меивается над нею. "Он играет со  мной  как  кошка  с
мышкой. Он мстит мне за то, что я пренебрегла им", - в растерянности  думала
она.
   Чтобы скрыть свое смятение, она подозвала арапчонка, который прикорнул на
подушке в углу комнаты, и приказала ему принести бонбоньерку. Когда  мальчик
принес ящичек из черного дерева с перламутровыми инкрустациями,  наполненный
орехами, засахаренными фруктами, драже с изюмом и розовым сахаром,  Анжелика
уже взяла себя в руки и теперь стала следить за разговором мужчин с  большим
вниманием.
   - Нет, сударь, - говорил де Пейрак, с  беспечным  видом  жуя  пастилку  с
запахом фиалок, - не думайте, что я занялся наукой с целью овладеть тайнами,
которые дали бы мне  власть  и  могущество.  Просто  меня  всегда  влекло  к
знаниям. И если бы, к примеру, мне не удалось разбогатеть,  я  бы  попытался
получить  должность   смотрителя   королевских   вод.   Вы,   вероятно,   не
представляете  себе,  насколько  Франция  отстала  в  таких  вопросах,   как
искусственное орошение, откачивание воды насосами... Римляне были  в  десять
раз более сведущи, чем мы, а когда я путешествовал по Египту и Китаю...
   - Я знаю, граф, что вы очень много путешествовали. А вы не бывали  в  тех
странах Востока, где еще не утрачены секреты волхвов?
   Жоффрей де Пейрак рассмеялся.
   - Бывал, но волхвов там не встречал. Магия  -  не  мое  призвание.  Ее  я
оставляю вашему мужественному и наивному Беше.
   - Беше все время спрашивает, когда же  вы  разрешите  ему  присутствовать
хотя бы при одном из ваших опытов и стать вашим учеником?
   - Сударь, я не школьный учитель. Но даже если бы я был им, я, уверяю вас,
не подпускал бы к науке людей ограниченный.
   - Но этот монах слывет человеком тонкого ума.
   - В схоластике - возможно, но в науке, где требуется умение наблюдать, он
ничтожество: он видит вещи не такими, каковыми они являются на самом деле, а
такими, какими они представляются ему. На мой взгляд, это человек неумный  и
ограниченный.
   - Пусть так, это ваша  точка  зрения,  я  же  недостаточно  разбираюсь  в
мирских науках, чтобы судить, насколько ваша антипатия к  нему  обоснованна.
Но  не  забывайте,  что  монах  Беше,   которого   вы   считаете   человеком
невежественным, написал замечательную книгу по алхимии,  она  вышла  в  1639
году, и мне, кстати, с трудом удалось добиться  от  Рима  разрешения  на  ее
издание.
   - Если это воистину  научный  труд,  то  для  него  неважно,  одобрен  он
церковью или нет, - довольно сухо заметил граф.
   -  Разрешите  мне  остаться  при  ином  мнении.  Разве  дух   церкви   не
простирается на всю природу и все ее явления?
   - Я не вижу причины, почему это должно быть  так.  Вспомните,  монсеньор,
слова господа бога: "Воздайте кесарю  кесарево".  Кесарь  -  внешняя  власть
людей, но также и внешняя власть вещей.  Этими  словами  Сын  Божий  захотел
утвердить независимость души  и  религии  от  материального  мира,  и  я  не
сомневаюсь, что сюда относится и отвлеченная наука.
   Прелат покачал головой, и его тонкие губы вытянулись в приторной улыбке.
   -  Восхищаюсь  вашей  диалектикой.  Она  достойна  великих   традиций   и
показывает,  что  вы  прекрасно  усвоили  теологию,  которой   обучались   в
университете нашего города. Однако именно на эту область и  простирает  свой
суд высшее духовенство, чтобы покончить со спорами, ибо ничто так не походит
на здравый смысл, как его отсутствие.
   - Эта фраза в ваших устах, монсеньор, в свою  очередь,  вызывает  у  меня
восхищение.  Действительно,  если  речь  идет  о  вопросах,  не   касающихся
непосредственно церкви, то есть не о догмате или нравственных устоях,  то  я
убежден,  что  должен  опираться  в  науке  на  опытные  данные,  а  не   на
всевозможные логические уловки. Другими словами, я должен довериться методам
наблюдения, изложенным Бэконом в его "Новом Органоне", вышедшем в 1620 году,
а также указаниям, данным математиком Декартом, чьи "Рассуждения  о  методе"
останутся краеугольным камнем философии и математики...
   Анжелика видела, что имена этих двух  ученых  почти  ничего  не  говорили
архиепископу, хотя он и слыл эрудированным человеком. Она  волновалась,  как
бы спор не принял более острый характер, ведь Жоффрей не станет церемониться
с архиепископом.
   "И что у мужчин за страсть спорить о всяких пустяках?"  -  подумала  она.
Больше всего ее страшило, как бы архиепископ  ловкими  маневрами  не  завлек
графа в западню.
   На этот раз слова Жоффрея де Пейрака, казалось, задели архиепископа - его
бледные, чисто выбритые щеки вспыхнули румянцем, он опустил веки, и на  лице
его появилось выражение надменного коварства, которое напугало Анжелику.
   - Мессир де Пейрак, - сказал он, - вы говорите о  власти,  о  власти  над
людьми, о власти над вещами. Неужели вам никогда не приходило в голову,  что
ваше   поразительное   преуспеяние   в   жизни   может   многим   показаться
подозрительным и особенно насторожить неусыпную  бдительность  церкви?  Ваше
богатство, которое возрастает с каждым днем, ваши работы, которые привлекают
к вам ученых, поседевших над книгами... В прошлом году я беседовал  с  одним
немецким математиком.  Он  недоумевал,  как  вам  удалось,  словно  играючи,
разрешить столь сложные проблемы, над которыми тщетно бились крупнейшие  умы
нашего времени. Вы говорите на двенадцати языках...
   - Пико дела Мирандола,  живший  полтора  века  назад,  знал  восемнадцать
языков.
   - У вас  великолепный  голос,  который  заставляет  бледнеть  от  зависти
великого итальянского  певца  Марони,  вы  с  легкостью  пишете  стихи  и  в
совершенстве владеете искусством  -  простите  меня,  сударыня!  -  покорять
женские сердца...
   - А как же это?
   Анжелика догадалась, что муж показал рукой на свою изуродованную щеку,  и
у нее сжалось сердце.
   На мгновение архиепископ смутился, но тут же с раздражением бросил:
   - А-а! Уж не знаю как, но вам удается заставить их забыть об этом. У  вас
слишком много талантов, поверьте мне.
   -  Ваша  обвинительная  речь  удивляет  меня  и  беспокоит,  -   медленно
проговорил граф. - Я даже не предполагал, что вызываю  такую  зависть.  Ведь
мне-то казалось, что, наоборот, я обижен судьбой.
   Он склонился к архиепископу, и  глаза  его  вдруг  заблестели,  словно  в
предвкушении хорошей шутки:
   - А знаете ли вы, монсеньор, что я в некотором роде мученик-гугенот?
   - Вы? Гугенот? - в ужасе вскричал прелат.
   - Я сказал - в некотором роде. Вот моя история. Когда я родился, моя мать
отдала   меня   кормилице,   которую   она   выбрала,   руководствуясь    не
вероисповеданием, а величиной ее груди. Кормилица  же  была  гугенотка.  Она
увезла меня в Севенны, в свою деревню, над которой возвышался замок  мелкого
сеньора-гугенота. А неподалеку, как  водится,  был  замок  другого  сеньора,
католика, и рядом - католические деревушки. Не знаю, с  чего  все  началось,
мне было три года, когда произошла схватка между  католиками  и  гугенотами.
Моя  кормилица  и  другие  женщины  из  ее  деревни   спрятались   в   замке
дворянина-гугенота. Ночью католики взяли этот замок штурмом. Всех,  кто  там
прятался, убили, а замок подожгли. Меня же, полоснув трижды по лицу  саблей,
выбросили в окно с третьего этажа прямо в снег. Снег и спас меня от  горящих
веток, которые падали вокруг. Наутро один из католиков, придя в замок, чтобы
поживиться чем-нибудь - а он знал, что я сын тулузского  сеньора,  -  увидел
меня, подобрал и сунул в корзину, что была у него за спиной, вместе  с  моей
молочной сестрой Марго, единственной из  местных  жителей,  уцелевшей  после
резни. Нашего спасителя в пути несколько раз застигали снежные бураны, и  он
с трудом добрался до долины. Когда он пришел в Тулузу, я был  еще  жив.  Моя
мать  раздела  меня,  вынесла  на  солнечную  террасу  и  запретила   врачам
приближаться ко мне, заявив, что они могут только доконать  меня.  Так  я  и
лежал несколько лет на солнце. Только к двенадцати годам я начал ходить. А в
шестнадцать я уже уплыл на корабле, Вот каким образом я сумел столько  всего
узнать. Сначала мне помогла болезнь и  вынужденная  неподвижность,  затем  -
путешествия. И в этом нет ничего подозрительного.
   Помолчав, архиепископ задумчиво проговорил:
   - Ваш рассказ объясняет многое. Теперь меня не удивляет ваша  симпатия  к
гугенотам.
   - Я не испытываю симпатии к гугенотам.
   - Ну, тогда скажем - ваша антипатия к католикам.
   - Я не испытываю антипатии к католикам. Я, сударь, человек несовременный,
и мне трудно жить в наш век нетерпимости. Мне следовало бы родиться  на  век
или на два раньше, в эпоху Возрождения - даже название больше ласкает  слух,
чем Реформация, - когда французские  бароны  открывали  для  себя  Италию  и
благодаря ей блистательное наследие античного  мира:  Рим,  Грецию,  Египет,
библейские земли...
   Барон де Фонтенак едва заметно встрепенулся,  и  это  не  ускользнуло  от
Анжелики.
   "Он все-таки завел его туда, куда хотел", - мелькнула у нее мысль.
   - Поговорим о библейских  землях,  -  мягко  начал  архиепископ.  -  Ведь
сказано же в писании, что царь Соломон был одним из первых волхвов  и  уплыл
на корабле в Офир, где вдали от нескромных глаз превратил простые металлы  в
драгоценные? Писание  гласит,  что  он  вернулся  на  кораблях,  нагруженных
золотом.
   - Священное писание гласит также, что, вернувшись,  царь  Соломон  удвоил
налоги, что свидетельствует о том, что он привез не так уж много  золота,  а
главное - не знал, когда сможет снова пополнить свои запасы.  Если  бы  царь
Соломон действительно нашел  способ  получать  золото,  он  не  стал  бы  ни
увеличивать налоги, ни посылать корабли в Офир.
   - Возможно, в своей мудрости он не  пожелал  раскрывать  своим  подданным
тайны, которыми они могли бы злоупотребить.
   - А я скажу  больше:  царь  Соломон  не  мог  знать  секрета  превращения
металлов в золото, потому  что  такое  превращение  невозможно.  Алхимия  не
наука, это просто зловещий фарс, выдуманный в прошлые века. Придет время,  и
над этим будут смеяться, потому  что  никто  никогда  не  сможет  превратить
никакой металл в золото.
   - А я вам скажу, - бледнея, воскликнул архиепископ,  -  что  собственными
глазами видел, как Беше окунул оловянную ложку в приготовленный им состав и,
когда вынул ее, она превратилась в золотую.
   - Она не превратилась в золотую, а просто покрылась слоем золота. Если бы
ваш простофиля  взял  на  себя  труд  слегка  поцарапать  верхний  слой,  он
обнаружил бы под ним олово.
   - Совершенно верно, но  Беше  утверждает,  что  это  начало  превращения,
первая стадия феномена.
   Наступило молчание. Рука  графа  скользнула  по  подлокотнику  кресла,  в
котором сидела Анжелика, и коснулась ее запястья.
   - Если вы уверены, - небрежным тоном сказал граф, - что ваш  монах  нашел
волшебную формулу, о чем же вы пришли просить у меня сегодня?
   Архиепископ и глазом не моргнул.
   - Беше убежден,  что  вы  владеете  главным  секретом,  который  позволит
довести этот процесс до конца.
   Граф звонко расхохотался.
   - Никогда еще я не слышал более забавного утверждения. Неужели бы я  стал
тратить время на такие глупые поиски? Бедняга Беше, я  охотно  оставляю  ему
все волнения и все чаяния, которые может принести эта его лженаука, и...

***

   Страшный грохот, подобный удару грома или пушечному выстрелу, не дал  ему
договорить. Жоффрей де Пейрак, побелев, вскочил.
   - Это... это в лаборатории. Боже мой, только бы не убило Куасси-Ба.
   И он торопливо бросился к двери.
   Архиепископ поднялся во весь рост с видом вершителя правосудия. Он  молча
смотрел на Анжелику.
   - Я уезжаю, сударыня, - сказал он наконец. - Мне  кажется,  в  этом  доме
одно мое присутствие вызывает ярость сатаны. Позвольте мне удалиться.
   И он широким шагом направился  к  выходу.  Послышалось  щелканье  кнутов,
крики кучера, и карета архиепископа выкатилась через главные ворота.
   Оставшись одна, ошеломленная Анжелика вытерла  платочком  выступивший  на
лбу пот. Разговор между архиепископом и мужем, который она слушала с большим
волнением, привел ее в замешательство. Она твердила себе, что ей  смертельно
надоели все эти споры о боге, о царе Соломоне, о ереси и о магии. Но тут  же
она упрекнула себя в богохульных мыслях и раскаялась в них. В  конце  концов
она пришла к выводу, что мужчины невыносимы со своими  разглагольствованиями
и, наверно, они надоели даже самому богу.

Глава 19

   Анжелика стояла в нерешительности, не зная, как  поступить.  Ей  хотелось
бежать в то крыло замка, откуда донесся грохот взрыва. Жоффрей явно  был  не
на шутку взволнован. Может, кого-нибудь ранило?.. И все-таки она осталась  в
гостиной. Граф окружил свою работу такой таинственностью, что она  поняла  -
это та единственная область, куда он не допускает любопытствующих  профанов.
Даже архиепископу он неохотно дал весьма сухие объяснения лишь из уважения к
сану гостя. И, конечно же, его объяснения не рассеяли подозрений прелата.
   Анжелика вздрогнула. "Колдовство!" Она огляделась. Нет,  в  этом  уютном,
очаровательном доме такое обвинение звучало как недобрая шутка. Но, конечно,
многое, что происходит в этих стенах, оставалось еще загадкой для нее.
   "Я пойду туда, посмотрю, - решила Анжелика. - И если он рассердится,  тем
хуже".
   Но в этот момент она услышала шаги мужа, и вскоре он  вошел  в  гостиную.
Руки у него были в саже, однако он улыбался.
   - Слава богу, ничего серьезного. У Куасси-Ба лишь несколько  царапин.  Он
спрятался под стол, и я сначала подумал, что его выбросило взрывом  в  окно.
Но потери велики. Самые ценные мои  реторты  из  особого  богемского  стекла
разлетелись вдребезги, ни одна не уцелела.
   По знаку графа два пажа поднесли ему тазик и золотой кувшин с  водой.  Он
вымыл руки и щелчком расправил кружева на манжетах.
   Анжелика набралась наконец храбрости:
   - Жоффрей, но разве так уж необходимо  убивать  столько  времени  на  эти
опасные опыты?
   - Золото необходимо, чтобы жить, - ответил граф и  широким  жестом  обвел
гостиную,  как  бы  приглашая  ее  взглянуть  на  роскошную  обстановку,  на
деревянный  потолок,  который  недавно  по  его  указанию   заново   покрыли
позолотой. - Но главное не в этом. Работа доставляет мне такое  наслаждение,
какого не может мне дать ничто другое. В ней, - цель моей жизни.
   У Анжелики дрогнуло сердце, словно своими словами он в  чем-то  обездолил
ее. Но, заметив, что муж  внимательно  наблюдает  за  ней,  она  постаралась
принять равнодушный вид. Он улыбнулся.
   - Это единственная цель моей жизни, если не считать мечты завоевать  вас,
- закончил он, склонившись в глубоком светском поклоне.
   - Я не собираюсь соперничать с вашими колбами и ретортами, -  с  излишней
поспешностью отпарировала Анжелика.  -  Но  признаться,  меня  действительно
встревожили слова его преосвященства.
   - В самом деле?
   - А разве вы не почувствовали в них скрытую угрозу?
   Граф ничего не ответил. Прислонившись к окну,  он  задумчиво  смотрел  на
плоские крыши города, так тесно прижавшиеся друг к  другу,  что  их  круглые
черепицы образовали сплошной красно-лиловый огромный ковер.
   Справа  от  дворца  высокая  Ассезская  башня  с  фонарем  напоминала   о
процветании  торговли  вайдой,  поля  которой  еще  можно  было  увидеть   в
окрестностях Тулузы. В течение  многих  веков  вайду  выращивали  в  большом
количестве, так как ее цветок был единственным натуральным Красителем, и  он
обогатил ремесленников и торговцев Тулузы.
   Муж молчал, и Анжелика снова села в свое кресло, а  арапчонок  принес  ей
плетеную корзинку, в которой переливались разными цветами шелковые нитки для
вышивания.
   После вчерашнего праздника во  дворце  было  тихо  и  спокойно.  Анжелика
подумала, что за обедом она окажется наедине  с  графом  де  Пейраком,  если
только не придет вездесущий Бернар д'Андижос...
   - Вы заметили, - неожиданно обратился к  ней  граф,  -  как  искусно  вел
разговор наш Великий инквизитор? Он начал  с  высоких  нравственных  устоев,
мимоходом  упомянул  об  "оргиях"  в  Отеле  Веселой  Науки,  коснулся  моих
путешествий, а от них подвел нас к царю Соломону.  Короче,  вывод  из  всего
этого можно сделать такой:  мессир  барон  Беиуа  де  Фонтенак,  архиепископ
Тулузский, просит меня раскрыть ему секрет  производства  золота,  иначе  он
сожжет меня как колдуна на Саленской площади.
   - Мне тоже  почудилась  в  его  словах  угроза,  -  встревоженно  сказала
Анжелика. - Вы думаете, он и впрямь  верит,  что  вы  вступили  в  сговор  с
дьяволом?
   - Он? Нет. Это он  предоставляет  своему  наивному  Беше.  Архиепископ  -
человек слишком рассудительный и отлично меня знает. Но он все  же  убежден,
что мне известен секрет изготовления с помощью науки золота и серебра. И  он
хочет узнать его, чтобы воспользоваться им.
   - Какой низкий человек! - воскликнула Анжелика.  -  А  ведь  он  выглядит
таким достойным, преисполненным веры, великодушным...
   - Так оно и есть. Все его состояние уходит на благотворительность. Каждый
день у него бывают бесплатные обеды для  неимущих  чиновников.  Кажется,  он
содержит пожарную команду и приют для сирот.  Он  весь  проникнут  сознанием
величия божьего и желанием спасать души людские. Но в нем сидит демон, демон
властолюбия. Он скорбит о том времени, когда всемогущим властелином города и
даже всей  провинции  был  архиепископ,  который  с  жезлом  в  руке  вершил
правосудие, карал и вознаграждал. И вот теперь, когда он видит, как рядом  с
его собором процветает Отель Веселой Науки, влияние которого все растет,  он
восстает против этого. Он понимает, что  если  так  будет  продолжаться,  то
через несколько лет, моя дорогая Анжелика, господствовать в Тулузе будет ваш
супруг, граф де Пейрак. Золото и серебро дают власть, а тут еще она  попадет
в руки пособника сатаны! Вот почему его преосвященство так  решителен.  Либо
мы разделим с ним власть, либо...
   - Что же будет?
   - Не пугайтесь, дружок. Конечно, интриги  архиепископа  Тулузского  могут
иметь для нас роковые последствия, но я все же не вижу причины считать,  что
это неизбежно. Он раскрыл свои карты. Ему нужен секрет изготовления  золота.
Хорошо, я охотно поделюсь с ним этим секретом.
   - Значит, он вам известен? - прошептала Анжелика.
   - Давайте сразу уточним. Я не знаю никакой магической формулы, с  помощью
которой можно было бы создать золото. Ведь моя цель не только в  том,  чтобы
добыть себе богатство, но в том,  чтобы  заставить  работать  на  себя  силы
природы.
   - Но разве сама эта мысль в какой-то степени не еретична, как  сказал  бы
его преосвященство?
   Жоффрей расхохотался.
   - Я вижу, вас здорово напичкали церковными догмами.  Но  и  вы  начинаете
разрывать  всю  эту  паутину  несостоятельных  аргументации.   Увы,   должен
признать, что разобраться во всем не так-то просто. Ведь даже в прежние века
церковь не отлучала мельников, которые  приводили  в  действие  жернова  при
помощи воды или ветра. А вот если я сейчас вздумаю установить  где-нибудь  в
окрестностях Тулузы на холме такую паровую  машину,  какой  я  оснастил  ваш
рудник Аржантьер, духовенство объявит мне войну! Хотя оттого, что я поставлю
стеклянный или глиняный сосуд на кузнечный гори, едва ли в  него  немедленно
заберется Люцифер...
   -  Надо  сказать,  что  сегодняшний  взрыв  был  весьма  внушителен.  Его
преосвященство очень взволновался и,  по-моему,  на  сей  раз  искренне.  Вы
подстроили все нарочно, чтобы вывести его из себя?
   -  Нет.  Это  моя  промашка.  Я  пересушил  препарат  гремучего   золота,
полученный  из  пластинчатого  золота,  растворенного  в  царской  водке,  и
осажденный затем аммиаком. В этом процессе не было никакого самозарождения.
   - А что это такое - аммиак?
   - Это вещество, которое арабы производят с незапамятных времен и называют
его alcali volatil. Один из моих др