зав мне несколько историй из-за кулис.  Я  буду  вам
так признательна.
     После продолжительных колебаний, он жестом показал, что  решился.  Он
понимал, что у него не хватит ловкости ей противоречить. Репутация ее и ее
мужа  при  дворе  все  возрастала.  Их  оба  сына,  наделенные  блестящими
полномочиями, были в поле зрения Суверена. И кроме того, повторял он себе,
в последний раз оглянувшись на далекие берега, здесь  все  же  не  кулуары
Версаля, Сен-Жермена или Пале Рояля!
     Он  мог  позволить  себе  доставить  удовольствие  красивой  женщине,
которая сказала, что вспомнит о нем,  когда  по  возвращении  снова  будет
пользоваться благосклонностью короля.
     - Ладно! Позвольте вас сказать, что слухи об опале прекрасной Атенаис
несколько запоздали, - произнес он. - Когда я покидал  Францию,  то  перед
Брестом заехал в Париж, чтобы встретиться с министром  по  делам  колоний.
Тогда я узнал, что мадам де Монтеспан, ваша подруга, вернулась  в  Версаль
еще с большим триумфом, чем прежде. Правда,  ее  победа  далась  ей  ценой
нескольких хлопот. Ее трон отчасти потерял  устойчивость.  Она  закатывала
королю ужасные сцены. И  это  была  не  первая  ссылка,  которая  для  нее
закончилась таким образом. До этого ее отправили в Сен-Жермен на несколько
месяцев,  три  или  четыре  года  назад.  Но  вот  настоящее   чудо!   Она
возвратилась, и король подарил ей одного за другим  двоих  детей,  которых
готов признать принцами крови.
     - Ваш рассказ меня ничуть не удивляет. Король никогда не мог обойтись
без нее! Ее красота и ум его покорили!..
     - И даже более того! Ваш вопрос относительно ведьмы был неуместен. Не
умаляя красоты мадам де Монтеспан, не приуменьшая влияния  ее  на  короля,
которое укрепилось за тринадцать лет их связи, точно известно, что золото,
которое она опускала в кошельки колдуний, послужило ей огромной помощью.
     Анжелика понимающе улыбнулась.
     - Так Мовуазен и по сей день продолжает практиковать? - сказала  она,
понизив голос.
     -  Как  никогда.  Весь  Париж  бывает  у  нее,  самые  громкие  имена
королевства... С тех пор, как ее поддержала мадам де Монтеспан, ее  аптека
полна. Что до Атенаис, то вы ее хорошо знаете, как я вижу. Так что думаете
вы?.. Позволит ли она другой женщине занять ее место возле короля?..  Нет!
Этого никогда  не  будет.  Новую  фаворитку  ждет  та  же  участь,  что  и
предыдущих.
     -  Мадам  де  Ментенон!  -  вскричала  Анжелика,  уже   переполненная
беспокойством за несчастную Франсуазу д'Обинье, ее давнюю подругу, которая
однако была и подругой Атенаис.
     Но для  последней,  охваченной  страстью  к  королю,  и  страхом  его
потерять никакие узы дружбы не могли иметь значения.
     Придворный пожал плечами.
     - Мимо. Я говорю о новой фаворитке, мадмуазель  де  Скорай,  красивой
восемнадцатилетней блондинке. Наш повелитель  находится  в  том  возрасте,
когда с вожделением смотрят на молоденьких...
     - Однако я слышала, что мадам де Ментенон...
     - Да, я признаю, что гувернантка незаконорожденных  детей  продолжает
получать кое-какие подачки. Он сделал ее маркизой, что впрочем  ничего  не
значит. Но что она может среди такой путаницы? Она довольствуется тем, что
держит под крылом детишек, которые ей вверены, и избавляет их  от  влияния
их ужасной матери. А той и без них есть кого помучить. Нравиться королю  и
бороться с соперницами - это предмет ее досуга. По Парижу распространились
опаснейшие микстуры.  В  прошлом  году  многие  были  свидетелями  сильной
болезни короля, и ее лихорадкой не назовешь. Мадам  де  Монтеспан  пустила
слух, что может быть причастна к его недомоганию, сказав, что предпочитает
получать милости от больного короля,  чем  видеть,  как  он  расточает  их
другим.
     - Если дела обстоят таким образом, господин д'Эстре, и  если  вы  обо
всем этом  знаете,  не  считаете  ли  вы  своим  долгом  предупредить  Его
Величество каким-либо образом?
     - Вы сошли с ума? - он посмотрел на нее насмешливо. -  Если  то,  что
известно мне или вам, или нам обоим по отдельности и вместе,  выплывет  на
свет, то возникает угроза быть "разодранным четырьмя лошадьми"...
     Его фраза гулко раскатилась во влажном воздухе реки.
     Он намекал на казнь,  специально  предназначенную  для  цареубийц.  А
таковыми признавались люди, которые  готовили  план  покуситься  на  жизнь
короля, даже в случае, когда план проваливался.
     Казнь состояла в том, что руки и  ноги  осужденного  привязывались  к
сбруе  четырех  лошадей.  Потом  лошади  отпускались  и  тянули  в  разные
направления, так что к исходу экзекуции каждая  из  них  уносила  одну  из
частей тела приговоренного.
     - Что вы говорите, -  пробормотала  Анжелика  в  ужасе.  -  Мадам  де
Монтеспан дошла до того, что пыталась отравить короля?..
     - Я такого не говорил, -  запротестовал  офицер  королевского  флота,
старательно оглядываясь.
     Казалось, он сожалел о том, что так разболтался. Но увидев,  с  каким
заинтересованным видом она ждет продолжения, он не удержался и добавил:
     - Речь не идет о смертельном яде. Я говорю  о  специальных  порошках,
которые фаворитка примешивает к пище короля, чтобы обратить  на  себя  его
внимание. И, между прочим, это приносит успех, как я вам  уже  сказал.  Но
результат оказался несколько большим,  чем  она  это  ожидала.  Следствием
этого,  по  словам  врачей,  стала  его  тяга  к  новым  любовницам,  что,
естественно, не  доставило  особого  удовольствия  и  мадам  де  Менденон.
Правда, ее еще не окончательно отвергли. Король каждый  вечер  приходит  к
ней поболтать или сыграть партию в бильярд. А вообще,  вы  понимаете:  это
ведь целая процессия: мадам де  Лувиньи,  мадмуазель  де  Рошфор-Теобон...
Говорят, что он  пустился  во  все  тяжкие,  если  можно  так  выразиться:
фрейлины королевы, горничные, а недавно одна из дочерей мадам де Монтеспан
представила ему некую Дезейе, и ходят слухи, что у нее от него ребенок...
     Но  по-моему  новая  фаворитка  привлекла  короля  не  только  своими
прелестями и детской  непосредственностью,  здесь  имели  место  и  другие
уловки. Говорят, что ее белокурая головка и молодость  -  не  единственные
достоинства этой девицы... Наконец те, кто с ней знаком и  уже  давно  при
дворе, утверждают, что одна деталь повлияла на то, чтобы увлечь монарха.
     - Какая же?
     - Ее имя.
     - И как же ее зовут?
     - Анжелика!..
     Он подмигнул ей как заговорщик и рассмеялся,  откинув  голову  назад.
Эхом этого крика отозвались птицы: чайки и крачки,  населяющие  прибрежные
скалы,  проносились  на  ними  часто  махая  крыльями  и  щелкая  клювами.
Казалось, они негодовали.
     Что означал этот внезапный взрыв смеха, резкого и оскорбительного?
     Внезапно Франсуа д'Эстре протянул перед собой руку:
     - О! Посмотрите туда!..
     - Что такое? Англичане?..
     - Нет! Туда!.. Свечение.
     Она проследила направление, которое он ей указал.  В  стороне  Понана
она увидела,  как  над  смутными  тенями  выступов  высоких  гор,  скрытых
туманом,  распространяется  широкая  полоса  светло-розового  цвета,   она
удваивается  ярко-зеленой,  затем  появляется  золотистая.  Все   исчезло,
быстрее, чем они смогли это рассмотреть. Потом на  миг  что-то  вспыхнуло,
словно блестящий глаз мигнул в небе.
     - Северное сияние! - воскликнул граф д'Эстре,  голосом,  дрожащим  от
восхищения. - Боже мой, как это прекрасно! К тому же это редкость в данное
время года. Это знак!  Холод  приближается.  Скоро  придут  морозы  и  все
покроется льдом. Англичанину следовало бы  поторопиться,  иначе  он  будет
вынужден зимовать в форте Руперт, где я поработал над тем, чтобы сжечь все
жилища.
     Он продолжал  смеяться,  но  по-другому,  и  рассеянные  лучи  солнца
бросали на его лицо слабые отсветы,  уже  словно  носящие  печать  будущих
морозов, он смеялся с выражением детской беспечности.
     - Хоть бы он отказался от намерения преследовать меня  на  выходе  из
пролива.
     Он  вернулся  на  свое  судно,  чтобы   подготовиться   к   возможным
неожиданностям.
     После того, как они прошли  Антикости,  большой  остров,  около  трех
сотен  миль,  населенный  исключительно  белыми   медведями   и   птицами,
опасность, казалось, миновала. Они не  должны  были  встретить  английский
корабль, вышедший из засады. Господин д'Эстре снова  поднялся  на  борт  в
сопровождении адьютанта, чтобы попрощаться и выразить благодарность.
     - Поскольку никакие напасти не подстерегли меня,  позвольте  выразить
вам мою благодарность и восхищение теми днями, которые я провел в обществе
знаменитых и влиятельных при  дворе  лиц,  хотя  вы  и  находитесь  сейчас
довольно далеко от Короля-Солнца. Нет дня, когда в Версале  не  говорят  о
той, кто обладает репутацией одной из красивейших женщин королевства,  или
о том, кто  дал  нашим  поселениям  в  Америке  новую  жизнь  и  обеспечил
безопасность, которой все так долго добивались. Правда вы имеете при дворе
двух надежных поверенных - ваших сыновей, которые добились благосклонности
короля.
     До этого момента он не намекал, что знаком с Флоримоном  и  Кантором.
По слухам он избегал близкого знакомства с ними.  Его  заинтересовал  лишь
тот факт, что  они  по  почетному  и  ответственному  поручению  ездили  в
Америку. Теперь он знал их ближе.
     Он вручил  Анжелике  в  знак  признательности  маленький  флакон.  Он
извинился, что его форма была  несколько  традиционной,  поскольку  такова
была французская мода, как  впрочем  и  мода  отдаленных  столиц,  включая
Великого Могола и испанские города Нового Света. Кроме того, не  желая  ее
убеждать, что этот флакон  из  позолоченного  серебра  является  изделием,
заказанным для нее одной, д'Эстре подчеркнул, что хочет  оставить  о  себе
память, залог безграничного уважения.
     - Из всех чудесных встреч, знакомство с вами - самая значительная.  Я
расскажу о ней королю.




                ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЧТЕНИЕ ТРЕТЬЕГО СЕМИСТИШИЯ


                                    10

     Каждый раз, когда Анжелика  возвращалась  в  Голдсборо,  каждый  раз,
когда сквозь клочья перламутрового тумана или на фоне царственно  голубого
неба она видела  блеск  розоватых  снегов  на  вершинах  Ман-Дезерта,  что
означало конец пути, сердце ее наполнялось радостным возбуждением. И не  к
чему было ей напоминать о целой лавине драм и унижений, которые обрушились
на них в этих местах или могли еще раз их подстеречь.
     Для нее этот край сохранил образ сказочного райского уголка,  который
восхитил ее в тот самый момент, когда она различила сквозь  густой  туман,
через который блестела радуга, звон якорной цепи, возвещавший об окончании
ее первого длительного путешествия. Она стояла на мостике, прижав  к  себе
Онорину. В глубине ее рождался молчаливый крик,  словно  это  взывали  все
изгнанники, избежавшие тюрьмы или казни, крик, от которого хотелось  пасть
на колени: "Новый Свет!"
     На этой неизведанной  земле  могло  случиться  что  угодно,  она  это
понимала и заранее была готова ко  всему.  Самое  главное,  что  они  были
свободны и спасены.
     Каждый раз по  возвращении  в  Голдсборо  она  снова  переживала  миг
прилива новой крови, миг обновления сил.
     Прибыв  в  Новый  Свет,  изгнанники  и  побежденные  снова   обретали
мужество, иные чувствовали его в первый раз.
     Вопреки тому, что ей пришлось перенести у этих берегов,  Анжелика  не
забывала своего первого впечатления неописуемой красоты.
     К нему в последующие дни добавилась чудесная радость от известия, что
оба ее сына живы. И  она  никогда  не  забудет  мгновения,  когда  Кантор,
обнаженный, словно молодой бог с Олимпа боролся с волнами в гроте Анемонов
и кричал: "Посмотрите на меня, матушка!" К этому примешивалось впечатление
от сна, рассказанного Флоримоном перед его отъездом  в  Америку  вместе  с
Натанаэлем де Рамбур. Ей казалось, что она спит...  или  что  она  умерла.
Многое здесь казалось призрачным как мечта, так был велик  контраст  между
жизнью в Европе и в Новом Свете.
     Итак Голдсборо останется местом, где реальность похожа на мираж,  где
вас поджидают неожиданные сюрпризы и радости, ослепляющие словно молния.
     И эти радостные мысли, которые  облегчали  душу  и  наполняли  сердце
песней, пробуждали в ней  нетерпение  увидеть  тех,  с  кем  были  связаны
(правда  не  всегда  наилучшим  образом,  надо  признать)   первые   часы,
проведенные на этих берегах.
     Там жили гугеноты из Ля Рошели, которых ей и Жоффрею  удалось  спасти
от тюрьмы и галер. Среди них - ее близкая подруга Абигаэль, жена  Габриэля
Берна, их дети - Мартьяль, Северина и Лорье, которых Анжелика любила,  как
родных... также - старая Ребекка, их служанка, тетушка Анна, чета Маниго и
много других.
     Она также готовилась к встрече с Коленом Патюрелем, и это всегда было
связано с волнением и искренним удовольствием, в которых она себя  никогда
не упрекала. Когда  она  думала  о  чувствах,  испытываемых  при  виде  их
губернатора,  высокого  и  грузного,  направляющегося  навстречу  походкой
морского волка,  приспособившегося  к  качке,  поднимающего  руку  в  знак
приветствия, окруженного постоянно детьми, она понимала, что этот  человек
приветлив, приятен, надежен и даже безгранично предан им  обоим  в  равной
степени.
     Когда Колен был рядом с ними, Жоффрей и Анжелика чувствовали, что  их
груз, их заботы разделены уже на троих. Они знали, что в  верности  Колена
по отношению к ним никогда не придется сомневаться.
     Дневной прилив отнес их в спокойные воды через фарватер,  знакомый  и
доступный лишь  опытным  штурманам.  Они  проделали  маневры  прежде,  чем
бросить якорь, ибо несколько кораблей разного водоизмещения со  спущенными
парусами загромождали проход.  Анжелику  не  интересовало,  что  некоторые
лодочки подплывали к их судну; в основном это были индейские каноэ. Дикари
были любопытны, к тому же их интересовало, не удастся ли обменять меха  на
огненную воду.
     Заняв место в шлюпке, которая должна была доставить их  в  порт,  что
находился в нескольких кабельтовых,  она  подняла  глаза  и  вгляделась  с
улыбкой в пейзаж, ставший для нее  родным.  Ей  бросилось  в  глаза  нечто
необычное, напомнившее ей их недавний приезд в Квебек.
     - Но... нас  никто  не  встречает,  -  сказала  она,  повернувшись  к
Жоффрею.
     Действительно, им еще не доводилось видеть набережную Голдсборо такой
пустой, хотя слово "никто" здесь было не совсем справедливо.
     Они  различили  матросов,  которые  сновали  туда-сюда,  перекатывали
бочки, переносили тюки. Иные просто слонялись вдоль берега, ожидая команды
к отплытию, но среди них  -  ни  одного  знакомого  лица.  Не  было  видно
просторных темных платьев  дам  из  Ля  Рошели,  обычно  они  образовывали
почетную процессию, стоя вдоль набережной рядом с мужчинами в шляпах  и  с
кружевными воротничками; на  их  лицах  с  трудом  угадывалась  скрываемая
радость. Не было ни детей, прыгающих  через  лужи  и  поднимающих  фонтаны
брызг, даже птицы не кружили над причалом и не присоединяли свои  крики  к
обычным приветствиям друзей. Военные в полном снаряжении и  вооружении  не
стояли на пристани, как не стояли там живописные пары  -  результат  брака
бывших пиратов и  королевских  дочерей  или  прелестных  уроженок  Акадии,
встреченных на побережье залива.
     Как бы ни были заняты жители Голдсборо своими ремеслами, никогда  они
не  жалели  времени,  чтобы,  оставив  все  дела,   придти   встретить   и
приветствовать графа де Пейрака - основателя и благодетеля городка.
     - Может быть, дать сигнал из  пушки  о  нашем  прибытии?  -  спросила
Анжелика, в тот же момент подумав, что на их выстрел не последует ответа.
     Она взглянула вопросительно на мужа и  увидела,  что  хоть  он  и  не
показывает своего волнения, он тем не  менее  сильно  удивлен.  Его  глаза
изучали новые детали в пейзаже, словно он  всматривался  в  лицо  ребенка,
который подрос.
     Тонкие струйки дыма, которые тянулись к небу из труб домов,  говорили
о том, что жители в городе есть. А среди толкотни незнакомых  матросов  на
площади  они  различили  фигуру  пожилого  человека,  который,   казалось,
прогуливался, время от времени бросая палку своей собаке  и  заставляя  ее
бегать за ней. Эта картина была  успокаивающей  и  указывала  на  то,  что
Голдсборо не стал объектом чьего-то  нападения,  хотя  возможность  такого
поворота событий никогда не теряла актуальность.
     Но напрасно они всматривались в разных направлениях и  все,  кто  был
вместе с ними в шлюпке - тоже. Ни Колена Патюреля, размахивающего  руками,
ни передвижения солдат на стенах форта, ни радостных подростков.
     Словно  в  адском  калейдоскопе  перед  мысленным   взором   Анжелики
сменялись картины всеразличных катастроф: кровожадные пираты с французских
берегов или с  английских  островов,  например  с  Ямайки,  обрушились  на
Голдсборо;  индейцы-ирокезы  или  абенакисы  уничтожили   население;   или
англичане из Массачусеттса с Фипсом во главе напали на  город  и  ограбили
его; это могли быть и гугеноты Ля Рошели, которых сослали в  Новую  Англию
или в английские колонии. В конце  концов,  в  этой  болотистой  местности
оказалось столько различных типов людей - паписты и реформаторы, пираты  и
разорившиеся буржуа, что  они  могли  просто  поубивать  друг  друга.  Это
предвидел маркиз де Виль д'Аврэ!..
     Однако флаг де  Пейрака  -  голубое  полотно  с  серебряным  щитом  -
по-прежнему развивался на башне форта  рядом  с  двумя  вымпелами:  первый
принадлежал войскам Ля Рошели и символизировал единство гугенотов,  второй
изображал "сердце Марии". Это был настоящий шедевр вышивки,  изготовленный
монахинями-урсулинками из Квебека, который  Анжелика  и  Жоффрей  подарили
Колену Патюрелю и его друзьям во время  их  первого  путешествия  в  Новую
Францию. При виде этих вымпелов и флага можно было с уверенностью сказать,
что все находятся дома. Но по мере того, как они приближались, выяснилось,
что большинство домов стоят с заключенными дверями и окнами, что придавало
поселению вид враждебный или умирающий.
     "Я знаю! Болезнь! - подумала Анжелика, сраженная внезапной  догадкой.
- Эпидемия! Чума! Или, может быть, оспа...
     Но тогда Колен поднял бы черный флаг!.. Если только он еще  жив!..  А
если он умер, тогда все поддались панике и не знают, что делать".
     И вдруг ее как молния озарила мысль, объяснение, которое заставило ее
побледнеть.  Это  была  идея,  что  Дьяволица  воскресла  и  высадилась...
Действительно, в этом случае странный вид Голдсборо объяснялся,  это  была
порча и ужас.



                                    11

     Киль шлюпки коснулся прибрежного  песка.  Берег  круто  поднимался  к
земляным площадкам, на которых  во  время  отлива  располагались  торговые
лотки. Шлюпку отнесло волной. Жоффрей де Пейрак жестом указал направление,
и они поплыли на другой конец порта к новому  молу  на  сваях.  Он  вел  к
постоялому двору мадам Каррер, который назывался  "Гостиница  при  форте",
куда сходились  путешественники  всех  национальностей,  чтобы  пропустить
стаканчик доброго французского вина по прибытии. Но сейчас там было пусто,
окна и двери заделаны, и граф де Пейрак  с  опаской  смотрел  на  все  эти
ослепшие дома, глухие и немые. Он предпочел держаться от них подальше.
     Быть может, его орлиный глаз различил  в  стороне  построек  силуэты,
которые старались остаться  незамеченными  и,  казалось,  их  поджидали  в
засаде.
     Анжелика приняла помощь двух матросов, чтобы добраться до берега,  не
замочив своих прелестных туфелек, сшитых по последней парижской моде.  Она
специально надела их в честь - и, кажется, напрасно - друзей из Голдсборо.
Итак она вступила на мокрый песок и, подняв глаза, увидела их перед собой,
величественных и черных. Они ждали.
     В своем  костюме  огненного