,
державшихся друг за друга, в зависимости от того, кто как  это  воспринимал.
Теперь Сваниссит может принести его в дар Высшему Духу как возмещение за  то
предательство абенаков, жертвой которого он стал.
   Затем Перро решился на самую крайность. Он показал им  роскошное  одеяние
Сваниссита,  его  шелковый  плащ,  затканный  золотой  нитью  и   отделанный
серебряным позументом, именно такой, какой,  по  словам  Гайаваты,  великого
создателя союза ирокезов, должен был носить тот, кто продолжит его дело, кто
будет предостерегать индейцев от бесконечных войн и научит их жить  в  мире,
столь необходимом, чтобы заниматься земледелием и охотой.
   Воины теснили друг друга, каждому хотелось подойти поближе, посмотреть  и
пощупать все  эти  богатства.  Они  толкались  и  приходили  все  в  большее
возбуждение. Их близость становилось опасной. Правда,  большинство  индейцев
искренне восхищались подарками белых, но были и такие, у кого, глядя на них,
жадно  разгорались  глаза.  Они  уже  посматривали  в  открытые   ворота   и
переговаривались между собой.
   Анжелика почувствовала, что атмосфера снова накаляется. События,  видимо,
достигли кульминационной точки. Сейчас должно было  решиться,  кто  выиграет
эту опасную игру. Она заметила,  что  европейцы,  стоявшие  со  знаменами  в
задних рядах, начали один за  другим  исчезать,  растворяясь  в  наступавших
сумерках. Другие под покровом темноты повели лошадей к лесу, и Жан,  подойдя
к Анжелике, шепнул ей, чтобы она с детьми незаметно отошла немного в сторону
и начала спускаться к реке, стараясь не привлекать к себе внимания. Испанцы,
бесшумно зарядив ружья, прикрывали их отступление.
   - Возьмите Онорину и ступайте за Жаном, я догоню вас, - сказала  Анжелика
супругам Жонас.
   Разве могла она уйти отсюда, пока  Жоффрей  находился  в  опасности?  Она
увидела, что ирокезы проскользнули к самому палисаду  и  разглядывали  через
ворота двор.
   Мгла быстро сгущалась, но багровая полоса на  горизонте  еще  бросала  на
землю желтоватые отсветы.  Анжелика  приблизилась  к  людям,  окружавшим  де
Пейрака - среди них были  Перро,  Мопертюи  с  сыном,  Маколле  и  несколько
человек с "Голдсборо" - и охранявшим сейчас своего господина.
   Уттаке, опершись на плечо  траппера,  стоял  среди  них,  а  вокруг  были
ирокезы,  которые  с  каждой  минутой  становились  все   беззастенчивее   и
враждебнее.
   Первым Анжелику заметил не муж,  а  Уттаке.  Она  смотрела  на  него  так
пристально, что индеец, как завороженный, медленно повернул к ней  голову  и
его потухшие от усталости глаза встретились со взглядом белой женщины.
   "Я сохранила тебе жизнь в тот вечер у ручья, - кричал ему этот взгляд,  -
я спасла тебя, раненого, от  рук  Пиксарета,  который  хотел  снять  с  тебя
скальп... Теперь ты должен спасти его...  Спаси  его,  спаси  его!  Заклинаю
тебя. Ты можешь это сделать".
   В ее взгляде были приказ и  мольба.  Волна  самых  противоречивых  чувств
прокатилась по желтому лицу могавка.
   В этот момент несколько ирокезов подошли к де  Пейраку,  и  один  из  них
дерзко спросил:
   - А где огненная  вода,  драгоценный  напиток  белых?  Что-то  мы  ее  не
заметили среди подарков нашим вождям...
   Он стоял, ухмыляясь, в ожидании ответа, нагло помахивая томагавком.
   - Водку и ром мы оставили в форте.  Мы  их  слили  в  отдельный  сосуд  и
принесем их в дар Высшему Духу.
   Ирокез  что-то  насмешливо  воскликнул,  а  потом,  задыхаясь  от  злобы,
заговорил, и Никола Перро, едва сдержав себя, недрогнувшим  голосом  перевел
его слова:
   - Мы возьмем их сами, не спрашивая твоего разрешения, Текондерога. Ты был
заодно с предателями, убившими наших вождей.
   Тогда де Пейрак резко шагнул к ирокезу и, приблизившись к нему  вплотную,
гневно глядя в глаза, спросил:
   - Кто ты, осмелившийся посягнуть на дары Высшего Духа?
   Индеец отпрыгнул назад и взметнул свой томагавк.  Мгновенно  пригнувшись,
де Пейрак избежал удара, топор со свистом пролетел над  самой  его  головой,
тогда граф выпрямился и, схватившись за ствол  пистолета,  рукояткой  ударил
своего противника в висок; тот  сделал  шаг  вперед,  зашатался  и  замертво
рухнул на землю.
   Крик Анжелики потонул в бешеном реве дикарей. Но вдруг,  перекрывая  этот
рев, прозвучал чей-то властный голос. То был голос Уттаке.
   Подняв руку, он заслонил своим телом де Пейрака. И  тут  же  все  стихло.
Индейцы опустили луки и томагавки. Уттаке знаком подозвал  к  себе  молодого
воина и оперся на него. Потом он повернулся к де Пейраку и очень тихо сказал
ему пофранцузски:
   - Я не хочу твоей смерти, Текондерога.  Чувство  справедливости  требует,
чтобы я сохранил тебе жизнь. Месть - действительно  один  из  наших  главных
законов. Но закон благодарности стоит выше. И я бы считал  себя  предателем,
если бы забыл, что твоя жена, Кава, дважды спасла мне  жизнь,  дважды...  ты
слышишь, Текондерога? Я не знаю, согласятся ли мои  воины  оставить  тебя  в
живых и уйти отсюда, не утолив жажды мести. Этого я не  могу  им  приказать.
Хотя попытаюсь убедить их... Может быть, у меня ничего не получится,  но  ты
должен знать, что я сделал все, что мог.
   В самые трагические минуты в голову  иногда  приходят  нелепейшие  мысли.
Анжелика потом вспоминала, что в тот момент ее больше  всего  поразило,  как
хорошо Уттаке говорит по-французски. Правильная  французская  речь  в  устах
дикаря и впрямь производила более чем странное впечатление.
   - Наши сердца не скоро забывают оскорбления.  Я  не  могу  просить  своих
братьев пощадить вас, это запятнало бы меня... верховного вождя...
   - Я и не хочу, чтобы вы забывали их, - ответил де Пейрак.
   У Анжелики больше не было сил выносить это. Теперь она  знала,  что  даже
вмешательство Уттаке ничего не может изменить. И она хотела  только  одного:
броситься в форт, закрыть, наконец, за собой бревенчатые ворота и взяться за
оружие. Хватит этой пытки. Она не может больше  видеть,  как  Жоффрей  стоит
совсем не защищенный и каждую минуту рискует жизнью.
   Но  он,  казалось,  не  спешил  уйти  отсюда,  и  по  его  виду  даже  не
чувствовалось, как он устал и какое  напряжение  пережил  за  этот  страшный
день.
   - Я не хочу, чтобы вы забывали, -  повторил  он  громче.  -  Напротив,  я
постараюсь сделать все, чтобы вы никогда  не  забыли  то,  что  произошло  в
Катарунке. И я могу ответить на вопрос, который вы потом будете  задавать  в
ваших песнях: "Кто бы стер пятно позора, если б мы их пощадили?" Это  сделаю
я... Перро, переводите, пожалуйста. Вы  думаете,  что  разговор  между  нами
закончен? Нет. Сейчас он только начнется. Вы еще ничего не видели  и  ничего
не слышали. Теперь я вам скажу главное. Слушайте меня. Внимательно  слушайте
все, что я вам скажу. Я хочу, чтобы мои слова и все, что я  совершу,  крепко
вошли в ваши сердца, только тогда  вы  сможете  уйти  отсюда  без  горечи  и
успокоенные. Не правда, братья мои, что сердца белых и  сердца  индейцев  не
могут испытывать одни и те же чувства. Глядя на форт Катарунк,  я  испытываю
тот же ужас, что и вы. Я тоже не могу  забыть,  что  здесь  произошло  самое
ужасное убийство, самое гнусное предательство, которое  я  только  видел  за
свою долгую жизнь. Как и вы, я считаю, что места, где  совершаются  подобные
преступления, навсегда остаются запятнанными, и если даже справедливые  люди
хотели бы забыть об этих преступлениях, о них невольно будут напоминать сами
эти места. И каждый, кто в будущем придет в этот форт, обязательно вспомнит:
здесь был убит Сваниссит под крышей пригласившего его к себе хозяина, белого
человека, Текондероги. Нет и еще раз нет...  Я  не  могу  вынести  этого!  -
вскричал де Пейрак с  силой  и  гневом,  которые  произвели  впечатление  на
индейцев и были сейчас - Анжелика это почувствовала - совершенно искренними.
- Я не смогу этого вынести! Лучше стереть его с лица земли, пусть лучше  все
погибнет...
   Он закашлялся, прокричав последние слова.
   Никола Перро медленно, с пафосом повторял за ним:
   "...пусть лучше все погибнет... все погибнет..."
   Все взоры теперь были обращены  к  этим  двум  возвышавшимся  над  толпой
фигурам, видневшимся в сумерках на фоне догоравшего заката.
   - Я знаю, - продолжал граф. - Я знаю,  что  среди  вас  есть  такие,  кто
думает: в этом форте есть чем поживиться. Они хотели  бы  сразу  убить  двух
зайцев: свершить месть  и  обогатиться.  Пусть  эти  шакалы  не  воют  и  не
вынюхивают добычу, а убираются отсюда, поджав хвост. Я уже сказал  вам,  что
отныне все, что имеется в  форте,  принадлежит  только  манам,  душам  ваших
умерших вождей. Только таким образом их можно умилостивить. Вы уже  получили
свои подарки. Это все дорогие вещи. Когда вы понесете их отсюда, взвалив  на
плечи, вы почувствуете, как они тяжелы.  Но  вы  не  вправе  прикоснуться  к
богатствам, хранящимся в форте Катарунк,  так  же  как  и  я  уже  не  смогу
пользоваться ими. Я отдаю  все,  что  имею,  вашим  погибшим  вождям,  чтобы
искупить то подлое предательство, жертвами которого они стали.
   Слушайте меня внимательно и запоминайте мои слова. В этом  форте  столько
запасов провизии, что их хватило бы на многие месяцы, а может быть,  даже  и
годы. В нашей кладовой есть мясо оленя, лося,  медведя,  сушеная  и  соленая
треска, морская соль, бочки подсолнечного масла  и  китового  жира  ,  сахар
кленовый и белый сахар, привезенный с далеких островов. Ром и дорогие  вина,
мешки с пшеничной и кукурузной мукой.  Сотня  связок  виргинского  табака  и
сотня мексиканского. Там большие запасы всяких товаров: голландского полотна
и китайского шелка, там столько всякой одежды, ковров, оружия, пуль, пороха,
есть там капканы для крупного и мелкого зверя, иглы, ножницы... Ценные меха.
Но все это уже не принадлежит больше мне и  никогда  не  будет  принадлежать
вам. Отныне все эти сокровища принадлежат только вашим  умершим  вождям.  Вы
сказали, что они ничего не  нашли  в  Катарунке,  кроме  позора.  Теперь  вы
видите, что это не так. У них есть все. Я отдал им все, кроме водки и  рома,
я знаю, Сваниссит не признавал их, и я оставляю огненную воду Высшему  Духу,
только он своим могуществом может очистить ее от вредоносной силы. А  теперь
отойдите. Уттаке, прикажи своим воинам спуститься к реке,  чтобы  никого  из
них не ранило и не убило. Сейчас я вызову гром.
   При этих словах наступило изумленное молчание. Затем вся масса ирокезских
воинов, отхлынув от форта, начала медленно скатываться вниз по холму.
   К  суеверному  страху  индейцев  примешивалось  жадное  любопытство.  Что
произойдет  сейчас?  Что  задумал  этот  белый,  который  умеет  так  хорошо
говорить? И разве можно отомстить за смерть их вождей более жестоко, чем это
сделали бы они своим оружием?
   Де Пейрак отдал последние приказания своим  людям.  Увидев  Анжелику,  он
обнял ее за талию и повел к реке.
   -  Идемте  скорее.  Здесь   нельзя   оставаться.   Мопертюи,   проверьте,
пожалуйста, все ли наши спустились вниз и не осталось ли кого в форте...
   На берегу, где уже поднимался ночной туман, европейцы смешались с  толпой
ирокезов. Де Пейрак до  боли  сжал  Анжелику  в  своих  объятиях,  а  затем,
выпустив ее, спокойно достал из  кармана  на  своем  широком  кожаном  поясе
огниво и трут. Индейцы вели себя как  малые  дети,  попавшие  на  интересное
представление. Им хотелось знать и видеть все, что делает де Пейрак.
   Во мраке Анжелика тщетно пыталась разглядеть среди толпы  своих  детей  и
супругов Жонас.  Подошедший  Мопертюи  успокоил  ее,  сказав,  что  все  они
собрались у рощи под охраной вооруженных испанцев.
   Жан Ле Куеннек быстро спускался с холма, разматывая пеньковый  шнур.  Под
прикрытием темноты люди де Пейрака  поднялись  к  форту,  проворно  опустили
убитых вождей в заранее приготовленную могилу, беспорядочно  побросали  туда
драгоценные дары и быстро закидали ее землей.
   В эту минуту раздался хриплый звук охотничьего рожка. Кинув  лопаты,  они
бросились к рощице, куда раньше увели детей и женщин.
   Второй раз протрубил рог.
   Тогда граф де Пейрак, выбив искру, не спеша  наклонился  и  поджег  конец
шнура, который бретонец дотянул до него.
   Вспыхнувший огонек быстро побежал вверх, извиваясь, как  золотая  змейка,
меж камней и сучьев. Он добежал до ворот и исчез за ними.
   Почти тут же могучий взрыв потряс воздух, осветив темное небо. Еще миг, и
над фортом взлетели огромные языки яркого  пламени.  Сухое  дерево  домов  и
палисада, пропитанное к тому же особой смесью, занялось мгновенно. В знойном
воздухе огонь,  подхваченный  ветром,  сразу  же  превратился  в  гигантский
трескучий костер, бушующий и ненасытный. Зрителям пришлось отступить к самой
воде, так как жгучее дыхание огня начало настигать их.
   Все лица, вырванные из тьмы багровым заревом пожара и  обращенные  вверх,
выражали восторг и ужас,  наслаждение  и  тоску,  то  есть  все  те  сложные
чувства, какие вызывает у человека разбушевавшаяся стихия, представшая перед
ним во всем своем великолепии, во всей своей неукротимой силе.
   Вдруг в безмолвной  толпе  прозвучал  голос.  Это  что-то  сказал  старый
Тахутагет.
   - Он хотел бы знать, - перевел Уттаке, - были  ли  в  твоем  форте  шкуры
бобра.
   - Да, да, конечно были!  -  в  отчаянии  вскричал  О'Коннел.  -  Тридцать
связок. На чердаке их хранилось по меньшей мере на десять тысяч ливров.  Ах,
мессир де Пейрак, если бы вы предупредили меня... если  б  я  знал.  О,  мои
бобры, мои бобры.
   В его голосе звучало такое отчаяние, он так непосредственно и так комично
выражал свое горе, что ирокезы покатились со смеху.
   Вот наконец-то перед ними  настоящий  белый...  Истинный  сын  этой  расы
торгашей. Этот человек был им понятен, именно такими индейцы и  представляли
себе белых.
   - А сколько стоит эта шкура?  -  спросил  де  Пейрак,  защипнув  пальцами
толстые, дрожащие от горя щеки ирландца. - Во сколько ливров оценил ты ее? В
десять тысяч? Двадцать тысяч? А сколько стоит скальп, который  тебе  удалось
сохранить? - продолжал граф, схватив за рыжую гриву несчастного скупщика.  -
Никак не меньше тридцати тысяч ливров?
   Индейцы хохотали как сумасшедшие. Они передразнивали ирландца, показывали
на него пальцами. Раскаты их жуткого смеха казались эхом ревущего пожара.
   - Смеешься ли ты с нами, Сваниссит? - вдруг вскричал Уттаке, подняв  лицо
к пылающей вершине холма. - Смеешься ли ты со своими воинами? Утешился ли ты
подарками белых?
   И вдруг как бы в ответ на его слова ослепительный сноп бело-голубых  искр
вырвался из гудящего пламени и, высоко взлетев в темное небо, упал оттуда на
землю серебряным дождем.
   Не успели индейцы прийти в себя, как из  огня  вылетела  длинная  красная
змея и, метнувшись  во  мрак,  рассыпалась  сверкающими  звездами,  которые,
дробясь на более мелкие, соединялись в  рубиновые  венцы  и  потом  медленно
плавились, стекая кровавыми струйками по черному покрывалу небосвода.
   Индейцы попадали на колени. Те, кто  стоял  ближе  к  реке,  попятившись,
свалились в воду.
   Теперь все небо было в светящихся лентах и ярких россыпях огней,  петарды
рвались одна за другой, заглушая  треск  прожорливого  пламени,  пожиравшего
стены Катарунка.
   Голубые,  янтарно-желтые,  розовые,  золотые  огни  рассыпались  в   небе
цветами, лианами, гирляндами, извивающимися спиралями, тонкими серпантинами,
которые, сталкиваясь, догоняя друг  друга,  сплетаясь,  рождали  неожиданные
рисунки, иногда контуры зверей, неожиданно исчезавших в  тот  самый  момент,
когда, казалось, они готовы броситься на вас...
   В минуту случайного затишья Анжелика вдруг услышала веселые голоса детей.
Пережитый  восторг  заставил  отступить  страх.  А  вместе  с  ним   исчезли
ненависть, угрозы и  подозрения.  И  пиротехник  Флоримон,  устроивший  этот
фейерверк, был очень горд своими успехами. Она услышала его  звонкий  голос:
"Ну, что скажете о моих талантах? Пожалуй, не  хуже,  чем  в  Версале".  Еще
немного, и капитан Альварес вместе со  своими  солдатами  забыл  бы  строгий
приказ держать наготове оружие.
   Но бояться больше  было  нечего.  Грозные  ирокезы,  подняв  головы,  как
зачарованные  смотрели  в  небо.  Опьянев  от  фантастических  видений,  они
утратили чувство реального, забыли о том, что  привело  их  сюда,  на  берег
Кеннебека. Огромная изумрудная гусеница, извиваясь, падала  к  ним  с  неба.
Огненная бабочка била крыльями в темноте, гигантская пылающая  тыква  на  их
глазах разбивалась вдребезги.
   Когда последние вспышки рассеялись разноцветной пылью в  ночи,  Катарунка
уже не было. Догорев, его стены рухнули, подняв мириады искр. И там, где еще
недавно стоял форт, теперь зияла огромная багровая рана, медленно остывавшая
во тьме.

Глава 15

   В это время, пробившись сквозь тучи, взошла, наконец, луна. Ее прозрачный
свет слился с отблесками догоравшего пожара, и землю  затопило  удивительное
голубоватое сияние.
   Белые  ждали.  В  осветившейся  мгле  индейцы  медленно  просыпались   от
волшебного сна. В тишине у их ног журчала река. Первым пришел в себя Уттаке.
Взгляд его узких продолговатых глаз остановился на де Пейраке и Анжелике,  и
на минуту ему показалось, что перед ним снова возникло  видение.  Мужчина  и
женщина стояли, прижавшись друг к другу, и ждали его приговора: жить им  или
умереть.
   И  тогда  Уттаке  охватил  восторженно-страстный  порыв,  и  мысленно  он
обратился к человеку, сумевшему покорить его сердце: "Быть может, ты и  есть
тот Предок, который, как предвещала Священная Птица, должен вернуться к  нам
в образе белого человека... Не знаю... Я не знаю, кто ты на самом деле... Но
я никогда не забуду то, что мне довелось увидеть  в  Катарунке.  Никогда  не
забуду..."
   - Переведи, - сказал он, обращаясь к Перро. - Повтори моим воинам то, что
я сейчас скажу. Я не знаю, кто ты, Текондерога, но я никогда не  забуду  то,
что я видел в Катарунке.
   Никола повторил,  и  воины  ответили  ему  долгим  криком,  который  эхом
прокатился по спящей долине.
   - Мы никогда не забудем...
   - Я понял, что ты не такой, как все остальные  французы,  Текондерога,  -
окрепшим и ясным голосом продолжал пофранцузски Уттаке. - Я вижу, ты  совсем
не похож на французов из  Квебека,  на  подданных  французского  короля.  Ты
действительно сам по себе, и ты говоришь от своего имени. И неужели  тебе  и
правда не жаль, что в твоем форте сгорело столько драгоценных мехов?
   - Нет, почему же... Конечно, жаль. Но поверь,  несравненно  более  тяжело
мне было потерять приборы, которые помогали мне проникать в  тайны  природы,
видеть невидимые простым глазом вещи. Пока я владел ими, я мог беседовать со
звездами. Теперь это будет делать Сваниссит и ушедшие с  ним  вожди,  теперь
они при помощи этих приборов будут узнавать секреты звезд.
   - Пусть они будут счастливы, - прошептал ирокез.
   - Где их могила, вы  знаете...  Вон  там,  у  самого  пожарища.  Катарунк
никогда не будет восстановлен. И  вы  можете  без  всякого  стыда  и  горечи
приходить сюда оплакивать священные останки ваших вождей.
   - А что будет с тобой, Текондерога? Ведь у тебя ничего не осталось, кроме
лошадей и легкой одежды. Вокруг лес, ночь, и совсем близко зима.
   - Все это  уже  не  так  важно...  главное,  что  честь  моя  спасена.  Я
расплатился за кровь.
   - Ты снова вернешься к океану?
   - Нет. Скоро холода, и это путешествие было  бы  слишком  рискованно.  Мы
поднимемся в горы, там в хижине живут четверо моих людей. Могу я им сказать,
что ты сохраняешь наш союз?
   - Да, можешь. Когда совет матерей и совет старейшин одобрит мое  решение,
я  пришлю  тебе  ожерелье-вампум.  Скажи,  Текондерога,   ты   действительно
надеешься одолеть всех своих врагов?
   - Кому победить в бою, решает Высший Дух. Но я буду бороться  и  надеюсь,
что победа будет за мной.
   - Твои хитрость, смелость и ум велики. И  я  предрекаю  тебе  победу.  Но
берегись. У тебя много врагов, и сам