гущей,  как  золотая  змея,  через  царство
могучих деревьев, неся свои воды на юго-восток... На сей раз  призрак  войны
отступил, теперь начиналась их новая жизнь с обычными для  этих  диких  мест
занятиями: охотой, рыбной ловлей, долгим сном и курением табака...
   Индейцы из небольших местных племен тоже начали собираться  в  путь;  они
меньше всего задумывались над событиями, приведшими их в  Катарунк,  жертвой
которых они могли бы стать, как и все  малые  нейтральные  народы,  попавшие
между двумя могучими враждующими силами.
   Веселый детский голосок зазвенел в прозрачном вечернем  воздухе.  Жоффрей
де Пейрак  оглянулся.  Маленькая  Онорина,  как  всегда,  играла  со  своими
приятелями  Бартеломи  и  Тома.  Ее  румяная  перемазанная  рожица  казалась
счастливой. Она дышала здоровьем и задором ребенка, напоенного своей  полной
свободой. Он испытывал к этой девочке особую  привязанность,  родившуюся  из
тех богатых и сложных чувств, таящихся в глубине мужского сердца, из которых
при  первом  же  испытании  главным  оказывается   чувство   справедливости.
Поскольку Онорина была отдана на его милость, он считал  своим  долгом  дать
все этому маленькому человечку, что было  в  его  силах,  такому  слабому  и
беззащитному, который, появившись на свет, был лишен всего, даже материнской
любви.
   Де Пейрак был  очень  внимателен  к  девочке.  Он  видел,  что  здесь,  в
Катарунке, она счастлива, чувствуя себя дома, в родной семье.  Больше  того,
теперь - так она решила своей  детской  головенкой  с  выпуклым  лбом  -  ей
принадлежало первое, самое первое место, потому что она была  дочерью  графа
де Пейрака.
   Того самого де Пейрака, кого называли монсеньором, склоняясь  перед  ним.
Ну а если она дочь такого большого  человека,  значит,  она  и  сама  важная
персона, и, преисполненная гордости, Онорина  наслаждалась  радостью  жизни,
которая сейчас звучала в ее криках опьяневшей ласточки.
   Все шло хорошо. Он улыбнулся. Это была его дочь, которую он себе  выбрал,
так же как и она выбрала его и никогда об этом не пожалеет.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ИРОКЕЗЫ

Глава 1

   Наступил вечер, и в воздухе запахло  дымом  -  кругом  вспыхнули  костры,
пробивая красными языками пламени непроглядную синюю мглу.
   Анжелика расставляла на столе  миски,  собираясь  кормить  детей  ужином,
когда в дальней комнатке раздался  душераздирающий  вопль.  Несколько  минут
назад туда ушла Эльвира готовить постель.
   "Кого-то убивают", - молнией пронеслось в голове Анжелики. Она схватилась
за рукоятку пистолета, который всегда был при ней.
   Посреди комнаты стоял индеец, вцепившись в руку полуобезумевшей от страха
Эльвиры. Индеец был еще страшнее того, которого она заметила на  холме.  Его
безобразное рябое лицо было к тому же вымазано сажей, как и  все  его  голое
тело. Длинный пук волос, перевязанный на макушке  грязной  красной  тряпкой,
торчал в разные стороны, придавая ему сходство  с  дикобразом.  "Ирокез!"  -
сразу решила Анжелика. Индеец зажал  Эльвире  рот;  бедная  женщина  сначала
пыталась отбиваться, но потом от недостатка воздуха лишилась чувств.
   Анжелика медленно  подняла  пистолет...  но  в  последнюю  минуту  что-то
удержало ее. Индеец, сверкая глазами, бормотал непонятные слова, но  по  его
мимике она догадалась, что он заклинает ее не кричать.
   - Не двигайтесь, - сказала  Анжелика  супругам  Жонас,  которые  застыли,
прижавшись к двери.
   Видя, что все молча замерли на своих местах, индеец сунул  руку  за  пояс
засаленной повязки, прикрывавшей его бедра, извлек оттуда какую-то вещицу  и
протянул ее в сторону Анжелики. Знаками он попросил,  чтобы  она  подошла  к
нему ближе,  так  как  понимал,  что,  если  он  это  сделает  сам,  женщина
испугается.
   Анжелика неуверенно  шагнула  вперед.  Индеец  показывал  ей  перстень  с
сердоликом, на котором она с изумлением увидела вырезанную на красном  камне
печать Рескатора... печать  ее  мужа.  В  памяти  тут  же  вспыхнули  слова,
сказанные  им  вчера   вечером:   "Кое-кто   из   ирокезских   вождей   меня
поддерживает". Она вопросительно взглянула в раскосые глаза индейца.
   - Текондерога, Текондерога, - монотонно твердил он хриплым голосом.
   - Пейрак?
   Он энергично закивал.
   - Никола Перро, - назвала она имя траппера. Снова утвердительный кивок, и
подобие довольной улыбки промелькнуло на страшном лице.
   - Я отнесу ему этот перстень...
   Он словно тисками сжал ее руку. И стал что-то быстро с угрозой  в  голосе
говорить. Анжелика поняла: он не хочет, чтобы  о  его  появлении  кто-нибудь
узнал.
   Супруги Жонас с ужасом ухватились за Анжелику.
   - Не оставляйте нас одних с этим дьяволом.
   - Тогда придется вам, мэтр Жонас, сходить за графом. Скажите моему  мужу,
что его здесь ждет один человек. Взглянув на  этот  перстень,  он,  конечно,
сразу же все поймет. И никому ни звука! Мне кажется, что индеец  требует  от
нас сохранить в тайне его присутствие здесь.
   - Это ирокез, я  уверена,  что  это  ирокез,  -  шептала  госпожа  Жонас,
опустившись на колени перед своей племянницей, лежащей без сознания на полу.
   Насторожившись, индеец крепко держал Анжелику за  руку.  И  только  когда
граф де Пейрак и Никола Перро появились в проеме двери,  он  отпустил  ее  и
приветствовал их гортанным криком.
   - Тахутагет! - с изумлением воскликнул Перро. И, ответив  на  приветствие
индейца, сказал:
   - Это Тахутагет, второй вождь племени онондагов.
   - Значит, это не ирокез! - с облегчением воскликнула госпожа Жонас.
   - Ирокез! Да к тому же еще один  из  самых  свирепых.  Важная  персона  в
совете старейшин. Ах, старый Тахутагет, как я рад тебя  видеть!  Но  как  он
попал сюда?
   - Через трубу,  -  слабым  голосом  промолвила  Эльвира,  которая  начала
приходить в себя. - Только я вошла в комнату, как вдруг совсем  бесшумно  он
выскочил из очага, словно черт из адского пламени.
   Де Пейрак с удовлетворением взглянул на индейца.
   - Он принес перстень, который я ему  оставил.  С  этим  перстнем  ирокезы
должны были послать ко мне гонца, если в один прекрасный день их совет решит
вести со мной переговоры.
   - Этот день, по-видимому, наступил, - сказал Никола Перро,  -  но  момент
для встречи выбран очень неудачно. Если ктонибудь  из  алгонкинов,  гуронов,
абенаков или французов, собравшихся сейчас здесь, узнает, что в форт  проник
ирокез, да еще сам Тахутагет, я его скальп дорого не оценю...
   - Вот что, - обратился он к  супругам  Жонас,  -  идите-ка  пока  в  свою
комнату и спокойно принимайтесь за  ужин.  Если  вдруг  кто-нибудь  заглянет
сюда, ничего о случившемся не говорите и  вообще  забудьте,  что  вы  видели
этого человека.
   -  Это  будет  довольно  трудно...  -  проговорила,  поднимаясь  с  пола,
смертельно бледная Эльвира.
   Анжелика принесла миску с рагу  и  протянула  ее  ирокезу,  но  Тахутагет
решительно отстранил ее, так же как и трубку с табаком, которую гостеприимно
предложил ему Жоффрей де Пейрак.
   - Он говорит, - перевел Перро, - что не станет ни есть, ни  курить,  пока
мы не сообщим ему о наших намерениях,  которые  он  должен  передать  совету
старейшин.
   Ирокез тем временем присел к очагу, собрал с пола угли, вылетевшие оттуда
во время его "прыжка", и подбросил несколько  маленьких  поленьев.  Он  снял
висевший на поясе его повязки мешочек, в нем было немного желтоватой,  очень
мелкой муки. Немного отсыпав ее в ладонь, он что-то сказал Перро.
   - Воды, - перевел тот.
   В углу на табурете стоял кувшин со  свежей  водой.  Анжелика  подала  его
Никола, и тот чуть-чуть отлил ее в руку Тахутагета.
   Ирокез указательным пальцем перемешал муку с водой. Получилась прозрачная
мало-аппетитная с виду масса; проглотив ее маленькими порциями,  он  рыгнул,
вытер руки о мокасины и начал говорить.
   Никола Перро опустился на корточки  напротив  индейца.  Он  терпеливо,  с
дружелюбным вниманием слушал его, внешне не проявляя никаких чувств, и затем
тщательно переводил каждое его слово де Пейраку, который, придвинув табурет,
уселся рядом. Анжелика устроилась в углу на кровати,  и  ее  почти  не  было
видно.
   Вот что сказал Тахутагет, который, казалось, даже не думал об  опасности,
что угрожала ему, единственному ирокезу, проникшему в  стан  врагов,  сказал
тому, кого ирокезы называли Текондерога, что значило Человек Гром:
   - Уже прошло десять лун, с тех пор как ты, Текондерога -  мы  зовем  тебя
так потому, что от твоей руки взлетают в воздух горы, - прислал нам  подарки
и два вампума. Мы сразу поняли, как ценны эти вампумы.  Такими  обмениваются
только великие народы и только при  заключении  самых  важных  договоров.  И
тогда сам Сваниссит, верховный вождь нашего союза, пожелал узнать,  что  это
за белый человек, который так желает дружбы с народами Длинного Дома, что не
скупится на такие богатейшие дары. Ты оставил мне свой перстень, и я ратовал
за тебя. Разве можно, говорил я ему,  забыть  о  других  подарках,  что  нам
сделал белый человек? Он прислал нам порох, пули, одеяла из красной материи,
которые не линяют от дождя, не выгорают от солнца,  котлы,  которые  звенят,
если по ним  щелкнуть  пальцем,  сделанные  из  такого  черного  и  крепкого
металла, что мы не стали готовить в них  свою  пищу,  а  оставили  их  нашим
мертвым. Он прислал нам топоры и ножи, такие  блестящие,  что  в  них  можно
рассматривать свое лицо, и, наконец, горсть такого крупного жемчуга,  что  я
даже не знаю, на какой вампум < Ожерелье  или  пояс  из  раковин,  сочетания
которых образовывали фигуры, имевшие смысловое  значение.  Вампумы  являлись
своеобразными памятными  знаками,  использовались  для  передачи  сообщений,
служили доказательством мирных намерений сторон>,  в  день  какого  великого
торжества мы могли бы его нашить. И еще он прислал ружье, у которого вспышка
происходит внутри, а приклад отделан перламутром. С тех  пор  как  Сваниссит
его носит с собой, оно его еще ни разу не подводило. Кроме того,  ты  обещал
нам чудесного порошка, от которого будет лучше родить земля, и приглашал нас
к себе в Катарунк, чтобы здесь заключить наш союз. Видя все  это,  Сваниссит
обдумал твое предложение и созвал совет матерей и совет старейшин, и сказал,
что надо соглашаться на союз с белым, который не повинуется  ни  англичанам,
ни французам, ни Черным Платьям и который к тому же такой щедрый.  Сваниссит
стар, так же как стар и я, и мы оба знаем, что народы Союза пяти племен уже,
к сожалению, не те, что были  прежде.  Нас  ослабили  нескончаемые  войны  и
торговля мехом, которой мы занялись  в  ущерб  земледелию.  Случались  такие
зимы, когда голод уносил каждого десятого. Молодежь  хотела  бы  по-прежнему
идти Тропою Войны, мстить за  мертвых  и  обиженных,  но  Сваниссит  сказал:
"Хватит убивать, иначе ирокезский народ перестанет быть великим  и  сильным.
Если этот белый будет помогать и поддерживать нас,  мы  сможем  передохнуть.
Скоро этот человек будет сильнее  всех  канадских  французов,  и  он  сумеет
объединить наши живущие в мире племена, как поется и предсказывается в наших
песнях о Гайавате". Так сказал Сваниссит, и большая часть народа его поняла.
И мы пришли сюда, чтобы встретиться с тобой, Текондерога. Но что мы  застали
в Катарунке? Мы увидели, что здесь собрались все наши враги, которые  только
и ждут случая, чтобы истребить нас!
   Однако негодование старого индейца,  к  тому  же  скорее  наигранное,  не
произвело большого впечатления на Никола Перро. Ибо он  знал,  что  ирокезов
привело сюда не только одно желание встретиться с Человеком Громом.
   - Но каким образом, отправляясь в Катарунк, вы  попали  в  места  гораздо
восточное его? - невинным голосом спросил он.
   - Э, нам надо было свести кое-какие счеты  с  нашими  врагами  из  долины
Сен-Жан.
   - И вы сожгли там несколько деревень и вырезали их жителей?
   - Подумаешь, всего несколько красных хорьков, так  обожаемых  французами,
которые не умеют даже ткнуть в землю маисового зерна или семечка подсолнуха.
Дикари и рабы, вот кто они!
   - Допустим! Но тогда так и надо говорить, что,  возвращаясь  из  военного
похода с реки Сен-Жан, вы решили дойти до Катарунка и  встретиться  здесь  с
Человеком Громом.
   - Но с  кем  мы  здесь  встретились!  -  с  возмущением  и  гневом  снова
воскликнул старый ирокез. - Это ты, Текондерога, устроил  нам  эту  ловушку?
Ведь здесь собрались все наши злейшие враги!.. Я уж не говорю об  алгонкинах
и гуронах, у которых одна мечта: снять скальп с ирокеза,  чтоб  получить  за
него хорошую награду в Квебеке. Но здесь и полковник Ломени,  давший  клятву
своему безумному богу, что уничтожит всех нас, прежде чем сам отправится  на
тот свет, и, наверно, это так и будет, потому что никакая пуля не берет  его
в бою. Здесь и Пон-Бриан, тот, что  бесшумно  проходит  по  военным  тропам.
Белый человек, к тому же тяжелый, как бизон, но  его  приближение  не  может
уловить даже ухо индейца. Кто же тут еще? Да! Как только  мои  глаза  смогли
вынести этих двух несчастных предателей?  Трехпалого,  которого  когда-то  я
называл своим братом, и Модрея - приемного сына Сваниссита... Они  здесь,  и
они кричат о мести, хотя сами  они  первые  из  всех  изменников.  Разве  не
Трехпалый убил двух наших братьев, когда бежал от нас? А ведь он  целый  год
ел с нами из одного котла. А Модрей? Он попал к Сванисситу совсем  ребенком.
Он был красивым мальчиком и очень ловким на охоте, и наши сердца наполнились
печалью, когда нам пришлось обменять его на двух наших  вождей,  попавших  в
плен к французам. Неужели Модрей забыл о том, как хорошо ему жилось  у  нас?
Забыл о тепле наших хижин?  Сейчас  он  здесь,  и  он  твердит,  что  должен
отомстить за смерть своей семьи, за смерть своего  отца,  матери  и  сестер,
которых когда-то убил Сваниссит.  Но  это  не  правда.  За  всю  свою  жизнь
Сваниссит не снял скальпа ни с одной женщины или ребенка. И Модрей это знает
лучше, чем кто-либо другой. Это белые научили нас убивать детей и женщин.  И
что можем поделать мы, старейшины, если наши молодые воины начали  подражать
им? Но я так и умру, верный обычаям моих отцов, никогда не убив ни  женщины,
ни ребенка. Когда я бывал в  Квебеке,  сколько  раз  я  слышал  собственными
ушами, как говорят французы: "Коварный, как  ирокез!"  Но  ответь  мне,  кто
коварнее - мы или те, кто, подобно Модрею,  предает  своих  приемных  отцов,
которые, вместо того чтобы убить, усыновили их?.. Вакия тутавеза!
   И он повторил несколько раз "вакия тутавеза", что значит: при одной мысли
об этом меня бросает в дрожь...
   - А Черное Платье, Этскон Гонси, который сейчас  находится  в  Модезеане?
Для чего он приехал сюда? Колдовать? Наводить  на  нас  порчу?  А  Пиксарет,
вождь патсуикетов, один из самых злейших наших врагов, у которого при  входе
в вигвам прибито тридцать скальпов наших братьев, - он для чего явился сюда?
   - Абенаки заключили мир с англичанами и Текондерогой, - ответил Перро.
   - Пиксарет этого мира не заключал. Пиксарет не похож на других  абенаков.
За скальп англичанина или ирокеза он нарушит любое  соглашение.  Он  слушает
только один голос, голос Черного Платья. А  тот  говорит  им,  что  крещение
пойдет на пользу абенакам, что бог белых поможет им одержать победу.  Черное
Платье имеет полную власть над ними, и Черное Платье хочет гибели ирокезов.
   - Но ведь не Черное  Платье  командует  армией.  Приказ  о  битве  отдает
полковник де Ломени. А он тоже хочет мира с Текондерогой.
   - Но сможет ли полковник удержать своих верных друзей,  патсуикетов?  Уже
много дней, как они вынюхивают наши следы... На днях они  даже  захватили  в
плен Анхисеру, вождя онеидов, и пытали его чуть не до  смерти.  Ему  удалось
ускользнуть от них, и он добрался до нас. А мы забились в норы  и  не  смеем
приблизиться к твоему жилищу, которое пропахло этими койотами и шакалами. Ты
устроил нам западню, Текондерога? - еще раз спросил он торжественным тоном.
   Де Пейрак при посредстве Никола Перро спокойно и  коротко  объяснил  ему,
что сам был чрезвычайно озадачен  вторжением  французов  и  сейчас  ждет  не
дождется, когда же они наконец уйдут отсюда.
   Как ни странно, но слова де Пейрака, казалось,  не  вызвали  недоверия  у
посланца ирокезов, они просто встревожили  его.  Он  понял,  что  де  Пейрак
говорит правду. Но серьезность положения от этого не убавлялась.
   - На том берегу нам было бы гораздо легче уйти от них. Но  теперь  мы  не
можем переправиться через реку. Слишком много людей рыщут между Катарунком и
Модезеаном. Мы загнаны в лес. Ты думаешь, нам еще долго  удастся  скрываться
от этих шакалов, идущих по нашим следам? Если это в твоих силах, помоги нам,
Текондерога, перейти через Кеннебек, защити нас от этих койотов...
   - Я думаю, что сумею договориться об этом  с  полковником  де  Ломени,  -
ответил де Пейрак. - Вы ничего предосудительного не учинили в этих краях?
   - Мы пришли, чтобы повидаться с тобой.
   - Потерпите два дня. Индейцы - союзники французов - уже садятся в лодки и
отплывают на север. В ближайшие дни многие уедут, и  вы  сможете  явиться  в
Катарунк с мирным посольством.
   Тахутагет задумался, и его большое, похожее  на  земляной  клубень,  лицо
сморщилось. Затем морщины разгладились, и он сказал:
   - Думаю, на это можно согласиться. Ведь  даже  если  наше  предложение  о
перемирии будет отвергнуто, и мы не  сможем  переправиться  через  реку,  по
крайней мере, число наших врагов уменьшится. Ты говоришь, что племена уходят
на север?
   - Во всяком  случае,  мы  прилагаем  все  силы,  чтобы  они  скорее  туда
отправились, - ответил ему Никола Перро.
   - Теперь мне остается  самое  трудное,  -  продолжал  индеец.  -  Убедить
Уттаке, вождя могавков, в необходимости заключить с тобой  мир.  Ты  знаешь,
что нужно согласие вождя  каждого  племени,  входящего  в  наш  союз,  чтобы
какое-то решение было принято. А Уттаке  и  слышать  ничего  не  желает.  Он
говорит, что от белых можно ждать лишь предательства. Он за войну, только за
войну. Он хочет броситься  со  своими  воинами  на  патсуикетов,  а  мы  тем
временем напали бы на вас.
   - Это безумие. Ты сам это понимаешь,  Тахутагет,  и  Сваниссит  это  тоже
понимает. Неужели он не может уговорить Уттаке?
   - ТЫ не знаешь Уттаке, его голова крепче гранита. А кроме того, он сказал
Сванисситу ужасную вещь, он сказал, что видел сон, из  которого  узнал,  что
ты, Текондерога, явишься причиной его смерти, смерти Сваниссита,  верховного
вождя наших племен.
   - Я? - воскликнул де Пейрак, мастерски изобразив благородное негодование.
- Уж не станет ли меня обвинять  в  предательстве  этот  несчастный  могавк,
которого я даже не видел ни разу в жизни!
   - "Как может он стать причиной  моей  смерти,  если  он  желает  со  мной
союза?"  -  так  ответил  Сваниссит  вождю  могавков.  Но   все   мы   очень
встревожились, потому что знаем: Уттаке дружит с Духом Снов... Хотя мы знаем
и другое: он  -  большой  лгун  и  выдумщик,  рассказывает,  что  слышал  от
алгонкинов, как твоя жена уничтожила тотем ирокезов у водопада Мокси, а  это
значит, что ты готовишь нам гибель.
   Маленькие глазки с красными веками перебежали с де Пейрака  на  Анжелику.
Видимо, старый  Тахутагет  надеялся,  что  белые  опровергнут  эти  страшные
обвинения Уттаке, сильно поколебавшие его собственное доверие  к  белому  по
прозвищу Человек Гром, за которого он так горячо выступал на совете.
   - Разве ирокезы желают смерти моей жены? - спросил  де  Пейрак.  -  Разве
Сваниссит, ты сам или кто-нибудь из ваших воинов решился бы испугать  лошадь
так, что, обезумев, она чуть  не  увлекла  в  пропасть  мою  жену  вместе  с
ребенком? Ведь нет? А черепаха это сделала. И я не сваливаю ее вину на  тебя
и на всех ирокезов. Так и вы  не  должны  обвинять  мою  жену  в  намерениях
повредить вам только потому, что, спасая свою жизнь, она столкнула со своего
пути черепаху.
   Это хитроумное рассуждение, кажется, понрави