дей остались  только
колдунья и дети, спасшиеся чудом: они собирали травы на холмах.
   Она решила проводить своего сына, но он отказался. Он не хотел, чтобы его
узнали, когда он покажется на освещенном пороге. Он покинет дом через дыру в
погребе, ведущую в амбар. Оттуда  он  проползет  по  борозде  и  скроется  в
кленовых зарослях, которые тянутся до самого берега. Он колебался, брать  ли
с собой мушкет, но в конце концов оставил его дома.
   Он повесил на плечо сумку на ремне, куда  положил  пакет,  полученный  от
голландского моряка  хмурым  дождливым  вечером.  С  каждым  днем  его  сума
казалась ему все более тяжелой и напичканной злыми духами.
   Луна была в зените, когда большая шлюпка достигла берега острова  Орлеан,
недалеко от дома Гильометы.
   Колдунья уже поджидала их, рыская по берегу со всеми своими  обитателями:
здесь были дети, индейцы, прекрасная  Элеонора  де  Сен-Дамьен,  ее  сын  от
первого брака и ее третий  муж.  Но  уж  она-то  не  собиралась  прыгать  по
льдинам, как Гильомета, с нее хватит!
   Гильомета жадно вглядывалась в рокочущую долину Святого Лаврентия.
   - Ночью еще подмораживает, так что можно пройти.
   На ней были короткие юбки и высокие резиновые сапоги;  если  понадобится,
она побежит по льду.
   - Если он увидит меня, то задрожит от страха. Он всегда меня боялся.
   Прибежал сынишка одного из жителей острова и предупредил ее, что  Пасифик
Жюссеран собирается покинуть дом своей матери.
   - Я пойду поговорю с ним, - сказал Пиксаретт. - Мы ведь вместе воевали на
стороне отца д'Оржеваля. Он послушает меня.
   Они разговаривали в кленовой роще. Было  темно,  только  белел  снег,  да
восходящая луна освещала противоположный берег Бопре.
   - Предатель! - прошептал Пасифик, когда узнал силуэт Пискарета. - Я знал,
что идешь за мной следом, ты хочешь помешать мне  встретиться  с  епископом,
хотя меня обязал сделать  это  наш  святой  отец.  Почему  ты  мешаешь  мне,
Пиксаретт?
   - Потому что ты защищаешь несправедливость. Ты несешь беду. Она  в  твоей
вонючей сумке. Я чувствую это, и "жонглер" предупредил меня. Отдай мне сумку
и то, что в ней, и можешь идти к священнику.
   - Я иду к нему именно для того, чтобы передать ему это,  и  я  никому  не
позволю завладеть моей  ношей.  Нет,  ты  не  сделаешь  из  меня  предателя,
подобного тебе. Ты предал нашего наставника, когда сбежал с белой женщиной.
   - Не темни и не старайся меня разжалобить. Я знаю, что делаю. Я свободный
человек, и я сам себе судья.
   Пасифик Жюссеран почувствовал, что разозлил  индейца,  и  это  обрадовало
его.  Он  всегда  завидовал  тому,  как  Себастьян  д'Оржеваль  с  уважением
относился к нему.
   - Я всегда знал, что рано или поздно  ты  предашь  его,  -  с  ненавистью
произнес он. - Где он теперь? Если в Квебеке, то он должен был  предупредить
меня условным знаком около моего жилища в Леви. Я не видел  этого  знака.  Я
почувствовал ловушку... Его нет в Квебеке. Что с ним сделали? Что сделали  с
моим отцом?
   - Он отправился к ирокезам проповедовать им слово Божье.
   - Проклятие! Его враги обрекли его на смерть, а его  друзья  приложили  к
этому руку. И вот сейчас в городе царит эта  ужасная  женщина,  и  ты  тоже,
Пиксаретт, не устоял перед ней.
   - Ты забыл, что эта женщина вылечила тебя от слепоты.
   - Она вылечила и нашего врага, ирокеза Уттаке.
   - И тем самым сохранила жизнь многим французам!
   -  Ты  рассуждаешь,  как  женщина.  Мы  можем  достичь  блаженства,  лишь
уничтожив врагов Добра.
   - У тебя в голове все перепуталось. Добро не может победить Добро, и если
Добро прибегает к мщению, оно превращается в Зло.
   - Ты хочешь сказать, что наш святой отец совершил Зло?
   - Я знаю, какой демон завладел разумом нашего святого отца, но я не хочу,
чтобы ты, друг, стал жертвой его безумия.
   - Это богохульство!  -  прошептал  Пасифик  Жюссеран.  -  Как  можешь  ты
говорить о нем  так?  Ведь  ты  сам  был  свидетелем  его  благодеяний,  его
добродетели.
   - Даже самый мудрый и добродетельный человек может стать жертвой демонов.
Ибо сказано в Писании: "Бодрствуйте! ибо не знаете  вы  ни  часа,  ни  дня".
Может, он потерял контроль над своим сердцем и своими мыслями?
   - Проклятие! - закричал Пасифик. - Ты покинул его.  Его  все  покинули...
Отойди от меня, Сатана!
   Он бросил томагавк в Пиксаретта, но тот отпрыгнул в сторону. Он не  хотел
вступать в бой с этим сумасшедшим.
   Слуга отца д'Оржеваля устремился к берегу  и  вскоре  добежал  до  речных
бакенов. Пиксаретт не станет следовать за ним по льду. Он вырос  на  юге,  в
лесах, а чтобы преодолеть Святой Лаврентий во время оттепели, нужно родиться
здесь, под Квебеком.
   Он был один, и он был слаб, ведь он потерял отца. Продвигаясь вперед,  он
с надеждой смотрел на противоположный берег. Белая пустыня не пугала его, он
хорошо изучил ее, и он пройдет.
   Вдруг ему показалось, что  от  берега  острова  отделились  легкие  тени,
слегка освещенные луной, они бежали по льду, и он понял: это злые ангелы!
   Страх овладел им. Его предупреждали, что в Квебеке его ждут злые  ангелы.
"Бойся их, скрывайся от них! Красота обманчива, это Дьявол может создать ее.
Я вижу этих злых ангелов. Они пытаются преградить тебе дорогу. Ускользни  от
них. Если ты доберешься до епископа и передашь  ему  конверт,  ты  выполнишь
свою миссию".
   Он видел, как они бежали и прыгали с  одной  льдины  на  другую,  молодые
парни, гибкие, ловкие, злые ангелы, слишком красивые и  погрязшие  в  грехе.
Точно такого же он встретил недавно в миссии Святого Франциска. Он сразу  же
почувствовал зло, исходившее от этого молодого человека, Слишком красивого и
очень смелого, не побоявшегося путешествовать по белой пустыне. Он знал его,
это был Александр де Росни, он видел его  в  Квебеке  и  плюнул  ему  вслед.
Пасифик Жюссеран решил навязаться ему в попутчики до  конца  путешествия,  а
потом, когда он будет спать, убить его, ведь чем меньше на  земле  носителей
зла и разврата, тем преданнее его служение Всевышнему. Молодой  человек  дал
ему согласие, а утром следующего дня исчез.
   Может,  и  он  был  там,  среди  них,  и  он  вместе  со   всеми   бегал,
останавливался, осматривал реку? Они искали его, Пасифика Жюссерана,  но  он
ускользнет от них. Вместо того, чтобы идти в Квебек, он направится к Бурному
мысу. На этом пути нет бакенов, но лед здесь более прочный.
   Он отправился  дальше  по  реке.  Показалась  первая  прорубь,  он  хотел
перепрыгнуть через нее, как вдруг темная масса вынырнула из воды, и какое-то
животное скользнуло по льду перед ним. Пасифик Жюссеран отскочил в  сторону.
Блеск глаз и зубов животного наводил на мысль о дьяволе.  Он  перекрестился.
Золотистый свет луны отразился от гладких боков зверя, это была нерпа.
   Пасифик осторожно обошел его, животное глазами следило за ним и  помахало
хвостом, с которого слетали  капельки  воды.  На  мгновение  он  замер,  ему
показалось, это  огромная  выдра  плывет  навстречу  ему.  Он  посмотрел  на
северное  побережье   острова,   возвышавшееся   как   темная   крепость   и
отбрасывавшее огромную тень. Быть может, там, забравшись на дерево,  за  ним
следит  индеец?  Чуть  выше,  по  направлению  к  своему  дому,  он   увидел
красноватый огонек лампы, или ему это показалось.  Наверное,  это  его  мать
услышала крики и догадалась, что ее сын в опасности. Он не скрывал  от  нее,
что враги Господа попытаются помешать ему добраться до Квебека.
   Его охватило чувство тоски по дому, захотелось вернуться, но он продолжал
идти вперед. Светящиеся тени молодых людей остановились  в  нерешительности.
Его искали. Они шли вдоль берега. Ну что  ж,  он  побежит  так,  как  бегают
индейцы.
   "Нужно увидеть епископа", -  внушал  ему  внутренний  голос.  "А  если  и
епископ предал тебя?" - отвечал он ему. "Что мне делать, если все отвернутся
от меня? Когда Добро нападет на Добро,  оно  становится  Злом...  Почему?  Я
клялся быть послушным вам, мой святой отец. Но  почему,  почему  вы  желаете
смерти женщине, вылечившей мои глаза?"
   Он не должен сомневаться. Мысль эта,  как  тяжелая  хватка,  стянула  ему
горло, он не мог дышать. Не сомневаться никогда... Иначе он  попадет  в  ад.
Тут же все его прежние размышления испарились. Самое страшное для него - это
сомнения. Только слепое послушание приведет его в рай. "Простите меня,  отец
мой, я выполняю свою миссию". Он опередит этих злых ангелов.
   В тот же момент он увидел далеко на севере, у побережья,  лодку,  которую
спускали на воду. Немного погодя ее пассажиры выпрыгнули из нее и  поволокли
ее по льду, затем, обнаружив новый  канал,  опять  поплыли.  Он  понял,  что
конечной целью всех этих действий было схватить его.
   Он не должен был более терять ни секунды. Из-за высокого  мыса  показался
Базиль. Он был довольно тяжелый, но он очень ловко умел ходить по  льду.  Он
не бежал, но ступал так легко, как по яичной скорлупе.
   - Пасифик, - крикнул он. - Кончай это дело, парень. В  замке  Ришье  тебя
тоже поджидают. Тебе не пройти к епископу. Давай твою сумку и возвращайся  к
себе.
   Человек озирался, как загнанный зверь, в поисках выхода. Чувствуя, что он
на грани гибели, он позвал  свою  мать,  которая  на  вершине  холма  высоко
подняла фонарь, чтобы указать ему путь. Не понимая, она наблюдала, как люди,
похожие на молчаливых волков, следили за ее сыном,  и  ничем  не  могла  ему
помочь.
   Пасифик Жюссеран посмотрел в сторону Бурного мыса. Может, туда, в  лес...
Справа его преследователи тянули свою лодку, иногда спуская ее  на  воду;  с
юга за ним шли пешие, но они пока  не  смогли  добраться  до  него,  слишком
опасной была река.
   Но он тоже хорошо знал эту реку, и он  достаточно  силен...  Он  кинул  в
Базиля индейский нож и бросился вперед. Молодой голос долетел до него.
   - Пасифик Жюссеран! Пасифик Жюссеран!
   Голос приближался, но непонятно било, кому он принадлежал.
   - Стойте! Отдайте нам донесение, которое вы несете, Пасифик Жюссеран!  Вы
спасете себе жизнь!
   Он рассмеялся. Он не уступит этим злым ангелам. Он найдет  самый  верный,
самый прочный путь и побежит, не останавливаясь.
   Но вдруг он снова застыл на месте, онемев от страха...
   Впереди возникла колдунья, она как будто поднялась  из  воды,  волосы  ее
развевались на ветру.
   - Проклятье! Брось сумку,  в  которой  ты  несешь  беду!  Брось,  или  ты
погибнешь!
   Он попытался снять ремень, но тот запутался  в  воротничке  его  рубашки.
Сумка тяжелым грузом повисла на нем,  тянула  его  к  земле.  Человек  хотел
освободиться от нее, как от кандалов. Изо всех сил он потянул  ее  и  бросил
Гильомете, потом попытался восстановить равновесие, так как льдина  под  ним
закачалась, и послышался плеск воды. Он перепрыгнул не другой ледяной плот и
пустился бежать к Бурному мысу. Скорее туда, в лес! Им не  удастся  схватить
его. Он бежал как безумный, повторяя: "Злые ангелы... злые ангелы..."
   Он чувствовал, что они летели за ним, прекрасные и  соблазнительные,  они
хотели его погибели.  Он  бежал,  перепрыгивая  через  полыньи.  Снег  таял,
потрескивая под его ногами. На середине реки он слишком тяжело опустился  на
ледяную плитку, гладкую, как зеркало. Это была ловушка.  Льдина  закачалась,
перевернулась, человек страшно закричал и исчез под водой навсегда.

***

   В своем замке Гильомета де Монсарра-Беар угощала всех  участников  погони
обжигающим глинтвейном.
   Во  время  оттепели  любые  вылазки  на  реку   были   чреваты   тяжелыми
последствиями. Редко кому удавалось ни разу не оступиться и не почувствовать
под своей ногой трескающийся лед.
   Самые удачливые  просто  попадали  в  маленькие  полыньи,  другим  везло,
меньше, их ждал холодный ледяной плен,  сковывающий  дыхание  и  проникающий
насквозь. Но всегда рядом оказывалась верная рука друга, она вытаскивала вас
за воротник на поверхность либо в лодку.
   Поль-ле-Фолле, не успев пройти и нескольких шагов за Базилем, очутился  в
воде. Его быстро вынесли на берег, а затем и в замок  Гильометы,  где  он  и
находился, завернутый в  теплые  одеяла,  перед  камином,  в  ожидании  всей
остальной компании.
   Что же касается молодых  и  легких  парней,  индейцев,  а  также  опытных
мужчин, живущих на острове, то  для  них  все  завершилось  лишь  промокшими
ногами и ботинками, полными воды. Они переодевались, разговаривая и  смеясь;
всем хотелось пить, от жажды губы горели, как в лихорадке.
   Все стояли вокруг большого стола и согревали руки, держа дымящиеся  чашки
с восхитительным напитком, приготовленным по старинному рецепту.
   Все знали, что этот напиток - лучшее средство, чтобы разгорячить кровь, и
пили его, как дети, большими глотками.
   Затем подали хлеб с сыром, настоящим круглым острым сыром, приготовленным
на острове.
   Сумка Пасифика Жюссерана была брошена посреди стола, и  все  разглядывали
ее, неимоверно раздувшуюся, содержащую плоды ненависти и нетерпимости.
   - Это касается  вас,  мои  мальчики,  -  сказала  колдунья,  обращаясь  к
Флоримону и Кантору де Пейракам. Но Флоримон решил увильнуть.
   - Я прошу вас, мадам, пожалуйста, откройте вы сами.
   Все согласились с молодым человеком,  так  как  знали,  что  только  руки
Гильометы, умевшие обращаться с ловушками и капканами,  смогут  открыть  эту
сумку, которая стоила жизни одному  человеку  и  принесла  столько  забот  и
волнений другим.
   Присутствующие с вниманием следили за  тем,  как  г-жа  де  Монсарра-Беар
развязывала ремни охотничьей сумки, как будто она занималась  приготовлением
лечебных настоев или готовилась к заклинаниям.
   Она вытащила большой пакет, завернутый в прорезиненную  ткань,  и  острым
ножом  перерезала  промасленные  тесемки.   Показался   тяжелый   рулон   из
пергаментных листов,  обмотанный  красной  муаровой  лентой,  концы  которой
скрепляла внушительная восковая печать. На  печати  все  узнали  изображение
парижского герба.
   - Прошу вас, мадам, сорвите печать, - попросил Флоримон.
   Гильомета сделала это и развернула листы, исписанные убористым  почерком.
Прежде чем прочитать, она отложила их в сторону и  надела  очки.  Затем  она
положила свиток перед собой, разглаживая его рукой, а он сопротивлялся,  как
бы не желая выдавать свои секреты. Она начала читать. Вдруг  она  откинулась
назад и закрыла лицо своими прозрачными дрожащими руками.
   - Они не изменились! Все по-прежнему! Те же слова, те же вопли...
   Ее молодой любовник подошел и обнял ее за плечи. Он обожал ее,  ведь  она
воспитала его, заменила ему родителей.  Он  видел  ее  слабой  только  в  их
спальне, когда она покорялась его энергии и молодой силе.
   - Не надо так дрожать, родная! - прошептал он. - Я сумею  тебя  защитить,
что бы ни случилось.
   - О, да! Защити меня! Защити меня от инквизиторов! - рыдала она.
   Все оцепенели, не зная, что делать,  как  помочь  этой  женщине,  которая
никогда не сгибалась под ударами судьбы.  Скрученный  рулон  так  и  остался
лежать на столе. Кантор взял его и поднес к глазам, но, едва  начав  читать,
отбросил его назад, как  будто  обжегшись.  Настала  очередь  Флоримона.  Он
склонил над листами свое смуглое лицо, его  длинные  волосы  рассыпались  по
щекам, и у него был вид прилежного ученика. Он одолел первую страницу, затем
еще несколько, аккуратно свернул и положил обратно в пакет.
   - Это касается нашего отца, - сказал он, обращаясь к Кантору, - мы должны
отнести это ему.
   - А не лучше ли будет все это сжечь, прямо сейчас? - спросил Кантор.
   - Я думаю, отцу будет интересно прочитать эти  бумаги,  а  потом  он  сам
решит, сжигать их или нет.
   - Да, ты так похож на него! - со смесью восхищения  и  упрека  воскликнул
его брат.
   Непринужденность  Флоримона  и  то  хладнокровие,  с  которым  он  изучал
отвратительную писанину, немного разрядили обстановку.
   А где же Базиль?
   Поль-ле-Фолле, как ужаленный, вскочил с кровати. Все бросились на улицу и
встретили Пиксаретта, который тащил на спине Базиля, раненного  ножом.  Рана
была на виске, к счастью, не очень опасная, но  он  был  еще  без  сознания.
Опять пошли в ход горячительные напитки.  Как  только  кровотечение  удалось
остановить, Базиль пришел в себя.
   Молочный рассвет проникал в окна, и некоторые из мальчишек начали  широко
зевать. Но не могло быть и речи о том, чтобы улечься спать, ведь  предстояло
еще отвезти в Квебек сыновей графа де Пейрака, Базиля и его приятеля, а  это
означало снова пуститься в опасную дорогу по льду и по  воде,  то  плывя  на
лодке, то проталкивая ее между ледяных глыб.
   Пиксаретт оставался  на  острове.  Его  независимость  всем  была  хорошо
известна, и друзья не волновались на его счет. Кроме того, он был  из  южных
индейцев, которые отличались необычайной ловкостью в  лесах,  на  запутанных
тропах, на опасных порогах бурных рек, но их  пугал  этот  ледяной  северный
монстр: Святой Лаврентий. Пиксаретт был сыт им по горло, поэтому он вернется
тогда, когда захочет.
   Нужно было поторапливаться и доставить трофей в Квебек.
   - Я успокоюсь только тогда, когда сгорят эти проклятые листки,  -  сказал
Кантор.
   - Я тоже, - призналась Гильомета. - Лучше бы они утонули!
   - Но тогда мы бы ничего не узнали! -  возразил  Флоримон.  -  Нет!  Нужно
знать, какое оружие в руках наших врагов!
   Он застегнул сумку и весело повесил ее на плечо.
   - Будь осторожен, бумаги должны оказаться у  твоего  отца,  -  наставляла
Гильомета. - Если они попадут 6 другие руки, это навлечет больше  несчастий,
чем эпидемия чумы.
   Флоримон похлопал по разбухшей сумке и улыбнулся.
   - Не бойтесь, если понадобится, я утону вместе с ней.
   Когда Анжелика была у г-жи де Меркувиль, за ней пришел человек  от  графа
де Пейрака; тот просил ее прийти в замок Монтиньи. Она не замедлила  явиться
туда и обнаружила там еще Кантора с Флоримоном.
   По столу были разбросаны листы бумаги. Пробежав глазами некоторые из них,
она поняла, что перед ней лежит протокол судебного  процесса  о  колдовстве,
тщательно зафиксированные вопросы и ответы, буквально по  минутам,  день  за
днем. Это происходило пятнадцать лет назад в Париже, во Дворце правосудия, а
обвиняемым был Жоффрей де Пейрак.
   Это был последний язычок пламени в огне беспощадной битвы,  разгоревшейся
вокруг них, но они не дали ему обрести  силу  и  послужить  причиной  нового
пожара.
   Граф де Пейрак без отвращения перечитывал досье старого процесса. Сколько
воды утекло с тех пор, думала Анжелика. Хотя нельзя отказать в ловкости отцу
д'Оржевалю, он совершенно точно рассчитал время и место, где можно бросить в
них камень и подвергнуть их новым пыткам.
   То, что растворилось бы  в  потоках  прогрессивно  мыслящего  правосудия,
здесь, в Канаде, не породило  бы  ничего,  кроме  страха  и  замешательства.
Людовик XIV всегда был сдержанным в  проявлении  своих  чувств,  когда  речь
заходила о религиозном фанатизме. Для него гораздо  важнее  было  послушание
его  подданных.  В   начале   своего   царствования   он   допустил,   чтобы
несправедливый  судебный  процесс  избавил  его  от  очень   могущественного
вассала, но обвинения в колдовстве так мало трогали его,  что  он  помиловал
обвиняемого при условии, что тот покинет Францию. Неужели  сегодня  подобная
история могла бы повториться?
   Не привлекая излишнего шума к делам подобного  рода,  король  постепенно,
шаг за шагом, издавал небольшие запреты, уничтожил инквизицию и свел на  нет
судейские прерогативы епископов. Он распустил Союз Святого  Причастия,  хотя
это не  помешало  ему  продолжать  свою  деятельность  втайне  от  короля  и
привлекать на свою сторону новых приверженцев.
   Все течет, все изменяется...
   Они долго еще беседовали, сидя у очага, и ночь застигла всех  четверых  в
замке  Монтиньи,  когда  они  составляли  планы  на  будущее   и   обсуждали
возможность возвращения во Францию. Флоримон  считал  это  вполне  реальным.
Кантор сомневался. Даже здесь, в Квебеке