?
   - Возможно.
   - А если бы среди ваших людей нашлись и такие, как например, этот молодой
человек, предлагавший мне пищу, с лицом, кажется, открытым  и  честным,  кто
сохранил из воспоминаний о своем набожном детстве  благоговение  перед  этим
знаком Искупления? Вы таким образом лишили бы  их  умышленно  помощи  Святой
Религии?..
   - Всегда приходится  лишаться  чего-либо  в  той  или  иной  мере,  когда
соглашаешься жить вместе с разными людьми, в трудных условиях и  зачастую  в
большой тесноте... Не  мне,  отец  мой,  говорить  вам,  сколь  несовершенна
природа человека, и как необходимо идти на  уступки,  чтобы  жить  в  добром
согласии...
   - Отказываться от почитания Бога и пренебрегать его  милосердием  -  это,
по-моему, последняя из  уступок,  которые  можно  допустить,  и,  во  всяком
случае, пагубная уступка. Не свидетельствует ли она о том, мессир де Пейрак,
что вы мало значения придаете духовным опорам? Труд без  божественной  силы,
которая оживляет его, ничего не значит. Труд  без  святой  благодати  -  это
ничто. Это полая оболочка, ветер, пустота.  Подобная  благодать  может  быть
дарована лишь тем,  кто  признает  Бога  как  творца  всех  своих  дел,  кто
повинуется его законам и кто посвящает ему  в  молитвах  каждый  день  своей
жизни и все плоды своего труда.
   - Однако, апостол Иаков сказал: "Человек оправдывается делами..."
   Пейрак слегка расправил плечи, словно согбенные под бременем размышлений.
Он достал из кармана кожаной куртки сигару, скрученную из листьев табака,  и
зажег от головешки, которую ему тотчас же подал молодой бретонец. Затем  тот
незаметно удалился.
   Услышав цитату в устах графа, Филипп де Геранд холодно и тонко улыбнулся,
как противник,  отдающий  должное  точному  удару.  Однако,  он  не  выразил
согласия.
   Анжелика молчала, нервно  покусывая  ноготь  мизинца.  За  кого  он  себя
принимает, этот иезуит? Осмеливаться говорить  таким  тоном  с  Жоффреем  де
Пейраком? Но в то же время на нее словно повеяло  из  монастырского  детства
чувством гнетущей зависимости, которую каждое светское  лицо  испытывает  по
отношению к представителям духовенства. Всем было очевидно  и  понятно,  что
иезуиты - из тех, кто не боится никого, ни короля,  ни  папы.  Они  созданы,
чтобы наставлять и бичевать сильных мира сего. Своими продолговатыми глазами
она в  задумчивости  глядела  на  его  худое  лицо,  и  от  этого  Странного
присутствия здесь,  рядом  с  ним,  в  глубине  американского  леса,  в  ней
пробуждались давние тревоги, присущие жителям  Старого  Света:  страх  перед
священником, носителем мистической власти. Затем она снова  перевела  взгляд
на лицо мужа и вздохнула облегченно. Ибо он был свободен  и  будет  свободен
всегда от такого рода влияний. Он был сын Аквитании,  преемник  своего  рода
либеральных жизненных взглядов, идущих от стародавних времен и язычества. Он
был иной породы, чем она сама и этот иезуит, оба преданные неизбывной  вере.
Де Пейрак ускользал от этой силы. И поэтому она глубоко любила его. Анжелика
услышала, как он ответил ровным голосом:
   - Отец мой, у меня может молиться, кто хочет. А что касается  других,  то
не кажется ли вам, что хорошо сделанная работа все освящает?
   Иезуит словно задумался на мгновение, а затем медленно покачал головой.
   - Нет, сударь, нет. И в этом мы видим нелепые и опасные  заблуждения  тех
философий, приверженцы которых  мнят  себя  независимыми  от  церкви....  Вы
аквитанец, - добавил он другим тоном. - многие выходцы  из  вашей  провинции
проявили весьма большое усердие в Канаде и Акадии.  В  Пентагуете  барон  де
Сен-Кастин очистил от англичан все берега реки Пенобскот. Он окрестил  вождя
эчеминов. Местные индейцы относятся к нему, как к своему...
   - Кастин, действительно, мой сосед в  Голдсборо.  Я  его  хорошо  знаю  и
высоко ценю, - сказал де Пейрак.
   - Кто еще из гасконцев в нашей колонии? - спросил отец Геранд с напускным
добродушием. - Например, есть Вовнар на реке Сен-Жан.
   - Пират, вроде меня!
   - Если хотите! Он очень предан делу Франции и лучший друг господина  Виль
д'Авре, губернатора Акадии. На Севере, в Катаракуе  у  нас  есть  мессир  де
Морсак.
   И я не забуду назвать нашего почитаемого губернатора мессира Фронтенака.
   Пейрак не спеша продолжал курить и несколько раз кивнул  головой,  словно
подтверждая сказанное. Даже Анжелика ничего не могла прочесть на  его  лице.
Сквозь глянцевую  листву  склонившихся  над  ними  огромных  дубов  проникал
вечерний  свет,  рассеянный  густой  зеленью,  придавая  лицам   зеленоватую
бледность и углубляя тени. Золотое небо теперь горело  со  стороны  реки,  и
гладь залива стала оловянного цвета.  От  зеркального  сияния  воды  и  неба
посветлело. Вечера в июне стали короткими, слитыми с ночью, разделяя  с  ней
свою власть. В это время года люди и животные мало часов уделяли сну.
   В костры бросали высохшие, черные и круглые, как ядра, грибы.  Загораясь,
они распространяли острый лесной  запах,  обладавший  благодатным  свойством
отгонять мошкару. С ним смешивался аромат тлеющего в трубках  табака.  Бухта
была затянута туманной пахучей пеленой, укрывавшей место бивуака  на  берегу
Кеннебека.
   Анжелика поглаживала рукой лоб, погружая время от времени пальцы  в  свои
густые золотистые волосы и приоткрывая повлажневшие  виски,  чтобы  освежить
их, и инстинктивно пытаясь  избавиться  от  охватившей  ее  тревоги.  Она  с
глубоким интересом переводила взгляд с одного  собеседника  на  другого.  Ее
губы  были  слегка  приоткрыты  от  внимания,  с  которым  она  следила   за
разговором. Но больше всего ее занимало то, что  скрывалось  за  словами.  И
вдруг отец де Геранд сделал выпад:
   - Не могли бы вы, мессир де Пейрак, объяснить мне: если вы  не  враждебны
церкви, то почему все, кто работает у вас в Голдсборо, оказались гугенотами?
   - Охотно, отец мой. Случай, на который вы намекаете, состоял в  том,  что
однажды я бросил якорь неподалеку от  Ла-Рошели,  -  как  раз  тогда,  когда
горстка гугенотов, приговоренная к заключению в королевские  тюрьмы,  бежала
от драгунов, получивших приказ  их  схватить.  Я  взял  их  на  борт,  чтобы
избавить от участи, показавшейся мне ужасной,  когда  я  увидел  мушкетеров,
обнаживших сабли. Приняв беглецов на борт и не зная, что делать  с  ними,  я
доставил их в Голдсборо, чтобы они возделывали мои земли, дабы оплатить свое
путешествие.
   - Зачем надо было избавлять их от правосудия французского короля?
   - Не знаю, - сказал  Пейрак  с  непринужденным  жестом  и  своей  обычной
иронической улыбкой. - Может быть, затем,  что  в  Библии  написано:  "Спаси
осужденного и ведомого на смерть".
   - Вы цитируете Библию?
   - Она представляет собою Священное писание...
   - Опасным образом отмеченное следами иудаизма, как мне кажется...
   -  Действительно,  это  совершенно  очевидно:  Библия  отмечена   следами
иудаизма, - сказал Пейрак, рассмеявшись.
   К удивлению Анжелики, отец де Геранд также стал смеяться, и на этот  раз,
невидимому, непринужденно...
   - Да, очевидно, - повторил он, охотно признавая нелепость изреченного  им
афоризма. - Но видите ли, сударь, в наши дни эту священную книгу примешивают
к стольким тревожным заблуждениям, что мы должны с подозрением относиться ко
всем, кто неосторожно ссылается на нее...  Мессир  де  Пейрак,  от  кого  вы
получили грамоту, дающую вам права на земли Голдсборо? От короля Франции?
   - Нет, отец мой.
   - От кого же тогда? От англичан  залива  Массачусетс,  которые  незаконно
считают себя хозяевами этих берегов?
   Пейрак ловко избежал поставленной ловушки.
   - Я заключил союз с абенаками и могиканами.
   - Все эти индейцы - подданные французского короля,  в  большинстве  своем
крещеные, и они ни в коем случае не должны  были  принимать  на  себя  такие
обязательства, не получив согласия господина де Фронтеыака.
   - Ну, что ж, скажите им это...
   Его ирония становилась колючей. У графа была  особая  манера  окутываться
дымом сигары, чем он выражал свое нетерпение.
   - Что касается моих людей  из  Голдсборо,  то  они  не  первые  гугеноты,
которые ступают на эти берега. Мессир  де  Монс  был  послан  сюда  когда-то
королем Генрихом IV.
   - Оставим прошлое. Сегодня  у  вас  нет  грамоты,  нет  священников,  нет
доктрины, нет подданства, чтобы оправдать ту роль,  которую  вы  приняли  на
себя, остановив свой выбор на этих краях. И у вас  одного  больше  факторий,
постов, людей, чем у всей Франции, которая издавна владеет здесь землями. Вы
обладаете всем этим один и по своему собственному праву. Хорошо ли это?
   Пейрак сделал жест, который мог показаться знаком согласия.
   - По собственному праву, - повторил иезуит, и его агатовые глаза внезапно
вспыхнули. - Гордыня! Гордыня! Вот неискупимая вина Люцифера.  Неверно,  что
он хотел уподобиться Богу. Он хотел  достичь  величия  сам  по  себе,  своим
собственным умом. Такова ли и ваша доктрина?
   - Я бы не посмел уподобить мою доктрину столь ужасному примеру.
   - Вы уклоняетесь  от  ответа,  сударь.  Однако  тот,  кто  хотел  достичь
познания один и во имя своей собственной славы -  какова  была  его  судьба?
Подобно ученику чародея, он утратил власть над своей наукой, и это  потрясло
миры.
   - И Люцифер, и его злые ангелы пали звездным дождем, - прошептал  Пейрак.
-  Теперь  они  смешались  с  землей,  храня  свои  тайны.   Это   маленькие
гримасничающие гномы, которые встречаются в глубинах шахт, хранители  золота
и драгоценных камней... Вы, отец  мой,  конечно,  изучали  тайны  Каббалы  и
знаете, как называются на языке посвященных легионы демонов, этих  маленьких
гномов, духов земли?
   Священник выпрямился и бросил на него пылающий взгляд, полный вызова,  но
в то же время признающий осведомленность собеседника.
   - Я хорошо понимаю вас, - сказал он с задумчивой медлительностью. - Часто
забывают, что некоторые определения, вошедшие  в  обиходный  язык,  когда-то
обозначали полчища адского войска. Так, духи Воды, ундины, составляли отряды
Сладострасгных. Духи Воздуха, сильфы и домовые - отряды Подлых.  Духи  Огня,
символизируемые саламандрой, составляли когорту  Неистовых.  А  духи  Земли,
гномы, назывались...
   - Мятежными, - с улыбкой сказал Пейрак.
   - Настоящие дети Дьявола, - прошептал иезуит.
   Анжелика  с  беспокойством  поглядывала  то  на  одного,  то  на  другого
участника этого странного разговора.
   Импульсивно она положила руку на плечо своего мужа,  чтобы  призвать  его
вести себя более осторожно.
   Предупредить  его!  Защитить!  Удержать!  В  глубине  американского  леса
таились подчас те же угрозы, что и во дворце инквизиции! А Жоффрей де Пейрак
улыбался все той же сардонической улыбкой, которая подчеркивала шрамы на его
израненном лице.
   Взгляд иезуита едва коснулся молодой женщины.
   Скажет ли он завтра, вернувшись в свою католическую миссию: "Да, я  видел
их! Они именно такие, как нам рассказывали. Он - с умом  опасным  и  острым,
она - красивая и чувственная, как Ева, ведущая себя с небывалой свободой".
   Или он скажет: "Да, я видел их, стоящих на  берегу  реки  в  отсвете  вод
голубого  Кеннебека,  среди  деревьев,  -  он,  весь  в  темном,  твердый  и
язвительный, и она - блистательная, стояли, поддерживая друг друга;  мужчина
и женщина, связанные каким-то узами... Какие  же  узы  это  могут  быть?"  -
спросит он, содрогнувшись, отца д'Оржеваля.
   И снова болотная лихорадка, которая столь часто овладевает  миссионерами,
вызовет у него зябкий озноб... "Да, я видел их, я долго  оставался  рядом  с
ними, и я выполнил ваше поручение - проникнуть в сердце  этого  человека  Но
теперь я изнемог".
   - Вы пришли сюда искать золото? - спросил иезуит сдержанным тоном. -  Что
ж, вы  его  нашли!..  Вы  явились  сюда,  чтобы  отдать  все  эти  чистые  и
первозданные края во власть идолопоклонства, преклонения перед золотом.
   - Меня еще никто не называл идолопоклонником! - сказал Пейрак  с  громким
смехом. - Отец мой, вы не забыли, что пятьсот лет назад монах Тритхайм  учил
в Праге, душой первого человека было золото.
   - Но он добавил также, что золото содержит в себе крупицы порока и зла, -
живо возразил иезуит.
   - Однако, богатство дает могущество и может служить благу. Ваш орден, как
мне кажется, понял это с первых дней своего  существования,  ибо  это  самый
богатый монашеский орден в мире.
   Отец де Геранд переменил тему разговора, как он это делал  уже  несколько
раз.
   - Если вы француз, то почему вы не  враг  англичан  и  ирокезов,  которые
хотят погубить Новую Францию? - спросил он.
   - Распри, разделяющие вас, уходят корнями в давние времена,  и  для  меня
было бы слишком тяжко делать выбор и ввязываться в них. Однако я  постараюсь
жить в добрых отношениях со всеми и, кто знает, может быть, принесу мир...
   - Вы можете принести нам много зла, - сказал молодой  иезуит  напряженным
голосом, в котором Анжелике послышалась подлинная тревога. -  О,  почему,  -
воскликнул он, - почему вы не воздвигли креста?
   - Это знак противоречий.
   - Золото было двигателем многих преступлений.
   - И крест также, - сказал Пейрак, пристально глядя на него.
   Священник резко выпрямился. Он был столь  бледен,  что  солнечные  ожоги,
покрывавшие его лицо, казалось, кровоточили, как раны, на  побелевшей  коже.
На его тощей шее, выступавшей над белым сборчатым  воротником,  единственным
украшением черного платья, выделялась пульсирующая вена.
   - Наконец я услышал ваш символ веры, сударь, - произнес  он  глухо.  -  И
напрасно вы заявляете о дружеских намерениях по отношению к нам. Все  слова,
которые я слышал из ваших уст,  были  проникнуты  тем  богомерзким  мятежным
духом, который характеризует посещаемых вами еретиков. Это отказ от  внешних
знаков набожности, скептическое отношение к истинам откровения,  безразличие
к торжеству Правды. И вам все равно, будет ли  истинный  свет  божественного
Слова вместе с католической Церковью стерт с лица этого мира, и  охватит  ли
души мрак!
   Граф поднялся и положил  руку  на  плечо  иезуита.  Его  жест  был  полон
снисходительности и своего рода сочувствия.
   - Хорошо, - сказал он. - Теперь слушайте меня, отец мой. И извольте затем
точно передать мои слова тому, кто вас послал. Если вы пришли  сюда  просить
не враждовать  с  вами,  помогать  вам  в  случае  голода  или  бедственного
состояния, то я сделаю это и уже делал с тех пор,  как  обосновался  в  этих
местах. Но если вы пришли требовать, чтобы я ушел отсюда с моими  гугенотами
и пиратами, я отвечу вам "нет"! Я не ваш, я ничей. Я не могу терять времени,
и я не считаю полезным переносить в Новый Свет мистические распри Старого.
   - Это ваше последнее слово? Их взгляды скрестились.
   - Оно, конечно же, не будет последним, - промолвил Пейрак с улыбкой.
   - Для нас - да!
   Иезуит удалился под тень деревьев.
   - Это объявление войны? - спросила Анжелика, подняв глаза на мужа.
   - Похоже на то.
   Он улыбнулся и ласково потрепал волосы Анжелики.
   - Но это пока еще предварительные переговоры.
   Напрашивается встреча с отцом д'Оржевалем, и она у меня будет, и потом...
Каждый выигранный день - это наша победа. "Голдсборо"  должен  вернуться  из
Европы, а из  Новой  Англии  должны  подойти  хорошо  вооруженные  небольшие
береговые корабли и другие наемники. Если потребуется, я отправлюсь в Квебек
со своим флотом. Клянусь, я встречу ближайшую зиму в условиях мира и обладая
силой. В конце концов, даже если они пойдут против меня  и  станут  со  мной
враждовать, то это всего лишь четыре иезуита на территории  более  обширной,
чем королевства Франции и Испании, вместе взятые.
   Анжелика опустила голову. Несмотря на  оптимизм  и  успокаивающую  логику
слов графа де Пейрака, ей казалось, что игра будет  разыгрываться  там,  где
цифры, численность оружия и людей имеют мало значения  для  соотношения  тех
таинственных и безымянных сил, с  которыми  им  приходилось  иметь  дело,  и
которые почти вопреки их желанию стояли за ними.
   И она догадывалась, что он чувствует то же самое.
   - О, боже мой, почему вы говорили ему  все  эти  глупости?  -  простонала
Анжелика.
   - Какие глупости, любовь моя?..
   - Эти намеки на маленьких демонов, которых  встречают  в  шахтах,  или  о
теориях какого-то древнего монаха в Праге...
   - Я хотел разговаривать с ним на  его  языке.  Это  высокий,  удивительно
одаренный для постижения знаний ум. Наверное, он уже десять раз  бакалавр  и
доктор, овладевший всеми видами теологических  и  оккультных  наук,  которым
может гордиться наш век. Господи! Что ему надо здесь,  в  Америке?..  Дикари
разделаются с ним.
   Пейрак, который был внутренне  весел  и,  во  всяком  случае,  ничуть  не
взволнован,  поднял  глаза  к  темному  пологу   листвы.   Невидимая   птица
встрепенулась  там.  Ночь  наступила,   мягкая,   темно-синяя,   пронизанная
бивуачными огнями. Чей-то голос позвал из-за ветвей, приглашая к ужину.
   Затем в наступившей тишине прокричала птица - так  близко,  что  Анжелика
вздрогнула.
   - Сова, - сказал Жоффрей де Пейрак, - птица колдуний.
   - О, дорогой мой, прошу вас! - воскликнула она, обвив руки вокруг него  и
спрятав лицо в его кожаной куртке. - Вы пугаете меня!
   Он слегка  улыбнулся  и  ласково  погладил  ее  шелковистые  волосы.  Ему
хотелось говорить, объяснить сказанные слова, раскрыть смысл беседы, которую
он вел с иезуитом. И вдруг он замолчал, поняв, что Анжелика и он сам  думали
одно и то же в каждый момент  этого  диалога.  Оба  знали,  что  этот  визит
означал не что иное, как объявление войны. А  также,  быть  может,  средство
найти для нее предлог.
   С удивительным искусством, присущим членам этого ордена,  молодой  иезуит
смог заставить его, де Пейрака, сказать больше, чем тот хотел бы. Нужно было
отдать им должное:  они  умели  манипулировать  людьми.  И  обладали  другим
оружием, особой манерой действий, силу которой граф отнюдь  не  склонен  был
недооценивать.
   Постепенно настроение графа де Пейрака омрачилось. И  неясным  образом  у
него возникло беспокойство именно за нее, Анжелику.
   Он теснее прижал ее к себе. Каждый день, каждый вечер  он  испытывал  это
желание держать ее, обняв, возле себя, чтобы убедиться: она здесь,  и  ничто
не угрожает ей под защитой его рук.
   Он хотел говорить, но, опасаясь, что разговор посеет  беспокойство  в  ее
душе, предпочел промолчать. И только сказал:
   - Нам не хватает маленькой Онорины, не правда ли?  Она  кивнула  головой,
испытывая  нежность,  которую  вызвали  в  ней  эти  слова.  Немного  погодя
спросила:
   - Она в безопасности там, в Вапассу?
   - Да, любовь моя, она в безопасности, - ответил он.

Глава 2

   Отец де Геранд ночевал вместе  с  индейцами  и  отказался  разделить  еду
белых, когда его пригласили.
   Он уехал на заре,  не  попрощавшись,  что  для  человека  его  воспитания
означало высшую степень презрения.
   Анжелика была единственной, кто видел, как по другую  сторону  залива  он
выносил свои  вещи  на  песок.  Несколько  индейцев  лениво  бродили  вокруг
вытащенных на берег челнов. К вершинам деревьев поднимался  утренний  туман,
достаточно прозрачный, чтобы можно было различить силуэты и отражения  их  в
воде. Обильная роса начинала блестеть в ясном свете.  Невидимое  еще  солнце
пыталось победить ночной туман.
   Анжелика спала мало. Палатка, укрывавшая их,  была  не  лишена  комфорта.
Подстилка из еловых веток, покрытая шкурами, на которых она лежала, была  не
очень мягкой, но ей приходилось спать и на более жестком ложе. Вечер оставил
в ней тяжелое чувство.
   Теперь, наслаждаясь свежестью утренней зари, она расчесывала свои длинные
волосы перед маленьким зеркалом, укрепленным на ветке,  говоря  себе:  нужно
найти какой-либо повод, чтобы смягчить этого иезуита,  ослабить  струны  его
сердца, натянутые, как тетива боевого лука.
   Она увидела его,  поглощенного  приготовле