ают Анжелику.  Сваниссит,
застыв, смотрел на спящего ребенка. Потом он наклонился, положил рядом с ним
маленький колчан со стрелами и маленький лук -  оружие,  которым  он  научил
владеть мальчика. Затем, видимо отогнав от себя  грустные  мысли,  Сваниссит
вместе  с   Уттаке   принялись   расхаживать   по   комнате,   с   полнейшей
бесцеремонностью разглядывая и  хватая  руками  все,  что  их  интересовало,
словно Анжелики не было здесь. Немного погодя они прошли в соседнюю комнату.
   И Анжелика услышала, как душераздирающе закричала  госпожа  Жонас  -  она
только что начала разжигать огонь в очаге, когда  перед  ней  предстали  эти
гримасничающие раскрашенные физиономии. Видя, как испугалась  эта  немолодая
женщина, ирокезы громко расхохотались. Не проронив до этой минуты ни  слова,
они, перебивая друг друга, начали что-то говорить насмешливым тоном. Госпожа
Жонас снова закричала, когда они схватили ее кружевную накидку, которую  она
разложила на  кровати.  И  надо  же  было  ей  именно  сегодня  вынуть  свои
сокровища!
   В комнате, где спали дети, вожди подняли  страшный  шум.  Эльвира,  дрожа
всем телом, забилась в угол. Но проснувшиеся ребятишки смотрели на индейцев,
как  на  карнавальные  маски.  Убедившись,  что  здесь   тоже   нет   ничего
интересного, индейцы перешли в комнату Анжелики. Здесь их  любопытство  было
полностью  вознаграждено.  Они  открыли  сундуки,  вытащили  оттуда  одежду,
перехватали все книги на этажерке, перелистывая их  и  разглядывая  со  всех
сторон.
   Анжелика следила за ними,  стараясь  не  выдавать  своего  волнения.  Она
молила Бога, чтобы кто-нибудь пришел, кто знает язык ирокезов и выдворил  бы
их отсюда.
   Как ей казалось, Уттаке не  мог  питать  к  ней  добрых  чувств.  И  если
Сваниссит пришел сюда, чтобы взглянуть в последний раз на своего питомца, то
вождь могавков наверняка явился, чтобы свести счеты с женщиной, которая  его
так унизила.
   - Вероятно, их пора выставить отсюда? - шепотом спросил часовщик.
   - Осторожней! Они могут расколоть вам череп.
   Хотя они говорили шепотом, индейцы резко обернулись, словно желая застать
их врасплох. К счастью,  лицо  Анжелики,  которая  стояла,  прислонившись  к
косяку двери, было спокойным.
   Вдруг Сваниссит заметил дорожную шкатулку Анжелики и, открыв  ее,  замер.
Драгоценности, казалось, ослепили его. Он  долго  крутил  в  руках  гребень,
рассматривал щетку,  подсвечник,  печатку.  Но  наибольший  восторг  у  него
вызвало зеркало, он поднес его к своему лицу, скорчил  гримасы  и  захохотал
как сумасшедший. И еще сильнее, чем  полированная  поверхность  стекла,  его
привлекла гирлянда из жемчужин и золота, которая  украшала  зеркало,  и  его
ручка из того же драгоценного металла. Уттаке  явно  не  разделял  восторгов
старого вождя. Он сухо сказал ему что-то. Возможно, напомнил Сванисситу, что
белые не отличаются щедростью и что эта  женщина  тоже  принадлежит  к  этой
корыстолюбивой расе.
   Сваниссит  тут  же  снова  превратился  в  великого  вождя,   надменного,
холодного и враждебного. Он словно окаменел и молча положил зеркало  обратно
в шкатулку.  Опустив  голову,  он  смотрел  на  Анжелику  холодным  взглядом
раненого орла. У его рта залегла горькая складка, как только что,  когда  он
склонялся к спящему ребенку. Потом он, видимо, принял какое-то решение.  Его
лицо осветила победоносная улыбка. Он, словно одержимый, схватил  зеркало  и
сунул его к себе за  пояс.  Сделав  это,  он  бросил  вызывающий  взгляд  на
Анжелику. Но это был всего лишь  взгляд  напроказившего  мальчишки,  который
притворяется, что ему не страшно.
   Тогда Анжелика подошла к нему, достала из шкатулки красную шелковую ленту
и, вынув зеркало из-за пояса Сваниссита, привязала его лентой к ожерелью  из
медвежьих зубов, украшавших грудь старого вождя.
   Ирокезы с любопытством следили за каждым ее движением.
   - Ты понимаешь язык французов, -  сказала  она,  обращаясь  к  Уттаке,  -
переведи мои слова: я, жена Текондероги, от имени своего мужа дарю  великому
вождю зеркало, которое ему так понравилось.
   Уттаке неохотно перевел. Сваниссит посмотрел на  зеркало,  сверкавшее  на
его груди, потом быстро произнес:
   - Уж  не  думает  ли  белая  женщина  обмануть  великого  вождя  сенеков?
Сваниссит знает, что такими предметами белые пользуются,  только  когда  они
обращаются к своему богу.  Ведь  Черное  Платье  отказался  дать  Сванисситу
зеркало, в которое он смотрится каждое утро и которое целует, а ведь  взамен
Сваниссит предлагал ему сто бобровых шкур.
   О чем это он?
   Вероятно, иезуит не согласился отдать им свой дискос или  еще  что-нибудь
необходимое при богослужении. Как объяснить ему, что это совсем разные вещи?
   - Что смущает великого вождя? Почему он думает, что белая  женщина  хочет
его обмануть? Разве этот предмет не достоин украшать грудь вождя Союза  пяти
племен?
   Теперь она была уверена, что Сваниссит понял смысл ее слов, так как почти
детский восторг вспыхнул в глазах седовласого индейца. Он сиял от счастья  и
гордости. Он изо  всех  сил  старался  держаться  с  достоинством  и  сказал
несколько слов, которые Уттаке перевел подчеркнуто презрительным тоном:
   - Белые не умеют делать подарки. Это подлая, расчетливая раса. Что  хочет
получить взамен белая женщина?
   - Белая женщина уже вознаграждена за свой подарок  выпавшей  на  ее  долю
честью принимать в своем доме великого Сваниссита, вождя Союза пяти племен.
   - Значит, белую женщину не испугал приход жестоких  ирокезов?  -  спросил
Сваниссит.
   - Нет, я очень испугалась... Приход  великих  ирокезских  воинов  поразил
меня. Ведь я всего лишь слабая женщина, которая была бы не способна защитить
себя.
   Произнося это, она смотрела прямо в лицо Уттаке. Она думала, что он  один
поймет ее намек. Но Сваниссит, должно быть, прослышал о злоключениях Уттаке,
которому чуть не перерезала горло  белая  женщина,  или  же  он  просто  был
ясновидцем. Он разразился громовым смехом, оскорбительным для великого вождя
могавков, он хлопал себя по бедрам и бросал  на  него  насмешливые  взгляды.
Анжелика видела, что он переходит границы, унижая Уттаке.  Пока  не  поздно,
она решила прекратить эту сцену.
   - Однажды, - сказала она, - я видела сон. Как будто я была  у  ручья,  на
холме, солнце уже начало садиться, враг выследил меня и бросился на  меня  с
томагавком. Тогда, отправляясь на холм, я взяла с  собой  кинжал,  ведь  сны
часто сбываются...
   При слове "сон" индейцы сразу стали серьезными. От  ненависти,  насмешек,
недоверия не осталось и следа.
   - Говори же, - сказал Уттаке глухим голосом. - Говори, о  белая  женщина,
поведай нам о твоем сие.
   Они подошли к ней  и  склонились,  как  дети,  которые  ждут  продолжения
волнующей и страшной истории.
   В этот миг дверь с грохотом  отворилась  и  на  пороге  появились  Никола
Перро, Пон-Бриан к Мопертюи в сопровождении вооруженных солдат.  Они  готовы
были к тому, что увидят ее лежащей на полу с пробитым черепом. Видя, что она
жива и невредима и вполне мирно беседует с  двумя  грозными  ирокезами,  они
растерялись.
   - Сударыня, - пробормотал Пон-Бриан, - вы, вы не...
   - Нет, как видите, я жива, - ответила Анжелика. - Что вам угодно?
   - Нам сказали, что сюда проникли ирокезы...
   - Вот они... Они пришли узнать, как чувствует себя их питомец, и принесли
ему оружие. Мне показалась очень трогательной такая забота.
   Никола Перро не верил своим глазам, видя, что Анжелика как ни  в  чем  не
бывало стоит рядом с этими угрюмыми и страшными воинами.
   - С той самой минуты, как я встретил вас в Ла-Рошели,  вы  не  перестаете
удивлять меня! Что ж, если у вас все так мирно кончилось, простим их дерзкий
налет.
   Затем он обратился на языке ирокезов к двум  вождям,  и  Анжелика  смутно
поняла по их мимике, что Перро приглашает их на пир с белыми.
   Но индейцы отказались.
   -  Они  говорят,  -  перевел  Перро,  -  что  будут  пировать  только   с
Текондерогой и только тогда, когда все французы из Квебека уйдут отсюда. Они
вас приветствуют, сударыня, и говорят, что еще придут к вам.
   Приняв горделивую осанку, вожди медленно удалились. Солдаты провожали  их
до самого выхода из форта. Потом ворота за ними закрылись.

Глава 7

   Господи, когда же они уедут отсюда, уедут  все  до  единого?  У  Анжелики
больше не хватало сил ждать. Ей так хотелось,  чтобы  в  Катарунке  остались
только свои, чтобы кончились наконец все  эти  волнения  и  муж  принадлежал
только ей. Тогда она спрятала бы голову у него на груди, припала бы к  нему,
как к живительному источнику, впитала бы в себя хоть долю его силы  и  вновь
обрела бы покой. Ибо она видела, что Жоффрей спокоен и тверд. Он  не  ведал,
что такое страх. Он не испытал его, даже взглянув в лицо смерти, даже  когда
шел на пытки. Он знал, что будущее не обещает ему легкой жизни, и делал  все
зависящее от него, чтобы предотвратить  грядущие  опасности.  Но  будущее  и
вообще все, что относилось к области домысла, мало  тревожило  его.  Он  был
прежде всего человеком дела и жил настоящим. Факт, ощутимый реальный факт  -
вот что было для него главным.
   Сделав для себя это открытие, Анжелика ужаснулась - никогда она не сможет
понять этого человека, но вместе с тем только этот человек и  мог  успокоить
ее  измученную  тревогой  душу.  Он  оставался  невозмутимым,  когда  кругом
бушевали страсти, но Анжелика чувствовала, что, если все это  продлится  еще
несколько дней, ее  нервы  не  выдержат.  Ее  лихорадило,  в  ней  все  было
напряжено: страх, тревога, надежда, сменяя друг друга, налетали на нее,  как
порывы капризного ветра.
   С того самого дня, когда она привела за  собою  с  холма  Уттаке,  что-то
изменилось. Теперь окружающие смотрели на нее  другими  глазами.  Неожиданно
для себя она оказалась в самом центре драматических событий, о существовании
которых еще совсем недавно даже не подозревала.
   Анжелике казалось, что она начинает понимать Новый  Свет,  входит  в  его
жизнь, его конфликты и страсти понемногу захватывают ее.
   "Они уедут, - твердил Жоффрей. И  голос  его  звучал  так  уверенно,  что
оставалось только ждать. - Они уедут, и мы останемся одни в своем форте".
   Действительно, каноэ все чаще отрывались от речного  причала.  И  наконец
наступил день, когда сам граф де Ломени сошел  в  лодку,  последним  покинув
берег.
   События развернулись не так,  как  он  представлял  себе,  направляясь  с
экспедиционным отрядом в Катарунк, но он нимало не сожалел об этом.
   Он смотрел на провожавшую его чету, которая была для него неким  символом
того, о чем он сам мечтал в жизни и в чем ему, рыцарю  Мальтийского  ордена,
было навсегда  отказано.  Вдали  мирно  паслись  лошади.  Весело  стрекотали
кузнечики.
   - Итак, я оставляю вас одних, - сказал полковник.
   - Весьма признателен вам за это.
   - А если ирокезы не поверят в ваши добрые намерения? Если они  не  устоят
перед соблазном получить ваши скальпы и разграбить форт?
   - На то воля аллаха! - сказал де Пейрак по-арабски. Де Ломени  улыбнулся,
он ведь тоже не один год провел на берегах Средиземного моря...
   - Велик аллах!
   Он махал им шляпой до самого поворота реки.

Глава 8

   Только теперь, когда они, наконец, остались одни, и начиналась их жизнь в
Катарунке.
   Они были одни, они не принадлежали ни  к  какой  нации,  не  представляли
никакого короля. Когда ирокезы придут к ним за миром, они будут обращаться к
де Пейраку как к монарху, говорящему от собственного имени.
   Еще было трудно поверить  в  чудо,  что  французы  ушли.  Но  вечером  "в
семейном  кругу"  они  праздновали  победу   и   то,   что   отстояли   свою
независимость. Со всех сторон к де Пейраку тянулись пенящиеся  вином  кубки,
все  славили  мудрость  своего  командира,  который  снова   вывел   их   из
бедственного положения.
   Этой ночью, преисполненная  благодарности  к  мужу,  спасшему  им  жизнь,
Анжелика горячо отвечала на его ласки, а он  теперь,  когда  опасность  была
позади, словно вознаграждал себя за все пережитое.
   Для встречи ирокезов де Пейрак облачился в роскошный камзол из пурпурного
бархата, расшитый серебряной нитью и жемчугом. На его черных кожаных сапогах
сверкали серебряные шпоры. Опершись на серебряный эфес  шпаги,  он  стоял  у
ворот форта и ждал прихода парламентеров.
   Слева от него, сверкая на солнце кирасами и шлемами, застыли с алебардами
в руках шестеро испанцев -  его  личная  охрана;  справа  по  стойке  смирно
замерли шестеро его бывших матросов в желтых казакинах,  отделанных  красным
шелком, и красных штанах, заправленных в светло-коричневые сапоги. Де Пейрак
заказывал эту форму севильскому портному как парадную ливрею для слуг своего
дома. Вот только случай пощеголять в этой форме представлялся  редко.  Такое
великолепие не оченьто вязалось с простотой  и  дикостью  жизни  в  Северной
Америке. Обычно на ее берега высаживались люди  в  рубахах  на  голое  тело.
Многие из них бежали  из  Европы,  спасаясь  от  религиозных  преследований:
пуритане из Англии, гугеноты из Франции; и у тех же супругов Жонас  не  было
ничего за душой, кроме жалкой котомки с пожитками.
   Жоффрей де Пейрак приехал в Новый Свет разбогатевшим.  Он  мог  позволить
себе устроить подобный спектакль. Ирокезы,  поднимавшиеся  сейчас  к  форту,
были потрясены сверканием доспехов, серебра,  переливами  ослепительно-ярких
красок на фоне золотого убранства осени.
   Сваниссит шел, перекинув через плечо ружье с  перламутровой  инкрустацией
на прикладе. Ирокезов было пятеро: Сваниссит, Уттаке, Анхисера,  Ганатуха  и
Онасатеган. Полуголые, изможденные  голодом  люди  в  набедренных  повязках,
украшенных бахромой, которая развевалась на  ветру.  Онасатеган  был  вождем
онондагов, Ганатуха - одним из самых доблестных воинов  племени  онеидов,  а
Анхисера должен был говорить от имени кайюгов, поскольку их  вождь  был  его
родным братом.
   Самые почитаемые, самые достойные люди Священной  долины  пришли  в  этот
день в Катарунк, чтобы заключить союз с Человеком Громом,  они  решились  на
этот шаг, потому что любили свои народы, но сердца их терзались  сомнениями,
которые они скрывали под маской высокомерия.
   Глядя на них сверху, Анжелика  пыталась  отгадать,  какие  же  чувства  в
действительности владеют ими. Ей были понятны их недоверие,  тревоги,  боль.
Ведь Сваниссит сказал им: "У ирокезов нет былой силы.  Чтобы  выстоять,  нам
придется заключить союз с белыми".  От  того  ли,  что  жизнь  вождя  Уттаке
мгновение держалась на острие ее кинжала, или после той истории с черепахой,
Анжелика чувствовала, что неуловимые нити связывают ее с ирокезами.
   Утром они с Онориной извлекли самые  красивые  жемчужины  из  "коллекции"
девочки.
   - Мы их подарим старому Сванисситу, если вдруг он снова пожалует  к  нам.
Это такой уважаемый человек.
   - Да, я его тоже очень люблю, - заявила Онорина. - Помнишь, как он  жалел
того мальчика. Мама, а почему он уехал с французами? Он  хотел  научить  нас
стрелять из лука.
   Анжелика не могла ей ответить, что с удовольствием  оставила  бы  у  себя
ребенка, но ей никто этого не предложил.
   Поднявшись до середины холма,  ирокезы  увидели  приготовленные  для  них
графом де Пейраком подарки, среди которых был очень ценный  пояс  -  вампум.
Когда ирокезы разобрали, что означают узоры на нем, они  пришли  в  восторг.
Они рассматривали его, качали головами и удовлетворенно повторяли:  "Хорошо!
Хорошо! Очень хорошо!"
   Сваниссит напомнил вождям, что еще совсем недавно этот вампум принадлежал
абенакам и считался их  самым  большим  сокровищем.  С  каким  же  уважением
великие племена Юга должны были относиться к Человеку Грому и как они должны
были ценить союз с ним, если вручили ему этот вампум!
   При мысли, что теперь он передает его  в  их  владение,  сердца  ирокезов
наполнились великой радостью. Теперь это была их  собственность!  Сванисситу
уже  представлялось,  как  он  пройдет  по  деревням,  населенным  племенами
Длинного Дома, неся перед собой на вытянутых руках  это  сокровище.  Заранее
предвкушая восторг и ликование своего народа,  старый  вождь  содрогался  от
счастья.
   Ирокезы сложили на землю  луки,  колчаны,  отделанное  перламутром  ружье
Сваниссита и трубку из красного камня - их  единственную,  совсем  скромную,
грубо высеченную трубку; красный камень был холоден как  лед  -  из  нее  не
курили уже многие месяцы... Они положили ее и  невольно  вздохнули,  заметив
среди других подарков, лежащих  на  тисненых  кожах,  связки  сухих  листьев
душистого виргинского табака, от которого приятно защекотало в  носу.  Какое
счастье, что осталось недолго  ждать,  когда,  сидя  у  огня  и  обмениваясь
заманчивыми взаимными обещаниями, можно будет, наконец, выкурить трубку.
   Но в предвкушении этого блаженства они не должны  были  забывать  о  всех
сложных  ритуалах,  сопровождавших  столь  важные  переговоры,  от   которых
зависело все будущее ирокезского народа.
   Анжелика призналась мужу, что ей очень бы не хотелось  присутствовать  на
сегодняшней церемонии.  Хотя  она  немало  способствовала  приближению  этих
переговоров, она считала, что ее присутствие на них отнюдь  не  обязательно.
Убеждая мужа, она сказала, что, как объяснил  ей  Перро,  женщины,  хотя  по
законам ирокезов они и имеют право голоса, никогда не присутствуют на совете
мужей, а за них выступают  там  их  посредники,  чаще  всего  кто-нибудь  из
юношей. Кроме того, ее с самого утра мучает  мигрень,  и  ей  даже  подумать
страшно,  как  вынесет  она  эти  несколько  томительных  часов  сидения   с
индейцами.
   В конце концов Жоффрей согласился,  ответив,  что,  если  сами  вожди  не
потребуют ее присутствия на переговорах, она может удалиться. Честно говоря,
ее больше всего пугала мысль снова оказаться рядом с Уттаке. Со  Сванисситом
она чувствовала себя легче и даже попросила Никола  Перро  передать  старому
вождю несколько венецианских  жемчужин,  которые  они  приготовили  утром  с
Онориной.
   Увидев,  что  стороны  обменялись   приветствиями   и   сейчас   начнутся
переговоры, она незаметно  вернулась  к  себе  и  провела  вечер  со  своими
друзьями и детьми; время от времени к ним кто-нибудь приходил и рассказывал,
что происходит на переговорах.
   Оттого что Сваниссит был безумно голоден, а с кухни доносились  дразнящие
воображение запахи, искушая его желанием скорее оборвать свои  речи,  он  из
гордости и самолюбия  продолжал  говорить;  и  хотя  его  красноречие  давно
перешло все границы человеческого терпения, де Пейрак спокойно внимал ему.
   Сначала он на все лады повторял, что сегодня с ними здесь нет Тахутагета,
потому что он оставил его  во  главе  своих  войск.  Одни  отряды  находятся
неподалеку, в лесу, другие начали переправляться через реку ниже по течению.
Их много, очень много, наверно, целая тысяча, французы из  Квебека  даже  не
представляют, сколько воинов у Сванмссита.
   И если он, Сваниссит, только узнает, что Человек Гром хочет обмануть его,
что все его обещания были  лживыми,  что  он  старается  ослабить  ирокезов,
склоняя их закопать томагавк войны, чтобы французам  было  легче  разгромить
их, пусть пеняет на себя! Ирокезы не уйдут  из  Катарунка,  не  насладившись
местью. Кое-кого они поджарят, кое-кому "поправят прически".
   - У вас тут есть хорошие шевелюры, - сказал он. - И у  тебя,  и  у  твоих
сыновей, и у твоей жены. Нет-нет, сам я не стану снимать  с  нее  скальп!  -
вскричал он, словно уже наступил момент действовать. - Я тебе уже говорил, и
ты должен это запомнить: ни разу в жизни я не  убил  и  не  снял  скальпа  с
женщины или ребенка. Я так и умру, не взяв на  душу  этот  грех,  не  нарушу
древних законов наших предков. Но наши молодые воины забыли  эти  законы,  -
добавил он, с презрением взглянув на своих собратьев, хотя все они уже  были
люди в возрасте. - Они всему учатся у белых, они перестали уважат