достное  оживление,  всеобщее  очарование,  а  не
холодное равнодушие, отталкивающую  антипатию  или  же  пренебрежение  вами.
Красивые женщины счастливы тем, что могут нравиться,  не  прилагая  к  этому
никаких усилий. Мир улыбается им. А другие женщины, обладающие  не  меньшими
душевными качествами, вызывают лишь скуку, ведь они некрасивы. Подумайте над
этим, мадам, небо щедро  одарило  вас,  и  возможно,  справедливо  иногда...
заплатить за ваши бесценные преимущества... - Он помолчал, затем продолжил:
   - Теперь, что касается ваших страхов  попасть  в  ловушки  ваших  врагов,
которые своей жестокостью или с помощью магии покушаются  на  вашу  жизнь...
Чистое сияние вашей ауры подсказывает мне, что вы их победите. И более того,
- в его глазах мелькнула ироническая улыбка, - я склонен  пожалеть  их,  так
как они слишком рискуют потерять свою жизнь, если будут упорствовать в своем
желании нападать на вас. Я бы не советовал вам спешить и ставить  все  точки
над "и" в вашей ссоре с супругом по интересующему  вас  вопросу.  Как  часто
бывает в супружеских перепалках, другому приписываешь то, что даже в  мыслях
у него не было. Я уверен, вы преувеличиваете важность подобных  дебатов  для
господина де Пейрака. Он просто любит бывать в окружении своих друзей, а  вы
приписываете данным собраниям несуществующие цели. Ему  же  и  в  голову  не
придет, что это могло задеть  ваше  самолюбие.  Поэтому  вам  лучше  открыто
поговорить друг с другом, не откладывая.
   - Его нет в Квебеке, - в голосе Анжелики послышались плачевные  нотки,  -
он уехал.
   - Он вернется... сегодня вечером... или  завтра...  В  такое  время  года
далеко не уедешь... не далее двух лье отсюда...
   Отец Мобеж не принял всерьез ее жалобы. Это успокоило ее, и она  ушла  от
него, уверенная в себе.

***

   В тех краях, откуда была родом Анжелика, верили  в  оборотней  и  фей,  в
колдунов и ведьм; сгорбленные тени нечистой силы заманивали людей в болота и
дремучие леса. Там не говорили о куртуазной любви, но часто вспоминали  Жиля
де Реца, отдавшего душу  Дьяволу  и  подвергавшего  пыткам  сотни  маленьких
мальчиков. Знания Анжелики в области литературы,  искусства  или  наук  были
неглубоки, но в этом ей некого было винить, кроме самой, себя,  своей  лени.
Да, она всего лишь чужестранка, уроженка Пуату. Но... Она  любила  его.  Она
любила его больше всего на свете! Он должен это знать, он должен верить  ей!
Даже если она из Пуату.
   Жоффрей де Пейрак хохотал взахлеб. День близился к  полудню,  и  оба  они
находились в замке Монтиньи, в кабинете Жоффрея. Ему стоило  большого  труда
снова стать серьезным, и теперь он хотел знать, откуда у нее в голове  столь
бредовые мысли.
   Она  рассказала  ему  о  собраниях,  на  которые   он   приглашал   своих
соотечественников, а ее никогда. Эти коллоквиумы внушали ей страх.  Наблюдая
за ними, выслушивая колкости и обвинения,  которыми  они  обменивались,  она
всякий  раз  вспоминала  диспуты  в  Тулузе  и  как  бы  заново   переживала
последствия этих опасных бесед. Но сегодня ей показалось, что он забыл опыт,
извлеченный из тех далеких тревожных лет.
   - Я хочу вас успокоить и попытаюсь свести на  нет  все  ваши  тревоги,  -
заявил он. - Меня так мало  волнует  господство  северян  в  Аквитании!  Мои
предки передали мне по наследству определенное отношение к этой проблеме, но
я не собираюсь брать на себя миссию мстителя. И  я  даже  не  буду  спорить,
хорошо это или плохо. Человечество давно играет в эту игру, тасует  карты  и
снова раздает их... И все это называется История... Она довольно  норовистая
лошадка, и не каждому дано оседлать ее и нестись по тем дорогам, которые она
выбирает.
   Мне же доставляет огромное удовольствие здесь, в Квебеке, встречаться  со
своими  единомышленниками,  разделяющими  мои  литературные  и   поэтические
настроения. Если бы я только мог подумать, что вы с радостью приняли бы  мое
приглашение, любовь моя!  Но  мне  показалось,  что  ваша  жизнь  в  Квебеке
довольно насыщена развлечениями, я был рад  тому,  что  вы  чувствуете  себя
свободной. Вы как ребенок, которому разрешили  делать  все,  что  он  хочет.
Дорогая моя, я люблю вас  больше  жизни,  я  счастлив  тем,  что  вижу  ваше
счастливое лицо, чувствую, как вы понемногу освобождаетесь от тяжкого  груза
переживаний, обретаете  свою  прежнюю  жизнерадостность,  становитесь  самой
собой. Я испытываю ревностное стремление  лучше  узнать  вас,  постичь  ваши
тайны. Счастливая женщина раскрывается лучше, чем та,  которая  по  той  или
иной причине чувствует себя пленницей. Часто я  ловлю  себя  на  мысли,  что
бессмысленно трачу свое время вдали от вас.  Блаженны  те  минуты,  когда  я
пробираюсь в ваш маленький домик, опьяненный одной только мыслью, что  увижу
вас; на всем, что вас окружает, и на всех, кого вы допускаете в ваш интимный
мир, лежит отпечаток вашего присутствия. Я изучаю  вас,  как  книгу,  каждый
день перелистывая страницы. Когда мы рядом, я чувствую, что вы  принадлежите
только мне, мы отгорожены от суетного мира и бремени наших забот.  Даже  наш
эгоизм не повредит нам. Два любовника, благоразумно относящиеся к совместной
жизни, - в этом, возможно, и заключен секрет счастья.
   - Да, но при мысли, что все это может быть разрушено  в  один  миг,  меня
кидает в дрожь, - сказала Анжелика.
   - Я появляюсь в городе и обнаруживаю,  что  вы  подвергаетесь  опасности,
либо, как вы это утверждаете, я представляю себе, что вы  ей  подвергаетесь.
Испытания, выпавшие на  нашу  долю,  и  события,  их  спровоцировавшие,  еще
слишком живы в моей памяти. Что бы вы ни говорили, я  еще  болен  ими,  и  я
никогда не забуду, что я был первым вельможей Аквитании,  когда  французский
король захотел меня уничтожить...
   Обняв ее, он спокойно беседовал с ней. Как и в тот вечер у г-на  Обур  де
Лонгшона, он шутками отвечал на серьезные вещи, которые в действительности и
не были серьезными. Это всего лишь забавные интеллектуальные поединки,  дабы
избежать лености ума  на  протяжении  нескончаемой  зимы.  Она  должна  была
заметить, что это только словесная чехарда, которая привела к  тому,  что  в
конце вечера галликанцы  защищали  Папу,  янсенисты  -  иезуитов,  циники  -
добродетель, а г-жа де Плесси-Бельер, мятежница из Пуату, перешла на сторону
короля.
   - Действительно, - сказала она, - но это еще раз напоминает нам, что годы
проходят, мятежи рассеиваются, как дым, а раны  заживают.  Жизнь  заставляет
нас бросить взгляд на окружающий мир, и мы замечаем,  что  он  не  стоит  на
месте, он так  переменчив...  Мы  думали,  что  неизменна  наша  душа,  наши
чувства, но, увы, идеи, которыми мы жили,  кажутся  нам  легкомысленными,  а
дорогие нам существа умерли, и их уже не воскресить.
   - Дорогая, уж не думаете ли вы, что я это отрицаю, что  я  обманываюсь  в
своих взглядах на происходящее? - Он обнял ее за талию и  нежно  притянул  к
себе.
   - Я все прекрасно понимаю... Времена трубадуров прошли...  И  нет  больше
сказочных фей...
   Его  пылкие  темные  глаза  утопали  в  ее  изумрудно-зеленых.  Она  тихо
произнесла:
   - Но есть мы...
   Как это было прекрасно, любить  друг  друга  при  свете  зимнего  солнца,
жемчужно-розового,  временами  золотистого,  проникавшего  в  комнату  через
ромбовидные окна. Свет вплетался в косы балдахина на их кровати. Его тело на
фоне белого покрывала  казалось  темным,  и  она  вдруг  почувствовала  себя
светлой, гладкой и невесомой в его объятиях. Она любила эту тихую комнату  и
могла бы каждый день проводить здесь, вместе с ним. Ей пришла в голову мысль
поселиться в замке Монтиньи... но она  быстро  отогнала  ее.  Жоффрей  прав.
Лучше  жить  отдельно,  чувствовать  себя  свободными.  Они  и   так   могут
встречаться хоть каждый день,  разговаривать,  любить  друг  друга,  строить
планы на будущее и обсуждать прошедшее. Жоффрею нравился ее маленький домик,
где она всегда принадлежала только ему, вдали от  людских  взглядов.  А  она
любила приходить к нему иногда... как к любовнику.
   "Я никогда не была так счастлива, как в его объятиях", - признавалась она
себе.
   Тем не менее ей показалось,  что  после  этой  аквитанской  ссоры  что-то
переменилось в их отношениях, а ослепительное полуденное сияние высветило  в
тайниках ее души то, что она называла "пресыщением". Первый раз в жизни  она
почувствовала это сегодня, когда они ласкали друг друга... пресыщение...  Да
было ли оно? Нет... Скорее это был лишь  намек  на  подобное  чувство,  едва
уловимый...
   Она снова и снова спрашивала себя, не ошиблась  ли  она,  искала  мотивы,
размышляла... Эти несколько часов любви окутали ее  сладострастным  туманом,
она затерялась в нем, и все же в какой-то момент она вспомнила  этот  миг...
Мало-помалу он обретал форму и смысл, и вдруг она  прозрела.  Это  произошло
так  неожиданно,  и  в  то  же  время  иначе  не  могло  быть.   Как   будто
опустошительная волна вынесла ее из океана  чувств,  выбросила  ее  тело  на
землю и широко раскрыла ей глаза, и она увидела себя, она устремила на  себя
свой взор, она погружалась в этот бездонный взор, в черную  воду  и  красный
огонь... И там, в бездне, она увидела незнакомца, он смотрел на нее, она  не
знала его имени, но чувствовала, что он самый близкий ей человек...
   Теперь, вспоминая об этом, она призналась себе, что в  тот  миг  испытала
священный ужас. Она услышала свой голос, неузнаваемый, удивленный:
   - Ты! Ты!
   Может быть, именно в этот момент она почувствовала пресыщение,  хотя  это
вовсе не было пресыщением. Она потеряла сознание,  но  пришла  в  себя,  как
после полета с небесного светила на землю. И все же она убеждала  себя,  что
произошло нечто необычное. Ее сердце билось от  сожаления  и  разочарования,
что она не может понять себя.  Но  к  этому  беспокойству  не  примешивалось
чувство страха, боязнь потерять его или разонравиться  ему.  Она  сознавала,
что сейчас она особенно красива. И ее зеркало подтверждало это. Она  как  бы
излучала свет, и отблески его она замечала в  восхищенных  глазах  тех,  кто
окружал ее. Она провела пальцем по ресницам, по линии своих губ.
   Нет, она нисколько не жалела о том, что ее постигла участь быть красивой.
Отец Мобеж совершенно справедливо  ей  напомнил  об  этом.  Благодаря  этому
чудесному дару она никогда не сомневалась в себе, а ведь  так  много  женщин
страдают от равнодушных или пренебрежительных взглядов.
   Вся услада ее жизни заключалась в том, что она обладает самым действенным
оружием в борьбе за любовь Жоффрея  и  что  в  тот  день,  когда  она  вновь
предстанет при дворе, она без боязни сможет покорить своей  внешностью  всех
алчных и завистливых воздыхателей; да и государь вряд ли будет  разочарован,
за что она благодарила небо.
   Сознание собственной красоты наполнило ее  счастьем.  Ее  жизнь  не  была
спокойной, но она не променяла бы ее  на  судьбу  Сабины  де  Кастель-Моржа,
никогда не знавшей удовольствий любви, ее безумных порывов...
   Размышляя о  Сабине,  она  почувствовала  запоздалые  угрызения  совести,
вспомнив все свои слова, брошенные ей в лицо и так больно ранившие ее.

***

   В душе г-жи де Кастель-Моржа царило опустошение, причиной  которому  была
последняя ссора Сабины и Анжелики на вечере у Лонгшона. Состояние, в котором
она сейчас находилась, было куда более худшим, чем  вся  ее  прежняя  жизнь,
полная разочарований. Судьбе было угодно, чтобы эти двое снова встали на  ее
пути. Они появились, чтобы сорвать  с  нее  маску  и  выставить  напоказ  ее
прокаженное лицо. Это был конец.
   Вот почему все избегали ее, никто не проявлял к ней симпатии, а  в  ответ
на свое дружеское расположение она встречала лишь холодное равнодушие.
   Анжелика  была  права,  когда  утверждала,  что   она   больна   любовью,
зародившейся в ней в юности. Эта разбитая любовь поселилась в  ее  сердце  и
обрекла ее на вечные муки. И она  же  сама  убила  любовь,  убила  тем,  что
избегала ее, отталкивала, стыдилась ее. Она надела на любовь маску  греха  и
обманывала себя, свою невыразимую тоску темными ночами, она ненавидела  свои
желания, возвела в добродетель свое бесстрастное тело. Она сама виновата  во
всем. Ей казалось, что судьба несправедлива к ней, потому что другая владела
предметом ее чаяний и надежд, но на самом деле она своими руками сделала  из
себя калеку.
   А сейчас любовь проснулась  в  ней,  пробудилась  с  приходом  того,  кто
неотступно преследовал ее в снах и мечтах; так медленно занимается  заря,  а
потом пронзает солнечными лучами горизонт. Ее кумир,  которого  она  считала
исчезнувшим навсегда, восстал из пепла, и она увидела его, узнала  его.  Его
появление в реальной жизни было так непохоже на ее сны, которые она  до  сих
пор приукрашивала и населяла химерами. Она очутилась под игом своей  страсти
к этому  господину,  страсти  сумасшедшей  и  совершенно  напрасной.  Сабина
понимала, что теперь уже слишком поздно предаваться этой страсти, и дело  не
только в посеребренных висках, знаке пережитых испытаний, и не  в  том,  что
годы не прошли бесследно, наложив отпечаток на ее  душу  и  тело.  Она  сама
уродовала себя и отдаляла от себя все  знаки  внимания.  Она  окружила  себя
неприступной крепостной стеной. Теперь, когда он был рядом, в ней  самой  не
было жизни, она стала призраком. А что он, Жоффрей де Пейрак, будет делать с
призраком, он, такой пылкий, страстный, алчный до жизни? Ее крепостная стена
надежно защищала ее. Да  и  он  не  вспоминал  о  ней,  если  верить  словам
Анжелики. Он и раньше не замечал ее, хотя она была красива,  очень  красива.
Нет, Анжелика солгала. Он не мог не заметить ее, он так чутко  реагирует  на
появление очаровательных женщин. А может быть, уже тогда она носила  в  себе
этот  порок,  это  свойство  отталкивать  любовь,  сохраняя  лишь  дружеские
отношения?  Какая  пытка!  Именно  теперь,  когда  беспокойными  ночами   ее
изголодавшееся  тело  металось  на  постели,  именно  теперь  было   слишком
поздно...  Только  с  ним...  Только  с  ним  любовь  могла  бы  быть  такой
прекрасной...  Он  мог  бы  обнимать  ее.  Но   он   принадлежал   Анжелике.
Чувствовалось, что другие женщины мало для него  значат,  когда  она  рядом.
Сколько раз, провожая их взглядом, когда они вместе  уходили  с  приема,  ее
сердце разрывалось от боли: "Сегодня ночью они будут любить друг друга".
   Часто она смотрелась в зеркало, касалась  пальцами  лица,  как  бы  желая
почувствовать нежность своей кожи, проводила  ими  по  морщинкам  в  уголках
глаз.
   Напрасно Анжелика говорила ей, что она красива, что в ней есть очарование
и статность, она-то знала, что уже поздно. Она никогда не вылечится от своей
любви, никогда не освободится от молчаливого разочарования.
   Она сделала так, что мужчины не переносят ее.  Она  перешла  в  категорию
женщин, которых они избегают, как чумы. И никакое чудо не способно разрушить
или подорвать мощную крепость, сооруженную ее усилиями, и  каждый  день  она
добавляла по кирпичику в стены на глазах у всех. Ее жесты, слова и  поступки
были подчинены этой крепости и не выходили за ее пределы.
   Анжелика! Вот ей выпала счастливая судьба. Белокурая, она была похожа  на
фею. А Сабина уже вырывала первые серебряные нити из своей темной  шевелюры,
некогда черной как смоль. Ее не покидала надежда на  дружеское  расположение
графа. Посещая собрания гасконцев в замке Монтиньи, она  почувствовала,  что
приобщилась к атмосфере  теплоты  и  взаимопонимания,  созданной  графом  де
Пейраком. Иногда он разговаривал с ней, и в этих беседах она не  чувствовала
затруднений. В его взгляде она читала одобрение своим высказываниям, и жизнь
вновь обретала форму и краски...
   Жоффрей де Пейрак и Анжелика нарушили и без того непрочное равновесие  ее
жизни. Даже у этих неблагодарных  индейцев  Анжелика  пользовалась  успехом,
возможно, благодаря ее бесценному дару  очаровывать,  не  прилагая  к  этому
никаких усилий. Сабина таким  даром  не  обладала.  Каким  образом  Анжелика
добилась привязанности этих дикарей? Напрасно Сабина снова и снова  задавала
себе этот вопрос. Ее очарование не поддавалось анализу, с  этим  нужно  было
просто  смириться  и  преклоняться  перед  ним.  Было  время,  когда  Сабина
занималась с Пиксареттом катехизисом и готовила его к крещению.  Сегодня  он
не замечал ее, он стал защитником  и  телохранителем  этой  интриганки,  при
появлении которой все сердца тянулись к ней. Появление Сабины приводило всех
в отчаяние. Либо ее затмевали другие. Тем не менее она полюбила эту северную
страну, полюбила ее достоинства и недостатки, хотя  чувствовала  себя  здесь
иностранкой. Те несколько друзей, еще недавно  общавшихся  с  ней,  г-жа  де
Меркувиль, г-н Гобер де ла Меллуаз  и  другие,  воспользовавшись  предлогом,
повернулись к ней спиной. Прокурор Тардье единственный  относился  к  ней  с
уважением. Но она быстро поняла, что он просто нуждался в  ее  пособничестве
при реализации своего проекта, он решил снести дома, нагроможденные рядом  с
фортом. Желая доставить ему удовольствие или попросту  отделаться  от  него,
она пожаловалась Фронтенаку на дым и  неприятные  запахи,  поднимавшиеся  от
подгнивших домиков Нижнего города; губернатор рассердился и ответил ей,  что
она может вернуться в свой дом, открытый всем  ветрам,  если  замок  Сен-Луи
кажется ей не совсем комфортабельным.
   К ней обращались лишь за услугой  или  когда  хотели  переложить  на  нее
неприятную обязанность.
   Г-жа Фавро и  две  жительницы  предместья  отказались  поставить  ткацкие
станки на своих чердаках. Так как никто не  знал,  куда  их  пристроить,  то
попросили г-жу де Кастель-Моржа поместить их в маленькой  комнатке  в  замке
Сен-Луи, в которой она хотела сделать молельню. Никто не поблагодарил ее  за
это. Сабина больше не существовала. Даже ее сын не простил  ей  выстрела  по
флоту де Пейрака, он стыдился ее. Он ускользал от нее. И в этом  была  и  их
вина, особенно ее, Анжелики. Она дошла до края... Ее неотступно преследовала
мысль  о  самоубийстве.  Может  быть,   броситься   со   скалы,   там,   где
первооткрыватель Картье поставил  во  время  своего  путешествия  гигантский
крест с изображением герба короля Франции? Она представила, как она стоит  у
подножия этого креста, собирая остатки мужества перед тем, как  броситься  в
бездну. Трудность была в том, чтобы найти лучшее место, так как, падая,  все
равно оказываешься на крышах Нижнего города.
   Из канцелярии суда она напорется на стволы  деревьев,  окружавших  лагерь
индейцев, с террасы замка Сен-Луи ее тело бросится на отлогие склоны гор  и,
чего доброго, пробьет крыши лачуг знаменитого квартала развалюх.
   Мрачные видения довели ее до изнеможения, Сабина в  мыслях  уже  была  на
своих похоронах, на кладбище Кот де ла Монтань. Все говорили о ее неловкости
при жизни и при выборе смерти. Священник, возможно,  откажет  ей  в  ритуале
христианского погребения, и все  вздохнут,  что  даже  мертвая  она  создает
столько же затруднений, как и при жизни. С  каждым  днем  темные  круги  под
глазами все ярче выделялись на ее бледном лице.
   Ей не удалось постичь любви, она никогда не знала любви... Однажды, когда
она в одиночестве сидела у  себя  в  комнате,  она  разделась  и  подошла  к
зеркалу. Она была поражена округлостью бедер, плавным изгибом талии,  пышной
грудью. Она покраснела, заметив небольшую повязку из белого полотна, которую
она постоянно носила. На ее взгляд, соски ее грудей были слишком широкими  и
темными, но разве не это  привлекает  похотливых  мужчин?  Она  поняла,  что
обманывалась.
   "Я красива, - думала она,  -  однако  ни  один  мужчина  не  говорил  мне
этого..."
   Это была ложь.
   Мужчины ухаживали за ней и говорили ей об этом, восхищались ее  красотой.
Но она хотела слышать подобные признания только от одного человека, из одних
уст.
   Не в силах более сопротивляться  этому  дурману,  она  воспринял