твовали надменно и бесстрастно.  Они  были  богато  вооружены  ружьями  и
копьями, все как один в красных тюрбанах и плащах  из  пунцового  шелка.  То
были  свирепые  нукеры  из  гвардии  марокканского  султана.  Рядом  с  ними
несколько небольших отрядов  турок-янычаров,  посланных  алжирским  пашой  и
Меццо-Морте  сопровождать  высокого  гостя  при  переходе  через   срединные
Атласские горы, казались кучками бедных родственников.
   Осман Ферраджи был пастырем всего этого стада, медленно продвигавшегося в
облаке золотистой  пыли.  Верхом  на  белой  лошади  он  постоянно  объезжал
колонну, держал связь с офицерами, укрощал выходки юнцов, а также не забывал
заботиться о самых ценных пленницах.
   Одет он был в  свой  цветастый  суданский  плащ  и  вызолоченный  тюрбан,
сверкавший на солнце, когда он привставал в седле, всматриваясь  вдаль,  или
оборачивался, чтобы отдать  приказ  своим  мелодичным  женственным  голосом,
неожиданно забавным при его обличье гиганта.
   Именно он вел переговоры с предводителями  бандитов,  когда  обнаруженная
засада грозила затяжной схваткой. Грабители были столь многочисленны, что их
полное уничтожение грозило бы чрезмерной тратой боевых припасов. Проще  было
заплатить им  дорожный  сбор  несколькими  мешками  золота  и  зерна.  Среди
разбойников было много берберов и кабилов в голубых одеждах, с  почти  белой
кожей, встречались и  люди  из  горских  племен,  земледельцы  -  все,  кого
скудость доходов толкала на  грабеж.  Вооруженные  луками  и  стрелами,  они
немногого стоили в битве против мушкетов марокканского монарха.
   - Вот плоды беспорядков, которые алжирское и тунисское регентства развели
на своих землях, - с презрением ронял Осман Ферраджи. -  Вот  чем  исламский
мир  расплачивается  за  то,  что  допустил  к  власти  западных  ренегатов,
заботящихся только о сиюминутных выгодах. Вы увидите, как  все  переменится,
лишь только мы вступим в Марокко. Местные предводители головой  отвечают  за
каждый предмет, пропавший у путешественника, остановившегося на их землях. А
потому дороги там спокойнее, нежели где-нибудь в мире!
   Осман  Ферраджи  торопился  достигнуть   пределов   обетованной   страны.
Многочисленность каравана и богатство поклажи притягивали  разбойников,  как
мед мух. И немудрено. Фатима перечислила Анжелике все, что алжирский адмирал
посылал могущественнейшему Мулею  Исмаилу.  Среди  этих  сокровищ  был  даже
золотой трон, украшенный драгоценными  камнями  и  имевший  особую  историю.
Меццо-Морте захватил его вместе с  венецианской  галерой,  которая,  в  свою
очередь, позаимствовала его у бейрутских корсаров, к ним же он попал, будучи
похищен у  персидского  шаха  во  время  его  поездки  по  землям  шиитов  и
исмаилитов.  Только  по  весу  золота  он  оценивался  в  восемьдесят  тысяч
пиастров. А еще - два Корана в роскошных переплетах, три  сабли,  украшенные
драгоценными камнями, туалетная комната с семьюдесятью девятью предметами из
золота, тысяча кусков муслина на тюрбаны, два  тюка  тончайшего  персидского
шелка и пятьсот тюков ординарного венецианского шелка. Были  там  также  сто
юношей и двадцать черных евнухов из Сомали, Ливии и  Судана,  десять  черных
эфиопов и семеро белых, так называемой халдейской расы, шестьдесят  арабских
скакунов, из коих семь - с седлами. Затем  -  уздечки,  украшенные  золотом,
попоны, вышитые жемчугом, карликовый суданский слон  в  пунцовом  облачении,
жирафа из Бахра, газель с Верхнего Нила  и  двадцать  пять  тюков  ружей  из
страны друзов. К тому же двадцать красивейших женщин всех рас...
   Человека, привыкшего к роскоши, такой список не мог  не  впечатлить.  Как
подсчитала Анжелика, стоимость подарков доходила до двух  миллионов  ливров!
Это  давало  почувствовать  высокое   положение   и   власть   калабрийского
разбойника, с которым она обошлась так резко.  И  так  же  она  обойдется  с
султаном, каким бы грозным его не считали! Тут  Анжелику  охватывала  дрожь,
выводившая из оцепенения, в которое ее погружала  многодневная  тошнотворная
тряска на верблюжьей спине.
   По  вечерам  ставили  палатки,  и  синеватый  дым  затмевал  прозрачность
посвежевшего неба  цвета  лимона  или  апельсина.  Чтобы  развлечь  гаремных
женщин, Осман Ферраджи посылал им  какого-нибудь  фокусника  или  укротителя
змей; дервиша - глотателя скорпионов, кактусов и толченого стекла;  танцора,
сопровождавшего гигантские прыжки  звуками  тамбурина  с  бубенцами.  Имелся
также слепой певец, терзавший крошечную  гитару.  Сидя  на  корточках  перед
палатками невольниц и обратив к небу лицо цвета перезрелой сливы,  он  тянул
нескончаемую монотонную песнь во славу Мулея Исмаила. Анжелика уже настолько
познакомилась с арабским языком, что могла понять смысл повествования.
   "Он молод, красив и редкостно силен. Он часто меняется в лице  при  смене
обуревающих его страстей. Радость делает  его  почти  белым.  Гнев  -  почти
черным, а глаза его становятся кроваво-красными. У него живой и  решительный
ум. Он угадывает мысли тех, кто к нему обращается. Он тонок и хитер,  всегда
умеет достичь цели. Он предвосхищает  бедствия  и  постоянно  настороже.  Он
бесстрашен и мудр, когда беда настигает его, и проявляет чудесную  стойкость
и   упорство   в   невзгодах...   Гордостью   он    превосходит    покойного
Гаруна-аль-Рашида, а перед лицом Аллаха нижайше скромен, подобно  последнему
паршивому нищему. Он велик во всем, поскольку Пророк говорит его устами".
   Анжелика слушала, укачиваемая резким монотонным  голосом.  Она  лежала  у
входа в удобную палатку, на  лучших  подушках.  Жилище  она  делила  с  юной
черкешенкой, очаровательной и  грустной,  которая  не  переставала  плакать,
томясь разлукой с отчим домом.
   Путешествие на спине верблюда убедило Анжелику в преимуществах  турецкого
костюма, который она уже надевала в Кандии. Длинная накидка из легкой ткани,
муслиновая рубаха с длинными рукавами, широкополая шляпа с  вышивкой  больше
подходили  для  путешествия  в  горах  и  пустыне,  нежели  жесткие   фижмы,
крахмальные  воротнички  и  тесные  корсеты.   Анжелика   грызла   фисташки,
облепленные крупной  сахарной  крошкой  и  обжаренные  в  бараньем  жире,  и
говорила себе, что для полноты счастья ей не хватает только  превратиться  в
толстуху.
   А меж тем певец продолжал:
   "Он победил врагов и царствует один. Скольким неверным по  вечерам  рубят
головы! Сколько из них еще хрипят, когда их волочат по земле. Сколько глоток
пронзили наши копья, сколько дротиков торчит  во  вражеской  груди!  Сколько
пленных, сколько мертвецов, поверженных  во  прах!  Сколько  раненых  багрит
землю кровью! Хищные птицы отяжелели  от  крови.  Каждую  ночь  шакалы  рвут
свежее мясо. Шакалы и коршуны говорят: "Здесь прошел  Мулей  Исмаил.  Поутру
его воины были пьяны без вина". Его наместник Ахмет послал ему  шесть  тысяч
голов, отправив их на двух  колесницах.  Когда  в  Мекнесе  пересчитали,  не
хватило десяти голов. Мулей Исмаил схватил  саблю  и  отрубил  десять  голов
нерадивых стражей..."
   Длинная тень Османа Ферраджи сложилась вдвое рядом с Анжеликой. Верховный
евнух любезно осведомился:
   - Вы достаточно владеете арабским, чтобы понимать слова поэта?
   - Да, достаточно, чтобы видеть ночью кошмары. Ваш Мулей  Исмаил  выглядит
кровожадным варваром.
   Осман Феррадхи ответил не сразу. Он  тремя  пальцами  поднял  чашечку,  в
которую раб налил кипящий кофе.
   - Какое царство не зиждется на убийствах, войнах и крови? - заметил он. -
Мулей Исмаил насилу одержал верх в  высоком  единоборстве  со  своим  братом
Мулеем Арши. По отцу его род восходит к Магомету. Мать его -  негритянка  из
Судана.
   - Неужто, Осман-бей, вы замышляете представить меня вашему  повелителю  и
сделать одной из его бесчисленных наложниц?
   - Нет, вы станете его третьей женой и признанной фавориткой.
   Анжелика решилась прибегнуть к уловке, на какую вряд ли хоть одна женщина
пошла бы добровольно. Она задумала прибавить себе пять... нет, семь...  нет,
даже десять лет, и призналась попечителю сераля, что ей сорок. Как может он,
поставщик монарших наслаждений, предложить  в  качестве  фаворитки  женщину,
достигшую  переломного  возраста?  Ведь  сам  он  жаловался,  сколько  забот
доставляют  ему  отставленные  наложницы,  которых   приходится   селить   в
отдаленной крепости, в то время как в гарем доставляют новых юниц пятнадцати
- двадцати лет.
   Осман Ферраджи выслушал ее с ехидной усмешкой.
   - Значит, вы немолоды? - переспросил он.
   - Да, весьма, - подтвердила она.
   - Это не  сможет  повредить  расположению  моего  повелителя.  Он  вполне
способен оценить ум, благоразумие и опытность зрелой женщины, особенно  если
они таятся в теле, сохранившем всю соблазнительность юности...
   Насмешливо щурясь, он глядел на нее в упор:
   - ...Тело молодой девушки, взгляд зрелой женщины, сила,  томность,  нега,
искушенность, а может быть,  даже  извращенность  в  любви,  доступные  лишь
женщине в расцвете лет, - в вас все это есть. Столь пикантные  контрасты  не
могут не привлечь моего повелителя.  Он  сам  все  это  угадает  при  первом
взгляде на вас. Ведь он наделен даром проникновения в чужие  души,  несмотря
на  юный  возраст  и  неистовый  любовный  темперамент,  унаследованный   по
негритянской линии. От избытка соблазнов он  мог  бы  погрузиться  в  пучину
страстей.  Мог  бы  растратить  время  и  силы  в  изнурительной  погоне  за
наслаждениями. Но очень рано в нем пробудился гений. Ни телом, ни  духом  он
не подвластен искушению и усталости. Не пренебрегая  чарами  наложниц,  или,
точнее, умея ими вовремя пренебречь, он способен привязаться к  единственной
женщине, если признает в ней отсвет своей собственной духовной мощи.  Знаешь
ли ты, сколько лет его первой фаворитке, к которой он  часто  обращается  за
советом? По меньшей мере сорок... и выглядит она соответственно:  громадная,
выше его на голову - при том, что у него отличный  рост,  -  и  черная,  как
угольная яма. При взгляде на  нее  теряешься,  не  в  силах  понять,  какими
ухищрениями она завоевала сердце своего господина и получила власть над  его
умом.
   Напротив,  его  второй  жене,  по-видимому,  не   более   двадцати.   Это
англичанка, которую захватили по пути в  Танжер,  куда  она  отправлялась  с
матерью к отцу, служившему в тамошнем гарнизоне.  Она  белокура,  с  розовой
кожей, необычайно грациозна. Она могла бы завладеть всеми  мыслями  султана,
но...
   - Но?
   - Но Лейла Айша, первая жена, держит ее под своим влиянием, та ничего  не
делает  без  ее  совета  и  соизволения.  Вообще  я  пытался  образовать  ум
англичанки, освободить ее от этого влияния. Малышка Дэзи, прозванная Валилой
после обращения в мусульманство, отнюдь не глупа, но султанша Лейла Айша  не
выпускает ее из рук.
   - Разве вы не верный слуга вашей госпожи Лейлы Айши? - спросила Анжелика,
и Верховный евнух принялся, попеременно прижимая ладонь к  сердцу  и  плечу,
громогласно заверять, что он душой и телом предан султанше султанш.
   - А третья жена?
   Глаза Османа Ферраджи сузились в его особенном прищуре.
   - У третьей жены будет крепкий властный ум Лейлы Айши и тело цвета  снега
и золота, как у англичанки. С ней мой повелитель отведает всех  наслаждений,
и остальные женщины померкнут в его глазах.
   - А она во всем будет слепо повиноваться  Верховному  евнуху,  попечителю
сераля?
   - От этого будет польза и ей, и моему повелителю, и королевству Марокко.
   - Так вот почему вы не отрубили мне голову в Алжире?
   - Разумеется.
   - А почему вы не высекли меня до крови, как пророчили все вокруг?
   - Этого вы бы мне никогда не простили!  Никакие  слова,  обещания,  знаки
внимания не смогли бы победить ваше  отвращение  ко  мне.  Не  так  ли,  моя
маленькая Фирюза?
   Пока они говорили,  опустилась  ночь.  Там  и  сям  зажглись  костры,  их
потрескивание слышалось, несмотря на топот животных, гомон людских голосов и
бой барабанов. Иногда раздавался нестерпимый крик  верблюда,  ржали  лошади,
блеяли овцы, целую отару которых гнали с караваном, дабы приносить в  жертву
по одной в день.
   На углях каждого костра дымилась  похлебка  из  пшеничной  крупы.  Арабы,
носильщики, воины толклись  у  огня  и  маленькими  глотками  поглощали  это
раскаленное  кушанье,  приправленное  кориандром  и  неким  подобием  масла,
сладкого, как сливки. Блюда с кебабом несли к шатрам. На  них  шипели  куски
мяса, которое до этого мяли и катали, а потом жарили в бараньем жире.  Мясом
оделяли только знатных господ, а  рабы  получали  томленные  в  жире  овощи,
изрядно сдобренные пряностями.
   Жар уже не изливался с небес, но исходил  от  земли,  и  все  купалось  в
горячих испарениях, где смешались запахи подгоревшего жира с ароматом свежей
мяты.
   Вдруг раздался мощный голос певца, заглушивший  резкие  монотонные  звуки
мусульманских  песнопений.  Это  неаполитанец-раб,  лежа  под   звездами   и
расслабившись после тягот дня, на минуту забыл о своей неволе. В этом долгом
пути под звон цепей ему вдруг почудился привкус вольной жизни.
   И Анжелика, тоже ощутив, что постепенно скользит, повинуясь подобному  же
искушению, к пропасти  -  к  примирению  с  рабским  уделом,  воскликнула  с
живостью:
   - Не рассчитывайте на меня, Осман Ферраджи! Не надейтесь сделать из  меня
одалиску султана.
   Верховный евнух даже не поморщился.
   - Что ты об этом знаешь? И стоит ли сожаления та жизнь, что  ты  оставила
позади?..
   ("Где бы ты хотела  жить?  Для  какого  мира  ты  создана,  сестрица?"  -
говаривал ей Реймон, сверля ее проницательным взглядом иезуита.) - В  гареме
великого султана Исмаила у тебя  будет  все,  о  чем  только  может  мечтать
женщина: власть, наслаждение, богатство...
   - Сам король Франции сложил все свои богатства и всю власть к моим ногам,
и я отвергла его!
   Наконец ей удалось удивить его:
   - Что ты говоришь? Ты отказала своему повелителю в том,  о  чем  он  тебя
умолял? Может, ты глуха к прелестям любви? Это невозможно!  В  тебе  заметна
свобода, повадка женщины, которая чувствует  себя  вольно  среди  мужчин.  В
твоих жилах течет кипучая кровь, тебе свойственна дерзость улыбки и взгляда.
Ты - прирожденная фаворитка, украшение двора, я не могу здесь ошибиться...
   - Однако это так, - упорствовала Анжелика, радуясь, что пробудила  в  нем
сомнения. - Я разочаровала  всех  любовников  и,  овдовев,  предпочла  жизнь
спокойную,  лишенную   тягот,   связанных   с   любовными   интригами.   Моя
неприступность привела в отчаяние короля Людовика XIV, это  так,  но  что  я
могла поделать? Вскоре я разочаровала бы и его, тогда бы  он  заставил  меня
дорого заплатить за  это,  ведь  для  монарха  холодность  может  показаться
оскорблением величества. Будет ли вам благодарен Мулей Исмаил, если  на  его
ложе окажется равнодушная любовница?
   Осман Ферраджи  выпрямился,  с  видом  недоумения  потирая  свои  длинные
царственные пальцы. Он едва скрывал, какой удар откровения Анжелики  нанесли
его  планам.  Подобное  препятствие  грозило  застопорить  жирно   смазанные
шестерни его замысла. Что делать с рабыней поразительной красоты, всем своим
видом обещающей бурю страстей, призванную  расшевелить  пресыщенные  чувства
владыки, если она окажется холодной в  его  объятиях?  Прискорбное  зрелище!
Евнуха заранее прошиб холодный пот. Он уже слышал  разъяренный  вопль  Мулея
Исмаила.
   Разве  не  сетовал  тот,  что  устал  от  бесчувственности  пресных  дев,
прекрасных, но привносящих в любовные утехи лишь  удручающую  неловкость?  А
знающие толк в наслаждении были не первой молодости... Верховный  евнух  уже
предпринял длительное и трудное путешествие в глубину африканских  джунглей,
где, как он  знал,  обретались  секты  "чикомби"  -  девственниц,  обученных
колдуньями. Но Мулей  Исмаил  только  поморщился.  Ему  надоели  чернокожие,
захотелось белых. Вот  Верховный  евнух  и  отправился  в  Алжир,  но  кроме
Анжелики никто из увезенных оттуда женщин не  смог  бы,  по  его  разумению,
удовлетворить султана. Евнух пересмотрел неисчислимое множество  рабынь,  но
те, кого он отобрал, хотя и очень красивы, но, без сомнения, слишком зелены.
Исландка  с  волосами  лунного  цвета  и  глазами  вареной  рыбы  могла   бы
понравиться лишь как курьез. Ее ничто не сможет вывести из оцепенения, да  и
умрет она скоро.
   И вот он все поставил на эту женщину с бирюзовыми глазами, способную и на
страстные порывы, достойные разъяренной тигрицы, и на  неожиданные  всплески
ребяческой радости. Все Средиземноморье говорило о ней. Именно по  настоянию
Верховного евнуха Меццо-Морте отправился на охоту за ней.  И  вопреки  тому,
что предполагала Анжелика, она не входила в число даров, но была  куплена  у
пирата за огромные деньги, поскольку именно он, евнух, оплатил  все  расходы
экспедиции.
   И вот теперь она признавалась в непростительном  изъяне,  эта  придворная
обольстительница, которую он возмечтал возвести в ранг фаворитки, призванной
снискать любовь Мулея Исмаила всеми искушениями чувства и ума.
   Он еще больше встревожился, вспомнив,  что  Анжелика,  которой  позволено
было  свободно  ходить  по  караван-сараю,  никогда  не  старалась  привлечь
внимание мужчин. Она не краснела под дерзкими взорами  воинов  и  погонщиков
верблюдов, никогда не бросала тайком  оценивающего  взгляда  на  мускулистые
ноги или торс даже самых породистых мужчин... И  ведь  он  знал,  что  часто
западные  христианки  бывают  холодны  и  малосведущи  в  любовных  забавах,
чуждаются их и почитают греховными. Он выдал  свое  смущение,  вдруг  громко
воскликнув по-арабски:
   - Что же мне с тобой делать?
   Анжелика все поняла и предприняла безнадежную попытку выиграть время:
   - Вам незачем представлять меня Мулею Исмаилу. Ведь, по вашим  словам,  в
гареме более восьмисот женщин, и я смогу держаться в тени, замешавшись среди
служанок.  Я  буду  избегать  случая  попасться  на  глаза  султану,  надену
покрывало,  и  вы  сможете  сказать,  что  меня  поразила  кожная   болезнь,
испортившая лицо...
   Раздраженным жестом Осман Ферраджи прекратил этот поток досужих домыслов.
Он заявил, что  подумает,  и  удалился.  Анжелика  посмотрела  ему  вслед  с
иронией. В глубине души она чувствовала некоторые угрызения совести  за  то,
что так его опечалила...

Глава 9

   Вступление в Марокко ознаменовалось  мгновенно  наступившими  переменами.
Грабители исчезли с горизонта. Зато по пути  стали  встречаться  приземистые
горные крепости из необработанного камня. Мулей Исмаил выстроил их  во  всех
концах своего царства силами своих легионов.
   Эскорт   негров   в   красных   тюрбанах   гарцевал   перед    караваном.
Путешественники останавливались около селений, и предводители родов  спешили
снабдить их птицей, молоком и бараниной. А после отбытия каравана  на  месте
стоянки сжигали вязанки зеленых ветвей, чтобы  очистить  землю,  по  которой
прошли рабы-христиане. Это была суровая и очень религиозная страна. Доходили
новости  из  столицы.  Мулей  Исмаил  вел  войну  против  одного  из   своих
племянников,  Абдель-Малека,  поднявшего  племена  вокруг   Феца.   Но   уже
разнеслась слава о новых победах великого воина-венценосца. Посланец передал
Верховному евнуху, что победоносный султан милостиво ожидает своего  лучшего
друга и советника. Фец пал, и черные нукеры уже прошлись по  городу,  убивая
всех, встреченных с оружием в руках.
   Караван тогда стоял в двух днях пути от Феца, разбив  лагерь  у  подножия
высокой крепости с квадратными зубчатыми башнями. Алькаид Алазин,  комендант
крепости, задал пиршество в честь победы  и  прибытия  Верховного  евнуха  и
первого султанского визиря Османа Ферраджи.
   Среди общего шума и грохота ружья изрыгали пламя, небо пестрело от стрел,
в воздух взмывали желтые, зеленые и красные бурнусы, а великолепные  вороные
и белые лошади выделывали замысловатые фигуры.
   Анжелика была при