ле! Он пытался задушить  меня!
Уж не по вашему ли приказу?
   - Идиотка! - На мгновенье граф вышел из себя, но потом сдержался.  -  Что
вы  вообразили  себе,  моя  дорогая?  Я  живу  надеждой  вернуть  себе  ваше
расположение, разве стал бы я давать ему подобные указания?
   - Шутки в сторону! На этот раз я  могу  предупредить  о  ваших  действиях
господина де  Фронтенака.  Не  забывайте,  что  король  наделил  губернатора
широкими полномочиями, а о его решениях будет сообщено лично Его Величеству,
в Версаль.
   - Успокойтесь, - попросил граф. - Вы же знаете,  что  Мартен  безумен,  а
климат усугубил состояние его нервной системы.
   - Пусть будет так. Я соглашусь с  тем,  что  его  действия  были  вызваны
припадком безумия. Но не  старайтесь  более  угрожать  моей  жизни,  ни  вы,
господин де Вивонн, ни ваши друзья, ни ваша сестра.
   В ее изумрудных глазах он прочел вызов.
   - Неужели вы не понимаете, что вы  не  сможете  причинить  мне  вреда?  Я
сильнее вас! Если вы предпримете еще одну попытку, я уничтожу вас всех!
   - Говорите тише! - сказал граф, с волнением оглядываясь по сторонам, ведь
она уже несколько раз назвала его "господин де Вивонн"... Он добавил:
   - Где он?
   - Кто?
   - Мартен д'Аржантейль.
   Только сейчас  до  Анжелики  дошел  смысл  той  драматической  пантомимы,
разыгравшейся  у  нее  на  глазах,  на  вершине  Сахарной   Головы:   Мартен
д'Аржантейль, сраженный стрелой, падает в пропасть.
   - Он мертв, - ответила она, - но я не убивала его... Он  поскользнулся  и
упал со скал.
   Она ушла, оставив его в растерянности.
   Де Ломени помог ей сесть в сани. Он видел, что она побледнела, чувствовал
ее волнение, но не знал причины. Он заботливо укутал ее в  меха,  затем  сел
рядом. Всю обратную дорогу  они  молчали.  Для  других  участников  прогулки
веселье не прекращалось. Смех  и  радостные  возгласы  раздавались  по  всей
прибрежной  долине;  тени  удлинялись   и   в   новом   освещении   казались
серо-зелеными. Узники Нового  Света  возвращались  в  порт  своей  приписки,
Квебек, разогретые джином и водкой, распевая песни и веселясь напропалую.
   Когда сани огибали  левый  выступ  Орлеанского  острова,  Анжелика  вдруг
подумала о колдунье Гильомете: "Почему она не предупредила, что мне угрожает
опасность?"
   В том, что произошло, ее больше всего потрясло равнодушие, с которым  она
наблюдала за человеком, поглощенным ледяным дьявольским котлом. Было ли  это
влияние  королевского  двора,  где  положить  яд  в  напиток  было  так   же
естественно, как добавить сахар, и, улыбаясь, вновь появиться  перед  всеми,
поправляя манжеты... "Все этим занимаются". Она наткнулась на то  ,  что  не
понимает себя. Расскажет ли она об этих событиях Жоффрею? Едва лишь  подумав
об этом, тысячи препятствий возникли в ее мыслях, отягощенные чувством,  что
он отдаляется от нее, его мысли и поступки непредсказуемы.
   Возможно, она уже не любила его?  Ее  тело  пронзили  тысячи  иголочек  и
заставили содрогнуться и  тут  же  отречься  от  этой  ереси.  Их  связывала
страсть, и таинство этой любовной страсти было именно в ее  теле.  Это  было
очевидно, и не так-то легко через это перешагнуть.
   Уже показался Квебек, и Анжелика улыбнулась Ломени, как бы прося  у  него
прощения.
   В его ответной улыбке было столько нежности, что она сразу утешилась.  Он
прощал ей все и ничего не требовал от нее.
   Буря  приближалась.  Об  этом  говорили  и  черные  облака,  подсвеченные
рубиновыми лучами  заходящего  солнца.  Заметное  оживление  наблюдалось  на
подходах к берегу, где сани, натыкаясь на неподвижные корабли, выстраивались
в ряд и поднимались на берег по самой наезженной дороге.
   Как оказалось, экспедиция, отправившаяся  к  истокам  Шодьер,  вернулась,
даже не дойдя до реки. Поэтому у берегов царило такое столпотворение.
   Узнав об этом, Анжелика оживилась, ее глаза радостно засверкали.
   - А господин де Пейрак? - окликнула она. Он был где-то здесь, его  только
что видели с  испанцами.  Она  заметила  его.  Первые  порывы  снежной  бури
ослепили город, когда она бросилась в его объятия.
   Они  укрылись  в  своем  алькове,  их  поцелуи  отдавали  легкой  горечью
невысказанных секретов. В этом слиянии губ они пытались о многом  рассказать
друг другу. Вряд ли можно было выразить словами все тайны, выстраданные ими:
в этих поцелуях было все:  пыл  страсти,  тревожные  вопросы,  успокаивающие
обещания, необратимые обязательства, глубокая  сладострастная  нежность.  Их
тела, как и их губы, слились в бесконечном поцелуе, любовь пьянила их  и  не
отпускала от себя. Весь мир перестал существовать для них, только эта ночь и
всепоглощающая любовь.
   Анжелика спала, и ей приснилось, что она  тонет.  Вместе  с  Полькой  они
купались в Сене, в одной  из  купален,  в  разгар  лета.  По  берегу  рыскал
полицейский Дегре.  Испугавшись,  она  нырнула  и  почувствовала,  как  вода
заливает ей рот и душит ее. "Я ведь умею плавать", - подумала  она.  Жоффрей
был неподалеку, но он  не  протянул  ей  руку.  Нечеловеческим  усилием  она
вынырнула из воды и проснулась.  Ей  потребовалось  некоторое  время,  чтобы
восстановить дыхание и понять, где он  находится.  Она  обняла  Жоффрея,  ее
пальцы ласкали  его  затылок,  гладили  его  густые  волосы.  Она  давно  не
испытывала к нему такой нежности.
   - Как я тебя люблю! Как я люблю тебя!
   - Любовь моя, что с тобой? Вы счастливы в вашем маленьком доме?
   - О да! Я счастлива, очень счастлива!
   Она заснула, и снова ей приснилась река, на этот  раз  Святой  Лаврентий.
Она сидела на скале на ледяной плите. Она звала Жоффрея, но он не слышал ее.
"Мне придется выбираться самой", - сказала она себе.
   Она хотела бы поплыть, но знала, что это  запрещено.  Вдруг  она  увидела
себя ребенком, в короткой юбочке, с голыми ногами, свободной и спокойной,  и
страхи ее отступили.
   Ее разбудил свет, она решила, что это солнечный луч, но еще была глубокая
ночь, весь дом спал. Жоффрей зажег фарфоровую  плитку,  и  опьяняющий  запах
рома с корицей витал в воздухе.
   - Вам нужно согреться.
   Смеясь, они пили божественный горячий настой из  серебряных  с  позолотой
чашек, зелье для поддержания сил у влюбленных.
   Вспоминая  свои  сны,  в  которых  Жоффрей  ускользал  от  нее,  Анжелика
утвердилась в одной мысли: "Мне придется выбираться самой". К ней  вернулась
спокойная уверенность ее детства. Она сумеет выпутаться сама, для этого  она
и приехала в Квебек, бросив вызов своей судьбе. Время битвы  пришло,  и  она
сумеет постоять за себя. Она не совсем четко понимала, за что же  она  будет
сражаться, но страха уже как не бывало. Она вдруг поняла,  что  все  события
этой благословенной зимы  лишь  подталкивали  их  навстречу  друг  к  другу,
помогали понять друг друга и полюбить еще сильнее.
   Исчезновение Мартена д'Аржантейля вряд ли в ближайшее время  привлечет  к
себе внимание или взволнует кого-либо, как и в случае с де Варанжем.  Вивонн
забьется в нору вместе со  своим  сообщником,  проводя  время  за  карточным
столом и проклиная тот час, когда ему  в  голову  пришла  мысль  "забыться",
путешествуя по Канаде.
   Анжелика не осмеливалась  говорить  о  нем  с  Жоффреем,  но  она  решила
рассказать ему о своей беседе с лейтенантом полиции. Однако  г-н  де  Пейрак
уже встречался с г-ном Гарро.
   Как  и  ожидала  Анжелика,  его  нисколько  не   взволновало   подозрение
лейтенанта полиции об их  причастности  к  исчезновению  графа  де  Варанжа.
Уверенный в том, что тайна не будет раскрыта,  он  противопоставил  вопросам
Гарро спокойное равнодушие. Он  знал,  что  граф  де  Варанж  был  связан  с
маркизой де Модрибур. Гарро попытался выудить у него какие-либо сведения  по
поводу кораблекрушения "Единорога", но  чересчур  не  настаивал  и  в  конце
концов дал понять, что в деле маркизы не все так гладко.  Летом  он  получил
досье на нее, касавшееся смерти ее старого мужа и слухов,  бродивших  вокруг
этой истории.  Ничего  более.  Многие  члены  Братства  "Святого  Причастия"
искренне поддерживали ее. Но другие, такого же пошиба, как и граф де Варанж,
подпортили репутацию соблазнительной маркизы.
   Намек на магические манипуляции графа де Варанжа также не  взволновал  де
Пейрака в отличие от Анжелики. Но она решила не говорить ему об этом, боясь,
что он обвинит ее в суеверии, свойственном жителям кельтских дремучих лесов.
"Действительно, как они не похожи на нас, выходцы из Аквитании", -  подумала
она, глядя на Жоффрея. Только в Квебеке она ясно поняла, в чем  их  отличие:
не столько в манере поведения, сколько в складе ума, в их жизненной позиции.
Северная цивилизация, к которой она  принадлежала,  во  главу  угла  ставила
подчинение силам всевышнего, отсюда -  беспрекословное  следование  религии.
Что же  касается  древнейшей  южной  цивилизации,  что  управляло  ими,  что
послужило основой их скандальному легкомыслию: любовь и  великолепие  жизни,
свободомыслие в вопросах добра и зла, ада и рая?
   - Этот  де  Варанж  представляется  мне  грустным  персонажем.  -  сказал
Жоффрей, - но благодаря ему мне  открылись  таинственные  нити,  связывающие
наши сердца. Ваш инстинкт предупредил вас, что я в опасности.
   - Разве могло быть иначе? Вы - моя жизнь, и я живу вами... хотя  я  всего
лишь маленькая северянка, чужая  вашей  провинции,  вашему  народу  и  вашей
культуре, - со вздохом закончила она.
   Удивленный последним высказыванием, он взял ее за подбородок и спросил:
   - Это что еще за настроение?
   Но  она  чувствовала,  что  не  в  состоянии  объяснить   или   требовать
объяснений... Все так  запуталось.  Она  боялась,  что  слова  лишь  ускорят
события и сделают реальным то, что пока существует в ее воображении.
   Нужно ли говорить  о  Беранжер-Эме?  О  собрании  гасконцев  в  лесу?  Не
приведут ли ее сомнения к новым разногласиям между  ними?  Лучше  молчать  и
любить друг друга.
   Как только установилась хорошая погода, Анжелика решила навестить г-на де
Ломени.  Она  отправилась  к  его  дому,  предоставленному  в   распоряжение
высланному марсельцу г-ном д'Арребустом. Она подняла  деревянный  молоток  и
постучала.
   Дверь открыл слуга и сообщил ей, что г-н де Ломени уехал.
   - Уехал? - повторила Анжелика. - Но  куда?  Куда  можно  уехать  из  этих
суровых диких северных мест, куда вас забросила судьба?
   Слуга  сделал  неопределенный  жест  в   направлении   золотисто-розового
горизонта.
   - За пределы этих стен.
   - Каких стен? - воскликнула она раздраженно. Куда можно уехать за пределы
ледяных стен, окружавших город? Только  если  в  белую  пустыню?  На  поиски
смерти или нескончаемых мук, затерявшись в снежной буре?
   Она направилась к иезуитам.
   - Итак, его вы тоже отправили к ирокезам? - лихорадочно  спросила  она  у
отца Мобежа.
   Глава иезуитов усадил ее, спокойно  расспросил,  после  чего  сообщил  ей
следующее:
   - Мальтийские рыцари не  относятся  к  нашей  ветви.  Их  передвижения  и
предназначения  находятся  в  ведении  повелителя  Ордена,  его  резиденцией
является  Мальта,  а  часть  его  полномочий  распределена   между   восемью
повелителями территорий, обозначенных по  языковому  признаку.  Сюда  входят
Прованс, Овернь, Франция, Италия, Германия, Кастиллия и  Англия.  Здесь,  в,
Квебеке, г-н де Ломени выполняет указания повелителя  -  главы  Французского
отделения, а в отсутствии оных он единственный судья своих поступков и своих
решений. Иногда он советуется со мной, но я  никогда  не  вмешиваюсь  в  его
действия. Я не видел его уже несколько недель и не знаю, где он находится.
   Видя, что Анжелика встает, собираясь уходить и кусая губы от отчаяния, он
добавил:
   - Обратитесь к господину Фронтенаку. Он, может быть, в курсе...
   Губернатор рассказал ей следующее:
   - Г-н де Ломени в монастыре.  Он  готовится  к  Великому  Посту.  По  его
словам, он решил избавиться от искушений и распутства, в  которые  вовлекает
его светская жизнь. Узнав, что я, как член Большого Совета,  не  прибегну  к
его помощи в ближайшие две недели, он сообщил мне о своем решении и уехал...
Счастливчик, - вздохнул Фронтенак, увидев, как сияет лицо Анжелики, - как бы
мне хотелось привлечь ваше внимание к своей персоне...
   - Вы это уже сделали, - заверила она, - но вы не причиняете мне  подобных
беспокойств, потому что я знаю, где вы находитесь.
   Дорога к  устью  Святого  Шарля,  на  берегах  которого  и  был  сооружен
монастырь, проходила вдоль фруктовых садов. Зима одела их в белый  наряд,  и
лучи солнца переливались на хрустальных ветках. Ослепительной красоты пейзаж
как бы бросал вызов беспокойству Анжелики.
   Остроконечные шпили часовенок, казалось,  были  украшены  рождественскими
звездочками, но в ее глазах они были так же эфемерны, как  и  эти  маленькие
католические церквушки в Новом Свете.
   Во дворе монастыря она увидела еще один  экипаж.  Она  узнала  сани  Виль
д'Аврэя. Без сомнения, маркиз решил лично познакомиться  с  работами  своего
дорогого брата Луки.
   Ее  провели  в  приемную,  куда  доносились  звуки  его  голоса,   маркиз
разглагольствовал и чем-то восторгался. Тут же к ней подошел монах  в  серой
робе из грубой шерстяной ткани и проводил ее в  другую  приемную,  поменьше,
где ее ждал г-н де Ломени-Шамбор.
   Это  была  молельня,  скромная  и   невыразимо   строгая.   Стул,   стол,
молитвенник, распятие на стене, а на столе около окна-чернильница  и  бумага
для письма.
   Через  окно  можно  было  наблюдать  стадо  коров,  пересекавшее  реку  в
некотором отдалении от монастыря. Мычание животных время от времени нарушало
кристальную тишину, царившую вокруг.
   Дверь кельи захлопнулась за ней. Она оказалась перед рыцарем  де  Ломени,
стоявшим около стола. Она почувствовала его нежный и пылкий взгляд и поняла,
что он счастлив, он рад ее приезду. Она прервала затянувшееся молчание:
   - Почему вы уехали?
   - Вы прекрасно знаете, почему.
   Голос его был спокойным и уверенным. Она  начала  бояться,  что  духовные
силы этого светлого человека увлекли его туда, куда ей доступ был закрыт.
   - Вы могли бы написать мне.
   - Решение, которое я принял, касалось только меня. Я не предупредил  вас,
так как считаю себя виноватым перед вами, своими  признаниями  я  достаточно
смутил вашу совесть.
   Анжелика нетерпеливо покачала головой, голос ее дрожал, как  будто  слезы
подступали к горлу.
   - Не правда! На самом деле вы просто покинули меня, бросили меня!
   - Вы достаточно сильная женщина, а я... Я слаб. Слаб, как Адам  в  первые
дни своей жизни, когда он впервые открыл для  себя  женщину,  посланную  ему
Богом в утешение и в радость.
   - Это лишь предлог, чтобы отречься от нашей дружбы. А вы помните, как она
родилась, внезапно, с первой же встречи в Катарунке.
   - Да, там я впервые увидел вас. И лишь сегодня я нашел  объяснение  тому,
что произошло. Не видеться с вами для меня  было  мукой,  и  я  не  понимал,
почему. Дорогая моя, вина моя в том, что я так привязан к  вам,  чувствуя  к
вам столько нежности, я предан вам без остатка. Но я не чувствую этой вины и
благодарю Господа, что он и мне подарил маленький праздник жизни.  Благодаря
вам я познал истинную цену тому, что положил на алтарь целомудрия. Цена этой
жертвы огромна! Я не знал этого ранее...
   - Я понимаю, - сказала Анжелика. - Вы тоже сожалеете, что я существую.
   Он улыбнулся ей.
   - Конечно! Без вас жизнь была бы проще, но и менее чудесной! Жизнь!  Рано
или поздно хочется вкусить все  ее  плоды,  ты  познаешь  ее  великолепие  и
спрашиваешь себя: если Бог окружил нас такой красотой и наделил способностью
любить, не лучше ли будет вкусить все радости жизни, чем отречься от них?  Я
не отрекаюсь. Я склоняюсь перед вами, безрассудное счастье  овладевает  мной
при мысли, что я был причиной ваших волнений, что вы грустили в  разлуке  со
мной. Но мы должны быть скромны, скромны и непритязательны! Что я  буду  для
вас значить как человек, как любовник, как просто друг, когда рядом  с  вами
тот, кого вы любите, кто владеет вашим сердцем, вашим телом,  даже  если  вы
разлучены с ним. Он живет в вас, он непоколебим и неразрушим как гора!
   Он взял ее руку и поднес к губам ее пальцы.
   - Все это жалко... жалко и невыразительно, - прошептал он.
   Анжелике хотелось умолять его быть менее строгим, остаться его другом, не
отвергать ту нежность, что помогает им жить. Но она поняла, что  сейчас  это
невозможно... Может быть, потом...
   Он отпустил ее руку и замер, опустив глаза.
   - ...Наши встречи помогли мне понять, ясно представить себе наши  судьбы,
наши чувства...  Дальше  я  идти  не  могу.  Моя  жизнь,  все  мое  существо
принадлежит тому, кто отдал свою кровь ради человечества. Я  должен  служить
Господу и моему королю... но я любил вас...
   - Посмотрите! - в келью вихрем ворвался Виль д'Аврэй. - Посмотрите на эти
чудесные картины, которые нарисовал для меня брат Лука!
   В своей мастерской монах  работал  над  гербом  г-на  Виль  д'Аврэя.  Все
увидели кусок деревянной  доски,  на  которой  вчерне  был  сделан  набросок
будущей живописной композиции; уже угадывалось море,  тритоны,  персонажи  в
одеждах, раздуваемых ветром. Когда работа будет закончена, доску отнесут  на
корабль Виль д'Аврэя и установят на видном месте,  таким  образом  им  можно
будет любоваться издалека.
   - Брат Лука, посмотрите внимательно на г-жу де Пейрак,  -  попросил  Виль
д'Аврэй, представляя  Анжелику  художнику.  -  Мне  бы  хотелось,  чтобы  вы
использовали черты ее лица для центральной женской фигуры вашей картины.
   - Ах нет, прошу вас! - воспротивилась она. - С меня достаточно того,  что
мои черты представлены на "Сердце Марии". Я знаю,  вы  завидуете  Колену  за
столь прекрасную живопись. Если бы вам удалось  вырвать  у  него  корабль  и
унести его под мышкой, вы бы это сделали.
   - Безусловно, - согласился Виль д'Аврэй. С видом  притворного  недоумения
он заявил; - "Так, значит, это вы изображены на "Марии"? Мои чувства меня не
обманули. Но как же это могло быть? Выходит,  вы  знали  его  раньше,  этого
широкоплечего пирата Колена Патюреля, вы встречались с ним до Голдсборо?  Вы
мне расскажете об этом, не так ли?
   - Я увожу г-жу де Пейрак, - сказал он, обращаясь к графу де Ломени. -  Вы
не сердитесь, граф? Вы и  так  достаточно  владели  ее  вниманием  во  время
пикника... Прекрасная была прогулка, не правда ли?
   Он ликовал, помогая ей сесть в сани.
   - Чем больше я вас знаю, чем более таинственной мне кажется  ваша  жизнь,
тем  сильнее  разгорается  моя  страсть  к  вам.  Я  хочу,  чтобы   вы   мне
принадлежали... Да, это очень точное выражение, чтобы вы мне принадлежали.
   - Как ваши картины или венецианский корабль?
   - Да, только вы были бы самым фантастическим  и  самым  дорогим  из  моих
произведений искусства. Диковинный автомат, привезенный из  Германии.  Самая
красивая женщина в мире. Почти  как  живая.  Она  улыбается...  а  когда  вы
вдоволь налюбовались на нее, поверните ключ, крак, и она расскажет вам  свои
секреты...
   Он был невыносим, но иногда забавен.

***

   На следующий день г-н Ломени отправил подарок м-зель Онорине  де  Пейрак.
Развернув пакет из  расшитой  кожи,  все  увидели  маленький  лук  в  чехле,
расшитом бусинками и иголками дикобраза, а к нему стрелы с  яркими  перьями.
Такой неожиданный и роскошный подарок лишил ее  речи.  Она  положила  лук  и
стрелы на стул и стала их разглядывать, а Маколле и Пиксаретт предлагали  ей
тут же начать уроки стрельбы. Керубин отчаянно завидовал  и  осмелился  лишь
пальцем прикоснуться к красивой игрушке.
   Все отправились к вязам, где и состоялся  первый  выстрел  под  взглядами
любопытных индейцев.
   Благодаря  Ломени  у  Онорины  появилось  оружие  против  ее  врагов,  но
чувствовала ли она себя защищенной  лицом  к  лицу  с  тем  огромным  миром,
открывшимся ей, за пределами семьи и родного дома?
   На следующий день весь Верхн