ождь, а  этот  индеец  явно  пришел  издалека.
Должно быть, он не останавливался даже во время ливня. Он  шагал  медленным,
размеренным шагом, опустив голову, и выглядел усталым. Он держал путь  вдоль
берега.
   Индеец уже приближался к тому пригорку  с  купой  деревьев,  за  которыми
спрятались Анжелика и Кантор, и они, зная, какое тонкое обоняние у индейцев,
боялись, как бы он не обнаружил их.
   Но на лужайке появилась еще группа людей. Второй индеец, потом,  опираясь
на него, белая женщина в лохмотьях, с растрепанными волосами и перепачканным
грязью лицом. Другая женщина брела следом. На руках у нее  был  ребенок  лет
двух.  Это  его  плач  слышали  Анжелика  и  Кантор.  Мать  ребенка,  совсем
обессилевшая, двигалась, словно  сомнамбула.  Затем  они  увидели  еще  двух
индейцев, один из них нес мальчика лет пяти-шести,  другой  -  девочку  чуть
постарше, которая то ли спала, то ли была в  беспамятстве.  За  ними  плелся
белый мужчина, поддерживая другого белого, оба  в  отрепьях,  в  разорванных
рубашках, с лицами и руками, располосованными царапинами,  потом  -  мальчик
лет  двенадцати,  одуревший  от   усталости,   нагруженный,   словно   осел,
всевозможными тюками и различной домашней утварью, вплоть до венчавшего тюки
медного кувшина. И наконец последним торжественно шествовал  важный  индеец,
который размахивал томагавком, как бы подгоняя всю группу.
   Странный, вызывающий сострадание кортеж прошел мимо Анжелики  и  Кантора,
но никто их не заметил. Индейцы и сами выглядели очень утомленными.
   Вдруг молодая женщина, что несла  ребенка,  упала  на  колени.  Индеец  с
мушкетом подошел к  ней  и  с  размаху  ударил  ее  между  лопаток.  Ребенок
пронзительно закричал. Рассвирепев,  индеец  схватил  малютку  за  ножку  и,
раскачав его на вытянутой руке, бросил в реку.
   Анжелика крикнула:
   - Кантор, скорее!
   Юноша  вскочил,  в  два  прыжка  пересек   полянку   и   оказался   перед
ошеломленными путниками. Анжелика вышла  из  укрытия.  В  руке  она  держала
пистолет. Она знала, что с абенаками или ирокезами малейший  инцидент  легко
может  обернуться  резней.  Но  в  то  же  время  с  ними  можно  и  отлично
договориться. Это дело случая и искусства дипломатии.
   - Я приветствую тебя, - сказала она, обращаясь к важному индейцу. - Уж не
ты ли великий вождь Скахо из племени эчеминов?
   Она узнала, к какому племени принадлежит индеец, по его ожерелью из зубов
медведя и ярко-красным иглам дикобраза,  которые  украшали  его  волосы.  Он
ответил:
   - Нет, но я его родственник Квандеквиба.
   "Благодарение Богу!" - подумала Анжелика.
   Кантор тем временем уже выходил из воды, и с него ручьем  текло;  ребенка
он нес на руках. Малыш задыхался, срыгивал, но был жив. Ужас  застыл  в  его
голубых глазках и заставил его онеметь.
   Мать боязливо схватила его и прижала к груди. Оба они  стучали  зубами  и
дрожали, но, обуянные животным страхом, молчали.
   - Они англичане, - сказал Кантор. - Абенаки, должно быть, захватили их  в
плен где-то на юге.
   Индейцы, придя в себя после такого неожиданного вмешательства,  торопливо
сгрудились вокруг пленников.  Настороженные,  они  ожидали,  что  скажет  их
вождь, чтобы решить, как отнестить к этой встрече. То,  что  белая  женщина,
которая  вдруг  появилась   из   леса,   знала   их   язык,   настроило   их
благожелательно.
   - Ты, женщина, умеешь говорить на нашем языке? - спросил вождь, словно не
поверив своим ушам.
   - Я пытаюсь! Но разве  женщина  не  может  говорить  на  языке  Настоящих
Людей?..
   Так любили называть себя индейцы  из  племени  абенаков:  Дети  Зари  или
Настоящие Люди. Единственные, разумеется. Остальные, все остальные,  включая
алгонкинов и ирокезов, всего лишь безродные собаки.  Вождь,  похоже,  оценил
то, что Анжелика понимает эту тонкость, а также то, что она  сознает,  какая
честь говорить на этом языке. Его гнев вроде бы утих.
   В тишине, нарушаемой лишь шелестом листьев и пением птиц, они  оценивающе
оглядели друг друга.
   В этот момент один из англичан, тот, который был  ранен  и  которого  его
товарищ усадил на землю, коснулся края юбки Анжелики.
   - Вы французы?
   - Yes, - ответил Кантор. - We are french. <Да... Мы французы  (англ.)>  И
тотчас же все эти несчастные окружили Анжелику и Кантора и бросились к ним в
ноги, умоляя:
   - Prey, purchase us! Prey, do purchase us!.. < Ради Бога,  выкупите  нас!
Ради Бога, выкупите нас!.. (англ.)> И цеплялись за них озябшими  руками.  Их
мертвенно-бледные лица были иссечены кровоточащими ссадинами, потому что они
пробирались сквозь густые заросли леса. За много дней  пути  мужчины  совсем
обросли бородой.
   Индейцы смотрели на них с презрением.
   Стараясь перекричать их стенания и мольбы,  Анжелика  попыталась  убедить
Квандеквибу пойти с ними в форт, где они, мужественные воины, найдут  отдых,
табак и сагамит. Но индейцы отрицательно закачали головами.  Они  торопятся,
говорили они, дойти до реки Сен-Франсуа и по ней добраться до своего поселка
на берегах реки Святого Лаврентия. Позднее они  отвезут  своих  пленников  в
Монреаль и продадут их там за хорошую цену. Но сейчас они хотели  бы  прежде
всего узнать, уж не друзья  ли  англичан  люди  из  Вапассу!  Черное  Платье
говорил им это!
   Вид у них стал  угрожающий,  Анжелика  из  предосторожности  прижалась  к
дереву и увидела, что Кантор сделал то же самое. И в эту самую минуту за  ее
спиной в ствол врезался томагавк. Анжелика отпрянула  вместе  с  несчастными
пленными англичанами, все еще цеплявшимися за нее.  С  помощью  Кантора  она
продолжала убеждать индейцев, перемежая французскую речь  словами  из  языка
абенаков. Она рассказала им о Пиксарете и о Мопунтуке, и о том, что  Человек
Гром заключил с ними союз.
   Индейцы снова, казалось, заинтересовались.
   - А это верно, что Человек Гром заставляет прыгать гору? - спросили  они.
- И правда ли, что он сумел обратить в бегство ирокезов?
   Анжелика ответила:
   - Да, Человек Гром заставляет прыгать горы. Нет, он не обращал в  бегство
ирокезов. Они разошлись по-хорошему.  Ирокезы  заключили  с  ним  союз,  ибо
Человек Гром расплатился с ними за гибель их вождей невиданно дорогой ценой.
   А верно ли, спрашивали абенаки, что ирокезы получили  в  подарок  жемчуг,
красный, как кровь, желтый, как золото, и  прозрачный,  как  древесный  сок,
жемчуг, какого не бывало никогда ни у одного из здешних торговцев?
   Да, верно, отвечала она им, пусть они пойдут в форт, там они  увидят  все
это собственными глазами.
   По листве тихо зашуршал начавший накрапывать дождь.
   Вдруг послышался тоненький писк, словно где-то  рядом  замяукал  котенок.
Индейцы расхохотались, увидев изумленные лица Анжелики и Кантора.  Довольные
тем, что они тоже удивили белых, один  из  индейцев  вытащил  из  охотничьей
сумки, болтавшейся у него на боку, красного голенького  младенца  и  показал
им, держа его  за  ножки.  Младенец,  которому  явно  не  понравилось  такое
обращение, надсадно закричал.
   И тут, плача, заговорила одна из женщин. Она обращалась к Кантору, потому
что заметила, что он понимает по-английски. Кантор перевел:
   - Она говорит, что это ее ребенок. Он родился шесть дней назад в лесу...
   - Великий Боже! - прошептала Анжелика. - Нужно во  что  бы  то  ни  стало
уговорить индейцев зайти  в  форт,  там  несчастные  пленники  хоть  немного
передохнут.
   Наконец, обещая индейцам все больше и больше жемчуга, табака, пороха  для
мушкетов и великолепных одеял, они сумели уговорить их.
   По дороге, в  то  время  как  Кантор  помогал  идти  выбившемуся  из  сил
англичанину, второй рассказал ему их одиссею.
   Все они жители небольшого  внутреннего  поселка,  "жители  границы",  как
называют их те, кто живет на берегах реки. Может, слышали,  форт  Биддефорд,
неподалеку от озера Себейго? Там всего около тридцати  семей.  Но  некоторые
фермеры,  более  независимые  по  характеру,  такие,  как   мистер   Уильям,
обосновались за палисадом форта. Сам же он, его зовут Филей Догерти,  и  его
сын, юный Самюэль, были наняты на работу Уильямами. И  вот  на  днях,  придя
утром вместе с сыном в их усадьбу, чтобы приступить к своим обязанностям,  и
едва открыв дверь  дома,  они  увидели,  как  из  чащи  выскочили  несколько
абенаков, которые, должно быть, спрятались там  ночью  и  ждали  подходящего
случая, чтобы проникнуть в жилище.
   В один миг дикари захватили всех, кто находился в доме, вытаскивали детей
прямо из кроваток - вот потому-то они были босы и одеты  в  одни  рубашонки,
как, впрочем, и сама  миссис  Уильям,  которая  в  это  время  только-только
поднялась с постели. Индейцы заграбастали все, что смогли найти  из  одежды,
домашней утвари, провизии, и бегом поволокли всех к лесу. Там они вместе  со
своими пленниками поскорее углубились в самую чащу. Набег был  совершен  так
молниеносно и так тихо, что ни в поселке за палисадом, ни в форте ничего  не
могли услышать. И увидеть тоже не могли, ибо в  то  утро  пал  такой  густой
туман, что в десяти шагах не было видно ни зги.
   И вот для несчастных  пленников  начался  мучительный  переход.  Индейцы,
озабоченные тем, как бы быстрее подальше отойти от места, где они  совершили
разбой, торопили свои жертвы,  не  давая  им  ни  минуты  передышки,  фермер
Уильям, на ногах у которого был только один башмак - он  как  раз  обувался,
когда его схватили абенаки, - отдал свои чулки жене, так как  она  оказалась
босой. Понимая, что  беременная,  совсем  на  сносях,  женщина  не  выдержит
долгого пути в одних чулках, кто-то из индейцев дал ей пару мокасин из  кожи
американского лося. А Уильям, шедший босиком, сильно поранил себе ногу шипом
терновника. На следующий день они добрались до  реки  Андроскоггин.  Индейцы
соорудили два плота, и они переправились на другой берег. Теперь, когда  они
далеко отошли от английских  поселений,  индейцы  согласились  идти  немного
медленнее. Нога Уильяма распухла,  приходилось  его  поддерживать.  Потом  у
миссис Уильям начались схватки...
   Голос поденщика Филея Догерти, не умолкая, звучал то громче, то  тише,  и
его сетования напоминали бесконечную  молитву,  но  возможность  поведать  о
своих бедах сострадательным ушам приносила ему несказанное облегчение.
   А дождь тем временем усилился,  и  идти  по  размокшей  глинистой  дороге
становилось все труднее. Когда показался вдали форт Вапассу и  они  уже  шли
вдоль  озер,  поднялся  шквальный  ветер,  и   березы,   раскачивая   своими
верхушками, еще больше поливали их водой.
   Наконец Анжелика и ее гости ввалились в теплую залу форта и, в  то  время
как Жоффрей  де  Пейрак,  сразу  же  оценив  обстановку,  с  почтительностью
привечал индейцев, Анжелика  смогла  посвятить  себя  их  пленникам.  Миссис
Уильям выкупали и уложили в постель госпожи Жонас. Она вскоре  согрелась,  и
ее белое как  мел  лицо  порозовело.  Другая  женщина,  двухлетнего  ребенка
которой индейцы бросили в реку, сидела на скамье, вся дрожа. Когда  Анжелика
хотела увести ее в свою спальню, чтобы дать ей переодеться, так  как  платье
на ней было разодрано, Квандеквиба воспротивился. Согласно обычаю  абенаков,
тот, кто первый завладеет пленником, считается его господином и хозяином,  и
пленник отныне должен повиноваться ему, иначе с ним будут  обращаться  самым
жестоким образом. Молодая женщина и ее сын принадлежали Квандеквибе,  а  он,
судя по всему, не обещал быть особенно любезным хозяином.
   - Этот Квандеквиба - злая  каналья,  -  шепнула  Анжелика  Никола  Перро,
отозвав его в сторонку. - Вы канадец, так попытайтесь  же  переубедить  его,
пусть он разрешит мне позаботиться об этой несчастной.
   Но Никола Перро  проявил  к  судьбе  этих  людей,  особенно  почему-то  к
женщинам, полное равнодушие, и это возмутило  Анжелику.  Она  не  учла,  что
Никола, хотя он и был очень добрым малым, прежде всего был истинным канадцем
и для него еретик-англичанин не принадлежал к числу людей,  по  отношению  к
которым должно проявлять заботу. Но, увидев в глазах Анжелики  разочарование
и даже осуждение, он попытался оправдаться.
   - Не подумайте, госпожа графиня, что эти  женщины  такие  уж  несчастные.
Конечно, может быть, индейцы и обращались с ними не  очень  ласково,  но  не
беспокойтесь за их честь. Индейцы никогда не насилуют своих пленниц, как это
случается в Европе. Они считают, что  изнасилованная  женщина  навлекает  на
вигвам несчастье. И кроме того, мне кажется, что белые  женщины  внушают  им
некоторое отвращение. Если эти англичанки  и  их  дети  проявят  послушание,
ничего страшного с ними не произойдет.  А  если  им  повезет  и  их  выкупит
какая-нибудь уважаемая монреальская семья, они примут нашу веру, и их  души,
таким образом,  будут  спасены.  Выходит,  этим  англичанам  предоставляется
возможность спастись от ереси.
   Он напомнил ей, как много выстрадали канадцы от  ирокезов,  которые  тоже
похищали белых, французов, и ужасно истязали их,  чего  не  делают  абенаки,
союзники французов.
   Сделав это небольшое уточнение, он подошел к Квандеквибе  и  убедил  его,
что пленнице надо отдохнуть и поесть, иначе, если она умрет в дороге,  какая
же тогда польза будет ему от этой вылазки за многие сотни лье?  Не  ради  же
поношенной одежды и кастрюль ходил он так  далеко?  Посасывая  свою  трубку,
набитую  виргинским  табаком,  и   потому   находясь   наверху   блаженства,
Квандеквиба милостиво согласился.
   Молодая женщина была сестрой миссис Уильям. Она жила в  форте  Биддефорд,
но  как  раз  в  эти  дни  ее  муж  уехал  на  неделю  в  Портленд,  и   она
воспользовалась его отсутствием, чтобы с малюткой  сыном  навестить  сестру.
Что скажет бедняга Джемс Дарвин, ее муж, когда, вернувшись, найдет свой  дом
пустым? Она не переставая плакала. Анжелика с помощью Эльвиры  заставила  ее
вымыться в парной бане, дала ей белье и сухую одежду, расчесала ей волосы, и
та наконец слабо улыбнулась,  когда  увидела  накормленного  и  согревшегося
малыша спящим у своей груди.
   Она очень боялась  за  сына.  Малыш  всю  дорогу  громко  плакал,  и  это
раздражало индейцев, которые уже дважды чуть  не  лишили  его  жизни,  желая
избавиться от него. Сегодня, если бы не Кантор,  они  бы  это  сделали.  Она
целовала руку Анжелики и все умоляла ее  выкупить  их.  Наконец  она  уснула
рядом со своей сестрой.
   Госпожа Жонас пришла посоветоваться с  Анжеликой,  как  быть  с  мистером
Уильямом: ему уже попарили ногу в горячей ванночке, добавив в  воду  росного
ладана и окопника, но что делать  дальше?  Анжелика  сразу  же  поняла,  что
только вмешательство ножа может спасти Уильяма от заражения крови. Индейцы с
восхищением смотрели, как она  твердой  рукой  орудует  маленьким  блестящим
ножичком, который мэтр Жонас изготовил специально для этой операции.
   Индейцы остались довольны приемом, оказанным им в Вапассу. Хозяин Уильяма
поблагодарил Анжелику за то, что она даровала его пленнику возможность  идти
самому.
   Из охотничьей сумки индейца,  в  которой  он  держал  новорожденного,  то
затихая, то разражаясь с новой силой, доносился  похожий  на  мяуканье  плач
малютки. От Анжелики потребовалось еще много хитрых уловок, чтобы  завладеть
этим крошечным созданием. Наконец она унесла его. Она положила  младенца  на
постель, где спала его мать.
   - Слава Богу, это девочка! Она выживет... девочки  более  выносливы,  чем
мальчики...
   Анжелика смазала нежную кожицу малютки подсолнечным маслом, запеленала ее
и приложила к груди матери, у которой, к счастью, несмотря на все пережитое,
молоко не пропало. Бедная женщина поведала им о тех смертных муках, что  она
вынесла,  о  немыслимо  трудном  переходе  через  лес,  когда  ноги   совсем
отказывались идти, о холоде, голоде, страхе. Госпожа  Жонас,  как  и  всякая
уважающая себя торговка в Ла-Рошели, знала английский язык, и она переводила
Анжелике.
   Англичанка  рассказывала,  как,  почувствовав  предродовые  схватки,  она
решила, что настал ее последний час. Но здесь  индейцы  неожиданно  проявили
человечность. Они соорудили шалаш, чтобы она укрылась там, и оставили ее  на
попечении мужа и сестры, отведя в  сторону  детей.  Когда  она  родила,  что
произошло сравнительно легко, они вроде бы обрадовались этому событию и даже
по-своему чествовали ее: танцевали, испуская  при  этом  жуткие  крики.  Они
согласились переждать сутки на месте, чтобы больная немного оправилась после
родов, и целый день мастерили из веток носилки. Потом ее двое суток несли на
них муж и Филей Догерти.  Но  вскоре  они  выдохлись,  совсем  выдохлись,  в
особенности ее муж, который сильно поранил себе ногу. А  индейцы  отказались
нести носилки. Это унижало их достоинство. Они уже обсуждали,  не  лучше  ли
прикончить и женщину, и младенца прямо здесь, в лесу, но миссис Уильям  даже
в  таком  плачевном  состоянии  нашла  в  себе  силы  идти,  и  ее   голгофа
продолжилась. Сейчас она  словно  в  раю,  но  завтра  их  мучения  начнутся
снова...
   При мысли,  что  белые  женщины  останутся  в  руках  туземцев,  Анжелику
охватывал гаев. Она поговорила с мужем -  неужели  нет  никакой  возможности
избавить их от этой печальной участи? Увы,  граф  де  Пейрак  уже  предлагал
абенакам выкуп за всех пленников,  но  они  отвергли  его  предложения.  Они
приняли подарки, ради которых согласились зайти в форт,  но  лишь  когда  он
добавил несколько полных до краев мерок жемчуга, шесть  ножей  и  по  одеялу
каждому, они пошли на небольшие уступки и остались еще на один  день,  чтобы
дать пленникам окрепнуть.
   Они слишком жаждали со славой войти  в  свою  деревню,  под  восторженные
крики соплеменников толкая перед собой свою  "живую  добычу",  чтобы  лишить
себя этого удовольствия и прийти  из  такой  далекой  и  опасной  вылазки  с
пустыми руками. К тому же в Монреале  у  них  есть  друзья-канадцы,  которые
весьма похвалят их за то, что они содействуют спасению душ для  французского
рая.
   И французы хорошо вознаградят их. Ведь они очень щедры, когда  речь  идет
об обращении душ в их веру. Возможно, поскольку их в Америке так  мало,  они
нуждаются в том, чтобы все невидимые силы были на  их  стороне.  Тут  уж  их
когорта выглядела великолепно:  святые,  ангелы,  души  их  мертвых  и  души
обращенных... Вот почему французские канадцы, хотя они и немногочисленны,  в
конце концов одолеют и ирокезов, и англичан. Квандеквиба  не  может  предать
французов, лишив их этих душ. Французы так на них рассчитывают! Ведь Человек
Гром не поручится, что  он  заставит  этих  ингизов  <Так  индейцы  называли
англичан> дать свое согласие на то, чтобы Черное Платье обратил  их  в  свою
веру? Не поручится, не так ли? Тогда к чему пустые речи?
   Ночью Анжелика долго  размышляла  обо  всем  этом.  Ее  негодование  было
настолько велико, что она охотно взялась бы за оружие. Но хотя все до одного
обитатели Вапассу были возмущены тем, что белые остаются в  руках  индейцев,
граф де Пейрак не хотел рисковать, ведь это могло  бы  привести  к  войне  с
Новой Францией и абенаками. Нет, ради нескольких английских земледельцев  он
не пойдет на это. Анжелика в конце концов с болью в сердце согласилась с его
доводами. Ей предстояло еще очень многое постичь в Америке.
   Утро следующего дня она провела у изголовья девочки-англичанки. Даже  при
самом тщательном уходе нельзя было поручиться, что  девочка  выживет.  Да  и
мать ее тоже уже не надеялась на благоприятный исход, считая Роз-Анн  -  так
звали ее старшую дочь - уже не  жилицей  на  этом  свете.  Она  взволнованно
наблюдала за хлопотами Анжелики.
   Фермерша, должно быть, поняла, о чем говорили Анжелика и госпожа Жонас, а
они говорили о том, что туземцы ни за какие посулы  не  желают  уступить  им
своих пленников, и, представив себе, какие сырые,  холодные  ночи  предстоят
маленькой больной в лесу, когда они снова двинутся в путь, не могла сдержать
слез, и они катились по ее щекам.
   - My doughter will die! <Моя