казалось, наэлектризовали весь зал, до тех пор довольно
вялый. Все головы заколыхались в едином движении, одушевленные  интересом  и
страстью. Эривян выкликнул первую цифру:
   - Пять тысяч пиастров!
   Д'Эскренвиль  даже  подпрыгнул  в  своем  углу.  Эта  сумма  в  два  раза
превосходила  условленную  первоначальную  цену.  Проклятая  мокрица,   этот
Эривян! С первого же мгновения он угадал в публике разгоравшееся вожделение,
оправдывающее  любые  безумства.  Эти  люди  готовы  предаться   совокупному
влечению игры и страсти.
   - Пять тысяч пиастров!
   - Семь тысяч пиастров! - воскликнул черкесский шейх.
   Начальник белых евнухов шепотом  пережевывал  цифры.  Одержимый  желанием
выиграть приз Риом Мирза крикнул:
   - Десять тысяч пиастров!
   Воцарилась  молитвенная  тишина.  Анжелика  глянула  туда,   где   сидели
мальтийские рыцари. С улыбкой на суровых губах дон Хозе поклонился ей.
   - Почтеннейший шейх, - сказал он, -  помнится,  последний  имам  великого
государя проповедовал  самую  строгую  экономию?  Я  отдаю  честь  состоянию
султана, но десять тысяч пиастров - это ведь цена экипажа галеры?
   - Султан султанов может пожертвовать одной из своих  бесчисленных  галер,
если на то будет его высочайшее  соизволение,  -  сухо  парировал  кавказец,
победно глянув на евнуха Шамиль-бея, чье лицо старой доброй женщины выражало
беспредельную грусть. Верховный евнух Солимана-Аги был бы так горд, если  бы
привез своему господину эту  драгоценную  и  необычную  рабыню!  Но  он  сам
управлял казной своего блистательного  повелителя,  а  потому  лучше  других
знал, что в ней есть. И так уже он упрекал себя за  то,  что  превысил  свои
возможности.
   Тишина становилась  гнетущей.  Анжелика  вдруг  почувствовала  на  плечах
ловкие руки молодого  евнуха,  снявшего  покрывало,  облекавшее  грудь.  Она
оказалась обнажена до  пояса,  бледная  под  янтарным  пламенем  свечей.  От
внезапного испуга мелкие капельки пота усыпали кожу, придав ей перламутровый
блеск.
   Она отступила на шаг, но  евнух  уже  убрал  булавки,  и  волосы  золотым
каскадом хлынули на плечи. Инстинктивным жестом она подняла руки, как каждая
женщина, заметившая, что внезапно распустился шиньон, и попыталась  удержать
шелковистую  массу.  В  этом  безотчетном  движении  она  открыла   крепкие,
совершенной формы груди  и  явила  исполненное  потаенной  прелести  зрелище
женщины, занятой своим туалетом.
   По залу  пробежал  ропот.  Итальянский  корсар  длинно  выругался.  Волна
возбуждения и похоти всколыхнула это скопление кафтанов, мантий и мундиров.
   Евнух Шамиль-бей решил, что его повелитель простит  ему  расточительность
ради такого сокровища, и крикнул:
   - Одиннадцать тысяч пиастров!
   Старый суданский купец  поднялся  и  произнес,  как  молитву,  длиннейшую
фразу. Эривян перевел:
   - Одиннадцать тысяч пятьсот пиастров от бедного старца,  который  рискует
всем своим достоянием во имя этой  жемчужины,  ради  которой  шейхи  Аравии,
раисы Эфиопии, суданские князья и даже повелители  далекой  земли  Кампар  в
Африке будут сходить с ума.
   Снова воцарилась тишина. С ужасом смотрела Анжелика на старого  негра  из
дальних стран, который дерзостно отважился обойти двух столь  могущественных
покупателей.
   Мальтийский рыцарь опустил длинные темные ресницы:
   - Двенадцать тысяч пиастров, - молвил он.
   - Тринадцать тысяч! - закричал Риом Мирза.
   И снова испанец прибег к иронии:
   - Вам кажется, что султан будет вам благодарен,  если  вы  его  разорите?
Беспорядок в его финансах ни для кого не является тайной.
   - Я говорю не от имени  султана,  а  от  моего  собственного,  -  отвечал
черкес. - Я хочу эту женщину.
   Его черные глаза вперились в Анжелику.
   - И в том, и в другом случае не рискуете  ли  вы  головой?  -  настойчиво
переспросил рыцарь.
   Вместо ответа шейх нетерпеливо повторил:
   - Тринадцать тысяч пиастров!
   Дон Хозе вздохнул:
   - Пятнадцать тысяч пиастров.
   Раздался шепот. Шамиль-бей молчал,  его  грызла  неуверенность.  Надо  ли
подвергать расстройству свой бюджет  на  многие  месяцы,  чтобы,  поддавшись
искушению тщеславия, подарить гарему Солимана-Аги эту редкую жемчужину?..
   - Шестнадцать тысяч! - крикнул Риом Мирза.
   Но видно, и он начал ослабевать: ему пришлось стянуть каракулевую шапку и
промокнуть вспотевший лоб.
   - Кто больше? - прокричал оценщик и повторил призыв на многих языках.
   Снова нависло молчание. Европейские корсары не раскрыли  рта.  Они  сразу
увидели, что торг вышел за пределы их притязаний. Проклятый д'Эскренвиль! Он
сумел вытащить счастливый приз. С этой девицей он сможет не только выплатить
долги, но и купить новое судно со всем экипажем.
   - Кто даст больше? - повторил Эривян, обернувшись к дону Хозе.
   - Шестнадцать тысяч пятьсот, - сухо отрезал тот.
   Но шейх заупрямился:
   - Семнадцать тысяч!
   Цифры   выстреливались   как   пули.   Слова,   звучащие   по-французски,
по-итальянски, по-гречески, с трудом доходили до сознания Анжелики.  Она  не
могла уследить за происходящим, и ей стало страшно. Она видела, как  застыло
коричневое лицо дона Хозе, как побледнел байи де  ла  Марш.  Она  дрожала  и
пыталась закрыться волосами. Когда же кончится эта пытка?
   Встал какой-то высоченный араб, закутанный в белый бурнус.  Пройдя  через
весь зал легким шагом пантеры, сгибаясь в  многочисленных  приветствиях,  он
подошел к возвышению. Анжелика услышала, что оценщик назвал  его  Накер-Али.
Под полосатым красно-белым тюрбаном зияли темные, как ночь, глаза. Лицо было
смуглым, с орлиным носом и черной блестящей бородкой.
   Не отрывая глаз от женщины,  он  достал  из  широкого  мешочка  на  груди
несколько предметов, которые разместил на ладони: это были самые красивые из
драгоценных камней, привезенных им из недавнего  путешествия  в  Индию:  два
сапфира, рубин величиной с лесной орех, изумруд,  голубой  берилл,  опалы  и
бирюза. Другой рукой Накер-Али  извлек  маленькие  весы  бродячего  ювелира,
сделанные из иглы дикобраза, служащей коромыслом, и медного блюдца. На  него
он стал по одному класть  камни.  Эривян,  склонившись  над  ним,  перебирая
губами и пальцами, занимался быстрыми  и  сложными  расчетами.  Наконец,  он
торжествующе возгласил:
   - Двадцать тысяч пиастров!
   Анжелика бросила панический взгляд на дона Хозе. Крайняя  цифра,  которую
он обещал ей, была превышена. Байи де ла Марш взмолился,  почти  не  понижая
голоса:
   - Брат, еще одно усилие!
   Черкесский князь Риом Мирза буквально скрипел зубами.  Он  уже  вышел  из
игры.  Но  невозможно   было   уступить   великолепную   француженку   этому
простоватому  торговцу  с  Красного  моря,   чей   гарем,   пристроенный   к
какой-нибудь деревянной лавчонке  Кандии  или  Александретты,  должно  быть,
пропах  прогорклым  маслом  и  жареной  саранчой.  Он  тоже  набросился   на
мальтийского рыцаря, призывая высказаться не мешкая, иначе он убьет его. Дон
Хозе,  воздев  очи  к  потолку  с  выражением  мученика  с  алтарной   стены
какой-нибудь испанский церкви, переждал, пока  черкес  замолкнет,  и  бросил
окончательное:
   - Двадцать одна тысяча пиастров!
   Турецкий правитель Кандии, лукаво сощурив глаза, вытянул из бороды  чубук
наргиле и мягко произнес:
   - Двадцать одна тысяча пятьсот.
   Взгляд дона Хозе уподобился отравленному  кинжалу.  Он  был  уверен,  что
турок не может оплатить подобный  счет.  Просто  ему  хотелось  утереть  нос
посланцу  христианского  государства  Мальты.  У  него  возникло   искушение
устраниться и предоставить старому  хитрецу  самому  разбираться  со  своими
двадцать одной тысячей  пятьсот  ливрами  и  слишком  красивой  рабыней.  Но
отчаянные глаза Анжелики взволновали его, хотя он запрещал себе  действовать
по зову чувства.
   Эривян, который тоже понимал, что последнее предложение было лишь шуткой,
ловко вел торг. Он помедлил, дав правителю время пожалеть о  своей  выходке.
Затем обернулся к комиссару Мальтийского ордена:
   - Кто больше?
   - Двадцать две тысячи, - сухо бросил дон Хозе де Альмада.
   На этот раз тишина воцарилась  надолго.  Но  Эривян  не  торопился  сдать
последние козыри. Он знал по опыту,  что  Страсть  этих  мужчин  одолеет  их
коммерческую цепкость.
   Дон Хозе де Альмада, боровшийся ради "дела",  не  мог  привнести  в  торг
азарт мужчины, охваченного желанием обладать своей добычей.
   Араб Накер-Али, сидевший на корточках перед подиумом, завороженно  глядел
на пленницу. Его тонкие  губы  дрожали,  и  временами  он  подносил  руку  к
кошельку, но замирал, колеблясь.
   Евнух приблизился и потянул за булавку, удерживавшую последнее покрывало.
Легкая ткань упала к ногам Анжелики.
   Она с ужасом почувствовала, как порыв необоримого вожделения сотряс  этих
мужчин и повлек к открывшейся их глазам белизне. Она походила  на  греческую
статую, какие встречаются среди олеандров на островах. Но эта  статуя  жила.
Она дрожала, и  трепет  измученного  тела  видели  все.  Он  служил  залогом
страсти, обещанием наслаждения и торжества того, кто сумеет ее соблазнить.
   Каждый мечтал об этом трудном завоевании и пьянящей победе. Каждый  видел
себя повелителем, который заставит ее изнемогать от любовной истомы.
   Анжелику обняла горячая волна, сменившая ощущение пронзительного  холода.
Чтобы больше не видеть этих пожирающих глаз, она спрятала лицо в сгиб  руки.
Отчаяние и стыд пригвоздили ее к месту, сделали глухой и  слепой  ко  всему,
что происходило вокруг нее.
   Она не видела, как Накер-Али выложил на ладонь огромный бриллиант  чистой
воды и положил на весы.
   - Двадцать три тысячи пиастров! - крикнул Эривян.
   Дон Хозе опустил голову.
   - Кто больше?  Кто  больше?  -  прошептал  Эривян,  потянувшись  рукой  к
колокольчику, чтобы возвестить о конце торгов.
   Черкесский князь издал рычание и расцарапал себе лицо в знак отчаяния. На
лице араба появилась улыбка, растянувшая губы. Но тут  поднялся  Шамиль-бей,
высокий белый евнух.  Пока  другие  повышали  ставки,  он  перебирал  в  уме
всевозможные финансовые комбинации, какими он  поправит  пошатнувшиеся  дела
своего повелителя и заполнит ту брешь в его казне, которую  сейчас  пробьет.
Холодно, бесстрастно он уронил, не разжимая зубов:
   - Двадцать пять тысяч пиастров.
   Лицо араба погасло. Он собрал свои камни, вложил в кошелек  на  груди  и,
поднявшись, медленно ушел в тень, растворился, покинув торговый зал.
   Обернувшись к Шамиль-бею, Эривян медленно поднял  колокольчик.  Но  вдруг
рука его застыла, как в параличе,  и  все  присутствующие  замерли.  Настало
молчание, оно было таким долгим и таким пугающим, что Анжелика  прислушалась
и невольно подняла голову. И тут ее словно ударило. Да так, что она чуть  не
потеряла рассудок, едва не завыла в последнем кромешном бреду.
   К подиуму через зал под удивленными взглядами  медленно  и  спокойно  шел
человек. Он был огромен и до чрезвычайности странен. Черный с ног до головы,
в черных кожаных перчатках с крагами, подбитыми серебряными заклепками, и  в
маске из той же черной кожи, закрывавшей все лицо до губ, окаймленных темной
бородой, он походил на кошмарное видение.
   За ним двигался приземистый капитан Янсен.
   Эривян  очень  мягко  опустил  руку  с  колокольчиком.  Он  не  зазвонил.
Склонившись почти до земли, он елейно пролепетал:
   - Эта женщина продается. Она интересует вас, господин Рескатор?
   - На чем остановился торг? - голос под маской был низким и хриплым.
   - На двадцати пяти тысячах пиастров, - ответил Эривян.
   - Тридцать пять тысяч!
   Армянин застыл с разинутым ртом. Тогда Янсен звонко повторил:
   - Тридцать пять тысяч пиастров от моего хозяина монсеньора Рескатора! Кто
даст больше?
   Шамиль-бей упал на подушки и застыл в отупении.
   Анжелика услышала рассыпчатый звон  колокольчика.  Мрачный  силуэт  вырос
перед ней, и она почувствовала, как ее облек длинный бархатный плащ, который
Рескатор снял с себя и набросил ей на плечи. Складки бархата упали до земли.
Она яростно запахнулась в него. Никогда, никогда  в  жизни  она  не  забудет
испытанного стыда!
   Незнакомые руки продолжали крепко держать ее, не давая  упасть.  Тут  она
почувствовала, что ноги подкашиваются и без этой поддержки она бы опустилась
на колени. Глухой хриплый голос произнес:
   -  Прекрасный  вечер  выдался  вам,  Эривян!  Француженка!..   И   какого
достоинства! Кто ее владелец?
   Маркиз д'Эскренвиль вышел вперед, шатаясь, как пьяный. Его  глаза  горели
на белом как мел лице. Дрожащим пальцем он тыкал в Анжелику.
   - Потаскуха!  -  заговорил  он  заикающимся  тусклым  голосом.  -  Худшая
потаскуха из тех, кого носила  земля.  Берегись,  колдун,  она  выжрет  твое
сердце!..
   Корьяно выскочил из-за занавеси, откуда он следил за  торгами.  Он  встал
между ними, раздвинув беззубый рот в сладчайшей улыбке.
   - Не слушайте его, монсеньор. Радость помрачила его ум. Это  очень  милая
дама... Очень послушная и нежная.
   - Лжец! - проронил Рескатор.
   Он сунул руку в суму из золотой парчи, висящую у  пояса,  вытащил  оттуда
кошелек, полный экю, и  бросил  его  Корьяно,  чей  единственный  глаз  стал
круглым от удивления.
   - Но, монсеньор, - прошамкал флибустьер, - у меня ведь  будет  моя  часть
добычи...
   - Да бери же, это задаток.
   - Почему?
   - Потому что хочу, чтобы каждый был сегодня счастлив.
   - Браво! Брависсимо! - проревел Корьяно, подбросив в воздух свой  колпак.
- Да здравствует монсеньор Рескатор!
   Тот поднял руку:
   - Праздник начинается.
   Капитан  Янсен  передал  приглашение,  которое  крупнейший  денежный  туз
Средиземного  моря  обращал  ко  всем  присутствующим.  На  празднике  будут
танцовщицы и музыканты,  будет  вино,  кофе,  жаркое  из  барашка.  Экипажам
корсарских судов презентуют целых быков, а на  каждом  перекрестке  поставят
бочки с вином из Смирны и мальвазией. Лакеи будут раздавать горожанам  хлебы
и мясо на вертелах, а с крыш будут бросать деньги в толпу.
   Сегодня в честь француженки Кандия будет пировать. Так  желает  монсеньор
Рескатор.
   И все закричали:
   - Виват!
   - Вах! Вах!  Вах!  -  с  живостью  вторили  турки,  вновь  размещаясь  на
подушках, с которых  только  что  встали.  Все  -  от  корсара  до  шейха  -
готовились к новым удовольствиям. Лишь два мальтийских рыцаря направились  к
дверям.
   - Кабальеро, кабальеро! Не угодно ли присоединиться к нам?
   Дон Хозе испепелил Янсена взглядом и удалился в сопровождении байи де  ла
Марша.

Глава 20

   Лишь теперь Анжелика поняла, что продана. Продана пирату, заплатившему за
нее цену корабля вместе с  экипажем!..  Ей,  видно,  суждено  переходить  от
одного хозяина к другому - это обычная судьба слишком  красивой  и  желанной
женщины. Из уст ее вырвался пронзительный крик. В нем  были  и  отчаяние  от
того, что с ней произошло, и ярость тигрицы, попавшей в западню.
   - Нет, не продана, не продана!..
   Она бросилась, пытаясь разорвать кольцо разноцветных одеяний, которые  ее
окружали, но оно замыкалось, как адский  круг,  не  выпуская  ее.  Несколько
мгновений она  боролась  с  янычарами  Рескатора,  но  они,  быстро  одолев,
аккуратно положили ее к ногам своего господина. Она потерянно повторяла:
   - Нет, не продана...
   - Разве в обычаях французских женщин убегать почти без одежды? Подождите,
по крайней  мере,  пока  вас  оденут,  мадам.  -  Глухой  насмешливый  голос
Рескатора звучал где-то над ней. - Я позволю себе предложить  вам  несколько
платьев. Может, они вам подойдут. Выберите то, что вам понравится.
   В полном недоумении Анжелика подняла глаза, скользя взглядом по  нависшей
над ней черной фигуре вплоть до  устрашающей  маски,  в  которой  жили  лишь
глаза. В них поблескивала ирония. Он рассмеялся.
   - Поднимитесь, - сказал он и протянул ей руку.
   Когда  он  встала,  подчинившись  ему,  он  отвел  волосы,  в  беспорядке
свисавшие на ее лицо, и погладил по щеке, как непослушного ребенка.
   - Продана?.. Да нет же. На этот  вечер  вы  -  моя  гостья,  вот  и  все.
Выберите себе туалет.
   Он указал ей на трех негритят в красных тюрбанах, держащих, как в сказке,
три роскошных наряда: один - из розового фая, другой  -  из  белой  парчи  и
третий - из зелено-голубого атласа, украшенного перламутром,  переливающимся
от пламени свечей.
   - Вы колеблетесь? Какая из дам не  стала  бы  колебаться...  Но  так  как
празднество не ждет, я бы посоветовал вам вот это платье с  перламутром.  По
правде говоря, я выбирал его для вас, поскольку слышал,  что  у  француженки
глаза цвета морской волны. В нем вы будете походить на сирену. И  это  почти
символ. Прекрасная маркиза, спасенная из пучины!..
   Она все еще молчала, и он добавил:
   - ...Вижу, что вас сбивает с толку вопрос,  как  в  этой  далекой  Кандии
можно добыть туалеты  по  последней  версальской  моде.  Не  напрягайте  ваш
маленький ум. У меня для вас много сюрпризов. Разве вы не слышали, что  я  -
волшебник?
   Ироническая складка  его  рта,  скрытая  короткой  сарацинской  бородкой,
завораживала ее. Временами улыбка молнией освещала это пасмурное  лицо.  Его
затрудненный и медленный голос рождал в ее сердце  беспокойство,  близкое  к
страху. Когда он обращался к ней, по спине пробегала дрожь. Она  чувствовала
себя совершенно не в своей тарелке.
   Анжелика пришла в себя лишь тогда, когда маленькие  рабы,  помогавшие  ей
одеться, стали путаться в бантах, крючках и отворотах  европейского  платья.
Раздраженная их неловкостью, она быстрым  жестом  закрепила  все  булавки  и
зашнуровала все шнурки. Эта живость не ускользнула от  Рескатора.  Он  снова
приглушенно засмеялся и закашлялся.
   - Да, сила и власть привычных жестов довлеет,  -  произнес  он,  переведя
дыхание. - Даже на краю могилы вы не позволите себе одеться как попало.  Ах,
эти француженки!.. А теперь посмотрим украшения.
   Пират наклонился над ларцом, который подал ему паж, и вынул  великолепное
колье из лазурита. Он сам надел его ей на шею. Когда он  поднял  ее  волосы,
чтобы застегнуть замочек, она почувствовала, что его пальцы  задержались  на
ссадинах от когтей ужасного кота. Затем он помог ей надеть серьги.
   За рядом янычар, окружавших их, шум все усиливался.  Пришли  музыканты  и
танцовщицы. Появились новые подносы с фруктами и сладостями.
   - Вы гурманка? - спросил Рескатор. - Желаете ли  десерт  из  орехов?..  А
пробовали вы персидскую нугу?
   И поскольку она хранила молчание, проговорил:
   - ...Я знаю, чего вам хочется. Сейчас лакомства и  все  наслаждения  мира
вас не соблазняют. Вам хочется только одного: поплакать.
   Губы Анжелики вздрогнули, к горлу подкатился комок.
   - ...Нет, - сказал он, - не  здесь.  Когда  будете  у  меня,  вы  сможете
выплакаться в свое удовольствие, но перед этими неверными это излишне. Вы не
рабыня, вы ведь внучка Круазе, черт возьми! Посмотрите на меня.
   Два сумасшедших зрачка сверлили ее и заставили поднять голову.
   - Ну вот, так лучше. Посмотрите в зеркало...  Сегодня  вы  -  королева...
Королева Средиземноморья. Дайте вашу руку.
   Так, в княжеском облачении, положив руку на  локоть  Рескатора,  Анжелика
сошла с проклятого помоста. Все спины сгибались при ее приближении. Рескатор
занял место около паши, который представлял здесь власть Великого султана, и
усадил Анжелику по правую  руку.  В  облаках  благовоний,  поднимающихся  из
курильниц, колыхались длинные воздушные покрывала танцовщиц.  Они  танцевали
под звуки тамбуринов и  нанов  -  маленьких  трехструнных  гитар,  звучавших
высоко и резко.
   - Выпьем доброго кандийского кофе, - предложил  Рескатор,  протягивая  ей
хрупкую фарфоровую чашечку с подноса, стоявшего на низеньком столике. -  Нет
ничего  лучше,  чтобы  развеять  тоску  и  укрепить  измученное  сердце.  Вы
чувствуете этот тонкий запах, сударыня?
   Анжелика приняла чашечку и выпила ее маленькими глотками.  Еще  на  борту
"Гермеса" она  пристрастилась  к  кофе  и  тепер