ей помочь.
   - Я хочу послать  за  Гильометой  де  Монсарра-Беар,  на  остров  Орлеан.
Говорят, она прекрасно разбирается в травах.
   - Только, ради Бога, не сталкивайте этих двух женщин. Все закончится тем,
что они обе сойдут с ума. Не лучше ли мне самой повидать Гильомету?
   - Прекрасно! Если вы ее увидите, передайте ей эту повязку, которую Сабина
мне вчера бросила в лицо. Говорят, что эти целители и колдуны  используют  в
своих магических таинствах  какие-либо  предметы,  до  которых  дотрагивался
больной человек.
   На следующий день Анжелика отправилась в "Корабль Франции",  и  вдруг  ее
окликнула Элеонора де Сен-Дамьен. Очень красивая и соблазнительная  женщина,
она сидела в своих санях, остановившихся около старого магазина.
   - Гильомета передает вам привет и ждет вас, - сказала она Анжелике.
   - Вы возвращаетесь на остров? - внезапная мысль осенила Анжелику.
   - Я рассчитывала провести здесь весь день у моего сына, майора Фабриса, -
ответила она, - но если вы решились сопровождать меня,  то  я  уезжаю  через
час. Мне нужно сделать кое-какие покупки, а вечером  мы  вместе  вернемся  в
Квебек.
   В большом зале трактира Анжелика нацарапала записку, сидя на углу  стола.
На этот раз она предупреждала Жоффрея, что ее не будет в Квебеке целый день.
Поездка не была дальней, но оставляла пьянящее чувство свободы и бескрайнего
простора снежной долины. Более  того,  Анжелика  была  уверена  в  том,  что
прекрасная Элеонора  не  посетит  замок  Монтиньи  в  ее  отсутствие,  чтобы
поприветствовать своего "господина".
   Замок Гильометы производил впечатление густонаселенного жилища.  Больные,
индейцы, соседи, дети без конца входили и выходили из него.
   Она принимала своих посетителей не как целительница, но как госпожа, сидя
во главе стола в кресле с высокой резной спинкой, беседуя с ними и  улыбаясь
им. Иногда она уводила их в свою аптеку, чтобы раздавать им лечебные травы и
советы.
   Она тотчас же увлекла Анжелику  за  собой  в  другую  комнату,  прекрасно
обставленную гостиную.
   - Оставайся до завтра или же обещай мне  снова  приехать.  Нам  о  многом
нужно поговорить.
   Анжелика поведала ей, что в  последние  дни  она  была  в  опасности,  на
"Сахарной голове"  ее  попытались  убить,  а  Гильомета,  несмотря  на  свои
обещания, не предупредила ее.
   - Разве ты умерла? - осведомилась колдунья. -  Нет!  Так  на  что  же  ты
жалуешься? Ты самая сильная, и ты защищена...
   Часы пролетели быстро и,  когда  подошло  время  возвращаться  в  Квебек,
Анжелика решила остаться на ночь из-за быстро приближающейся бури.
   Гильомета прибыла в Канаду тридцать лет назад в  сопровождении  человека,
за которого она вышла замуж еще в Европе и которого осудили вскоре после  их
приезда. Ее жизнь была неотделима от жизни острова. Когда она построила свою
первую хижину, это был пустынный остров,  который  Картье  называл  островом
Бахуса за его прекрасные вина. Постепенно остров заселялся.
   Одиннадцать  лет  назад  Гильомете  удалось  избежать  преступной  бойни,
развернутой ирокезами, в  момент  нападения  она  с  несколькими  маленькими
детьми собирала тимьян на склонах гор. Впоследствии она  их  усыновила,  так
как родители их погибли, а также ее второй  муж  -  Жиль  де  Монсарра-Беар.
Жизнь колдуньи на острове показалась Анжелике более  размеренной  и  мудрой,
нежели об этом рассказывали в Квебеке. Она долго удерживала при  себе  своих
любовников, а они покидали ее не без сожаления. Она рассказала, что учила их
в любви таким вещам, которые были неведомы лесным дикаркам.
   Ее нынешний любовник, молодой и сильный мечтатель, занимался  работами  в
поместье со знанием дела. Он выполнял простые обязанности, квторые он любил:
ухаживал за  животными,  косил  сено,  разжигал  костер.  Он  был  связан  с
женщиной, которую любил  и  которая  была  добра  к  нему,  он  создал  свой
собственный рай и не интересовался, как живут другие.  Он  входил,  выходил,
садился за стол, где его ждала тарелка с изысканной пищей,  и  все  это  под
нежным взглядом  Гильометы,  он  был  похож  на  счастливого,  избалованного
ребенка,  который,  однако,  отдавал   себе   отчет   в   своем   положении.
Девочка-подросток со светлыми,  почти  белыми  волосами  и  пустым  взглядом
старательно прислуживала у стола. После трапезы она села  у  ног  госпожи  и
положила голову ей на колени.
   - Невинное дитя, - сказала Гильомета,  гладя  ее  волосы,  -  она  больна
эпилепсией.
   Девочка была из церковного прихода, расположенного на южном  берегу,  там
образовалась колония крестьян, выходцев  из  восточных  и  северных  районов
Франции. Для этих темных людей болезнь девочки была проявлением высшего зла,
как проклятие богов. Девочку обвинили  в  том,  что  она  заколдовала  новый
урожай льна и он порыжел, из Квебека должен был  приехать  священник,  чтобы
изгнать дьявола.
   В почве было много соли, поэтому лен и порыжел. В  верхнем  течении  этой
реки морские  воды  через  подземные  каналы  насыщают  почву,  местами  она
насквозь пропитана солью. Но эти невежды не смогли  до  этого  додуматься  и
потащили бесноватую девочку в церковь. Гильомета вырвала бедняжку из их лап.
Теперь ребенок живет здесь, на острове, в тиши и покое. Гильомета  лечит  ее
отварами из лечебных трав, настойками шиповника,  и  сейчас  припадки  стали
гораздо реже.
   - Я думаю, это принесло ей больше пользы,  чем  если  бы  в  нее  втыкали
иголки по всему телу, "изгоняя" дьявола.
   Этот рассказ напомнил Анжелике о Сабине де  Кастель-Моржа,  ради  которой
она я приехала. Она постаралась нарисовать довольно точный портрет этой дамы
из высшего общества, которая казалась в добром здравии, но ее мучил душевный
разлад. Ее близкие  и  люди,  дружески  расположенные  к  ней,  казались  ей
противниками,  добивающимися  ее  гибели.  Анжелика  сомневалась,  стоит  ли
говорить о  подлинных  причинах  волнений  жены  военного  наместника  Новой
Франции,  ведь  это  означало  пуститься  в  длинные   объяснения,   а   она
предпочитала довериться  нечеловеческим  способностям  Гильометы  распознать
истину.
   Слушая Анжелику, Гильомета лишь изредка бросала на нее взгляд, в  котором
можно было прочесть то, о чем  не  говорилось  вслух,  затем  она  привычным
жестом надела свои очки, взяла повязку г-жи де Кастель-Моржа своими  тонкими
пальцами, потрогала ее и поднесла к носу.
   - ..Красивая женщина, пылкая и благородная, - прошептала она.
   - Да, это  так,  -  согласилась  Анжелика,  стараясь  сохранить  душевное
равновесие, - и именно поэтому ее друзья так волнуются... Они опасаются, что
она дойдет до крайностей, до последней черты... Очень  часто,  когда  сходят
снега, вместе с ними уходят и люди, пораженные чрезмерным напряжением или же
крайне  подавленные...  Это  не  может  так  продолжаться...  Ее  необходимо
спасти...
   Закончив рассказ, Анжелика заметила, что  колдунья  уже  несколько  минут
внимательно смотрит на нее. Неясное выражение ее лица  породило  в  ее  душе
необъяснимую тревогу. Неужели Сабина де Кастель-Моржа обречена?
   Колдунья отвела взгляд и произнесла загадочным тоном:
   - Не волнуйся! Она будет спасена!..

***

   Судьба распорядилась так, что шутка Жана Карлона о "Сабине и  Себастьяне"
быстро достигла ушей г-жи де Кастель-Моржа, но ей передали, что исходила она
из уст Анжелики; новость эта, как яд, проникла в душу Сабины и причинила  ей
нестерпимую боль.
   Ослепнув от ярости, она схватила свое пальто и бросилась из дома.
   Она  добежала  до  двери,  охраняемой  двумя  атлантами,  поддерживающими
глобус, и начала стучать в нее кулаками.
   - Пройдите через двор, - крикнула ей Сюзанна из окна  первого  этажа,  на
подоконнике которого она проветривала соломенные тюфяки.
   Сабина де Кастель-Моржа, спотыкаясь,  поднялась  по  лестнице,  огибавшей
дом, чуть было не упала посреди мусора на заднем дворе. Сюзанна проводила ее
в большой зал и объяснила, что они никогда не пользуются  дверью,  выходящей
на улицу, лишь иногда г-жа де Пейр.ак утром выходит на ее порог и смотрит на
горизонт.
   - Где она? - воскликнула растерянная посетительница.
   - Она уехала.
   - Куда еще?
   - На остров Орлеан, к колдунье.
   - Она сама колдунья, - выкрикнула Сабина и бросилась вон.
   Она  бродила  по  городу,  похожая  на  грозную  черную  птицу,   от   ее
беспорядочных  жестов  полы  пальто  разлетались  в   разные   стороны,   ее
бессмысленное блуждание по улицам  напоминало  танец,  и  это  не  замедлила
занести в свой дневник м-ль д'Уредан, наблюдавшая за ней из своего окна.
   Наконец Сабина пошла по тропинке, ведущей  мимо  вязовой  аллеи  к  замку
Монтиньи. Она часто приходила на эти собрания гасконцев,  из-за  которых  на
нее сердилась Анжелика, там ее успокаивала звучная напевность родного языка,
старинные поэмы, которые так любил рассказывать г-н де Пейрак... Она  вошла,
бегом поднялась по лестнице, прошла по  коридору  второго  этажа  и  открыла
дверь.
   Увидев ее на пороге своей комнаты, Жоффрей де Пейрак подумал, что  у  нее
трагический вид вдовы, она была смертельно бледной и одета  в  темное.  Стоя
перед открытым окном, он устанавливал на треножник подзорную  трубу.  Сабина
полностью потеряла над собой контроль. - У вашей Анжелики столько злобы, что
в это трудно поверить! - бросила она. - Если бы вы только знали, как она  со
мной обращается!
   Дрожащим  голосом  она  поведала  ему  об  инциденте,  протестуя   против
оскорблений и травли, предметом  которой  она  стала,  и  все  это  по  вине
женщины, которая считает, что ей все  позволено,  потому  что  она  красива,
потому что все мужчины преклоняются перед ней, а она  не  прилагает  никаких
усилий, чтобы понравиться им,  и  она  считает  себя  снисходительной,  хотя
она...
   Она повторила шутку, благодаря которой она стала посмешищем всего города,
это бросило тень на ее доброе имя и на имя Себастьяна д'Оржеваля.
   Граф слушал ее, слегка нахмурив брови, ее сбивчивый рассказ  требовал  от
него неослабного внимания. В мыслях Сабины  царил  беспорядок,  она  уже  не
сдерживала свой голос. Он закрыл дверь, которую  она  оставила  распахнутой,
потом улыбнулся, что еще больше разъярило посетительницу.
   - Ах, так вас это забавляет! - воскликнула она. - Ее злоба мало  для  вас
значит!
   - Я считаю, что ей это  больше  к  лицу,  нежели  роль  жертвы.  Я  люблю
наблюдать за тем, как ее маленькие белые зубки вонзаются в тех, кто завидует
ей и стремится нанести ей вред.
   Острый удар пронзил сердце Сабины де Кастель-Моржа, и последняя  ниточка,
на которой держалась ее жизнь, оборвалась.
   - Вы  любите  только  ее!  -  Она  испустила  звуки,  больше  похожие  на
предсмертные хрипы. - Только ее! А я... Со мной все кончено.
   В каком-то безнадежном пароксизме она  устремилась  к  открытому  окну  и
бросилась бы вниз на мостовую, если бы не две сильные руки,  обхватившие  ее
за талию и удержавшие ее.
   Она с криками отбивалась, она хотела ускользнуть из его объятий,  разбить
голову о стену. Волосы рассыпались у нее по плечам. Сквозь  прядки,  упавшие
на глаза, она увидела, что прибежали какие-то люди и с осуждением смотрят на
нее,  и  это  парализовало  ее,  страшная  мысль,   что   она,   Сабина   де
Кастель-Моржа,  является  героиней  такого  низкопробного   спектакля,   при
свидетелях. Но затем она поняла, что увидела лишь  их  собственные  силуэты,
отраженные в большом зеркале, стоящем у стены.
   Лишь теперь она поняла, с какой силой он  сжимал  ее  в  объятиях,  чтобы
удержать. От его мужественных решительных рук  исходило  необычайное  тепло.
Она дышала с трудом.
   - Какая  муха  вас  укусила?  -  спросил  он,  увидев,  что  она  немного
успокоилась.
   - Дайте мне умереть!
   - Я не могу этого сделать. Не хватало еще,  чтобы  пошли  разговоры,  что
граф де Пейрак выбросил из окна г-жу де Кастель-Моржа, не простив  ей  того,
что она стреляла по его кораблям!
   Сабине и в голову не приходило,  что  ее  безумный  поступок  может  быть
расценен подобным образом. Ее возбуждение спало, и она почувствовала  горечь
разочарований... Да, он имел все  основания  упрекать  ее  в  том,  что  она
причиняет ему одни неприятности.
   - Простите меня, - пробормотала она.
   - Я вас прощаю. Но при условии, что вы  мне  поведаете  истинные  причины
вашего неслыханного поведения.
   Опустошенная, она застыла, не в силах произнести ни  слова.  Наконец  она
прошептала:
   - Я вам неприятна.
   Его лицо смягчилось, и он улыбнулся, глядя на нее в  зеркало.  Измученное
выражение  ее  лица  и  рассыпавшиеся  волосы  выставляли  напоказ  то,  что
пряталось в глубине ее одеревенелой  души:  красивая  женщина,  сбившаяся  с
пути.
   - Почему это вы мне неприятны, прекрасная тулузка?
   У Сабины не было больше сил, чтобы бороться.
   - Я безобразна...
   - Да нет же. Вы очень красивая женщина.
   - Однако вчера в кафе вы даже не обратили на меня внимание.
   - Возможно, вы были менее красивы!
   - Вы действительно не вспоминаете обо мне?
   Он покачал головой и мило  улыбнулся,  желая  этой  улыбкой  смягчить  ее
разочарование.
   В ярости она кусала себе губы, слезы потоком лились из ее глаз, и она  не
могла их сдержать.
   - Как я глупа! На протяжении долгих  лет  я  представляла  себе,  что  вы
думаете обо мне... Я жила воспоминаниями.
   - Все женщины - мечтательницы, - сказал он.  -  В  этом  их  самый  малый
недостаток. Не издевайтесь так над своими красивыми губами.
   В  его  голосе  послышались  новые  интонации.  Она   была   взволнована,
перехватив его взгляд в зеркале.
   - К чему говорить о прошлом, ведь сейчас я вижу вас.
   - Нет, - воскликнула она в отчаянии.  -  Сейчас  уже  слишком  поздно.  Я
перестала существовать. Мое тело перестало существовать.
   Он расхохотался.
   - Позвольте, мадам, как человеку со вкусом, поспорить  со  столь  нелепым
утверждением. Мне трудно поверить вам, ведь я держу вас в объятиях.  Я  вижу
огромные черные глаза, волосы испанской  кобылицы,  нежную  талию,  красивую
грудь.
   Свою речь он сопровождал смелыми жестами, и она ослабела.
   - О чем бы я еще хотел сказать, мадам, чего вы,  по  вашим  утверждениям,
лишены? Вы говорите, у вас больше нет тела? Я бы хотел убедиться в этом...
   Она боролась изо всех сил, чтобы не поддаться искушению.
   - Вы боитесь любви, мадам?
   - Да, я боюсь ее и ненавижу ее, - ответила она, задыхаясь.
   Настоящее пыталось украсть у нее прошлое, которым она  прикрывалась,  как
блестящей накидкой, и ей не хотелось, чтобы ее отняли. Ей ничего  больше  не
останется. Она снова увидела себя молодой и красивой, в ожидании  счастливой
жизни и всеобщего восхищения. Она дрожала и боялась  разрыдаться  снова.  Он
обнял ее за плечи и, наклонившись, прижался виском к ее виску.
   - Сестра моя, землячка, - нежно сказал он, - чем я могу помочь вам?
   Она опустила голову, чтобы он  не  увидел,  как  напряжено  ее  лицо,  на
затылке она почувствовала прикосновение его рукава.
   Потом он повернул ее к себе. Он сжал в ладонях  ее  лицо,  запрокинул  ей
голову и завладел ее губами. Она  задохнулась,  как  от  сильного  удара,  и
замерла, не ощущая ничего, кроме  его  губ,  властных  и  незнакомых.  Чтобы
восстановить дыхание, она должна была в естественном порыве ответить на  его
поцелуй, идти навстречу его губам, его языку. Они слились в едином  поцелуе.
Попав в ловушку, она закрыла глаза, она знала, что именно так мужчина должен
целовать женщину. Всю свою  жизнь  она  мечтала  о  таком  поцелуе,  поцелуе
страсти, всепоглощающем и жестоком:  мужчина,  который  целовал  ее  сейчас,
своим поцелуем превращал ее в женщину, в желанную женщину.
   В ее сознании вспышками мелькали мысли, как растревоженные птицы:  "Этого
не может быть! Это ужасно! Необходимо вырваться из этих гнусных объятий!" Но
она не могла ничего поделать. Ее судьба была определена... Она не умрет и не
состарится прежде, чем узнает тайну всех женщин,