ь  с  удовольствием  глотала
раскаленный напиток.
   Сквозь прорези маски глаза внушавшего страх пирата неотступно следили  за
ней. На нем была не обычная маска, что надевается на нос и закрывает  только
скулы. Эта доходила до самых губ. Анжелика спросила себя, какое же  уродство
должно скрываться под такой маской. Как женщине  вытерпеть,  когда  над  ней
склонится это обтянутое черной кожей лицо, не  думая,  что  под  ним  таятся
чудовищные раны?.. Она содрогнулась.
   - Да? - произнес пират сорвавшимся голосом, как  будто  его  самого  била
дрожь. - Поделитесь же, какое чувство я у вас вызываю...
   - Я спрашивала себя, неужели у вас и язык отрезан?
   Рескатор откинулся назад, чтобы вволю посмеяться.
   - Ну вот, наконец я слышу звук вашего голоса. И что же я  узнаю?  Что  вы
находите, будто Провидение недостаточно наказало  меня.  Ах!  Мои  враги  не
скупятся на штрихи, чернящие мой и так не  слишком  светлый  облик.  Будь  я
одноруким и безногим, это бы преисполнило их радости. А еще лучше, если бы я
умер! Что касается меня, мне достаточно того,  что  я  покрыт  шрамами,  как
старый дуб, сотню лет битый ветрами и  молниями...  Но,  благодарение  Богу,
язык у меня достаточно длинный, чтобы говорить комплименты.  Признаюсь,  для
меня было бы страшной  потерей  лишиться  дара  речи  и  не  быть  способным
воздавать хвалу самым совершенным созданиям Творца.
   Наклонившись к  ней,  он  говорил  так,  словно  они  были  одни,  и  она
чувствовала, как от блеска его огненных глаз становится теплее на сердце.
   -  ...Скажите  еще  что-нибудь,  мадам.  У  вас  восхитительный  голос...
Признаюсь, мой не так хорош. Он был сорван, когда я пытался воззвать к тому,
кто был очень далеко. Я звал, и голос сорвался...
   - Кого же вы звали? - удивленно спросила она.
   Он ткнул пальцем вверх, к затянутому дымом потолку.
   - Аллаха!.. Аллаха в его раю... Это не близко. Моего голоса  не  хватило.
Но зов дошел. Аллах услышал меня и вернул то, что я у него просил: жизнь.
   Ей показалось, что он издевается  над  ней,  и  стало  чуть-чуть  обидно.
Однако кофе возвратил ей силы. Она позволила себе отщипнуть кусочек лепешки.
   - У меня, - заметил он, - вам подадут яства со всего мира. Из всех стран,
где мне  случалось  побывать,  я  набирал  людей,  преуспевших  в  поварском
искусстве. А потому могу исполнить любую причуду моих гостей.
   - А у вас... есть коты? - Несмотря на все усилия,  голос  ее  дрогнул,  и
последнее слово она пролепетала.
   Пират  сначала,  казалось,  удивился,  но,  уразумев,  метнул  в  сторону
д'Эскренвиля уничтожающий взгляд.
   - Нет, у меня вы не увидите котов. Не увидите ничего, что  могло  бы  вас
обеспокоить или не понравиться вам. Есть розы... лампы... окна  с  видом  на
море. Послушайте, перестаньте дрожать, как  от  озноба,  это  вам  не  идет.
Неужто мой друг д'Эскренвиль так  запугал  вас,  что  превратил  в  женщину,
готовую лизать сапог своего господина?
   Анжелика подскочила, как будто ее ударили,  и  метнула  на  него  бешеный
взгляд. Он снова рассмеялся, закашлялся и наконец с усилием выговорил:
   - Ну вот!  В  точности  то,  что  я  ожидал.  Вы  вновь  преобразились  в
высокомерную маркизу, первую даму двора, яростную, очаровательную...
   - Смогу ли  я  снова  ею  стать?  -  прошептала  она.  -  Не  думаю,  что
Средиземноморье так легко отдает свою добычу.
   - Действительно, здесь люди  теряют  маски.  Здесь  разбиваются  глиняные
идолы, но выносит на берег чистое золото и  тех,  кто  осмеливается  бросить
вызов судьбе и рассеять здешние миражи.
   Как он догадался, что она думает не столько  о  возвращении  во  Францию,
сколько о невозможности вновь оказаться среди роскошной версальской мишуры и
превратиться в прежнюю  светскую  львицу?..  Та  жизнь  казалась  далекой  и
призрачной, она словно увяла в сравнении с волшебством Востока.
   И тут она сама поглядела в загадочные глаза пирата, ища в них ответ.  Она
спрашивала себя, какую власть может иметь этот человек, если несколько слов,
сказанных им, так овладели ее душой. Сколько долгих дней она была  сломлена,
загнана, унижена! Рескатор вдруг поднял ее со дна пропасти. Он ее встряхнул,
растормошил, очаровал, и она распрямилась, как росток, напоенный живительной
влагой. В ее глазах ожили искорки, как в прежней спокойной жизни.
   - Гордое создание, - мягко сказал он. - Вот такой я вас люблю.
   Она неотрывно смотрела на него. Так молятся,  так  просят  Бога  даровать
жизнь. Она даже не знала, что ее глаза лучились изголодавшейся нежностью,  с
какой обещают все на свете. И по мере того как взгляд Рескатора придавал  ей
силы,  ее  обезумевшее  сердце  успокаивалось.  Головы  в  тюрбанах,  грубые
скотские лица  флибустьеров  под  шелковыми  платками  словно  бы  задернуло
пеленой тумана, музыка и шум голосов отдалились куда-то.
   Она была в заколдованном круге рядом  с  человеком,  который  окружал  ее
безграничной  предупредительностью.  До  нее  доносились   запахи   Востока,
которыми пропиталась одежда пирата, ароматы дальних островов и дорогой  кожи
его маски, табака из его длинной трубки, горячего кофе. Внезапно ее  тело  и
душу поразила какая-то истома, тяжелая, как сон.  Она  глубоко  вздохнула  и
смежила веки.
   - Вам надо отдохнуть, - сказал он. - В моем загородном  замке  вам  будет
удобно. Вы очень долго не спали. А там для вас готова  постель  на  террасе,
под звездами... Мой врач-араб даст вам какой-нибудь отвар из  успокоительных
трав, и вы будете спать... Так  долго,  как  вам  угодно.  И  слушать  рокот
волн... и игру на арфе моего пажа-музыканта. Вас устроит такое  предложение?
Что вы об этом думаете?
   - Я думаю, - прошептала она, - что вы не очень требовательный повелитель.
   В глазах пирата мелькнуло озорство:
   - А может, я однажды и стану таким. Ваша красота не такова,  чтобы  долго
оставаться ненавязчивым... Но обещаю,  что  это  не  произойдет  без  вашего
согласия... Сегодня же я попрошу вас только об одной малости, бесценной  для
меня... я хочу увидеть улыбку на ваших губах... Хочу быть уверенным, что  вы
больше не грустите и не испуганы. Улыбнитесь же!
   Губы Анжелики приоткрылись. Глаза наполнились светом...
   Вдруг  раздался  нечеловеческий  вопль,  заглушивший  иные  звуки,  и   в
густеющих  клубах  благовоний,  как   призрак,   возник,   качаясь,   маркиз
д'Эскренвиль. Он размахивал саблей, и никто не отважился к нему подойти.
   - Она досталась тебе! - хрипел он. -  Это  для  тебя  у  нее  будет  лицо
возлюбленной, проклятый маг Средиземноморья... А не для меня... А я  -  лишь
Ужас Средиземноморья... Вы все слышите? Ужас... Я  не  маг!..  Но  этого  не
будет. Я убью тебя...
   Он сделал выпад. Рескатор швырнул ему под ноги столик с кипящим чайником.
Бандит споткнулся, а его  противник  уже  стоял  с  клинком  в  руке.  Сабли
скрестились.  Д'Эскренвиль  рубился  с  яростью  умалишенного.  Сражающиеся,
расшвыривая подушки, шаг за шагом двигались к помосту. Танцовщицы  с  криком
разбежались. Д'Эскренвиль, прижатый к  подиуму,  был  вынужден  вскочить  на
возвышение.
   Поединок был смертельным. Черная тень против красной тени - оба  дуэлянта
прекрасно  владели  своим   оружием:   абордажной   саблей.   Служители   не
осмеливались вмешаться, чтобы навести порядок. Ведь Рескатор каждому подарил
по двадцать серебряных  цехинов  и  мешочек  американского  табака.  Поэтому
схватка разворачивалась в почти молитвенной тишине.
   Наконец  сабля  Рескатора  поранила  кисть  безумца,  оружие  выпало,   и
д'Эскренвиль забился с белой пеной в углах  рта.  Эривян  смело  бросился  к
нему, связал и утащил с подиума, чтобы передать на попечение Корьяно.
   - Прискорбно! - сказал Рескатор, убирая саблю.
   Если  бы  не  вмешательство  маленького  армянина,  маркиз   д'Эскренвиль
испустил бы дух и был бы, скорее всего, брошен на растерзание всем тем, кого
он некогда продал.
   Подняв обе руки, Рескатор крикнул:
   - Праздник окончен!
   Он раскланялся на  все  стороны,  прощаясь  по-турецки,  по-итальянски  и
по-испански. Присутствующие начали расходиться.
   Рескатор подошел к Анжелике и отвесил низкий поклон.
   - Вы согласны последовать за мной, мадам?
   В это мгновение она согласилась бы пойти за ним хоть на край света.
   Когда они вышли на свежий воздух, пират вновь накинул на  ее  плечи  свой
богатый плащ. Она не узнала сада, по которому проходила утром.
   - Ночь свежа... но как ароматна!
   На площади перед  невольничьим  рынком  на  огромном  костре  поджаривали
огромного быка, отблески огня  освещали  довольные  лица  моряков  и  черни,
приглашенной на празднество. На улочках Кандии раздавались  моряцкие  песни,
воздававшие честь доброму вину из Смирны. При виде Рескатора все разражались
криком "Виват!"
   За крышами поднялась длинная голубая ракета и упала, рассыпавшись  зонтом
искр. "Надо же, фейерверк..."
   Но почему на лицах появилось беспокойство? Что испугало весельчаков?
   Первым  почуял  неладное  Рескатор.  Покинув  Анжелику,  он  бросился   к
укреплениям, нависающим над городом. В то же мгновение  раздались  взрывы  и
звон разбившегося стекла. Небо окрасилось в красноватый цвет. Тревога шла от
приморских  кварталов,  дальнее  пламя  заиграло  на  лицах  янычар,  и  они
устремились  к  крепостной  стене.  Зазвонили   колокола.   Раздался   крик,
многократно повторяемый на всех языках:
   - Пойдем! Пойдем!..
   Она увидела хитроватую физиономию  Вассоса  Миколеса  и  вспомнила  слова
Савари: "Когда вы выйдете, будет подан сигнал голубой ракетой".
   Она просила вырвать ее из рук будущего владельца, и  вот  старик  сдержал
слово.
   Анжелика остановилась в нерешительности, похолодев с головы до ног и не в
силах сойти с места, а маленький грек с тревогой настаивал:
   - Иди же, иди!
   Наконец она очнулась  и  последовала  за  ним.  Они  бежали  по  улочкам,
подхваченные всесокрушающим потоком толпы, и очутились в порту.
   Везде царила неописуемая толкотня. Кричали придавленные  младенцы.  Коты,
вырвавшиеся из сутолоки, прыгали по карнизам и балконам  в  отблесках  огня,
словно когтистые джинны. Из всех глоток вырывался крик:
   - Корабли!..
   Когда Анжелика,  ведомая  Вассосом,  достигла  берега  моря  около  Башни
крестоносцев, она все поняла.
   На  воде,  подобно  факелу,  пылала  бригантина  д'Эскренвиля.   "Гермес"
превратился  в  призрак  корабля,  и  его  пламенеющие   ребра   обнажились.
Подхваченные ветром головни падали на другие суда, стоявшие на рейде. Галера
датского вероотступника тоже была объята пламенем.
   Возникли и другие очаги пожара, и при свете этой  гигантской  иллюминации
Анжелика различила контур трехмачтового судна Рескатора.  На  носу  его  уже
занялся пожар, и  стража,  оставленная  на  борту,  отступала,  не  в  силах
совладать с ним.
   - Савари!
   - Я ждал вас, - ликуя, прошептал Савари. - Вы не туда смотрите, сударыня.
Посмотрите-ка сюда.
   В тени Ворот крестоносцев, которые часовой-турок покинул, чтобы поглазеть
на  пожарище,  он  показал  ей  барку,  готовившуюся  поднять  паруса.  Тьма
покрывала ее почти целиком, и лишь  отблески  огня  освещали  растерянные  и
испуганные лица беглых рабов, скучившихся на  борту,  и  греческих  моряков,
занятых такелажем. Это была барка Вассоса Миколеса и его дяди.
   - Идите быстрее!
   - Но этот огонь, Савари, этот огонь, это...
   - Ну да, греческий огонь, - взорвался старый ученый, подпрыгивая на месте
от возбуждения. - Я возжег неугасимый пламень. Ах! Пусть-ка попробуют с  ним
справиться. Это античный секрет... Византийский, и я открыл его заново!..
   Он танцевал, словно гном, выскочивший из адского пламени. Вассос Миколес,
который уже  поднялся  было  на  борт,  вновь  спустился  и  завладел  своим
торжествующим родителем, чтобы втащить его на палубу. Женщина, закутанная  в
покрывало, приблизилась к Анжелике.
   - Вот бумага, которую ты хранила. Прощай, сестра  моя  и  подруга.  Пусть
святые нашей церкви помогут тебе.
   - Эллида, а ты не поплывешь с нами?
   Молодая  гречанка  обернулась  к  порту.  Мачты  "Гермеса"  походили   на
прозрачные золотые столбы и рушились  в  снопах  искр.  Маркиз  д'Эскренвиль
бегал по берегу как сумасшедший. Зачарованными глазами он смотрел на горящий
корабль.
   - Нет, я останусь с ним, - закричала Эллида и бросилась туда.
   Анжелика поднялась на барку, и та  бесшумно  отчалила.  Рыбаки  старались
держаться в тени мола, но иногда свет  от  разгоравшегося  пламени  настигал
суденышко. Стоя на корме, Савари не отказывал себе в удовольствии любоваться
пожаром.
   - Я набил во многих местах корпуса обоих судов паклю, -  объяснял  он.  -
Каждый день, путешествуя к островам, я спускался в трюмы и  все  приготовил.
Нынче вечером я  полил  там  своим  мумие,  которое  превратил  в  жидкость.
Благодаря этому оба корабля стали очень горючими как изнутри, так и снаружи.
А поскольку пороховых дел мастера взяли  меня  в  подручные  для  устройства
фейерверка, не было ничего легче,  чем  направить  на  верхние  палубы  этих
кораблей ракеты собственного изготовления.  Ракеты  попали,  куда  нужно,  и
огонь взвился как вихрь.
   Вдруг Анжелика вся сжалась. С расширенными от ужаса глазами, не  в  силах
произнести ни слова, она смотрела на огонь. Савари замолк, его рука нащупала
на поясе старую подзорную трубу, и он поднес ее к глазам.
   - Что он делает? Этот человек сошел с ума!
   На задымленном  юте  "Морского  орла"  они  различили  фигуру  Рескатора.
Мавры-моряки обрубили концы, и судно, на котором разгорался  огонь,  отплыло
от причала, удаляясь от пожара. Пламя на нем  самом  разгоралось.  Мачта  на
бушприте обрушилась. Затем раздался глухой взрыв.
   - Пороховой погреб, - прошептала Анжелика.
   - Нет.
   Тяжелые ботинки Савари  отдавливали  ей  ноги.  Вассос  Миколес  старался
утихомирить своего дражайшего родителя.
   - Тот белый туман над поверхностью воды! - закричал ученый.  -  Что  это?
Что это?
   Из нутра судна повалил желтый тяжелый дым. Это  облако  быстро  заволокло
пламенеющий корабль, так что осталась видимой лишь  верхушка  самой  высокой
мачты. Пламя затихло, и тотчас темнота поглотила объятое дымом судно.
   Порт, еще охваченный пожаром, отдалялся. Греки гребли изо всех сил. Затем
они подняли латинский парус. Барка с беглецами заплясала по черным волнам.
   Савари опустил подзорную трубу.
   - Что там произошло? Можно подумать, что этот человек  погасил  пожар  на
корабле посредством магии.
   Его ум уже заработал в поисках ответа. Вассос воспользовался этим,  чтобы
почтительно определить ему место в центре барки. А Анжелику по совсем другим
причинам не оставляло ощущение нереальности происшедшего.
   Кандия удалялась. Еще очень долго огненные блики Танцевали по воде.
   Вдруг Анжелика заметила, что плащ Рескатора все еще окутывает  ее  плечи.
Грудь ее заныла от нестерпимой боли, и, уронив голову на руки, она испустила
протяжный стон. Женщина, сидевшая рядом, коснулась ее руки.
   - Что с тобой? Ты не рада, что освободилась? - она говорила  по-гречески,
но Анжелика поняла ее.
   - Не знаю, - сквозь рыдания прошептала она, - не знаю. О, я не знаю!
   А потом началась буря.

Глава 21

   Две ночи и день шторм терзал беглецов. Лишь на утро  второго  дня  ярость
волн утихла. Но барка не утонула, хотя от мачты и  рулевого  весла  остались
лишь обломки. Все пассажиры чудом остались целы.  Ни  один  ребенок  не  был
похищен волной из рук своей матери, ни одного матроса  не  смыло  с  верхней
палубы, когда команда металась по ней, делая все, чтобы поддержать суденышко
на плаву. Но теперь, промокшие и дрожащие, они не ведали, куда их занесло, и
молили небо о помощи. Море было пустынным. Наконец к вечеру галера с  Мальты
заметила их и подобрала.
   Анжелика оперлась на мраморный балкон. Красные  блики  заходящего  солнца
проникали в комнату и отражались на черных и белых плитах  пола.  Около  нее
стояла корзинка спелого винограда, присланного шевалье  де  Рошбрюном.  Этот
любезный вельможа сохранял на Мальте те  же  куртуазные  манеры,  коими  был
известен еще в Версале.  Как  глава  французского  ответвления  Мальтийского
ордена, он был счастлив предложить госпоже дю  Плесси-Белльер  пристанище  в
своей Гостинице. Подобное скромное название  применяли  к  восьми  роскошным
дворцам, которые каждое из ответвлений  (иначе  -  "языков")  построило  для
своих соплеменников. Их число символизировало число ветвей  креста,  эмблемы
рыцарей.
   Ответвления  Прованса,  Оверни,  Франции,  Италии,   Арагона,   Кастилии,
Германии  и  Англии  были  основаны  еще  до  того,  как  в  этой  последней
восторжествовала Реформация. И посему теперь в английской Гостинице устроили
склад.
   Анжелика оторвала ягоду муската и мечтательно положила в  рот.  Она  была
рада,  что  попала  на  Мальту.  После  чувственности  Востока  здешний  дух
закованного в сталь приличия, подобающий оплоту христианства, успокаивал ее.
Суровость  и  пышность  парадоксально  сочетались  в  обиходе   христианских
монахов.
   Во  французской  Гостинице,  обширном  и  благоустроенном  караван-сарае,
украшенном резьбой и скульптурами, с лоджиями и  венецианскими  зеркалами  в
прихожих, она вновь обрела удобства французских столичных  жилищ.  Там  были
гобелены на стенах, ложе с колоннами и парчовым балдахином, а  в  смежной  с
альковом комнате - купальня, достойная версальского  дворца.  Эти  покои  на
верхних этажах предназначались высокопоставленным гостям. Но внизу  кельи  с
непритязательными  деревянными  кроватями  давали  приют  простым   рыцарям,
капелланам и братьям-служителям. Иногда,  проходя  там,  Анжелика  заставала
французов,  вчетвером  хлебавших  из  одной  деревянной  миски  монастырскую
похлебку.
   Вступая в Мальтийский орден, младшие сыновья знатных семейств  отнюдь  не
даром давали  тройной  обет  послушания,  личной  бедности  и  безбрачия.  В
нескончаемых  войнах  с  неверными   они   находили   удовлетворение   своим
воинственным наклонностям и религиозной истовости,  усугубленной  гордостью,
право на которую давала принадлежность к знаменитому ордену, неустрашимому и
внушающему страх. Прочные основы богатства ордена  позволяли  им  заботиться
только о  делах  воинских.  Их  флот  был  одним  из  славнейших  в  Европе.
Мальтийские  галеры,  всегда  готовые  встретить  врага  и  дать   сражение,
бороздили Средиземное море в непрестанном крестовом походе против  исламских
коммерсантов, грабя их так же, как пираты грабили христианские суда.
   Измученная  своими  последними   приключениями   Анжелика   стала   очень
чувствительна к изысканной строгости нравов, свойственных Мальте.  Нерушимый
порядок царил здесь, так что, если после опасных экспедиций и пьянящих побед
рыцарям и случалось увлечься чарами прекрасной томной рабыни, на  острове  -
бастионе религиозного воздержания - соблюдалось сугубое добронравие.
   Здесь не было женщин, кроме запеленутых в  черные  покрывала  мальтийских
крестьянок и рабынь, не имеющих  обменной  ценности.  Немногие  приглашенные
дамы сопровождали своих любовников или, что реже,  мужей  во  время  военных
кампаний английского, испанского или французского флота.
   То, что случилось с Анжеликой, было  почти  что  исключением.  Вельможная
дама, достойная предупредительности, подобающей ее рангу, хотя и подобранная
вместе с горсткой беглецов, она тотчас поняла, что  должна  звонкой  монетой
отблагодарить орден за его услуги.
   С французским экономом орденской казны она условилась, что напишет своему
интенданту мэтру Молину и попросит  его  вручить  приору  парижского  собора
ордена крупную сумму. Но она была возмущена, когда,  заинтересовавшись,  что
стало с "ее" греками, обнаружила их среди рабов в одном из портовых складов.
Бедные санторинские рыбаки были сосчитаны по  головам  и  предназначены  для
новой продажи, как  добыча,  отнятая  у  неверных.  Анжелика  увидела  своих
недавних сп