ь тех,  кто
дает им жизнь, от кого зависит все будущее, они дошли до того, что прибивают
скальпы убитых женщин у входа в свои вигвамы. Скоро ирокезы станут такими же
подлыми и бесчестными, как и вы, белые.
   Де Пейрак  невозмутимо  выслушал  весь  поток  угроз  и  оскорблений.  Он
понимал, что эти злобные излияния скрывают лишь неуверенность Сваниссита,  и
постарался успокоить его.  Не  известно,  сколько  еще  продолжались  бы  их
разглагольствования, если бы вдруг не испортилась погода. Налетел порывистый
ветер, над рекой и озерами поднялся густой туман, стремительно  нахлынув  на
землю, он затопил ее до самых горных вершин.
   Пришлось срочно собирать разложенные на земле подарки, оружие и нести  их
в форт.
   Там в зале уже пылал жаркий огонь в очаге. Столы ломились от яств. Жирное
мясо, благоухающий вареный маис, маринованные ягоды ждали гостей.  В  воздух
поднялся голубой дымок табака, и прозрачная влага наполнила кубки.
   По велению графа вход в этот рай  был  разрешен  лишь  испытанным  мужам,
закаленным флибустьерскими оргиями и языческими пиршествами.
   Флоримон и Кантор в их число не попали, юношей отослали во  флигель,  где
за праздничным столом собрались женщины, дети  и  все  те,  кто  не  выносил
излишеств в спиртном.
   Анжелика от всего сердца рассмеялась при  виде  растерянных  и  смущенных
физиономий своих сыновей. Вскоре к их компании присоединился  бретонец  Жан,
который храбро признался, что он не большой  любитель  водки  и  его  пугают
порции вареной медвежатины, а когда он  наблюдает  обжорство  индейцев,  его
начинает тошнить.
   Так же радушно они приняли и мальтийца Энрико Энци. У него  была  больная
печень, доставлявшая ему много неприятных моментов в жизни, но, так как  его
товарищам было хорошо известно, как ловко орудует  он  кинжалом,  не  многие
решились бы посмеяться над ним, когда, пожелтев, он с ужасом  отталкивал  от
себя стакан вина или водки.
   Дамы постарались, чтобы вечер в их обществе  прошел  весело.  Было  много
музыки, играли на флейте и на гитаре, без конца заставляли петь  Кантора,  и
все дружно подпевали ему. К чаю подали оладьи и конфеты из  жженого  сахара,
куда для аромата добавили чуть-чуть аниса.
   Мэтр Жонас рассказал страшную историю об оборотне, известную в его родных
краях. Несколько раз он внезапно останавливался на полуслове, но  совсем  не
потому, что забывал свою сказку. Напротив, он слишком хорошо ее помнил  -  в
последний  раз  он  рассказывал  ее   своим   двум   мальчикам,   похищенным
иезуитами... Он мужественно довел ее до конца, и интерес, с  каким  все  его
слушали, был для него лучшей наградой. Флоримон и  Кантор  вместе  с  детьми
умоляли его рассказать еще что-нибудь такое же захватывающее.
   Потом все разошлись спать. Анжелика посоветовала сыновьям остаться у нее,
здесь они лучше отдохнут, чем в большом доме, где сейчас стоит такой  гвалт.
Завернувшись в одеяла, юноши улеглись прямо на пол, поближе к огню.
   Нависший туман клонил людей в сон. Он окутал  землю  мягким  покровом,  в
котором тонули все звуки, неожиданно раздававшиеся в тревожной тишине ночи.
   Со  всех  четырех  смотровых  площадок  форта  часовые  тщетно  старались
разглядеть, что  происходит  за  палисадом,  там  слышался  какой-то  скрип,
бульканье, вернее, до них долетало сквозь ватное одеяло тумана лишь эхо этих
неясных и  непонятных  звуков.  Возможно,  просто  у  реки  истошно  квакали
лягушки, и в лесу кричал козодой и ухали совы.
   Оттого что вокруг форта не было больше вигвамов, ночь казалась еще темней
и глуше. В прошлые ночи сквозь туман мерцали огни, тянуло  дымком,  слышался
детский плач. Сейчас все было  мертво  кругом.  Форт  Катарунк  затерялся  в
туманной мгле, как потонувший в волнах океана корабль.

Глава 9

   Катарунк окутал туман. Туман за окнами. Туман в доме. Ледяной туман висит
в воздухе, теплым туманом наполнился дом. Над фортом - густая завеса тумана,
сквозь которую с  трудом  пробиваются  мерцающие  холодные  звезды,  комнату
застилает голубой туман табачного дыма.
   За  окном  сырой,  пронизывающий  до  костей  туман  покрывает   огромные
пространства, он ползет  над  темной  землей,  крадется,  как  дикий  зверь,
готовый напасть на жилище человека, а в зале, где идет пир,  туман  пропитан
запахом  душистого  табака;  здесь  можно  курить  сколько  душе  угодно,  с
отупевшей головой на сытый желудок.
   Сваниссит счастлив. Старый сенека наелся до отвала. Он почти не пил:  его
всегда страшила необоримая, дурманящая власть водки. Он не хотел ни вина, ни
пива. Но зато с каким наслаждением запивал он маисовую кашу  студеной  водой
из глубокого колодца, чуть пахнущей землей! Он так  устал  от  войны  и  так
долго, голодал, что сейчас обилие пищи и выкуренный табак  подействовали  на
него,  как  горячительные  напитки.  Старый  сенека  захмелел,  как  и   все
остальные. Ему представлялось, как  он  приносит  ожерелье-вампум  на  совет
матерей  и  старейшин.  Он  подумал  о  полученных  подарках,   о   взаимных
обещаниях...
   Он думал о Стране Великих Охот, что ждет своего доблестного воина  по  ту
сторону жизни. Сердце его блаженствовало... Ему казалось, что  именно  такие
радости найдут ушедшие в иной мир души. Больше ему  нечего  было  желать!  И
даже... Вот неожиданность! Перед ним появился  Модрей,  тот  самый  мальчик,
которого он когда-то называл своим сыном.
   Оскалившись в страшной улыбке, Модрей занес свой нож над головой  старого
ирокеза.

Глава 10

   Далеко за полночь, но рассвет еще и не близился, вдруг заржали  кони.  За
окном кто-то крикнул:
   - Медведи!
   Жоффрей де Пейрак вскочил и бросился к двери.  Хотя  обычно  он  пил,  не
пьянея, на этот раз, пробираясь меж тел своих сотрапезников,  он  чувствовал
себя не слишком уверенно...
   Каким бы  выносливым  ни  был  гостеприимный  хозяин,  не  так-то  просто
выдержать пир с индейцами, да еще по такому случаю, как  заключение  с  ними
союза. Уже все потеряли надежду, что когда-нибудь кончатся  их  речи  и  они
насытят свои желудки... К счастью,  терпение  де  Пейрака  было  соткано  из
крепкой нити. К тому же за эту ночь он сильно преуспел в языке ирокезов.
   Когда он бежал через двор к воротам, ему показалось странным, что  он  не
слышит звука своих шагов. Вдруг раздался неестественно глухой  крик,  но  он
все же узнал голос одного из часовых, испанца Педро Махорке. Почти в тот  же
миг де Пейрака с такой силой ударили в плечо, что он едва устоял  на  ногах.
Удар был явно направлен в  голову,  и  спас  его  только  защитный  рефлекс:
почувствовав, что на него замахнулись,  он  отпрянул  в  сторону.  Вслед  за
первым посыпались другие удары; в густом  тумане,  не  разбирая,  били  куда
попало. Он хватал чьи-то липкие руки, выкручивал, ломал и стискивал их,  так
что только кости трещали; он кое-чему  научился  в  восточных  портах...  Но
противник, как стоглавая гидра, был  наделен  способностью  возрождаться  до
бесконечности. Вот снова удар - теперь уже топором, - который глубоко рассек
ему кожу на виске. Все могло бы кончиться хуже, если б ему снова не  удалось
ловко увернуться от удара. На губах он чувствовал солоноватый вкус крови.
   Отпрыгнув назад, он вырвался наконец из этого  клубка  змей,  все  теснее
сжимавших его и жаждавших его смерти.
   Он побежал вперед, вокруг по-прежнему стояла какая-то непонятная  тишина.
Его глаза  понемногу  начали  привыкать  к  темноте,  и  он  смог  различить
приближавшуюся фигуру; в плотном, туманном воздухе она выглядела огромной  и
расплывчатой. На этот  раз  де  Пейрак  ударил  первый,  тяжелой  серебряной
рукояткой пистолета, прямо в лицо. Индеец упал,  но  со  всех  сторон  снова
подступали зловещие тени, готовые наброситься на него.
   Рана ослабила де Пейрака. Чтобы скрыться  от  своих  преследователей,  он
кинулся к реке. Она была где-то рядом. Добежав до берега, он прыгнул в воду.
   И, погрузившись в темное ледяное убежище, понял, что  спасен.  Он  словно
заново переживал тот побег, когда пятнадцать лет  назад  ему  чудом  удалось
соскользнуть в Сену с лодки, куда его полуживого погрузили мушкетеры короля.
   Его остановил толчок. Схватившись  за  ветки,  он  подтянулся  к  берегу.
Холодный розовый свет резанул ему глаза. На минуту ему подумалось,  что  это
луч света, которым его нащупывают в темноте, но тут же  сообразил,  что  это
всего лишь розовое сияние утренней зари.  С  деревьев  алмазными  подвесками
свисали сосульки. Вместо черного покрова ночи вокруг расстилалась сверкающая
белизна. И хотя ему казалось, что он не терял сознания, сейчас он понял, что
какое-то время, после того как выбрался на берег, он пролежал в забытьи.
   И вдруг его пронзила мысль: "Анжелика! Что с ней? Она  в  опасности!  Что
произошло в форте? Как дети?"
   К нему тут же вернулась ясность мысли, и, хотя он  потерял  много  крови,
вспыхнувшая в нем ярость придала ему почти невероятную силу. Сейчас  он  был
готов к любой схватке, и, как всегда в минуту острой опасности, им  овладело
полнейшее спокойствие, делавшее его глухим и слепым ко всему, что  не  вмело
прямого отношения к этой опасности.
   Медленно приподнявшись, он огляделся. Кругом лежал снег. Так  вот  откуда
эта слепящая белизна, тишина  и  таинственная  приглушенность  звуков!  Снег
выпал ночью на землю, окутанную туманом. Первые  же  лучи  солнца  разогнали
туман, и теперь все снова сверкало в прозрачном воздухе.
   Де Пейрак был довольно далеко от форта.  Отсюда  он  видел  остроконечный
палисад на высоком берегу и струйки дыма,  плавно  поднимавшиеся  в  голубое
небо.
   Оглядываясь по сторонам, он осторожно пошел вперед, зажав в руке пистолет
со взведенным курком. Но кругом не было ни души. Уже поднимаясь на холм,  он
заметил след человека, ведущий к реке, очень отчетливый на свежем снегу. Чем
ближе к форту он подходил, тем больше становилось следов, они вели налево  и
направо. Значит, форт окружили, прежде чем его захватить. Захватить? Нет,  в
него проникли без боя. Ведь его самого ранили во дворе.
   Наконец, когда он уже вышел на тропинку, ведущую от реки прямо к  воротам
форта, он увидел лежащее на ней распростертое тело.
   Он осторожно приблизился и перевернул тело лицом  вверх.  У  индейца  был
пробит лоб. И из раны вытекал мозг. Это был тот самый  индеец,  которого  он
ударил рукояткой пистолета. Де Пейрак постоял, разглядывая его.  И  хотя  он
был не прикрыт и являл собой прекрасную мишень для врага,  теперь  он  знал,
что опасаться ему нечего.
   Индеец принадлежал  к  тем,  кто  нападает  только  ночью  и  исчезает  с
появлением дня. К тем, кто может не бояться умереть в темноте,  ибо  их  душ
уже не коснется проклятие предков, к единственным, кто осмелится...
   Индеец мог быть только из них, и,  наклонившись  к  убитому,  Жоффрей  де
Пейрак получил этому подтверждение. На  груди  у  индейца  что-то  блеснуло.
Резким движением граф оборвал ленту амулета. Быстро  взглянув  на  него,  он
бросил его в карман своего камзола.
   Затем медленно начал подниматься к воротам Катарунка.

Глава 11

   Анжелика долго не могла уснуть. Головная боль  не  проходила,  мучительно
давило виски, давило глаза.
   Ночью "музыканты", которых привел Никола Перро,  чтобы  усладить  музыкой
ирокезских вождей, самозабвенно били в барабаны, трещали в трещотки и  нудно
дудели в свои деревянные дудки.  Розовые  отсветы  костров  проникали  через
пергамент маленького окошечка.
   Анжелике все  время  казалось,  что  там  вот-вот  появится  какая-нибудь
ужасная физиономия. Индейцы танцевали во дворе  вокруг  костров  и  в  самом
доме. Анжелика представляла себе, какой там сейчас идет пир, как  индейцы  и
белые передают друг другу деревянные  миски,  полные  пшеничной  и  маисовой
каши, политой сверху медвежьим жиром и посыпанной зернами подсолнечника, как
режут  огромные  куски  вареной  медвежатины  и  поднимают  тяжелые   кубки.
Временами  до  нее  долетали  хриплые,   удивительно   однообразные   крики,
заглушавшие  пронзительные  и  назойливые  звуки  музыки,   тогда   Анжелика
вздрагивала и ей становилось вовсе не по себе.
   Она боялась чего-то, и ей очень не хватало мужа.
   "Как мне хочется, чтобы ты был сейчас здесь, со мной, - думала она совсем
по-детски. - Ты так мне нужен..."
   Потом мысли ее начали путаться, и она погрузилась в глубокий  сон.  Когда
она проснулась, вокруг стояла мертвая тишина. И сквозь плотный  пергамент  в
комнату просачивался необычный свет.
   У своей кровати Анжелика увидела неподвижную фигуру Уттаке. Он был гол  и
смертельно бледен. Его можно было принять за изваяние  из  желтого  мрамора.
Склонив голову, он смотрел на нее, и вдруг она заметила, что  по  его  плечу
стекает алая кровь.
   Чуть слышно он прошептал:
   - Женщина, оставь мне жизнь!
   Анжелика мгновенно вскочила с  постели,  скорбная  тень  индейца  тут  же
исчезла. В комнате никого не было.
   "Господи, я, кажется, начинаю сходить  с  ума,  -  подумала  Анжелика.  -
Неужели у меня начались видения, как у индейцев?"
   Она провела дрожащей рукой по лицу. Сердце бешено колотилось в груди. Она
напрягла слух. Что значила эта тишина? В ней было что-то неестественное, она
невольно настораживала.
   Что-то случилось!
   Анжелика стала быстро одеваться. В спешке она схватила первый  попавшийся
ей под руку плащ, тот самый малиновый, в котором она была  на  пиру  в  день
прибытия в Катарунк. Она и не предполагала, что именно этот плащ поможет  ей
спасти человеческую жизнь...
   В соседней комнате здоровым  сном  юности  спали  ее  сыновья.  Осторожно
приложив ухо к двери комнаты супругов Жонас и услышав их ровное дыхание, она
немного успокоилась.
   Но окружавшая тишина продолжала тревожить ее.  Стараясь  не  шуметь,  она
открыла входную дверь, и прямо в  лицо  ей  ударил  ослепительно-яркий  свет
этого утра, пробившийся даже через маленькие, почти  непроницаемые  квадраты
ее окошка. На нее  тут  же  пахнуло  холодом,  на  мгновение  ослепнув,  она
зажмурилась и едва сдержалась, чтобы не крикнуть: снег!
   Снег выпал ночью, ранний, нежданный-негаданный.  Мягко  падая,  он  укрыл
землю ватным одеялом, приглушившим все звуки.
   К утру снежные хлопья приостановили свой безмолвный  таинственный  танец,
но снег создавал ощущение неожиданности и новизны. Кругом  все  было  пусто.
Однако белый ковер, застилавший двор, хранил  на  себе  отпечатки  множества
свежих следов.
   Ворота форта были распахнуты настежь, и прямо за ними на  земле,  как  ей
показалось, лежал человек. Она бросилась было туда,  но  в  этот  самый  миг
густая полоса тумана наползла на  нее  сзади,  перевалив  через  крышу  дома
огромным облаком серого дыма, солнце сразу же скрылось, и Анжелика очутилась
в глухой непроглядной мгле.
   Раздался пронзительный, какой-то странный крик. Но того, кто  кричал,  не
было видно. Ощупью пробираясь вдоль ограды, она оказалась у Самых ворот. Она
вышла из них и теперь уже  совсем  не  представляла,  где  же  она  заметила
лежащего человека.
   Она крикнула. Голос прозвучал глухо, как в подушку.
   Внезапно налетевший туман начал рассеиваться, оседая  блестящими  каплями
на землю. На глазах у Анжелики гигантский темный призрак начал  превращаться
в алый клен, одиноко стоявший у самого входа в форт. Снегу не удалось скрыть
его роскошное одеяние. Белоснежная  кайма  только  подчеркнула  яркость  его
красок. Лучи пробивавшегося солнца струились сквозь  его  пурпурную  листву,
как через рубиновые витражи.
   Когда туман ушел наконец к реке, Анжелика увидела, что  по  склону  холма
медленно поднимается человек. Она узнала в нем юного барона  де  Модрея.  Он
словно излучал сияние и был прекрасен, как Михаил Архангел.
   Его белокурые волосы блестели под индейским убором из перьев  и  жемчуга.
Короткий плащ из лосиной кожи был распахнут, на голой груди сверкал  золотой
крест и какие-то амулеты, а в высоко поднятой  над  головой  руке  -  лезвие
длинного ножа. Он шел, подняв голову к форту, и не было слышно его шагов.  В
его светлых глазах застыло райское блаженство.
   Сквозь туман ему явилось дивное  видение:  женщина  неземной  красоты,  с
лилейно-бледным лицом  и  чудесными  зелеными  глазами,  залитая  лучезарным
светом, исходившим от алого клена. Светлая и величественная, завернувшись  в
малиновый плащ, она ждала его, она смотрела, как он приближается к ней.
   Потрясенный, он преклонил колени.
   - О Богородица, - прошептал он срывающимся голосом,  -  о  Матерь  Божья,
будь благословен этот  день!  Я  знал,  что  ты  явишься  мне  в  час  моего
торжества!
   Он потряс перед ней чем-то темным.
   - Вот волосы дьявола! Вот дар, который я обещал тебе! О Богородица... Это
скальп Сваниссита...
   Снег перед ним расцвел красными цветами. Это падали капли крови...
   Вновь налетел туман и Анжелика больше не видела стоявшего  перед  ней  на
коленях человека. Но слышала, как он кричит, словно безумец:
   - Сваниссит мертв! Слава Господу, слава Всевышнему!
   Как слепая, хватаясь руками за воздух, Анжелика добралась до  ворот.  Она
прошла почти через весь двор, пытаясь найти дом, где  этой  ночью  шел  пир.
Вдруг в нескольких шагах от себя она разглядела  широко  распахнутую  дверь,
зиявшую, как черный провал в туманной мгле. Ветер со скрипом  раскачивал  на
кожаных петлях тяжелые створки. Ужасное предчувствие сжало ей сердце.
   - Вот он, праздничный зал! - проговорила она, переступив порог.
   За столом сидели четверо. Она сразу увидела, что мужа среди них нет.  Это
были ирокезские вожди: Сваниссит, Анхисера, Онасатеган и Ганатуха.  Упершись
лбами в стал, они, казалось, спали после бурного пира. В зале, куда забрался
туман, пахло сыростью. Огни не горели.  В  зловещей  тишине  Анжелика  вдруг
услышала звук, заставивший ее похолодеть.  Звук  медленно  падавших  тяжелых
капель,  словно  обрывавшихся  с   потолка   мрачной   пещеры,   в   которую
просачивается вода.
   Не все ли равно теперь было, что  погасли  огни,  что  в  открытую  дверь
ворвался холод!.. Те, кто сидел здесь, не  нуждались  больше  в  тепле.  Они
спали вечным сном со снятыми скальпами, в луже крови, стекавшей  каплями  на
пол.
   Тошнота подступила к горлу Анжелики.
   Даже безумная тревога, которую она испытывала за  судьбу  мужа,  померкла
перед ужасом и позором случившегося.
   Ирокезские вожди были убиты  за  столом  пригласившего  их  хозяина,  под
крышей Жоффрея де Пейрака.
   Анжелика услышала  за  своей  спиной  какое-то  движение  и  стремительно
обернулась, схватившись за рукоятку пистолета.
   Перед ней стоял Никола Перро. Он чесал голову под шапкой и смотрел на нее
обезумевшими глазами. Он тоже увидел убитых индейцев, но у него  не  хватало
сил разразиться проклятиями, вертевшимися на языке.
   - Мессир Перро, кто это сделал? - спросила она  почти  беззвучно.  -  Вам
известно, кто это сделал?
   Он покачал головой.
   - Где мой муж?
   - Его ищут.
   - Что же все-таки произошло?
   - Ночью мы сильно напились, - ответил Перро. - Когда  я  вышел  во  двор,
меня ударили по голове... Я только что пришел в себя...
   - Кто вас ударил?
   - Ничего толком не знаю... Но  готов  держать  пари,  что  это  дело  рук
сагамора Пиксарета и его бешеных воинов...
   - А откуда здесь взялся Модрей? Я только что видела его у форта...
   Перро сказал, глядя на ирокезов:
   - Здесь не хватает  одного...  -  И,  будто  не  веря  своим  глазам,  он
пересчитал убитых. - Да, одного не хватает.  По-моему,  нет  Уттаке.  Должно
быть, ему удалось бежать.
   - Каким образом они проникли в крепость и застигли вас врасплох?
   - Им открыли ворота. Часовые решили, что возвращаются французы...
   - Но что с Жоффреем? Боже мой, где же он? Пойду разбужу сыновей.
   Анжелика снова пересекла двор; в тумане, глушившем все звуки, он  казался
безмолвной пустыней. На каждом шагу ее подстерегала опасность. Сквозь пелену
тумана она разглядела стену кладовой, остановившись, она  п