юсь быть ему под стать. Но мне предстоит еще многое узнать. Кое-что
я, правда, уже знаю: например, что отец посоветовал  бы  вам  не  убиваться,
иначе на вас набросятся даже индейские собаки, известные мирным нравом.
   - Постараюсь, - обещает Эльвира. - Только где же мне искать Онорину?
   - То-то и оно: вместо того, чтобы вести все эти  разговоры,  единственный
вывод из которых  заключается  в  том  что  вас  парализует  страх,  вам  бы
следовало взять себя в руки по моему примеру. Тогда бы вы  поняли,  что  она
притаилась вон там, за высохшим деревом. Она пытается извлечь из норы белку,
а сие значит, что она нашла себе занятие не на один час и пока не собирается
вытворять глупостей.
   - Ну да! - недоверчиво бросает  Эльвира,  устремляя  взгляд  в  указанном
направлении и не видя  ни  малейшего  движения  среди  желто-красной  листвы
"индейского  лета".  -  С  чего  вы  это  взяли?   Ведь   вы   появились   с
противоположной стороны леса... |- Дух мой вездесущ, независимо от того, чем
я занимаюсь. Так вот и знаю, не зная.
   - А вдруг ее там все-таки нет? Онн! - пробует  голосовые  связки  молодая
женщина, следуя совету Кантора.
   - Не так.
   Юноша прикладывает ладони ко рту и без усилия выдыхает:
   - Онннн..
   Онорина  выкатывается  из-под  сухого  корня,  как  металлический  шарик,
притянутый магнитом.
   - Ты мешаешь мне ловить белочку, Кантор! Что случилось?
   - Поди сюда! Я покажу тебе скорпиона, ты сможешь его погладить...
   - Только не это! - умоляет Эльвира.
   (Вспоминая эти сцены  на  сон  грядущий,  Онорина  натягивала  на  голову
простыню, чтобы всласть нахохотаться, не привлекая ничьего внимания.)

Глава 33

   - Пропала!
   Анжелика порывисто вскочила, едва не опрокинув чернильницу.
   Сидя за письменным столом, она дописывала письмо сыну, за которое взялась
в спокойную минуту.
   От спокойствия не  осталось  и  следа,  когда  ее  пронзила  нелепая,  но
страшная мысль: пропала!
   С раннего утра поднялся сильный ветер, нагнав облака и затмив солнце.
   Предстояло провести день, а то и два за  закрытыми  створками  окон,  под
крышей, куда не проникает шум разбушевавшейся стихии.
   Но  что  за  странную  штуку  выкинуло  ее  материнское  сердце?  Она  не
сомневалась, что до нее и впрямь донесся снаружи, перекрыв завывания  ветра,
голосок Онорины:
   - Мама, мама!
   Позже Анжелика с волнением вспоминала свой  слепой  порыв,  то,  как  она
вихрем пронеслась вниз по ступенькам, не встретив по пути ни  души.  Сапоги,
накидка...  Она  забыла  про  перчатки.  Двор,  калитка  в  изгороди  -  она
распахнута, а этого не должно быть под вечер, тем более в такой ураган.
   Значит,  предчувствие  не  обмануло  ее,  значит,  у  нее  есть   причины
беспокоиться за Онорину?..
   Она только что была здесь. Нельзя терять ни секунды!
   Вперед! Непонятно, откуда берутся силы, как ей удается  бежать  по  снегу
навстречу удушающему ветру, способному свалить наземь даже богатыря.
   Но вот юбки намокают, она оступается и падает. Ее голые руки  замерзли  и
уже ничего не чувствуют.
   "Что я делаю? - спохватывается она. - Онорина никуда не пропадала. С чего
ей пропадать?"
   Непонятно, что за паника овладела Анжеликой, когда она спокойно сидела за
письменным столом? Кто внушил ей это безумие?
   Ее охватил страх - не физический, а воображаемый страх. Пока она  еще  не
понимала, что может заблудиться и не найти дороги назад, что,  превратившись
в сосульку, может свалиться замертво, подобно  птице,  падающей  в  мороз  с
ветки...
   "Подумай! - приказывает она себе. - Опомнись!"
   Но тут до нее снова доносится крик, на этот раз гораздо более отчетливый:
   - Мама! Мамочка!
   Плачущий голос, пробивающийся сквозь завывания вьюги....  Анжелика  снова
устремляется вперед, хотя каждый новый шаг дается ей со все большим трудом.
   - Онн, Онн!..
   Ей удается произнести только первый слог родного имени. Ее замерзшие уста
отказываются повиноваться. Из  ее  горла  вырывается  только  этот  хриплый,
безнадежный крик:
   - Онн! Онн!
   Вот и она! Девочку уже почти по пояс замело  снегом.  Анжелика  принялась
сбивать с нее снег негнущимися пальцами, гладить по обледеневшим волосам  на
Онорине не оказалось головного убора, разминать задубевшую  ткань  одежды  -
девочка нарядилась под мальчика, как делала  порой,  нацепив  что-нибудь  из
одежки Томаса Малапрада.
   Почти ничего не видя из-за снега и ветра, Анжелика старалась, как  могла,
согреть ее, прижимая к своей груди, все еще не уверенная, ее ли она нашла...
Однако сомнения рассеял голосок Онорины, лепетавший:
   - Я нашла в ловушке всего одного кролика, всего одного...
   Голосок девочки срывался, по щекам ползли слезы, замерзая на  полпути.  К
лицу Анжелики прижалось ее обмороженное круглое  личико.  Так,  значит,  она
действительно убежала, ее  действительно  угораздило  отправиться  проверять
ловушки в такую страшную погоду!..
   Настало время торопиться назад, пока они не превратились  в  глыбы  льда.
Вот тут-то Анжелику и обуял настоящий ужас.  Застыв  в  темноте,  заметаемая
снегом, она уже не знала, в какую сторону податься. Следы успело замести.
   Сугробы вокруг росли на глазах.
   Куда же? Направо, налево?..
   Она прижимала к себе Онорину, пытаясь спасти от ветра и от зарядов снега,
как  когда-то,  когда  она  мчалась  по  лесу,  спасаясь  от  солдатни.  Она
чувствовала, как дрожит дочь, пронзаемая, подобно ей самой,  ледяным  ветром
до самых костей.
   Оставалось только позвать на помощь ангела-хранителя Онорины:
   - Вам пора вмешаться, аббат!.. Ледигьер, Ледигьер, на помощь!
   Обуреваемая страхом, она  устремилась  куда  глаза  глядят,  не  разбирая
дороги, однако, сделав всего несколько шагов, споткнулась о  корень  дерева.
Видимо, перед ней была опушка... Узловатые корни  ели,  торчащие  из  земли,
образовали вместе с  переплетением  низко  стелющихся  ветвей,  запорошенных
снегом, подобие пологого склона, по которому  Анжелика,  сжимая  в  объятиях
Онорину, и соскользнула, вернее, упала в яму.
   Только теперь у нее появилась возможность отдышаться.
   Сколько еще времени продлится вьюга? Может быть, не один  день?  Конечно,
их хватятся в форте, но  даже  отряд  самых  выносливых  мужчин  не  рискнет
высунуть нос за ворота... А рискнув, неминуемо заблудится. Жоффрей наверняка
будет  предводительствовать  этим  отрядом,  и  она  станет  виновницей  его
гибели!..
   Сколько минуло времени  -  десять  минут,  час...  Помимо  воли  Анжелика
закрыла  глаза  и  забылась.  Очнувшись,  она  задрала  голову,   и   сквозь
переплетение ветвей увидела, что на серебрящемся ночном небе нет  больше  ни
облачка.
   - Ветер утих, -  удивленно  произнесла  Онорина.  Анжелика  тотчас  стала
карабкаться к краю ямы.
   На нее падали сверху тяжелые пласты снега, забиваясь ей под ворот, однако
она не обращала внимания на такие мелочи.
   Выбравшись, она не поверила собственным глазам: на расчистившемся участке
небосклона как-то неуверенно, словно  во  хмелю,  сияла  половинка  луны,  а
клочья облаков, недавно  погружавших  землю  во  мрак,  испуганно  уносились
прочь, исчезая за кромкой леса Анжелика и ее дочь устремились в ночь.
   В отдалении, среди девственных  снегов,  виднелись  приземистые  строения
форта Вапассу,  казавшегося  сейчас  желанным  островком  тепла  и  покоя  и
поблескивавшего огоньками.
   Их следы, ведущие к спасительной ели, были теперь на  виду,  лишь  слегка
припорошенные поземкой. Среди ветвей еще  раздавались  звуки  эоловой  арфы,
однако ветра хватало теперь лишь  на  то,  чтобы  сдувать  крупу  поземки  с
недавно оставленных ими глубоких следов, облегчая им дорогу к дому.
   Матери и дочери осталось только спуститься к форту. Торопливо  пробираясь
среди сугробов, Анжелика чувствовала, как тают в ее волосах снежинки  и  как
текут по ее лицу холодные струйки.
   Плечи ее быстро очистились от, казалось,  навечно  навалившегося  на  них
снега, не выдержавшего тепла ее разгоряченного тела. Теперь ей  было  жарко,
рука ее, сжимавшая ручку Онорины, горела огнем.  От  ее  одежды  валил  пар,
словно она присела перед печкой, а  не  ковыляет  по  зимнему  лесу.  Та  же
метаморфоза произошла и с камзолом и штанишками Онорины, позаимствованными у
Томаса.
   - Как же ты узнала, что я вышла  наружу?  -  спросила  Онорина  на  ходу,
быстро забыв про недавнее волнение.
   - Просто почувствовала, и все... Какая  разница?  Я  знала...  Я  слишком
привязана к тебе. Но по этой причине тебе не следует так пугать меня впредь.
Ты поступила очень дурно, Онорина!
   Девочка удрученно повесила голову. До нее  постепенно  доходило,  что  за
коленце она выкинула. Однако она никогда не забывала о любопытстве, если для
него появлялась хоть какая-то пища.
   - Кто тот господин, которого ты звала во время вьюги?
   Выходит, Анжелика произнесла его имя в полный голос?
   - Аббат Ледигьер - ангел, который спустился с неба при твоем рождении.
   - Выходит, ангелы есть повсюду?
   - Да, повсюду, - пробормотала Анжелика, чувствуя, как тают ее силы.
   Наконец они вышли туда, где извивалась под  снегом  тропинка,  ведущая  к
калитке, через которую она выбежала на поиски Онорины. Еще несколько минут -
и они очутились посреди двора,  кишевшего  народом,  поскольку  все  спешили
воспользоваться внезапно наступившей передышкой, чтобы  доделать  прерванные
вьюгой дела.
   У Анжелики не было ни  малейшего  желания  разговаривать  и  отвечать  на
вопросы, поэтому она прошла по двор с таким видом, что никто не осмелился  к
ней обратиться. Все лишь успели заметить, с каким строгим лицом она ведет за
руку Онорину, одетую, как мальчик, и несущую за уши белого кролика.
   Войдя в дом, она бросила взгляд на часы, но те, как видно,  остановились,
иначе она сообразила бы, что все приключение заняло не более получаса.
   Добравшись до своей комнаты, она рухнула в кресло с высокой спинкой. Дочь
вскарабкалась ей  на  колени.  Анжелику  придавила  небывалая  усталость,  с
которой не мог бы справиться ни длительный отдых, ни  даже  сон.  Оставалось
ждать.
   Произошло нечто необычное. Пока она еще не знала толком, что именно, и не
спешила ликовать. Ведь она не забыла, что "чудеса" случаются  только  тогда,
когда в бой с силами добра вступают равные им силы зла.
   Неужто снова завязалась невидимая глазу битва?
   Мало-помалу чувство разбитости прошло, и на смену ему пришла  радость  от
того, что она сжимает в  объятиях  Онорину,  живую  и  невредимую,  что  она
вовремя настигла ее, что какая-то неведомая сила своевременно подала  сигнал
тревоги и предотвратила трагедию.
   - Что ты собиралась сделать с этим кроликом?
   Онорина колебалась. Вероятно, она  просто  не  знала,  что  ответить.  Из
нескольких возможных объяснений она выбрала наиболее выигрышное:
   - Я хотела принести его Глорианде  и  Раймону-Роже...  Но  раз  он  всего
один...
   Им всегда подавай всего по два! До второй ловушки было далеко, а я и  так
не могла разобрать, куда идти...
   Не дождавшись от матери ответа, она возмущенно воскликнула:
   - Я делаю все, что могу, лишь бы доказать тебе, как я их люблю, я ты  мне
не веришь!
   - Я тоже делаю все, что могу, чтобы доказать тебе, как я тебя люблю, а ты
упорно отказываешься мне верить, - откликнулась ей в тон Анжелика.
   Онорина проворно соскользнула с ее  колен.  Грусть,  звучавшая  в  словах
матери, тронула ее до глубины души. Заглядывая ей в лицо, она схватила ее за
руки и произнесла важно, как привыкла говорить, делая наставления близнецам:
   - Вот и нет! Я верю тебе, бедная моя мамочка,  теперь  я  тебе  верю.  Ты
прибежала за мной в такую страшную вьюгу, как  тогда  -  за  той  безмозглой
собачонкой... Если бы не ты... я бы не нашла дорогу назад.
   Это  признание  стоило  ей  немалых  сил.  Задохнувшись,  она   уткнулась
взъерошенной головкой в материнские колени и долго не  поднимала  лица.  Она
вспоминала гордость, охватившую ее, когда она обнаружила в ловушке кролика.
   Но что за ужас начался вскоре после этого, когда  она  поняла,  что  снег
вот-вот завалит ее с головой и что  на  этот  раз  она  уж  точно  -  точно!
совершила непростительную глупость, и ей оставалось лишь отчаянно бороться с
яростью вьюги, сознавая тщетность борьбы...
   "Как хорошо у нас дома! - думалось ей в те минуты. Ей хотелось во что  бы
то ни стало вернуться домой. - Там так  тепло!  А  ты,  мамочка,  все  ждешь
меня...
   Никогда, никогда больше я не пойду проверять эти ненавистные ловушки!.."
   Она чувствовала, что сама природа, с которой  она  до  сего  времени  как
будто находилась в союзе, предала ее. Снег -  оказался  таким  несносным,  а
потом  таким  страшным...  Какое  облегчение,  какое  счастье   -   услыхать
неожиданно это "Онн!" и увидеть мать, спешащую к ней сквозь метель...
   Она надолго застыла, обуреваемая воспоминаниями и новыми чувствами. Потом
она резко подняла голову и широко улыбнулась.
   - Я  очень  довольна!  -  объявила  она.  -  Ведь  теперь  я  смогу  уйти
по-настоящему. Раньше у меня на это не хватило бы смелости.
   - Что еще она нам преподнесет? - сказала Анжелика  вечером,  обращаясь  к
мужу. Она только что поведала ему о  поступке  Онорины,  покинувшей  форт  с
намерением испытать долю охотника и добыть для Раймона и Глорианды мехов.
   Кстати, миленькое объяснение!
   - Она устроила испытание собственным силам  и  храбрости,  -  сказал  он,
после чего, сменив тон и перенеся все  внимание  на  Анжелику,  с  нежностью
добавил:
   - И любви своей матери.
   Теперь ситуация была иной: теперь она, его возлюбленная, его  загадочная,
бесценная жена, примостилась на коленях мужа.
   Он чувствовал, как это эгоистично - любить ее за  слабость,  делавшую  ее
такой близкой, такой доступной. Ему очень бы хотелось подбодрить ее,  но  он
знал, что вряд ли добьется успеха.
   Анжелика говорила ему, что Онорина дала  торжественное  обещание  никогда
больше не убегать. Однако выпустила же она отравленную стрелу, сказав:
   "Теперь я смогу уйти по-настоящему!"
   Прижимая Анжелику к себе, Жоффрей, слегка покачивая  ее,  старался  силой
своих объятий наделить ее частичкой силы, которая позволяет могучим мужчинам
вступать в бой и не уклоняться от рукопашной, предвкушая испытание отваги  и
не страшась боли и горечи, так тревожащей женскую душу.
   - Судьба, судьба... - приговаривал  он.  -  У  каждого  она  своя.  Этому
ребенку суждено прожить свою судьбу. Мы  не  можем  сделать  этого  за  нее.
Помочь другое дело...
   Однако он знал, что она, подобно Онорине, не удовлетворится и не утешится
его словами.
   Женщины... Как их постичь?  Они  вечно  ускользают...  Трубадуры  не  все
сказали, не всему научили...
   Прошло несколько дней, наполненных ожиданием, во что  выльются  намерения
Онорины и что еще взбредет в эту взбалмошную головку.  Прочие  заботы  форта
отошли на задний план.
   Как-то вечером конюший Янн Куэнек явился  к  ним  и,  стараясь  сохранить
серьезное выражение лица, сообщил, что Онорина "просит аудиенции".
   - Что еще она придумала? - с беспокойством произнесла Анжелика.
   Мать и отец встретили  гостью  с  подобающей  моменту  серьезностью.  Она
предстала перед ними в праздничном облачении.
   - Я хочу  уехать,  -  объявила  она.  -  Мне  нужно  предпринять  кое-что
серьезное в других краях, а к  этому  надо  готовиться.  Я  хочу  поехать  в
Монреаль к мадемуазель Буржуа, чтобы научиться чтению и  пению,  потому  что
здесь это у меня никогда не получится.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

ПУТЕШЕСТВИЕ В МОНРЕАЛЬ

Глава 34

   Весной, как только позволила  погода,  караван  тронулся  в  путь.  Летом
предстояло добраться по воде  до  реки  Святого  Лаврентия,  а  потом  -  до
Виль-Мари на острове Монреаль,  чтобы  оставить  там  Онорину  на  попечение
заведения, управляемого Маргаритой Буржуа.
   В Голдсборо Анжелика получила  письмо  от  Молине,  где  говорилось,  что
справки, наведенные им о ее брате Жосслене Сансе, позволили  удостовериться,
что он уже много лет проживает в Новой Франции, куда добрался по реке Гудзон
и озеру Шамплейн; таким образом, Жосслен возвратился в  лоно  своей  родины,
Франции, и своей религии, католичества,  однако  под  чужим  именем,  чем  и
объясняется,  почему  она  ничего  не  слыхала  о  нем  во   время   первого
путешествия.
   Благодаря  одному  валлонцу,  обосновавшемуся  на  Лонг-Айленде,   Молине
удалось проследить путь Жоса-Волка до Сореля, а потом и до  его  теперешнего
обиталища, где он, окруженный многочисленным семейством, настолько прижился,
что преспокойно именует себя "господином дю Лу".
   Итак, мать Буржуа не ошиблась - ее маленькая воспитанница Мари-Анж дю  Лу
неспроста так походила внешностью на графиню Анжелику де  Пейрак,  ведь  она
приходилась ей племянницей!
   Новость сильно взволновала Анжелику и несколько развеяла грусть,  которая
не оставляла ее с тех пор, как расставание с Онориной стало неизбежностью.
   - Радуйся, дочка, - говорила она девочке,  -  у  тебя  в  Монреале  будет
родня, будет кому с тобой играть и дарить тебе по праздникам сласти -  дядя,
тетя, двоюродные братья и сестры! Ведь я нашла своего старшего брата  твоего
дядюшку - Жосслена Сансе!
   Онорина в ответ только хмурилась и не  проявляла  воодушевления.  Находки
матери лишь препятствовали независимости, о которой она так мечтала.
   Выходит, она избавлялась от своего семейства  -  жертва,  которая  и  так
наполняла ее чувствительное  сердечко  страхом,  -  чтобы  угодить  под  иго
нового?
   Она грезила, как будет якшаться только с "чужими",  ибо  только  они,  не
зная ее, смогут ей доверять. Те же, кто тебя знает, слишком  много  на  себя
берут и делают твою жизнь невыносимой, вторгаются в самые  твои  сокровенные
мысли, в самые тайные намерения, как те собачонки, которых  индейцы  обучают
пролезать глубоко в норы и выволакивать оттуда бедного зайца. Так неужели ее
снова ждет тирания взрослых, приходящихся ей родней?
   "Врагом человеку станут родные его", - торжественно читал Жонас строки из
Библии. Или "люди из дома его"? Впрочем, это одно и то же.
   Вместе с письмом Молине прислал кое-что и Онорине, с которой он беседовал
во время путешествия в Нью-Йорк. То был маленький ножик с резной  рукояткой,
изысканная дамская вещица лучшей английской работы, из самого Честерфилда.
   - Надо же, какой он внимательный, этот Молине!  -  заметила  Анжелика.  -
Точно он тебе родной дед! Вот бы он занялся твоей судьбой, как в свое  время
моей и моих сестер!
   Сердце малышки радостно забилось. Это был, конечно, не кинжал для  снятия
скальпов, о котором она грезила ночами, однако и  этим  коротеньким  клинком
она сумеет изготовить  немало  замечательных  поделок.  Прежние  волнения  и
разочарования мигом оставили ее.
   Она везла с собой обе свои шкатулки с сокровищами, лук и стрелы. Ее ждало
долгое путешествие вместе с родителями, которое она  предвкушала  с  великой
радостью, находясь на седьмом небе от счастья.
   Стремясь побыстрее тронуться в путь,  они  оказались  на  берегу  слишком
рано.
   Вестей из Франции и от младших сыновей еще не  было.  Анжелика  надеялась
вернуться еще летом, чтобы заняться сбором растений и кореньев. Каждое  лето
ее охватывало сожаление, когда она не оказывалась в Вапассу в  самое  лучшее
время года, кроме того, ей не хотелось надолго разлучаться с близнецами.
   Здоровье их не вызывало опасений, они оставались в хороших руках,  однако
они изменялись столь стремительно,  что  каждый  день  был  наполнен  новыми
чудесами. То был настоящий театр, и можно  было  только  сожалеть,  что  она
столь долго не сможет лицезреть его занимательных представлений.
   Все были согласны, что Шарля-Анри тоже следует оставить в Вапассу, ибо он
казался теперь счастливым и даже иногда смеялся. Смех преображал его  обычно
испуганное  личико   с   застывшим   вопросительным   выражением.   Анжелика
подслушала, как Онорина говорила ему:
   - Я пору