ус из Арля и баск Жак д'Аррастега.
   То были лучшие головы каторги, достаточно  безрассудные,  чтобы  сто  раз
поставить на кон жизнь во имя надежды достичь  христианских  земель.  К  ним
примкнул бедняга Колоэнс, чья лысина стоила  смертного  приговора,  а  также
старый аптекарь  Савари,  который  предложил  им  несколько  десятков  самых
невероятных  способов  улизнуть  от  Мулея  Исмаила,  заверив,   что   скоро
невероятное станет возможным.

Глава 19

   Каким могло быть лицо Мулея Исмаила, когда он склонялся над желанной  ему
женщиной?  Это  лицо  цвета  позолоченной  бронзы  с  грубоватыми,   как   у
африканского идола,  чертами,  однако  же  гладкое,  словно  бы  вылепленное
дерзкими пальцами античного скульптора, все чаще представлялось  воображению
Анжелики.
   Губы и ноздри негра и глаза дикой кошки. Не тигра, скорее  льва,  который
может смотреть в упор на солнце и прозревать суть вещей. Каково должно  быть
лицо победителя, приканчивающего свою жертву?..
   Анжелика  чувствовала,  что  западня  захлопывается.  Она  не  могла   не
спрашивать себя, что такое Мулей Исмаил. Когда она блуждала по  изумительным
садам, у нее кружилась голова от мыслей  о  природе  души,  создавшей  такое
очарование. Каковы бездны  этого  сердца,  колебавшегося  между  крайностями
страстей?
   Он бросал своих пленников в львиный  ров,  измышлял  такие  мучения,  что
несчастные жертвы видели в самоубийстве сладчайший исход.  Но  он  же  любил
животных и птиц, редкие  цветы,  шепот  фонтанов.  И  всей  душой  верил  во
всемилостивейшего  Аллаха.  Как  истый  потомок  Пророка,   он   унаследовал
беспредельное холодное бесстрашие и мог  бы  вослед  Магомету  сказать,  что
всегда любил женщин, благовония и молитву, но лишь молитва удовлетворяет его
душу...
   Женщины вокруг Анжелики перешептывались, мечтали,  интриговали.  Все  эти
обворожительные самки, разнежившиеся в тепле  подушек,  отдавались  на  волю
животных страстей, без конца грезили о любви и стремились к ней.
   Гладкокожие и сладострастные, надушенные,  увешанные  драгоценностями,  с
мягкими изгибами тел, созданных для царственных объятий, они не имели  иного
смысла существования и жили в ожидании  наслаждений,  целиком  зависящих  от
повелителя, бесясь от праздности и вынужденного воздержания. Ведь  из  сотен
женщин лишь очень немногим оказывалась честь разделить султанское ложе.
   Тайные комплоты помогали разгоряченным гуриям скрасить  тяготы  ожидания.
Все завидовали Дэзи-англичанке и мрачной Лейле Айше  -  единственным,  кому,
видимо, удалось  найти  отмычку  к  непостоянному  султанскому  сердцу.  Они
прислуживали ему во время трапез. Иногда были для него советчицами. Но никто
не забыл, что шариат разрешает правоверному иметь четыре законные жены.
   Так кто же станет третьей?
   Старая Фатима была задета, что ее госпожа, которую она охорашивала каждый
день, все еще не представлена Мулею Исмаилу и не стала фавориткой.  А  этого
не избежать, стоит султану ее увидеть. Во всем гареме нет  женщины  красивее
француженки. Цвет ее лица в гаремном  полумраке  стал  ровнее.  Теплые  тона
розовой кожи оттеняли сверхъестественный блеск зеленых глаз. Фатима  покрыла
ее брови и ресницы смесью голубой хны и известкового молочка, что придало им
мягкость темного бархата. Волосы она высветлила отваром трав, и каждая прядь
стала легкой и блестящей,  как  шелк.  Тело  приобрело  нежность  перламутра
благодаря ваннам с миндальным маслом  или  вытяжкой  из  водяных  лилий.  По
разумению Фатимы, все было готово для встречи с султаном. Чего  же  ждет  ее
госпожа?
   В нетерпении служанка донимала Анжелику, так что под конец вселила в  нее
собственную досаду истинного художника, чей  шедевр  недооценили.  Для  чего
быть такой красивой? Самое время предстать перед  тираном  и  сделаться  его
третьей женой.  Тогда  ей  нечего  бояться  старости,  ссылки  в  отдаленный
караван-сарай, или - что хуже всего - назначения на кухню,  чтобы  скоротать
остаток жизни в служанках.
   Верховный евнух позволял им томиться в ожидании, быть  может,  умышленно.
Каковы его планы? Почему он теряет время? Может, он  ждет  какого-то  знака,
предзнаменования? Он часто вперял взор в  новую  одалиску,  прекрасную,  как
нечестивые картины итальянских художников, и  долго  качал  головой,  шепча:
"Мне открылось в расположении звезд..." Видно то, что узнал и  не  торопился
высказать евнух, делало его нерешительным.
   Он проводил долгие ночи на вершине  квадратной  дворцовой  башни,  изучая
небо с помощью оптических приборов. Они у него  были  лучшими  из  тех,  что
производил  цивилизованный  мир.   Верховный   евнух   имел   все   слабости
коллекционера. Он собирал оптические инструменты, за которыми отправлялся не
только в Венецию и Верону, но даже в Саксонию,  где  изготовляли  прекрасные
линзы. А еще  выискивал  персидские  футляры  для  перьев  из  перламутра  и
перегородчатой эмали. Среди последних у него были вещицы редкостной красоты.
   Но более всего он обожал черепах. У него выращивались редкостные  породы,
заполонившие сады горных замков, где томились отвергнутые наложницы.  Бедные
женщины вынуждены были не только мириться со своим удалением из Мекнеса,  но
и  коротать  дни  в  обществе  этих  очаровательных  чудовищ,   медлительных
пресмыкающихся, гигантских и крошечных, которые в довершение всего  являлись
причиной частых посещений внушавшего ужас Верховного евнуха.
   Этот высоченный негр был поистине вездесущ. Он обладал даром  появляться,
когда обитательницы гарема менее всего ожидали встречи  с  ним.  Зато  Мулей
Исмаил видел Османа Ферраджи именно тогда, когда внезапное побуждение влекло
султана посоветоваться с ним.
   Верховный евнух часто посещал министров - всех  без  исключения.  Днем  и
ночью получал донесения  неисчислимых  соглядатаев.  Предпринимал  множество
путешествий. И тем не менее создавалось впечатление, будто он проводит дни в
созерцании персидских эмалей, а ночи - за астрологическими штудиями.  Однако
все это не мешало ему тщательно соблюдать мусульманский ритуал и пять раз  в
день, уткнувшись лбом в пол, твердить молитвы.
   - Пророк сказал, что надобно жить для этого мира так, словно  собираешься
жить в нем вечно, и ради мира иного так, словно умереть предстоит завтра,  -
любил повторять Осман-бей.
   Его мысли словно бы сообщались с  помыслами  тех,  кто  оказался  на  его
попечении. Как паук, он ткал  невидимую  паутину,  из  которой  им  не  было
возможности выпутаться.
   - Не томит ли тебя, Фирюза, - вкрадчиво спросил он однажды, - не томит ли
тебя счастливое безумство любострастия? Уже давно ты лишена утех плоти.
   Анжелика отвела глаза. Она скорее дала бы изрубить  себя  на  куски,  чем
признаться,  как  ее  лихорадит  по  ночам,  как  она  просыпается  с  одной
непобедимой жаждой: мужчину! Какого угодно!
   Осман Ферраджи настаивал:
   - Твое тело уже не боится любовника, который был  бы  нежен  к  нему.  Не
страшится насилия, как бывает у слишком нервных девиц. Разве  оно  не  горит
желанием познать новую страсть? Мулей  Исмаил  насытит  тебя,  ты  испытаешь
наслаждение... Хочешь ли, чтобы я тебя, наконец, представил?..
   Он сидел на низкой скамеечке около  ее  изголовья.  Анжелика  внимательно
посмотрела на него. Странен был этот огромный изгнанник из рая  любви!..  Он
внушал ей сложные чувства отвращения и уважения, она не  могла  освободиться
от непонятной грусти, когда в глаза ей  бросались  признаки  его  положения:
мягкие линии отяжелевшего подбородка, гладкие, слишком красивые руки  и  под
атласом одеяния - выпуклые груди, как у многих евнухов в возрасте.
   - Осман-бей, - спросила она  напрямик,  -  как  вы  можете  спрашивать  о
подобных вещах? Неужели вам никогда  не  было  жаль  всего  того,  чего  вас
лишили?
   Брови евнуха вздернулись, и на лице появилась добродушная, почти  веселая
улыбка.
   - Нельзя жалеть о том, чего не познал, моя  Фирюза!  Разве  ты  завидуешь
сумасшедшему, который пляшет на  улице,  смеясь  своим  безумным  мечтаниям?
Однако этот безумец счастлив, его бредни дарят ему блаженство. И все  же  ты
ни на миг не желаешь разделить с ним его веселье и благодаришь  Аллаха,  что
тебе не суждена эта доля. Таким мне кажется состояние,  в  которое  ввергает
вас всевластная страсть. Под ее игом сильнейший из мужчин может превратиться
в козла, блеющего перед самой глупой козой. Я благодарю Аллаха, что избавлен
от этого ига. Тем не менее я признаю могущество этой природной силы. И делаю
все, чтобы направить ее к той цели,  к  которой  стремлюсь  сам:  к  величию
Марокко и очищению ислама!
   Анжелика даже привстала, невольно  увлекшись  вдохновением  стратега,  по
своей прихоти перекраивающего мир.
   - Осман-бей, говорят, что вы привели Мулея Исмаила к власти и  для  этого
подсказывали, кого ему надо  убить  или  казнить.  Но  есть  одно  убийство,
которого вы не предприняли, - его  убийство!  Зачем  сохранять  сумасшедшего
изувера на марокканском троне? Разве вы на престоле были бы  хуже  его?  Без
вас он - только выскочка в кольце врагов. Вы - его хитрость, благоразумие  и
защита высших сил. Почему не занять его место? Вам бы это удалось. Разве  не
были когда-то евнухи византийскими императорами?
   Верховный евнух продолжал улыбаться.
   - Я весьма обязан тебе, Фирюза, за столь высокое мнение обо мне. Но я  не
убью Мулея Исмаила. Трон Марокко ему  под  стать.  Он  одержим  неистовством
завоевателя. Что может создать тот, кто не наделен оплодотворяющей  силой?..
Кровь Мулея Исмаила - раскаленная лава. Моя же холодна,  как  вода  ледяного
ключа. И это благо! Он - Меч Пророка. Я мудр и хитер. Я воспитываю и  обучаю
его с той поры, когда он был всего лишь маленьким  князьком,  одним  из  ста
пятидесяти сыновей Мулея Арши, совсем не заботившегося об их образовании. Он
занимался только Мулеем Гаметом и Абдель-Ахметом. А  вот  я  взял  в  оборот
Мулея Исмаила. И он победил тех двоих. Мулей Исмаил -  мое  дитя  в  большей
мере, нежели породившего его Мулея Арши. Поэтому я не могу его погубить.  Он
- отнюдь не сумасшедший изувер, как может  заключить  узкий  ум  христианки.
Ведь он же - Меч Господень! Разве  ты  не  слышала,  что  Господь  испепелил
грешников Содома и  Гоморры?..  Мулей  Исмаил  искореняет  позорные  пороки,
распространенные среди жителей Алжира и Туниса. Он никогда не возьмет в жены
женщину, муж которой  жив,  поскольку  шариат  запрещает  прелюбодеяние.  Он
продлил на целую неделю  пост  в  Рамадан...  Став  его  третьей  женой,  ты
укротишь бесчинства этой пылкой натуры... Мое дело будет  исполнено.  Хочешь
ли ты, чтобы я представил тебя Мулею Исмаилу?
   - Нет! - содрогнувшись, воскликнула она. - Нет... Еще не время.
   - Так отдадимся на волю Провидения!..
   И вот судьба нанесла беспощадный удар. Ее секира  грянула  нежданно.  Это
случилось в одно мягкое, свежее утро, когда Анжелика велела  направить  свой
зашторенный экипаж, запряженный двумя мулами, в пальмовую рощу. Она получила
от Савари записку, принесенную, хоть и не без препирательств, Фатимой. В ней
он просил Анжелику  прийти  в  пальмовую  рощу  к  хижине,  построенной  для
садовников. Жена одного из них, Бадиге, покажет ей, где находится ее  старый
друг.
   Под мягко изогнутыми пальмовыми ветвями блестели зрелые янтарные  финики.
Рабы собирали их. У хижины садовников Бадиге  подошла  к  коляске  Анжелики,
слегка раздвинувшей занавеси. Эта рабыня была взята в плен вместе  с  мужем.
Две ее сестры, захваченные вместе с ней, попали в плен к  Абдель-Ахмету,  но
сама она получила право остаться вместе с мужем. Мулей Исмаил, придерживаясь
законов шариата, запрещавшего прелюбодеяние,  никогда  не  разлучал  жену  с
живым мужем. В неволе у нее родились четверо сыновей, ставших товарищами игр
маленького принца Зидана.
   Стрельнув глазами по сторонам, рабыня шепнула, что старый  Савари  сейчас
неподалеку в роще собирает упавшие финики. Их добавляют в  тесто  прогорклых
лепешек, которыми кормят невольников. Он работает в третьей аллее справа, но
уверена ли госпожа в молчании евнухов, сопровождающих экипаж? Анжелика  была
уверена: к счастью, эти два молодых стража  твердо  усвоили  только  одно  -
Осман Ферраджи советовал им не раздражать француженку.
   Направив  коляску  в  указанную  аллею,  она  вскоре  обнаружила  Савари,
маленького смуглого гнома, весело собиравшего  плоды  в  изумрудном  сумраке
пальм. Место было пустынным,  слышалось  только  несмолкаемое  жужжание  мух
вокруг гроздьев, усыпанных кристалликами сладкого сока.
   Савари приблизился. Евнухи попытались преградить ему дорогу.
   - Назад, толстые малыши! - добродушно сказал им старик. -  Позвольте  мне
засвидетельствовать почтение этой даме.
   - Это мой отец, - вмешалась Анжелика. - Вы же знаете, что Осман  Ферраджи
позволяет мне иногда его видеть...
   Они не стали настаивать.
   - Все идет хорошо, - прошептал Савари. Глаза его под очками  лучились  от
удовольствия.
   - Вы нашли еще одну  залежь  минерального  мумие?  -  со  слабой  улыбкой
спросила Анжелика. Она растроганно поглядела на него. Он все больше  походил
на бородатых  хитроумных  домовых,  что  приходят  потанцевать  у  языческих
каменных алтарей в полях родного Пуату. Иногда ей казалось, что  Савари  был
не кем иным, как одним из старых добрых домашних духов ее  детства,  которых
она так долго подстерегала в росистой траве,  а  они  следовали  за  ней  по
пятам, чтобы охранить ее от напастей.
   - Шесть рабов отважились на побег. План у них превосходный. Они не станут
связываться с метадорами, которые слишком часто  предают  тех,  кого  должны
провести на земли христиан. Они собрали сведения у тех рабов,  кому  удалось
бежать, а потом снова случилось попасть в плен. Так они наметили  дорогу  до
Сеуты, узнав о путях, по которым  следует  идти  и  которых  надо  избегать.
Время,  удобное  для  побега,  настанет  через  месяц  или  два.  Это   пора
равноденствия, когда  мавры  уже  не  имеют  повода  сторожить  ночью  поля,
поскольку хлеб и фрукты убраны. Идти придется по ночам. Я уговорил их  взять
с собой одну женщину. Никто еще не слыхал, чтобы убежала женщина,  но  я  их
убедил, что именно ваше присутствие охранит  всех.  Ведь  увидев  среди  них
женщину, все подумают, что это торговцы, а не рабы-христиане.
   Анжелика с чувством пожала ему руку:
   - О мой дорогой Савари, а я-то упрекала вас,  что  вы  оставили  меня  на
произвол варваров!
   - Я сплел мою сеть, - сказал старый аптекарь, - но это еще  не  все.  Вам
надо суметь выбраться из  крепости.  Я  изучил  все  выходы  из  гарема.  На
северной стороне, в одном из фасадов, что выходит на  целый  холм  нечистот,
недалеко от еврейского кладбища есть  маленькая  дверца,  и  она  не  всегда
охраняется. Я поинтересовался у  служанок.  Она  выходит  в  так  называемый
"тайный дворик" в двух шагах от лестницы, ведущей в гарем. Вот по ней вам  и
нужно выходить, разумеется,  ночью.  За  стеной  вас  будет  ждать  один  из
заговорщиков. Но надо знать, что дверца открывается только  снаружи  и  лишь
два человека располагают ключом от нее: Осман Ферраджи  и  Лейла  Айша.  Это
позволяет им неожиданно возвращаться после того, как все видели, что  они  с
большим шумом вышли  через  парадный  вход...  Вам  нужно  выкрасть  ключ  и
передать его кому-то из нас, кто вам откроет...
   - Савари, - вздохнула Анжелика, - вы так привыкли сворачивать  горы,  что
вам все кажется простым. Выкрасть ключ у  Верховного  евнуха,  схватиться  с
пантерой!..
   - У вас есть верная вам служанка?
   - Да... то есть... не знаю.
   Мэтр Савари быстро приложил палец к губам и с легкостью хорька  скользнул
в  сторону,  держа  корзинку  с  финиками  под  мышкой.  Анжелика   услышала
приближающийся конский топот. Мулей Исмаил возник  на  перекрестке  аллей  в
своем развевающемся по ветру желтом бурнусе. Его сопровождали два  алькаида.
Заметив экипаж с красными занавесками, он остановился.
   Савари опрокинул свою корзину посреди аллеи и принялся громко  причитать,
отвлекая внимание монарха. Тот медленно подъехал к  аптекарю.  Неловкость  и
наигранный страх старого раба разжигали в нем жажду мучительства.
   - Ах, это ведь маленький христианский дервиш  Османа  Ферраджи?  О  тебе,
старый колдун, рассказывают чудеса. Ты прекрасно ухаживаешь за моим слоном и
жирафой.
   - Да будет благословенна твоя доброта, о повелитель, - пав  ниц,  заблеял
Савари.
   - Встань.  Не  подобает  дервишу,  священному  существу,  через  которого
говорит сам Бог, пребывать в униженной позе.
   Савари выпрямился и взялся за корзину.
   - ...Подожди!.. Я желаю сказать тебе, что негоже присваивать имя  дервиша
тому, кто остается в заблуждении постыдного  вероучения.  Если  ты  владеешь
секретами магии, они могут исходить только от  Сатаны.  Стань  мавром,  и  я
приближу тебя к себе, чтобы толковать мои сны.
   - Я подумаю об этом, государь, - согласился Савари.
   Но Мулей Исмаил был в скверном расположении духа. Он поднял копье и отвел
руку для удара.
   - Стань мавром, - угрожающе повторил он. - Мавром!.. Мавром!..
   Раб сделал вид, что не слышит. Султан ударил его копьем в первый раз.
   Старый Савари упал на колени, поднес  ладонь  к  боку,  откуда  струилась
кровь. Другой рукой он поправил на носу очки  и  поднял  на  султана  полный
негодования взгляд.
   - Мавром?.. Мне - мавром! За кого ты меня принимаешь, государь?..
   - Ты оскорбил веру Пророка! - прорычал Мулей Исмаил, снова  вонзив  копье
ему в живот. Савари вырвал наконечник из тела и попытался выпрямиться, чтобы
бежать. Но смог, шатаясь, сделать  лишь  несколько  шагов,  так  как  султан
направил коня на него, повторяя: "Мавром! Мавром!" - и  каждый  раз  поражал
его копьем.
   Старик снова упал.
   Из-за занавесок Анжелика в ужасе следила за этой  отвратительной  сценой.
Она кусала пальцы, чтобы не закричать. Нет, она не могла позволить  вот  так
убить своего  старого  друга.  Она  выскочила  из  коляски,  бросилась,  как
безумная, за конем и вцепилась в султанское седло.
   - Остановись,  государь,  остановись,  -  взмолилась  она  по-арабски.  -
Сжалься, это мой отец!..
   Монарх застыл с поднятым копьем, остолбенев  от  появления  блистательной
неизвестной женщины, чьи распущенные волосы  струились  волной  в  солнечных
лучах. Он опустил руку.
   Анжелика потерянно бросилась к Савари. Она подхватила маленького старика,
не почувствовав его веса, отнесла и положила к подножию дерева, прислонив  к
стволу.
   Его ветхое платье все было заляпано кровью, очки разбиты.  Она  осторожно
сняла их. Пятна крови ширились, расползаясь по истертой материи, и  Анжелика
со страхом видела, как побелело лицо старика с крашенной хной бородкой.
   - О Савари! - прерывающимся от сердцебиения голосом произнесла она. - Мой
дорогой старый друг, умоляю, не умирайте!
   Бадиге,  издали  наблюдавшая  за  происходящим,  бросилась   в   дом   за
лекарством.
   Рука Савари  скользнула  в  складки  плаща  и  нащупала  маленький  кусок
землистого клейкого вещества. Сквозь застилавшую глаза пелену  он  разглядел
Анжелику.
   - Мумие!.. - прошептал он. - Увы, сударыня,  никто  не  узнает  теперь  о
тайне этой земли... Только я знал... и ухожу... я ухожу...
   Его веки стали тускло-серыми. Жена садовника  принесла  настой  из  зерен
тамариска с корицей и перцем. Анжелика поднесла его к губам старика. Он, как
ей показалось, втянул в себя горячий пар. На  губах  его  появилось  подобие
улыбки.
   - Ах! Пряности! - пробормотал он. - Запах счастливых странствий... Иисус,
Мария, примите мою душу.
   С этими словами старый аптекарь с улицы Бур-Тибур уронил седую голову  на
грудь и испустил дух. Анжелика все еще  сжимала  в  ладонях  его  холодеющие
обмякшие руки.
   - Это невозможно, - бессознательно шептала она. - Невозможно. -  Нет,  не
проворный бесстрашный Савари, а жалкая разбитая марионетка лежала перед  ней
в изумрудных отсв