м  содержанием,
какой поэзией наполнило наши жизни твое существование. Всегда помни об этом,
малышка. Не забывай об этой истине. Ты сама не  ведаешь  о  своем  даре,  не
вполне осознаешь его. А это большой грех. Всегда помни о том,  что  принесла
ты с собой на землю, что исходит от тебя,  о  том  невыразимом,  которым  ты
одариваешь нас. А если появляются угнетающие и ненавидящие  тебя,  если  они
стаями  кружат  над  тобой,  то  это  значит,  что  они  хотят,   чтобы   ты
засомневалась,   растерялась,   вернулась   в   беспросветную    обыденность
существования. Они боятся тебя, черные ангелы тьмы и разрушения. Они  знают,
что зажечь сердце мужчины - все равно, что наполнить светом и теплом мрачный
холодный дом.
   И они прекрасно понимают, чем ты им угрожаешь. Ведь даже ничтожная земная
радость служит делу спасения мира.

Глава 19

   Мало-помалу путешественники приближались к цели,  и,  миновав  Вискассет,
эскадра взяла курс на восток.
   Лорд Кранмер полагал,  что  справился  с  миссией,  возложенной  на  него
губернатором Новой Англии в отношении графа де Пейрака.
   Привыкнув  к  теплому  климату  Ямайки,  он  потирал  руки   от   холода,
недоверчиво поглядывая на плывущие необитаемые берега, более чем  опасные  -
проклятые; этой репутацией они были обязаны легендам, начиная от  индейской,
повествующей  о  великане  Глудскапе,  возвращавшемся  в  свой  залив,   чем
объяснялся  размах  мощных  приливов  и  отливов,  и   кончая   вооруженными
нападениями пиратов, превращавшими каждый закоулок,  каждую  отмель,  каждый
лиман в арену какой-нибудь кровавой драмы. Настоящая сага грабежей,  разбоя,
покушений и убийств.
   Все пространство к  востоку  от  Уэллса  считалось  необитаемым,  На  эту
территорию массачусетское губернаторство претендовало лишь  в  силу  крайней
необходимости и от освоения которого поневоле вынуждено было отказаться.
   - Трагедия этих мест, - говорил он, - заключалась  в  том,  что  здесь  с
самого начала права одних неизменно вступали  в  противоречие  с  интересами
других.
   Между тем англичанам крайне важно было закрепиться здесь,  у  этого  рога
изобилия, золотой жилы, источника их процветания, и его сыновья торжественно
провозглашали: "Библия и треска спасли Новую Англию".
   Чем только не изобиловали  эти  места:  побережья  кишели  рыбой,  косяки
отборной трески ходили у  южной  оконечности  полуострова  Новая  Шотландия,
который  французы  окрестили  полуостровной   Акадией,   а   Мэн,   все-таки
считавшийся английским, - континентальной Акадией.
   На северном и южном побережьях Французского залива,  а  также  в  глубине
материка процветал пушной промысел. Но, если англичане никогда не  придавали
ему особого значения, потребность Новой Франции в мехах, на выделке  которых
основывалась  вся  ее  промышленность,  превращала  французов   в   яростных
защитников этих владений от английского вмешательства, что не способствовало
развитию рыболовства новых англичан.
   В территориальных водах Новой Шотландии произошла встреча,  подтвердившая
положение,  обрисованное  посланцем  английского  короля  и   представителем
английских колоний в Северной Америке - лордом Кранмером.
   На   горизонте   показались   паруса   небольшого   маневренного    судна
водоизмещением в сто пятьдесят тонн, сопровождаемого более скромным  шлюпом,
и прежде чем стал  виден  французский  флаг,  все  узнали  "Бесстрашного"  -
корсара дюнкеркского пирата Ванрейка,  который  по  установившейся  традиции
каждое лето наносил визит своему старому другу по Карибскому морю, графу  де
Пейраку.
   Эскадра легла в дрейф, и встреча состоялась на палубе "Радуги".
   Среди поднявшихся на  борт  флагмана  находился  губернатор  Порт-Ройяла,
столицы французского поселения в Акадии, господин де ла Рош-Розей, с которым
жители Голдсборо поддерживали отношения самого искреннего добрососедства.
   Незадолго перед этим Ванрейк  согласился  сопровождать  господина  де  ла
Рош-Розея,  шлюп  которого  едва  не  подвергся   "досмотру"   некой   яхтой
подозрительной национальности, предположительно английской. Пункт первый.
   Далее  этот  французский   дворянин,   отправившийся   навстречу   судну,
посланному из  Онфлера  торговой  компанией,  владевшей  этим  поселением  и
ежегодно поставлявшей ему товары, новых переселенцев, солдат и оружие, узнал
о том, что оно было перехвачено флибустьерами с  Ямайки,  тоже  англичанами.
Пункт второй.
   Каждое второе судно из Онфлера не добиралось до порта назначения. Так что
господину де ла Рош-Розею в очередной раз  до  наступления  зимы  предстояло
отправиться в Бостон за всем необходимым, что казалось весьма подозрительным
французской администрации Квебека.
   И, наконец, он был рад присутствию Патюреля, ибо, прежде чем возвратиться
к себе, намеревался заехать в Голдсборо, чтобы попросить его положить  конец
безобразию: мало того, что без  малого  триста  английских  рыбачьих  шлюпок
бороздили Французский  залив,  нынешним  летом  эти  бостонцы  без  зазрении
совести установили свои сушильни на акадеком побережье, то есть  на  берегу,
отведенном для сезонных рабочих из Сен-Мало, что явилось причиной инцидента,
который не удалось разрешить мирным цутем. Пункт третий.
   Его выслушали, а затем, не скупясь на обещания и  приличествующие  случаю
слова ободрения, перенесли с "Радуги" на  его  судно  нужные  товары,  чтобы
избавить  от  необходимости  побираться  в  Бостоне,  товары,  приправленные
разнообразными подарками для милой и прелестной жены и целого выводка детей,
которых так умело воспитывала в  большом  деревянном  форте  Порт-Ройяла  их
гувернантка, мадемуазель Радегонда де Фержак.
   Девочкам предназначались куклы с расписанными красками восковыми личиками
и в таких роскошных туалетах,  какие  и  не  снились  акадским  арендаторам,
забытым своим правительством, все равно, парижским или квебекским.
   Лорд Кранмер лично удостоверялся в том, что тяжелая  жизнь  и  нищета,  в
которой прозябали обитатели редких французских поселений этого  региона,  не
могли служить серьезным препятствием для рыбного промысла Новой Англии.
   Тем не менее он сокрушенно качал головой:
   - Эти французы, акадские или канадские - просто одержимые.
   И все же любые проблемы  могли  быть  решены  мирным  путем.  Его  миссия
подходила к концу.  Корабль  английского  военно-морского  флота,  на  борту
которого находился адмирал Шеррилман,  возник  из  затянутой  дымкой  тумана
бухточки, где два дня простоял на якоре в ожидании "Радуги".
   Уверенный  в  будущем  благодаря  Пейраку,  которого  он  наделил   всеми
необходимыми   полномочиями   -    "Только    французы    могут    управлять
французами",смеясь, проговорил он, -  лорд  Кравмар  раскланялся  со  своими
гостеприимными хозяевами.
   Обратившись   к   Анжелике   с   наилучшими   пожеланиями    и    словами
приэнательности, он  приблизил  свою  рыжую  остроконечную  бородку  к  двум
колыбелькам и улыбнулся.
   Вместе с ним уходил в прошлое, растворялся яркий образ  Салема  со  всеми
его чудесами.
   Рум и Номи по-прежнему  были  с  ними,  однако  давно  уже  расстались  с
остроконечными немецкими каптошонами,  которых  требовал  от  них  салемский
этикет и, облачившись в длинные накидки, скрывавшие алую букву,  повязав  на
голову модные французские чепчики, отпускавшие  на  волю  белокурые  волосы,
свободно обрамлявшие их миловидные лица, превратились в  самых  обыкновенных
женщин.
   В компании  этих  иностранцев,  вдыхавших  с  бодрым  ветром  бескрайнего
внутреннего моря привычную их сердцу анархию свободы, они  вполне  могли  бы
сойти  за  английских   пассажирок,   возвращающихся   в   родной   поселок,
затерявшийся в изгибах устья, или  в  маленькую  островную  общину,  живущую
ткачеством и земледелием.

Глава 20

   На следующий день на горизонте показались очертания Мэна. Мэна,  носящего
имя французской  провинции,  названной  англичанами  в  честь  их  королевы,
супруги Карла I Стюарта  и  дочери  Генриха  IV  французского  -  герцогини,
получившей  по  наследству  этот  анжуйский  фьорд.  Какой  первооткрыватель
остался равнодушным перед дикой и живописной красотой этих мест: изрезанными
берегами, бескрайней ширью лиманов  Пискатога,  Сако,  Кеннебека,  Чипскота,
Дамарискота, Пенобскота, Сен-Круа, Сен-Жана - рек,  омывающих  бесчисленные,
поросшие лесом островки, впадающих в тихие заливы?!  Кто  не  восхитился  бы
буколическими  лабиринтами,  образованными  высокими  розовыми  и   голубыми
обрывистыми утесами, чередующимися с просторными, усыпанными золотым  песком
пляжами?! За преградой этих  неистовой  красоты  берегов  высились  поросшие
кудрявыми  лесами  горы,  покрывающие  бескрайний   континент,   испещренный
тысячами озер, иные из которых достигали пятнадцати лье в длину,  другие  же
напоминали круглый, лазурный или изумрудный глаз, глядящий из лесной чащи.
   Едва лишь пассажиры узнали гору Камден, вознесшуюся перед Пентагуэлем, на
борту почувствовалось заметное оживление. Все бросились к носовой части.
   Но, как и следовало  ожидать,  невесть  откуда  взявшиеся  хлопья  тумана
потянулись навстречу судну. Так гостеприимно встречал их Французский  залив,
славящийся своими туманами и приливами.
   Послышались возгласы разочарования. Кое-кто отправился за пальто,  шалями
и  одеялами.  Укутали  и  новорожденных,  также  вынесенных  на  бак  в  эту
торжественную минуту их прибытия  на  новую  родину.  Но  никто  не  изъявил
желания покинуть палубу. Сгустившийся туман скрывал от взора верхушки  мачт,
и корабль, отягощенный рассевшимися на реях привидениями, сбавил  ход.  Вода
струилась золотистыми каплями. Солнечные лучи, с  трудом  пробиваясь  сквозь
густую пелену тумана, играли всеми оттенками  спектра,  и  видно  было,  как
дрожат в каплях голубые, зеленые, оранжевые и золотистые  искорки  маленькие
радуги.
   Путешественники вступали в страну радуг, о которой грезил, отправляясь на
поиски своего отца, Флоримон.
   Внезапно подул ветер,  все  вскрикнули,  и  Анжелика  улыбнулась,  увидав
пляшущих от радости и издающих восторженные возгласы Северину и  Онорину,  а
вдали, как из ларца, обитого  изнутри  голубоватым  туманом,  выступали  два
розовых холма  острова  Мон-Дезер.  Их  появление,  окрашенное  благородными
красками пурпурной зари,  нежными  светлыми  лучами,  ласкающими  их  своими
серебряными,  прорывающимися  сквозь  облака  кистями,   предвещало   скорое
прибытие в Голдсборо. Еще несколько часов, и будет пройден мелкий  фарватер,
судоходный лишь в часы большого  прилива,  станут  видны  громоздящиеся  над
берегом и портом дома и темная бахрома собравшихся в ожидании людей.
   Северина и Онорина, смеясь, водили хоровод, матросы подбрасывали в воздух
шапочки.
   Анжелике захотелось взять одного из новорожденных на руки. Она  никак  не
могла привыкнуть к ним, таким крошечным и невесомым. Ей  все  казалось,  что
они растают у нее на руках, растворятся в своих белых шерстяных одеяльцах.
   Как мало места они занимали, спящие! Оживляющее  их  дыхание  было  почти
незаметно. Доверчивые, хрупкие, они предавались сну.
   Окружавшие ее люди что-то объясняли.  Указывали  на  две  округлые  горы,
возвышавшиеся над морем, как они указывали бы ей на собравшихся  на  причале
родственников или друзей, с радостным нетерпением ждущих встречи с ними.
   Радость Северины находила отклик в сердце  Анжелики.  Этот  дикий  уголок
суровой Америки стал для юной изгнанницы "родиной", домом, привилегированным
местом, где отдыхаешь в кругу близких и друзей, словом, у себя.
   "А ведь это не так уж и мало, - думала Анжелика, - когда удается  создать
для приговоренных к смерти или  заключению  беженцев  человеческие  условия,
чтобы они вновь почувствовали вкус к жизни  и  испытали  мгновения  счастья,
складывающиеся из радостей любви и труда под  Божьим  небом,  даруемые  лишь
свободным людям".

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ПРЕБЫВАНИЕ В ГОЛДСБОРО

Глава 21

   Стояла чудесная погода, когда "Радуга" бросила якорь у берегов Голдсборо.
   В ожидании, пока матросы  кончат  складывать  на  палубе  багаж,  спустят
шлюпки и помогут пассажирам занять в них свои места - да  каким  пассажирам!
Самим Раймону-Роже и  Глорианде  де  Пейрак!  -  первые  посланцы  Голдсборо
подплывали к кораблю и по веревочным лестницам и тросам карабкались на борт.
   Среди них был энергичный и  предприимчивый  Марциал  Берн,  старший  брат
Северины, вместе со своей командой юных дозорных залива; не отставал от него
верный шотландец Джордж Кроули, вечно хвастающийся тем, что он самым  первым
поселился в этом краю; вместе с ними спешил и старый вождь Массасава с целой
флотилией индейцев, которые по обыкновению весь год обитали где-то в  лесах,
но, как только на горизонте показывался  корабль  под  флагом  Пейрака,  они
словно по мановению волшебной палочки выплывали изо всех бухточек,  которыми
были изрезаны берега залива.
   Через несколько минут они уже окружали маленькие белые  свертки,  лежащие
на  руках  заботливых  кормилиц  и  служанок,  и  всеобщая  суета  на  время
прекратилась.
   Наконец Анжелика смогла найти для себя тихий уголок и не  без  труда,  но
все-таки получила ответы на некоторые свои вопросы.
   В одном все были единодушны. Осень,  похоже,  будет  долгой,  и  ласковое
солнце бабьего лета обещает светить до конца октября, а  то  и  до  середины
ноября.
   Значит, можно провести здесь целых две недели, не  опасаясь,  что,  когда
придет  время  возвращаться  с  маленькими  принцами  в  Вапассу,  заморозки
застанут их врасплох.
   Однако  не  обошлось  без  неприятностей.  Корабль  "Голдсборо",  в  июне
покинувший порт приписки и взявший, как  обычно,  курс  на  Европу,  еще  не
вернулся, равно как  и  маленькое  судно  "Ларошелец",  выполнявшее  особую,
секретную,  миссию  в  Средиземном  море.  Подобное  опоздание  было  вполне
допустимо, но Эриксон, капитан "Голдсборо", обычно быстро и  точно  совершал
рейсы в Европу, так  что  все  постепенно  забыли,  что  он,  как  и  другие
капитаны,  мог  встретиться  с  пиратами,  попасть  в  штиль  или  шторм.  О
кораблекрушении не думал никто, ибо совсем недавно дружественный голландский
корсар, курсирующий в прибрежной зоне, сообщил жителям поселка,  что  видел,
как судно, бросив якорь в одном из фиордов острова Руаяль,  ожидало  подхода
менее быстроходного "Ларошельца", чтобы вместе обогнуть  Новую  Шотландию  и
вернуться в порт.
   Оставалось надеяться, что они успеют прибыть до отправления экспедиции  к
верховьям Кеннебека, ибо ожидаемые корабли должны  были  привезти  множество
полезных грузов, крайне необходимых  для  зимовки,  а  также  инструменты  и
продовольствие, и было бы обидно не успеть отправить их в Вапассу.
   К тому же Марциал Берн собирался отбыть учиться в Гарвард. Его отец вовсе
не желал, чтобы сынок стал одним из пиратов Французского залива. Из Гарварда
юный Берн должен был отправиться в Ньюпорт, а  затем  по  торговым  делам  в
Нью-Йорк...
   -  Давай,  давай,  собирайся!  А  я  уже  все  видела,  и  раньше   тебя,
поддразнивала брата Северина, щелкая пальцами перед его носом. - Но  я  тебе
ничего не расскажу!
   Ее быстрая речь и привычка прищелкивать пальцами живо напомнили  Анжелике
город Ла-Рошель, оставшийся в далекой  Франции...  Ярко  светило  солнце,  и
Анжелика постепенно обретала уверенность в своих  силах,  столь  необходимых
для встречи с Голдсборо и его дамами.
   Узы, связывавшие ее с большинством поселенцев, французскими гугенотами из
Ла-Рошели, были тесны и неразрывны, хотя и  весьма  противоречивы,  и  можно
было заранее сказать, что такими они и останутся. До сих пор ее  упрекали  в
том, что она заставила их подняться на  борт  корабля  Жоффрея  де  Пейрака,
который в их глазах продолжал оставаться пиратом.  Когда  они  взбунтовались
против Жоффрея и потерпели поражение, ей  пришлось  на  коленях  молить  его
сохранить им жизнь, поэтому они и ее считали достойной веревки.
   К тому же ее обвиняли в любовной связи с Золотой Бородой, а  она,  вместо
того,  чтобы  скрыть  свой  позор  я  поменьше   высовываться   в   подобных
обстоятельствах, продолжала ходить с  гордо  поднятой  головой,  что  по  их
меркам считалось невероятной наглостью. Впрочем, она давно знала  -  как  бы
она ни поступила, в их глазах ее поведение всегда будет вызывающим.
   Пока "Радуга" бросала якорь на рейде, Анжелика поднесла к глазам  бинокль
и направила его на берег. И сразу, в первых рядах встречающих,  она  увидела
тех,  кого  называли  когда-то  первыми  дамами  Ла-Рошели.  Они   держались
обособленно, их можно было узнать по темным  платьям  и  ослепительно  белым
чепцам. Теперь они стали первыми дамами  Голдсборо,  и  остальные  обитатели
поселка, гораздо более многочисленные, на их фоне казались жалкой мелюзгой.
   Анжелика любила их за все, что им довелось пережить вместе;  ей  хотелось
понравиться им, получить их одобрение, но она знала, что в их глазах  всегда
будет заслуживать упрека. Хотя в Ла-Рошели она предстала перед ними в облике
скромной служанки и лишь позднее обрела свое истинное  обличье  высокородной
дамы, это не меняет дела, охотно объясняла властная госпожа  Маниголь.  Была
ли Анжелика служанкой Габриеля Берна или женой пирата, которому они  обязаны
своим спасением и водворением в Новом Свете, она всегда оставалась властной,
дерзкой и высокомерной и никогда не видела в них,  гугенотах  из  Ла-Рошели,
людей серьезных, способных самим решать свою судьбу.
   Но так же хорошо знала Анжелика, что после нескольких  дней  ожесточенных
споров, они все придут  к  выводу,  что  ее  все  равно  не  изменишь  и  не
исправишь. В который раз они признают, что ум ее резко отличен от их ума,  и
трения и непонимание  между  ними  неизбежны,  тем  более  что  женщина  она
своенравная, вызывающе независимая, и это не может их не беспокоить.
   Однако, несмотря на все рассуждения, женщины придут к выводу, что все они
очень любят ее, госпожу Анжелику из Ла-Рошели или из Голдсборо, любят такой,
какая она есть, и, честно говоря, не хотели бы видеть ее другой. И  все  они
очень рады приветствовать ее у себя.
   Первая  встреча  всегда  бывала  трудной.  Вот  и  сейчас:  напрасно  она
причинила себе и всем окружающим столько  хлопот,  стараясь  обставить  свой
приезд как можно скромнее и незаметнее. Она сразу же почувствовала,  что  ее
прибытие нарушило  их  размеренное  существование.  В  конечном  счете,  она
начинала понимать, что ничего не может  изменить,  и  вряд  ли  когда-нибудь
станет по-иному. Сама того не желая, она, несмотря на множество ссор, заняла
в их суровых сердцах, не  склонных  к  снисходительности  и  не  поддающихся
соблазнам, такое важное место, на котором ее никто не мог заменить.
   "Чем я провинилась перед небом, что те, кого я люблю и кто  отвечает  мне
взаимностью, чаще всего доставляют мне  множество  неприятностей  и  хлопот?
нередко думала Анжелика. - Мужчины бьются из-за меня на поединках, а женщины
мгновенно оскорбляются, если я не уделяю каждой из них особого внимания..."
   Все, исключая мудрую и кроткую Абигаль, тут же задирали свои унылые  носы
и  поджимали  губы,  пряча  невысказанный  упрек,  и  Анжелике   приходилось
смиряться, ибо она так  и  не  научилась  определять,  в  чем  же  ее  хотят
упрекнуть; и сегодня она была уверена, что, как всегда, доставит  им  тысячу
поводов для недовольства.
   Ее предчувствия полностью оправдались.
   Дамы сразу же принялись перемывать косточки Рут и  Номи.  Обе  англичанки
тотчас же вызвали их недовольство,  ибо  всем  показалось,  что  они  заняли
привилегированное место в сердце Анжелики.  По  той  же  причине  дамы  были
необычайно любезны с ирландской акушеркой и ее дочерьми, которые держались в
стороне от Анжелики.
   В обычной суматохе, сопровождающей каждый раз прибытие корабля,  Анжелику
больше всего беспокоило, как разместить маленьких героев дня,  чьи