робовала оскорбить его:
   - Ах да, я и забыла. "Ни плащ, ни шпага, ни камзол не утаят, что  Вард  -
скотина".
   Маркиз до крови впился ногтями ей в руку.
   - Маленькая дрянь! Если бы вы не были так соблазнительны, я бы с радостью
отдал вас на растерзание тем молодчикам, что поджидают под лестницей. Но мне
было бы грустно видеть, как пустят кровь такому нежному цыпленочку.  Хватит,
будьте умницей.
   Она не  видела  своего  мучителя,  но  угадывала  на  его  красивом  лице
самодовольную  и  злую  улыбку.  Рассеянный  свет  из  галереи  освещал  его
напудренный парик.
   - Если  вы  прикоснетесь  ко  мне,  я  позову  на  помощь,  -  задыхаясь,
проговорила она.
   - Это вам  не  поможет.  Здесь  редко  кто  проходит.  Ваши  крики  могут
взволновать только господ  с  ржавыми  рапирами.  Не  устраивайте  скандала,
дорогая. Я хочу вас, и Я вас получу. Я уже давно решил это, и  судьба  пошла
мне навстречу. Вы предпочитаете возвращаться домой одна?
   - Я попрошу кого-нибудь проводить меня.
   - Но кто поможет вам в этом дворце, где все было великолепно подготовлено
к тому, чтобы отправить вас на тот свет? Кто привел вас  к  этой  знаменитой
лестнице?
   - Шевалье де Лоррен.
   - Вот как! Значит, в этом деле замешан брат короля? Впрочем, он уже не  в
первый раз отделывается от нежелательной "соперницы". Так что сами видите, в
ваших интересах молчать...
   Анжелика ничего не ответила и, когда  он  снова  приблизился  к  ней,  не
шелохнулась.
   Не торопясь, с наглым спокойствием он приподнял ее шуршащие длинные  юбки
из тафты, и она почувствовала на спине прикосновение его рук.
   - Очаровательна, - проговорил он вполголоса.
   Анжелика не помнила себя от унижения и страха. В ее помутневшем  сознании
мелькали  несвязные  картины:  шевалье  де  Лоррен  с  канделябром  в  руке,
Бастилия, вопль Марго, ларец с ядом. Потом все исчезло,  и  ее  обуял  ужас,
физический ужас женщины, которая  знала  лишь  одного  мужчину.  Близость  с
другим вызывала  у  нее  отвращение,  чувство  гадливости.  Она  извивалась,
пытаясь вырваться из его объятий. Она  хотела  закричать,  но  из  горла  не
вырвалось ни звука. Совершенно парализованная, дрожащая, почти  не  понимая,
что с ней происходит, она перестала сопротивляться...
   Сноп света неожиданно осветил нишу. Но придворный, что проходил мимо, тут
же отвел в сторону канделябр и, уходя, сквозь смех  крикнул:  "Я  ничего  не
видел!" Наверно, подобные сцены были привычными для обитателей Лувра...
   Маркиза де Варда посторонний нимало не  смутил.  В  темноте  было  слышно
только его тяжелое дыхание, и Анжелика в отчаянии ждала,  когда  же  наконец
кончится этот ужас.
   Когда Вард выпустил ее из объятий, она закрыла лицо руками.  Ей  хотелось
умереть, никогда больше не увидеть дневного света.
   Молча, еще тяжело дыша, маркиз надевал перевязь.
   - Стража, должно быть, уже на месте; - сказал он. - Идем.
   Анжелика не шелохнулась, тогда он взял ее за руку и вытащил из ниши.  Она
вырвала руку, но покорно пошла за ним. Стыд продолжал  жечь  ее  раскаленным
железом.  Никогда  больше  не  осмелится  она  взглянуть  в  глаза  Жоффрею,
поцеловать Флоримона. Вард все разрушил, все втоптал в грязь.  Она  лишилась
единственного, что у нее еще оставалось: сознания незыблемой верности  своей
любви.
   На  нижней  площадке  лестницы   швейцарский   гвардеец   в   камзоле   с
желто-красными разрезными рукавами и  с  белым  отложным  воротником  что-то
насвистывал, поставив фонарь на пол и опершись на алебарду.
   Увидев своего капитана, он вытянулся.
   - Никаких мерзавцев поблизости не видел? - спросил маркиз.
   - Я никого не видел, господин капитан. Но похоже, до моего прихода  здесь
произошло что-то скверное.
   Подняв фонарь, он показал на большую лужу крови на полу.
   - Калитка, ведущая из Сада инфанты на набережную, была открыта. Я  прошел
по кровавому следу до конца. Думаю, они вышвырнули труп в воду.
   - Ладно, гвардеец. Будь настороже.
   Ночь была безлунная. С берега  доносился  зловонный  запах  тины.  Слышно
было, как зудят комары и плещется Сена. Анжелика подошла к самой воде и тихо
позвала:
   - Марго!
   Ей хотелось раствориться в ночи, самой кинуться в эту черную воду.
   Она услышала голос маркиза де Варда.
   - Где ты живешь? - сухо спросил он.
   - Я запрещаю вам говорить мне "ты"! - крикнула она с неожиданной яростью.
   - Я всегда на "ты" с женщинами, которые мне принадлежали.
   - А мне наплевать на ваши привычки. Оставьте меня в покое.
   - Ого! Совсем недавно ты была не такой гордой.
   - Я вас ненавижу.
   Анжелика несколько раз сквозь зубы повторила:
   "Я вас ненавижу", - и плюнула в его сторону.
   Потом, спотыкаясь, зашагала вдоль пыльной набережной.
   Вокруг  была  кромешная  тьма.  Лишь  кое-где  фонарь   освещал   вывеску
какой-нибудь лавки или ворота дома богатого горожанина.
   Анжелика знала, что Новый мост где-то справа  от  нее.  Она  без  особого
труда разглядела белый парапет, но только вступила  на  мост,  как  какой-то
сидевший на корточках бродяга, жалкое подобие человека, подскочил к ней.  По
зловонию, которое ударило ей в нос, она поняла, что это один из  тех  нищих,
что так напугали ее днем. Она отпрянула и пронзительно закричала. За  спиной
она услышала быстро приближающиеся шаги и голос маркиза де Варда.
   - Прочь отсюда, негодяй, не то я тебя продырявлю!
   Но бродяга не двинулся с места.
   - Пожалейте меня, о благородный господин! Я несчастный слепой!
   - Не настолько слепой, чтобы не суметь срезать мой кошелек!
   Кончиком шпаги маркиз ткнул бродягу в живот, тот подскочил  и  со  стоном
бросился прочь.
   - Теперь вы, наконец, скажете, где живете? - резко спросил маркиз.
   Анжелика едва слышно назвала адрес своего  зятя-прокурора.  Ночной  Париж
пугал ее. Он кишмя  кишел  какими-то  невидимыми  существами,  которые,  как
мокрицы,  таились  во  всех  щелях.  Казалось,  все   стены   разговаривали,
перешептывались, зубоскалили. Иногда  Анжелика  и  де  Вард  проходили  мимо
какого-нибудь кабачка или притона,  из  открытой  двери  которого  на  улицу
вырывался сноп света и визгливое пение, а сквозь завесу табачного дыма можно
было разглядеть  сидевших  за  столиками  мушкетеров  с  голыми  девками  на
коленях. Потом Анжелика с  маркизом  снова  погружались  в  темный  лабиринт
извилистых улочек.
   Де Вард то и дело оглядывался. От группы  оборванцев,  толпившихся  около
фонтана, отделился один и осторожным, неслышным шагом пошел за ними.
   - Далеко еще?
   - Нет, уже пришли, - сказала Анжелика. Она узнала причудливые водосточные
трубы и шпили крыш улицы Ада.
   - Тем лучше, потому что я предчувствую, мне придется проткнуть  несколько
животов. Послушайте меня, крошка. Не приходите больше  в  Лувр.  Спрячьтесь,
пусть о вас забудут.
   - Едва ли таким образом я смогу добиться  освобождения  из  тюрьмы  моего
мужа.
   - Что ж, дело ваше, о  верная  и  добродетельная  супруга!  -  насмешливо
проговорил маркиз.
   Анжелика почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо.  Она  готова  была
вцепиться в него зубами, задушить его.
   Из темноты улочки вынырнул еще один бродяга.
   Маркиз оттеснил Анжелику к стене дома  и,  заслонив  ее  собой,  выхватил
шпагу.
   Анжелика расширенными от  ужаса  глазами  смотрела  на  двух  оборванцев,
освещенных большим фонарем, висевшим у двери дома мэтра Фалло де Сансе. Один
из них держал в руках палку, другой - кухонный нож.
   - Кошельки! - проговорил первый хриплым голосом.
   - О, вы, бесспорно, кое-что получите, господа, а именно  -  хороший  удар
шпагой.
   Анжелика схватила бронзовый дверной молоточек и изо  всех  сил  принялась
колотить им в дверь. Наконец дверь приоткрыли, и Анжелика скользнула в  дом,
в то время как де Вард с помощью шпаги удерживал на почтительном  расстоянии
бродяг, которые, рыча, как волки, рвались к добыче.

Глава 31

   Дверь ей открыла Ортанс. В ночной рубашке  грубого  полотна,  из  которой
торчала худая шея, со свечой в руке, она поднималась по  лестнице  вслед  за
сестрой и шипела ей в спину.
   Да, она всегда это говорила,  Анжелика  потаскуха,  потаскуха  с  раннего
детства. Интриганка. Честолюбка, которой нужны только деньги  мужа,  но  она
лицемерно пытается убедить всех, будто любит его, а  сама  ночью  шляется  с
распутниками по парижским притонам.
   Анжелика не обращала внимания на слова Ортанс. Она прислушивалась к тому,
что происходит на улице - оттуда ясно доносился звон оружия, потом  раздался
душераздирающий крик и затем быстрый топот удаляющихся шагов.
   - Слышишь? - спросила она Ортанс, нервно схватив ее за руку.
   - Что?
   - Крик! Там кого-то ранили.
   - Ну и что? Ночь принадлежит  бродягам  и  бретерам.  Ни  одна  достойная
женщина не  станет  разгуливать  по  Парижу  после  захода  солнца.  Но  это
позволила себе моя родная сестра!
   Она подняла свечу, осветив лицо Анжелики.
   - Ты бы взглянула на себя! Боже  мой!  У  тебя  вид  куртизанки,  которая
только что рассталась со своим любовником.
   Анжелика вырвала у нее подсвечник.
   - А  у  тебя  вид  ханжи,  которой  недостает  любовника.  Иди  к  своему
мужу-прокурору, который в постели умеет лишь храпеть.

***

   Анжелика долго сидела у окна, не решаясь лечь и уснуть. Она  не  плакала.
Мысленно она вновь переживала весь  этот  ужасный  день.  Ей  казалось,  что
прошла целая вечность с той минуты, когда Барба вошла в комнату  и  сказала:
"Я принесла парное молоко для малыша".
   За это время умерла Марго, а она, Анжелика, вопреки своей  воле  изменила
Жоффрею.
   Мыслями она снова вернулась к Жоффрею. Пока он был  с  нею,  заполнял  ее
жизнь, она не понимала, как он был прав, когда говорил ей: "Вы  созданы  для
любви".
   Некоторые эпизоды ее детства настолько поразили Анжелику своей пошлостью,
породили в ней отвращение, страх, что она считала  себя  холодной  женщиной.
Жоффрей не только сумел переубедить ее в этом, но и пробудил в ней  влечение
к чувственным наслаждениям, для которых словно было создано  ее  тело,  тело
здоровой девушки, выросшей в деревне. Это иногда вызывало беспокойство мужа.
   Она вспомнила, как однажды летним днем, когда она млела от его  ласк,  он
вдруг резко спросил ее:
   - Ты будешь мне изменять?
   - Нет, никогда. Я люблю тебя одного.
   - Если ты изменишь мне, я тебя убью!
   "Вот и хорошо, пусть он убьет меня! - подумала Анжелика, вставая. - Какое
это будет счастье - умереть от его руки. Я люблю его!"
   Облокотившись на подоконник, она повторила в темноту ночного  города:  "Я
люблю тебя".
   В комнате тихо посапывал во сне Флоримон. Анжелике все же удалось заснуть
на часок, но едва забрезжил рассвет,  она  была  на  ногах.  Повязав  голову
платком, она крадучись спустилась по лестнице и вышла на улицу.
   Смешавшись  с  толпой  служанок,  жен  ремесленников  и  торговцев,   она
отправилась в Собор Парижской богоматери к ранней мессе.
   Поднимавшийся с Сены туман, позолоченный первыми лучами солнца, напоминал
волшебную вуаль, которая окутывала еще хранившие печать ночи улочки. Бродяги
и воры разбредались по своим притонам, а нищие, больные, всякие оборванцы  и
калеки  занимали  свои  места  на  углах  улиц.  Гноящиеся  глаза  провожали
добродетельных, набожных женщин, которые, прежде  чем  начать  полный  забот
день, шли помолиться господу богу.  Ремесленники  раскрывали  двери  и  окна
своих мастерских.
   Цирюльники, держа в руках ящики с пудрой и гребенками,  спешили  к  своим
именитым клиентам, чтобы подправить парик господину советнику или  господину
прокурору.

***

   Анжелика поднялась под темные своды Собора. Церковные служки  в  башмаках
со стоптанными задниками проверяли на  алтарях  потиры  и  другие  церковные
сосуды, наливали воду в кропильницы, чистили подсвечники.
   Анжелика  вошла  в  первую  же  исповедальню.  С  бьющимся  сердцем   она
призналась, что совершила грех, изменив мужу.
   Получив отпущение, она осталась прослушать  службу,  потом  заказала  три
молебна за упокой души своей служанки Маргариты.
   Выйдя на площадь, она почувствовала облегчение. Совесть больше не  мучила
ее. Теперь все свое мужество она употребит на то, чтобы вырвать  Жоффрея  из
тюрьмы.
   Она купила у мальчишки-торговца вафельные трубочки - они были еще  теплые
- и огляделась.  На  площади  стало  уже  довольно  людно.  Одна  за  другой
подкатывали кареты, привозившие к мессе знатных дам.
   У ворот городской больницы монахини рядами укладывали  зашитые  в  саваны
трупы умерших за ночь. Потом на тележке их увозили на кладбище Невинных.
   Хотя площадь Собора Парижской богоматери была окружена невысокой оградой,
на ней царила такая же живописная неразбериха, как и некогда, когда она была
самой оживленной площадью Парижа.
   Как  и  прежде,  булочники  продавали  здесь  беднякам  по  дешевке  хлеб
недельной давности.  Как  и  прежде,  зеваки  толпились  вокруг  Постника  -
огромной гипсовой статуи, покрытой  свинцом,  на  которую  парижане  глазели
испокон веков. Никто не знал, что она символизирует: в  одной  руке  Постник
держал книгу, а в другой - палку, обвитую змеями.
   Постник был самым знаменитым памятником Парижа. Молва утверждала,  что  в
дни мятежей он обретает дар речи, чтобы выразить чувства народа, и что много
пасквилей, подписанных Постником, ходят тогда по городу.
   Слушайте, люди, Поствика глас, Проповедь он произносит  для  вас,  Тысячу
лет без питья и еды Здесь он стоит на виду у толпы.

***

   Сюда же, на эту площадь, уже много  веков  приводили  всех  осужденных  в
длинных рубахах смертников, с пятнадцатиливровой свечой в  руке,  чтобы  они
покаялись перед богоматерью, прежде чем их сожгут или повесят.
   Анжелика представила себе  мрачное  шествие  этих  зловещих  призраков  и
содрогнулась.
   Сколько их преклонило здесь колена под крики жестокой  толпы,  и  на  них
бесстрастно смотрели своими незрячими глазами  высеченные  из  камня  святые
старцы.
   Анжелика тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли, и  подумала,  что  пора
вернуться в дом прокурора, но в этот момент ее остановил какой-то священник.
   - Госпожа де Пейрак, разрешите выразить вам  свое  почтение.  Я  как  раз
направлялся к мэтру Фалло, чтобы побеседовать с вами.
   - Я в вашем  распоряжении,  господин  аббат,  но,  простите,  я  не  могу
припомнить ваше имя.
   - Неужели?
   Аббат приподнял свою широкополую шляпу, а вместе с нею седоватый короткий
парик, и Анжелика с изумлением узнала адвоката Дегре.
   - Это вы? Но к чему такой маскарад?
   Молодой человек надел шляпу.
   - Потому что вчера  потребовался  исповедник  в  Бастилию,  -  вполголоса
сообщил он.
   Порывшись в складках своей сутаны, он достал роговую табакерку,  сунул  в
нос понюшку табаку, чихнул, высморкался и наконец спросил Анжелику:
   - Ну, что вы скажете? Настоящий священник, не правда ли?
   - Конечно. Даже я попалась на вашу удочку.  Но...  скажите,  вам  удалось
проникнуть в Бастилию?
   -  Тс-с-с...  Идемте  к  господину  Прокурору,  там  мы  сможем  спокойно
побеседовать.
   Анжелика шла, с трудом сдерживая нетерпение. Неужели  адвокат  наконец-то
что-то узнал? Видел ли он Жоффрея?
   Дегре степенно  шагал  рядом  с  достойным  и  скромным  видом  набожного
викария.
   - Ив вашей профессии часто приходится прибегать к подобному маскараду?  -
спросила Анжелика.
   - В моей профессии - нет. Эти маскарады унижают мою адвокатскую честь. Но
ведь жить-то нужно!  Когда  мне  надоедает  жизнь  хищной  птицы,  надоедает
охотиться за клиентами на ступеньках Дворца правосудия, чтобы добиться права
вести процесс, за который я  получу  три  ливра,  я  предлагаю  свои  услуги
полиции. Конечно, если бы это стало известно моей корпорации, у меня были бы
неприятности, но я всегда могу сослаться на то, что веду  расследование  для
своих клиентов.
   - Но ведь это довольно рискованно - выдавать себя за  духовное  лицо.  Вы
невольно можете совершить святотатство.
   - Я не причащаю, а лишь исповедую. Сутана внушает  людям  доверие.  Никто
так не наивен с виду, как молодой, только что вышедший из семинарии викарий.
И ему можно выложить все. О, я, конечно, понимаю, положение не блестящее. Не
то что у вашего зятя Фалло, бывшего моего однокашника по  Сорбонне.  Вот  он
далеко пойдет! В то время  как  я  разыгрываю  перед  девицами  молоденького
робкого аббата, этот важный магистрат отправляется во  Дворец  правосудия  и
там, преклонив колена, все утро слушает защитительную речь мэтра  Талона  по
какому-нибудь делу о наследстве.
   - Но почему же на коленях?
   - Такова традиция юриспруденции со времен Генриха  IV.  Прокурор  готовит
обвинительные материалы. Адвокат оспаривает их. По рангу  адвокат  считается
выше прокурора, и тот обязан выслушивать его, стоя на коленях. Но у адвоката
живот подводит от голода, а у прокурора брюхо сытое. Еще бы! Ведь он ухватил
хороший куш на всех двенадцати инстанциях судебной процедуры.
   - Все это слишком сложно для меня.
   - Но вы все же постарайтесь запомнить некоторые  подробности.  Они  могут
вам весьма пригодиться, если мы сумеем добиться процесса над вашим мужем.
   - Неужели дело дойдет до процесса? - воскликнула Анжелика.
   - Нужно, чтобы до этого дошло,  -  серьезно  проговорил  адвокат.  -  Это
единственная надежда на его спасение.
   В маленьком кабинете мэтра Фалло адвокат снял парик и  пригладил  ладонью
свои жесткие волосы. Его лицо, обычно веселое и оживленное, сейчас  казалось
озабоченным. Анжелика села у  маленького  прокурорского  стола  и  принялась
машинально вертеть в руках  гусиное  перо.  Она  никак  не  могла  набраться
смелости и расспросить Дегре. Наконец она не выдержала:
   - Вы его видели?
   - Кого?
   - Моего мужа?
   - Нет, что вы! Об этом не может быть и речи, он совершенно изолирован. Де
Пейрак не должен ни с кем ни видеться, ни переписываться, за  это  комендант
Бастилии отвечает своей головой.
   - Как с ним обращаются?
   - Пока хорошо. У него в камере есть даже  кровать  и  два  стула,  и  ему
подают обед из кухни коменданта тюрьмы. Мне рассказали также, что  он  часто
поет и кусочками штукатурки  исписал  математическими  формулами  все  стены
своей камеры. И еще он пытается приручить двух огромных пауков.
   - О, узнаю Жоффрея, - улыбнулась Анжелика. Но на Глаза ее набежали слезы.
   Значит, он жив, он не превратился в слепого и глухого призрака,  и  стены
Бастилии оказались недостаточно непроницаемы, чтобы сквозь них не  пробилось
эхо его неутомимой жизненной силы.
   Она подняла взгляд на Дегре.
   - Спасибо, мэтр.
   Адвокат с досадой отвел глаза:
   -  Не  надо  меня  благодарить.  Дело  необычайно  трудное.  Должен   вам
признаться, чтобы добыть эти скудные сведения, я истратил  все  деньги,  что
получил от вас.
   - Деньги не имеют значения. Скажите, сколько вам Нужно, чтобы  продолжить
расследование?
   Но молодой адвокат упорно продолжал глядеть в сторону, словно он,  обычно
такой бойкий на язык, вдруг оробел.
   - Сказать по чести, - решился он наконец, - я даже подумываю,  не  должен
ли постараться вернуть вам ваши деньги. Мне кажется,  я  поступил  несколько
неосмотрительно, согласившись вести дело, судя по всему, весьма сложное.
   - Вы отказываетесь защищать моего мужа? - вскричала Анжелика.
   Еще вчера она не могла побороть в  себе  чувство  недоверия  к  адвокату,
который,  несмотря  на  все  свои   великолепные   дипломы,   влачил   жизнь
полуголодного  бедняка,  но  сейчас,  когда  он  дал  понять,  что   намерен
отказаться от защиты, ее охватила паника.
   Он покачал головой и сказал:
   - Чтобы защищать, нужны обвинения.
   - А в чем его обвиняют?
   - Официально - ни в чем. Он просто не существует.
   - Но тогда его не смогут осудить.
   - Сударыня, о нем могут навсегда  забыть.  В  подземельях  Бастилии  есть
узники, которые сидят по тридцать - сорок лет, и они уже сами не  помнят  ни
своего имени, ни за что их