Пуату  все   было   спокойно.
Продолжались набор добровольцев и борьба с голодом. Но защищенные восстанием
жители не платили налогов и  поэтому  еще  могли  как-то  существовать.  Это
радовало всех: "Дела идут хорошо, пока нас предоставляют самим себе". Смогут
ли они оборонить столь необходимую им свободу? Каждый готовился к этому.
   Мэтр Валентен приходил почти каждый день. Что он делал в остальное время,
она не знала. Возился на мельнице? Рыбачил, охотился в тростниках? Он  часто
приносил полные корзины рыбы или  птиц  в  ярком  оперении,  привязанных  за
головы к палке.
   Обитатели хибарки говорили мало.  Больной  аббат  спал  на  чердаке,  где
лежало сено. Рана в боку зажила благодаря припаркам из  трав,  но  лихорадка
еще не прошла. Он ходил тихо, как тень среди других теней, тоже  погруженных
в  раздумья.  Три  призрачных  существа:  прекрасная,  трагическая  женщина,
молчаливый мельник с неповоротливым, странным умом и  бледный,  дрожащий  от
озноба аббат. А вокруг - тишина мертвой воды.
   Анжелика спала на ложе из листьев папоротника, укрываясь тяжелой овчиной.
Спала  крепко,  без  сновидений,  что  было  для  нее  необычно.  Прошедшее,
казалось, не оставило следа в ее облике. Просыпаясь, она слышала бесконечный
перестук дождя, делавший еще полнее тишину вокруг, кваканье  лягушек,  крики
птиц  -  все  шепоты  болотных  джунглей.  Тогда  она  испытывала  некоторое
успокоение. Спросонок она видела и Валентена, сидевшего в кресле из соломы и
полированного дерева. Глаза  его  были  широко  открыты,  голубоватые  блики
пламени скользили по его топорному, невыразительному лицу. Иногда в  глубине
зрачков разгорались какие-то огоньки, и  ей  казалось,  что  он  смотрит  на
нее... Тогда она закрывала глаза и вновь погружалась в забытье.
   Мэтр Валентен был для нее воплощением прошлого, память о котором  утешала
и поддерживала ее. Ничего иного он собой не представлял.  Он  резал  кусками
торф, доил козу, спускал закисающее  молоко  в  железный  ящик  под  камнями
очага, готовил суп и рыбу, кипятил вино, чтобы соус к "вареву" не горчил. Из
него получился бы прекрасный повар. Иногда он приносил Анжелике корзинки  со
сдобными булочками и пироги с творогом, приготовленные из лучшей  муки.  Эти
пироги в Пуату ели на Пасху. Корочка у них должна быть  черной,  а  мякиш  -
золотистым.
   Анжелика с жадностью накидывалась на это лакомство. Ей постоянно хотелось
есть. Отблеск слабой улыбки появлялся в тусклых глазах Валентена,  когда  он
смотрел, как ее белые зубы терзают желтое тесто. Тогда  она  съеживалась  от
неприятного чувства и выходила из хижины, чтобы избежать его взгляда.
   Когда они обосновались  на  болотном  островке,  еще  стояли  холода.  На
мелководье кишели личинки, моллюски в рачки. В тростниках гнездились морские
птицы. Высокие тополя, завезенные  Генрихом  IV  из  Голландии,  преображали
окрестность, как и вязы, ясени, осины и буки, то тщательно выписанные черной
тушью по глади мелководий, то  колеблющиеся  в  легчайшей  фарфорово-розовой
дымке. Громко кричали  вороны,  кружа  над  безрадостным  пейзажем.  Стоя  в
тростниках, Анжелика блуждала взглядом  по  прутьям  и  ветвям  устремленных
ввысь  стволов,  утопленных  в  собственном  отражении,   по   этой   зыбкой
архитектуре болот. Этот черно-белый офорт зачаровывал отчаявшееся сердце,  и
вдруг, как ей казалось, в тумане проплывали  хрупкие  силуэты  взявшихся  за
руки Флоримона, Шарля-Анри и Кантора. И тогда она кричала, ломая руки:
   - Дети мои! Дети мои!
   Она кричала, и голос тонул  в  тростниках,  пока,  шлепая  по  грязи,  не
приходил аббат Ледигьер, чтобы взять ее за руку и увести в дом.
   "Ты принесла в жертву своих сыновей, - говорил ей глухой голос.  -  Злая,
безумная... Ты никогда не должна была покидать Версаль. Не должна была ехать
на Восток, развративший тебя. Ты должна была покориться  королю.  Ты  должна
была спать с королем..." И она начинала рыдать, тихо клича сыновей и прося у
них прощения.
   Весна   началась   рано,   бурно,   огромные   пространства   зазеленели,
безрадостный, угрюмый пейзаж преобразился в роскошном лиственном  убранстве.
Из  глубины  тусклых  омутов  поднималось  таинственное  свечение.  Расцвели
водяные лилии, пахнущие воском и медом. Стрекозы принялись плести в  воздухе
свои тонкие  кружева,  садились  на  кустики  мяты  и  незабудок.  Слышалось
хлопанье утиных крыльев, у  самых  стен  хижины  проплывали  яркие  селезни,
толстые серые гуси, осторожно вышагивали цапли. Порой сквозь  завесу  ветвей
можно было увидеть молчаливо проплывающую лодку. Болота, как и  лес,  только
кажутся  пустынными,  в  действительности  это  мир,  кишащий  многообразной
жизнью.  Владельцы  лачуг  образовали  особую  многолюдную   и   независимую
республику. "А живут на болотах плохие люди: они не платят подати ни королю,
ни епископу", - рассказывала когда-то кормилица.
   Наступил март, но было уже очень тепло.
   - Зима выдалась не слишком свирепой, - однажды вечером  сказала  Анжелика
мэтру Валентену. - Надо думать, лесные и полевые духи - с  нами.  Скоро  мне
придется возвратиться на сушу.
   В это время мельник ставил на стол кувшинчик  горячего  красного  вина  и
чашки.  Обед  кончился.  Аббат  де  Ледигьер  отправился  спать  на  чердак.
Начиналось время, когда обычно  Анжелика  и  Валентен  сидели  вдвоем  перед
очагом и потягивали горячее вино с пряностями и корицей. Валентен налил ей и
устроился  на  скамье,  посасывая,  отнюдь  не  бесшумно,  свое  питье.  Она
поглядела на него,  словно  видела  впервые,  и  удивилась  сгорбленной,  но
могучей  спине  под  серым  полотняным  камзолом  и   толстым   башмакам   с
металлическими пряжками. Ни буржуа, ни селянин.  Мэтр  Валентен,  мельник  с
Уклейкиной мельницы. Незнакомец, который всегда был здесь.
   Он посмотрел на нее поверх стакана. Глаза у него были серые.
   - Ты уезжаешь?
   Он говорил на местном наречии, и она отвечала так же.
   - Да. Мне надо знать, как там наши люди. Летом будет война.
   Он отпил второй глоток, потом, громко причмокнув, третий. Затем отодвинул
чашку и встал перед Анжеликой.  Его  глаза  внимательно  наблюдали  за  ней.
Недовольная этим разглядыванием, она протянула ему свою пустую чашку.
   - Убери ее.
   Он повиновался, но продолжал  смотреть.  Лицо  у  него  было  красное,  в
рытвинах  оспы,  под  приоткрывшимися  губами  виднелись  подгнившие   зубы.
Безлюдность этих мест, ранее не раздражавшая Анжелику, теперь вдруг  навеяла
тревогу... Она нервно сжала ручки кресла.
   - Пора спать, - прошептала она.
   Валентен шагнул вперед:
   - Я постелил новый папоротник, совсем свежий, из подлеска, чтобы  постель
была помягче.
   Он наклонился, взял ее руку в свою и пробормотал с мольбой:
   - Пойдем, приляжем на папоротник!
   Анжелика вырвала руку, словно обжегшись:
   - Что тебе взбрело? Ты что, спятил?
   Она вскочила, испуганно глядя на него. Ужас, который он ей внушал, - а ей
был теперь невыносим любой мужчина - мешал ей дать достойный  отпор.  Сердце
бешено забилось. Если он притронется к ней, она упадет в обморок, как было с
герцогом де Ламориньером. Тогда с ней случилась судорога, она задыхалась  от
ужасных видений той ночи  убийств.  А  теперь  глаза  мельника  горели,  как
уголья, в их взгляде не было уверенности, но он обжигал.
   - Не трогай меня! Не прикасайся ко мне. Валентен!
   Он нависал над ней, с оттопыренной губой и  тем  тупым  выражением  лица,
какое у него бывало в детстве и тогда очень веселило ее.
   - Почему не я, - с силой выдохнул он... - Я ведь люблю  тебя...  Вся  моя
жизнь пошла прахом, ты околдовала меня... Долго я ждал этого часа...  Думал,
это невозможно, а теперь знаю, ты будешь моя... Я все смотрю на  тебя,  пока
ты здесь. Вижу, как ты  толстеешь,  словно  овца,  что  вот-вот  объягнится.
Тогда-то счастье мне в сердце и вошло. Я понял: ты не фея... И я  могу  тебя
ласкать, и ты меня не сглазишь.
   Не очень вникая, она слушала эти бессвязные слова, которые он бормотал на
корявом местном наречии. Тем ив менее он был нежен:
   - Ну же, моя птичка, моя красавица... Иди в кроватку.
   Он подошел к ней и прижал к себе. Рука его медленно гладила ее плечо.  Ей
удалось совладать с собой, и она изо всех сил  замолотила  кулаками  по  его
лицу:
   - Оставь меня, деревенщина!
   Валентен отшатнулся, задрожав от оскорбления. Теперь он вновь превратился
в хозяина Уклейкиной  мельницы,  вспыльчивого,  жестокого  бирюка,  которого
недаром побаивалась вся округа.
   - Так ты опять, - задохнулся он. - Все как в первый раз?!  Ты  все  такая
же, но мне плевать. Сейчас-то я не боюсь. Ты не фея. Ты мне заплатишь.  Этой
ночью ты будешь со мной.
   Он произнес эти слова с устрашающей решимостью. Затем отвернулся,  тяжело
топая, подошел к столу и налил себе вина.
   - ..У меня есть время, но запомни: никто безнаказанно не оскорблял  мэтра
Валентена. Ты мне все сердце изгрызла и теперь заплатишь!
   Она попыталась смягчить его ярость.
   - Поверь мне, Валентен, - сказала  она  прерывающимся  голосом,  -  я  не
презираю тебя. Но даже если бы ты был королем, я бы не позволила прикасаться
ко мне. Это так. Это как болезнь, пойми...
   Недобро щурясь, Валентен старательно слушал. Потом вытер мокрые  от  вина
губы тыльной стороной ладони:
   - Не правда. Ты врешь. С другим ты валяешься почем зря.  Он  ведь  должен
был к тебе прикасаться, раз уж ты поймала воробышка...
   ("Воробышка? О чем это он? Ведь так говорят, когда...").
   - Какого воробышка? - спросила она, глядя на него  с  таким  недоумением,
что он слегка опешил:
   - Да черт возьми! Ну, того самого,  что  у  тебя  в  брюхе.  Тут-то  я  и
смекнул, что ты не фея. Феи не  рожают  от  людей,  так  говорят.  Мне  один
заклинатель растолковал. С настоящими феями такого  не  бывает.  А  уж  коли
ребенок...
   - Какой ребенок?! - сорвалась она на высокий пронзительный крик.
   Перед ней разверзлась пропасть. А ведь неосознанно она давно  ухе  что-то
предчувствовала. У нее бывали головокружения, которые она считала следствием
обычного переутомления. Теперь она поняла, что все это время в  ней  таилась
чужая, нежеланная жизнь.
   - Ты же не можешь сказать, что не знала, - бубнил голос мельника, ставший
далеким и неясным. - Вот уж лун пять или шесть, как ты его носишь.
   Пять-шесть лун! Но это невозможно... После Колена Патюреля она никого  не
любила. Она не отдавалась никому...
   Пять или шесть лун!.. Осень... Огненная ночь в  Плесси!  У  нее  вырвался
вопль раненого зверя:
   - Нет! НЕТ! Только не это!
   Пять месяцев она скакала по Пуату,  поглощенная  одной  целью,  не  желая
знать ничего, кроме мести. Она хотела забыть о  своем  оскверненном  теле  и
пренебрегала его недомоганиями, объясняя их пережитым потрясением и тяготами
походной жизни.
   Теперь,  припомнив  все  это,  она  убедилась  вполне.  Чудовищный   плод
развился. Вот почему так жмет платье под лифом...  Увидев  ее  неузнаваемое,
обезумевшее лицо, мельник почувствовал  себя  неловко.  Наступило  молчание.
Было слышно, как снаружи плеснула, выпрыгнув из воды, рыба.
   - Ну и что с того? - приободрился мельник. - Ты теперь еще красивее!
   Он пошел к ней. Она увертывалась  от  вытянутых  рук,  мечась  по  тесным
углам. От ужаса спирало дыхание -  она  не  могла  вскрикнуть.  Ему  удалось
схватить ее и обнять.
   Внезапно дверь сотряслась от сильного стука, деревянная задвижка выпала и
высокая фигура Самуила де Ламориньера  появилась  в  проеме.  Войдя,  герцог
окинул взглядом  комнату.  То,  что  он  увидел,  заставило  его  взвыть  от
бешенства.
   Со времени исчезновения Анжелики его снедало беспокойство. Ходили  слухи,
будто она - пленница проклятого мельника, который удерживает ее колдовством.
Конечно,  он  понимал,  что  это  суеверия,   но   тем   не   менее   считал
паписта-мельника человеком двусмысленным и опасным. Что заставило сиятельную
даму последовать за ним? Почему она не возвращается? Не  утерпев,  он  нашел
дорогу к хижине.
   И вот теперь он застал ее в объятиях этого скота.
   - Я перережу тебе горло, мужлан, - прорычал  он,  выхватив  свой  широкий
кинжал.
   Мэтр Валентен еле увернулся от удара. Пригнувшись, он  отбежал  в  другой
угол хижины. Ярость и досада придали его грубой физиономии  почти  такое  же
устрашающее выражение, как у гугенота.
   - Вы ее не получите! - рявкнул он, тяжко сопя от возбуждения. - Она моя.
   - Ну, падаль, кабан, я сейчас тебе кишки выпущу!
   Мельник был таким же большим и  крепко  сколоченным,  как  протестантский
вельможа. Но он был безоружен. Он пробирался вдоль стола, не спуская глаз  с
наступающего врага, а тот, ополоумев от ревности, подстерегал мгновение  для
смертоносного прыжка.  Меж  тем  огонь  в  очаге  догорал,  и  углы  комнаты
погрузились в сумрак.
   Валентен надеялся добраться до топора. Топор с высокой рукояткой  (такими
пользуются лесорубы) стоял за ларем для муки, скрытый от  глаз  нападающего.
Меж тем Анжелика взбежала по лестнице на  чердак  и  бросилась  расталкивать
спящего аббата:
   - Помогите, они дерутся... Они дерутся из-за меня!
   Спросонья молодой человек изумленно уставился на женщину  с  расширенными
зрачками и стучащими зубами, озаренную тусклым светом  фонаря,  висящего  на
балке под потолком.
   Очнувшись, он торопливо вскочил на ноги:
   - Не бойтесь, сударыня, я здесь!
   Внизу раздался протяжный рев и стук падающего тела.
   - Слышите...
   - Не бойтесь ничего, - повторил аббат.
   Он взял шпагу, лежавшую рядом, и стал спускаться  по  лестнице  вслед  за
Анжеликой. Герцог-гугенот лицом вниз лежал на полу  с  раскроенным  черепом.
Густые жесткие волосы Патриарха не скрывали огромной зияющей раны.  У  стола
Валентен пил вино прямо из кувшина.  Окровавленный  топор  валялся  тут  же.
Серый камзол мельника был весь в кровавых брызгах. Он уставился на  вошедших
помутневшими глазами сумасшедшего.

Глава 3

   Увидев Анжелику, он удовлетворенно крякнул и поставил кувшин на стол.
   - Чтоб заполучить принцессу, всегда  положено  сражаться  с  драконом!  -
заявил он. Язык у него заплетался. - Ну вот, дракон пришел,  и  я  прикончил
его. Дело сделано! Теперь-то я заслужил тебя, а? Никуда не денешься, все!
   Он двинулся к ней, пошатываясь, хмельной от вина и грубой похоти.  Аббат,
доселе не замеченный им,  стремительным  движением  метнулся  к  Анжелике  и
заслонил ее собой, обнажив шпагу.
   - Отойди-ка, мельник, - вымолвил он спокойно.
   Внезапное появление этого хрупкого юного священнослужителя  на  мгновение
озадачило Валентена. Но он быстро пришел в себя. Обуреваемый  страстями,  он
был глух к доводам разума.
   - Нет уж, это вы сматывайтесь отсюда! - рявкнул он. -  Эти  дела  вас  не
касаются. Вы ж невинный, ну и идите себе.
   - Оставь в покое эту женщину!
   - Как бы не так! Она принадлежит мне.
   - Она принадлежит одному только Богу. Покинь этот дом, удались.  Подумай,
ведь ты рискуешь обречь свою душу на вечные муки!
   - Оставьте ваши проповеди, аббат. Прочь с дороги!
   - Именем Христа и Пречистой Девы приказываю тебе удалиться!
   - Да я ж раздавлю вас, как клопа!
   Отсвет гаснущего огня блеснул искоркой на кончике шпаги.
   - Ни шагу дальше, мельник, - прошептал аббат. - Ни шагу, заклинаю тебя!
   Валентен бросился вперед. Анжелика закрыла лицо руками.
   Мельник отступил, зажимая ладонями бок, и рухнул на камни очага. Внезапно
он взвыл:
   - Аббат, отпустите мне мои грехи, причастите меня, я помираю! Я  не  хочу
умирать  в  смертном  грехе...  Спасите  меня...  Спасите  меня  от   ада...
Помираю...
   Лачуга наполнилась его нечеловеческими воплями. Потом они стали  утихать,
прерываемые стенаниями и предсмертным хрипом, к которым присоединился  тихий
голос священника, читающего молитвы, стоя на коленях подле умирающего.
   Затем все стихло.
   Анжелика не могла пошевелиться. Аббату пришлось одному вытащить оба  тела
наружу. Он взгромоздил их на  плоскодонку,  отплыл  подальше  и  столкнул  в
темную воду.
   Вернувшись, он застал молодую женщину оцепеневшей,  в  той  же  позе.  Он
тихонько прикрыл дверь, подошел к очагу, разжег огонь. Потом  приблизился  к
недвижимой Анжелике, ласково взял ее за руку:
   - Присядьте же, сударыня, обогрейтесь.
   И видя, что она начинает опоминаться, добавил:
   - Человек, который привез сюда герцога, сбежал. Я  слышал,  как  уплывала
его лодчонка. Это контрабандист. Он не проговорится.
   Анжелику передернуло:
   - Это ужасно! Ужасно!
   - Да, ужасно... Два убийства...
   - Ужасно не это, а то, что он мне сказал! - она пристально посмотрела  на
аббата. - Он сказал, что я жду ребенка.
   Молодой человек покраснел и опустил голову.
   Анжелика в ярости потрясла его за плечо:
   - Вы знали об этом? И ничего мне не сказали!
   - Но, сударыня, - пролепетал он, - я полагал...
   - Боже, какой я была дурой! - простонала она. - Так долго  тянуть,  ни  о
чем не догадываться... Как я могла?!
   Казалось, она сходит с ума. Аббат де Ледигьер хотел взять ее за руку,  но
она  отшатнулась.  Ей  почудилось,  будто   что-то,   чему   нет   названия,
шевельнулось  в  ней.  Ощущать  это  было  нестерпимо  -  боль  и  омерзение
переполняли ее душу, как если бы какой-то поганый зверь пожирал ее заживо.
   Она забилась в  припадке,  рвала  на  себе  волосы,  жаждала  кинуться  в
болотный омут. Глухая к его мольбам и уговорам, она отталкивала его,  мечась
в забытьи лихорадки. Его голос, строгий и  нежный,  говорил  ей  о  Боге,  о
жизни, звал к молитве, сквозь слезы шептал слова любви, не доходившие до  ее
помраченного сознания.
   Наконец она  стала  успокаиваться,  ее  лицо  прояснилось.  Однако  аббат
смотрел на нее с тревогой: он чувствовал, что она  приняла  какое-то  тайное
неумолимое решение. Но она нашла в себе силы улыбнуться ему:
   - Идите спать, друг мой, вы совсем без сил.
   С грустной нежностью она провела рукой по его темным волосам, заглянула в
прекрасные глаза, где так ясно отражались  благородная  пылкость,  скорбь  и
беспредельное обожание.
   - Ваше горе разрывает мне сердце.
   - Я знаю, мой бедный мальчик.
   Она обняла  его,  находя  утешение  в  близости  этой  чистой  души,  чья
бескорыстная преданность была последней усладой, еще оставшейся  ей  в  этом
мире.
   - Бедный мой ангел-хранитель... Ну, ступайте спать!
   Он поцеловал ей руку и  удалился  не  без  сожаления.  Он  был  настолько
измучен, что едва держался на ногах. Она слышала,  как  он,  не  раздеваясь,
тяжело повалился на свое ложе.
   Она осталась одна, недвижная, словно окаменевшая. Прошло несколько часов.
Когда забрезжил  рассвет,  она  поднялась,  набросила  накидку  и,  бесшумно
ступая, вышла из хижины. Лодка мельника была здесь,  у  порога,  привязанная
цепью  к  крюку,  торчавшему  из  стены  лачуги.  Анжелика  отцепила  ее  и,
вооружившись деревянным шестом, с которым она умела  управляться  достаточно
ловко, направила суденышко вперед по зеленеющей воде канала.  Заря  медленно
разгоралась.   Лодка   плыла   все   дальше   среди   многоголосого   гомона
пробуждающихся лесных птиц.
   Анжелика думала о юном аббате. Он проснется, будет в отчаянии звать ее...
Но иначе нельзя. Он помешал бы ей поступить так, как она  решила.  За  домом
есть ялик. С его помощью он сможет найти болотных людей. Солнце,  поднявшись
над горизонтом, превратило болотный туман  в  прозрачную  золотистую  дымку.
Стало  жарко.  Анжелика  едва  не  заблудилась  в  этом  лабиринте  каналов,
отливающих зеленью и жемчугом. К полудню она наконец  добралась  до  твердой
земли.

Глава 4

   - Ты сделаешь это, Мелюзина! Сделаешь, или я тебя прокляну!
   Пальцы Анжелики впились в костлявые плечи  старухи.  Ее  яростный  взгляд
скрестился со взглядом ведьмы. Они походили на двух дерущихся  гарпий.  Если
бы кто-нибудь увидел их сейчас в сумраке пещеры, с растрепанными волосами  и
горящими глазами, то бежал бы без оглядки, объятый ужасом.
   - Мое прок