чаю тебе своих брата и сестру.
   Решено было из предосторожности не отнимать пока младенцев от груди.
   Анжелика клялась, что вернется к их первой годовщине, - тогда и состоится
это радостное событие Северина все хорошела. Слишком она пригожа  для  этого
глупца Натаниэля Рамбура, который никак не удосуживался дать о  себе  знать.
Молине не упоминал о нем в своем письме.  Анжелика,  увлекшись  перспективой
встречи со старшим братом, не позаботилась поберечь чувства девушки. Неужели
это Натаниэлю обязаны они светом, горящим теперь в глазах Северины? Анжелика
лишь мельком виделась с ее подругой Абигаль и позднее убедила себя,  что  та
что-то скрывает. Когда она гостила у Бернов, Абигаль  как  будто  собиралась
что-то рассказать, однако этому помешало появление Габриеля Берна.  Он  тоже
повел себя холодно и отстраненно, что, впрочем, еще ни о  чем  не  говорило,
ибо ей был известен его трудный характер.
   Граф и графиня де Пейрак потратили  совсем  немного  времени  на  перенос
багажа на "Радугу". Вскоре были подняты паруса. Всего все равно не узнаешь!
   Прежде чем  покинуть  Голдсборо,  Анжелика  ненадолго  заглянула  к  чете
Маниго, деду и бабке малыша Шарля-Анри. Очень коротко и без лишних  прикрас,
не желая их особенно щадить, она поведала им о посещении их младшей  дочерью
Женни форта Вапассу,  о  ее  решении  вернуться  к  когда-то  похитившим  ее
индейцам и отдать на воспитание ей, Анжелике, сынишку  Шарля-Анри,  которому
она все же не желала столь суровых испытаний;  родители  Женни  узнали,  что
Анжелика и ее супруг с радостью  пошли  ей  навстречу,  нисколько  не  желая
препятствовать решимости бедной  женщины.  Просьба  Анжелики  заключалась  в
одном:  пускай  Маниго  позаботятся  о   составлении   официальной   бумаги,
подтверждающей  их  согласие  на  усыновление  Пейраками  их  внука,  однако
признающей их родство, чтобы на него  распространялись  те  же  права  члена
семьи, что и на всех других  ее  отпрысков  -  ведь  речь  идет  о  ребенке,
рожденном  в  законе  и   являющемся   продолжателем   традиции,   достойной
гугенотской семьи из Ла-Рошели, поэтому нет никаких причин  обделять  его  в
будущем наследством.
   Она пообещала им, что на обратном пути господин Пейрак и она навестят их.
   Пока  же,  на  время  их  отсутствия,  Шарль-Анри  остается  в   Вапассу,
доверенный заботам матери и дочери Жонас, Малапрадов и еще многих  преданных
людей, которые окружили его любовью и которым они, нисколько не  беспокоясь,
оставили собственных недавно родившихся близнецов.
   После этих слов она  оставила  их.  Пускай  вспомнят  о  совести,  пускай
погорюют, пускай ужаснутся  судьбе  своей  дочери  и  своему  безразличию  к
собственному потомку, которого они по доброй воле вычеркнули из памяти.
   Впрочем, они даже не задали вопроса, в какой вере его станет воспитывать.
   У нее не было ни желания, ни любопытства  становиться  свидетельницей  их
споров, которые наверняка сильно опечалили бы ее,  хотя  она-то  знала,  что
выходцы из Ла-Рошели, особенно Маниго,  наделены  несравненным  коммерческим
чутьем и беспримерной выносливостью перед лицом невзгод  как  материального,
так  и  духовного  свойства.  Для  этих  деятельных  натур,   казалось,   не
существовало преград.
   Маниго и впрямь успели снова сколотить состояние, подобно большинству  их
соратников по религии и земляков из Ла-Рошели,  перебравшихся  сюда  нищими,
под стать Иову. Очень скоро, приняв участие в делах  Пейрака,  они  основали
собственные предприятия по всей Новой Англии и на  Карибских  островах,  где
французские плантаторы-гугеноты не только восстановили силы, ибо "обратители
в истинную веру" из родного королевства махнули здесь на  них  рукой,  но  и
снова стали участвовать в своих былых делах в Ла-Рошели.
   Особенно это касалось торговли  "черным  деревом",  то  есть  чернокожими
рабами.
   Вот почему Анжелика защищала  права  на  наследственное  состояние  внука
Маниго, Шарля-Анри Гарре.
   Сирики женился на красавице  Акаши  и  не  умер  от  этого.  Напротив,  у
Анжелики сложилось впечатление, что он вполне счастлив в браке.  Ей  удалось
переговорить с ним с глазу на глаз перед встречей с Маниго и сообщить ему  о
судьбе Женни и его сына.
   Колина Патюреля они не застали - он все так  же  сновал  по  Французскому
заливу.  Переждав  самый  холодный  сезон,  он  снова  принимался  объезжать
акадийские и английские форты. В его отсутствие  Барссемпуи,  служивший  его
первым помощником в годы пиратских эпопей, стерег порт, рынки и доки.
   Итак, Колин был в отъезде, зато Бертиль Мерсело была тут как тут. Она  не
упустила возможности встретиться с Анжеликой, хотя та вовсе не стремилась  к
этому - ей вполне хватило бабушки  и  дедушки  Маниго.  Не  сумев  избегнуть
встречи с Бертиль, она решила добиться от нее  объяснений,  ибо  коль  скоро
недотрога из Голдсборо пожелала  увидеться  с  ней,  то,  наверное,  не  без
причины. Но если она воображала, что  дочь  бумажника  Мерсело  намеревается
говорить с ней о судьбе бедной Женни и об исчезновении малыша Шарля-Анри, то
ей совсем скоро предстояло убедиться, насколько она наивна.
   Молодая женщина, на красоту которой время  повлияло  весьма  благотворно,
немного пораспространявшись о погоде, с наигранной нежностью осведомилась  о
чудесных малышках Анжелики. Затем она сообщила о своих родителях, их  делах,
поболтала о путешествиях,  намеченных  на  лето,  и  лишь  слегка  коснулась
местных событий: кончин, браков и появления на свет детишек. С гневным видом
она обмолвилась о раздорах, каковые, хвала Господу и  мудрости  губернатора,
успели завершиться:  с  убедительностью,  смахивающей  на  искренность,  она
заверила мадам Анжелику, что ей несказанно  радостно  встретиться  с  ней  и
видеть, что она по-прежнему красива и здорова.
   - Как это у вас выходит, мадам Анжелика? Я вам завидую! Я целый месяц  не
вылезала из-под одеяла из-за простуды и до сих пор еще не оправилась.
   Наконец, Анжелика уяснила, что весь  этот  поток  любезностей  преследует
единственную цель: дать ей понять, снабжая  приятными  новостями  о  местных
любовных интригах (после возвращения губернатора  можно  ожидать  нескольких
свадеб!), что частые отсутствия последнего объясняются визитами, которые  он
наносит индейской принцессе Тарантине, правительнице одного  из  островов  в
устье Пенобекота и сестре жены Сен-Кастина.
   - О, это началось не вчера! Неужели вы не знали? Кроме того,  -  добавила
она, - губернатор наведывается с целью брака к одной из дочек маркиза де  ла
Рош-Посей в Порт-Руаяле.
   Анжелика только  пожала  плечами,  вовремя  вспомнив,  что  речь  идет  о
малолетних девочках, и вовремя избегнув западни. Бертиль уж и не знала,  что
еще порассказать, чтобы излить свою желчь.
   Впрочем, история об индейской принцессе походила на правду. Значит, Колин
Патюрель больше не живет бобылем? Анжелика была рада за него.
   - Благодарю вас, Бертило, за все эти  интересные  сведения,  которыми  вы
меня снабдили. Однако  я  расценила  бы  куда  благосклоннее  не  новости  о
господине губернаторе, а интерес к судьбе вашего пасынка, малыша  Шарля-Анри
Гарре.
   Лицо Бертиль Мерсело исказилось от гнева.
   - Чего вы теперь жалуетесь? Ведь он отныне ваш. Разве не этого вам всегда
хотелось?
   Насколько все же велика сила слов, насколько некоторые существа, особенно
женского пола, умеют ранить своими речами! Какая-нибудь Амбруазина Модрибур,
с ее умом, извращенными устремлениями и дьявольской хитростью,  в  состоянии
расправиться с вами, подлив вам яду или подослав  наемных  убийц,  стерев  с
лика земли ваше тело вместе с душой; злой же язычок,  подобный  тому,  каким
Создатель наградил  Бертиль  Мерсело,  способен  обречь  на  крушение  целую
империю...
   Сколь могучим ни представал бы человеческий  замысел  -  а  возникновение
Голдсборо и его триумф были прекрасным примером возможностей,  открывающихся
благодаря созидательному труду, - существование паразитов, вредящих, подобно
Бертиль, гранитным опорам  гордого  сооружения  -  его  отцам-основателям  и
матерям-основательницам, - внушало опасение за  успех  всего  предприятия  и
заставляло  соглашаться  с  пессимистами,   считающими,   что   зло   всегда
торжествует над добром. Одно гнилое яблоко, попавшее в корзину, портит  весь
урожай. Стоит завестись червячку - и прощай, плод.
   При  склонности  драматизировать  положение  можно   усмотреть   в   этой
подспудной силе - силе капли воды, прогрызающей  земную  твердь,  -  каковой
наделены мелкие, глупые  создания,  символ  проклятия,  висящего  над  родом
человеческим со времени первородного греха. Кара  остается  неизбежной  -  с
Амбруазиной  и  ей  подобными  еще  можно  тягаться,  ибо  чудовищность   их
преступлений рано или поздно все равно чревата судом и приговором; подрывная
же деятельность таких злодеек, как Бертиль Мерсело, при  всей  их  кажущейся
безобидности, неизменно застает людей врасплох.
   Рассудив таким образом, Анжелика постаралась  забыть  Бертиль  Мерсело  и
семейку Маниго и занялась подготовкой к путешествию  в  Квебек  и  Монреаль,
которое имело еще одну сторону, о которой предстоит упомянуть.
   Анжелика охотно пригласила бы Северину сопровождать их в  путешествии  по
французской территории. Она видела, как эта молоденькая девушка, вернее, еще
подросток, расстроена отсутствием у Молине вестей о Натаниэле Рамбуре Неужто
он испарился, сгинул в океанских глубинах? Северина хорошела на глазах, и  у
нее, по рассказам, уже появились поклонники. Однако облик ее  был  неизменно
грустен. Большую часть времени она посвящала учебе, в  чем  ей  помогала  ее
тетушка Анна, к которой она переехала в разгар зимы, желая оказывать ей и ее
престарелой служанке Ребекке посильную помощь в трудное время  года,  колоть
дрова и поддерживать огонь в очаге; с этим им было  все  труднее  и  труднее
справляться, несмотря на отменное здоровье и бравый вид.
   Юная Северина, которой было, разумеется, куда сподручнее колоть  дрова  и
носить тяжести, выглядела, правда, немощнее этих старушек. Путешествие могло
бы придать ей сил и развлечь. Кроме того, путь обещал  быть  недолгим  если,
конечно, препятствием не станет погода. Жоффрей  де  Пейрак  и  Анжелика  не
собирались задерживаться в Квебеке или в Виль-Мари больше, чем на  несколько
дней. Пейрак рассчитывал вернуться в Голдсборо уже в начале  августа,  чтобы
встретиться с посланцами из Массачусетса или даже  самому  присоединиться  к
ним в Салеме.
   Немного поразмыслив, Северина отрицательно покачала головой.
   - Нет, мадам Анжелика. Ведь я принадлежу к  реформистской  церкви,  а  вы
знаете, насколько ревностно наши соотечественники - французы там, на севере,
следят, чтобы у них в Новой Франции не появлялись гугеноты.
   -  Но  нас  никто  не  заставляет  кричать  каждому  встречному,  что  ты
гугенотка.
   Ты просто будешь в моей свите. Наши остановки будут короткими, и ты ничем
не рискуешь, сходя на берег в нашей компании.
   Однако Северина не вняла этим доводам.
   - Я не смогу чувствовать  себя  спокойно.  Рассказывают,  что  они  очень
дотошны, вынюхивают любого гугенота чуть ли  не  с  охотничьими  собаками  и
рьяно допрашивают каждого, кого заподозрят в принадлежности к  реформистской
церкви. Нет, я буду только дрожать и не получу никакого удовольствия, хоть и
побываю словно во Франции.
   Анжелика не стала настаивать. Она знала, что в  словах  Северины  нет  ни
малейшего преувеличения. В Квебеке она насмотрелась  на  лейтенанта  полиции
Гарро Антремона и его  ищеек,  стремящихся  отлавливать  среди  иммигрантов,
прибывающих в порт, не столько злоумышленников или женщин легкого поведения,
сколько  именно  протестантов.  Ее  подруга  мадам  Гонфарель,  по  прозвищу
"Полька",  содержавшая  в  порту  уютную  гостиницу  "Французский  корабль",
рассказывала  ей  о  своем  умении  почуять  в  очередном  новичке  "ночного
мотылька" <  Кличка,  присвоенная  протестантам,  поскольку  им  приходилось
проводить богослужения по ночам - Прим. авт.> и не в силах сдержать  порывов
сердобольного сердца и всегда стремясь помочь преследуемому, оставив с носом
шпиков, она прятала его под своим кровом и даже помогала деньгами, чтобы тот
мог вернуться во Францию или по крайней мере выбраться из Квебека,  где  его
ожидал арест, тюремное заключение, принуждение отречься  от  выбранной  веры
или путешествие домой в трюме закованным в кандалы.
   Если в составе экипажей, чьи корабли бросали якорь в Квебеке, оказывались
матросы-протестанты, им запрещалось выходить  на  берег,  и  капитана  судна
могли подвергнуть большому штрафу, если запрет нарушался.
   - И все же я хотела бы взять тебя с собой, малышка Северина. Мне кажется,
это пошло бы тебе на пользу.
   - Не беспокойтесь за  меня,  -  отвечала  Северина,  прикладывая  руку  к
сердцу.
   - В моей душе жива любовь, и это помогает мне выжить.
   "Радуга" распустила паруса и вышла в море,  сопровождаемая  тремя  судами
водоизмещением от ста пятидесяти до двухсот тонн, небольшой яхтой  и  шлюпом
под двумя парусами. Обогнув без  приключений  большой  полуостров  и  пройдя
проливом Кансо, они вошли в залив Святого Лаврентия, в который впадает  река
с таким же названием. Стоянка на восточном берегу, в  Тидмагуше,  продлилась
всего два дня. Здешние земли находились под юрисдикцией графа де Пейрака.
   Летняя суета уже была здесь в самом разгаре.  Рыбаки  из  Сен-Мало  и  из
Бретани заняли привычные места вдоль берега, на котором  высились  "эшафоты"
для разделки и сушки трески, и всепроникающий запах  рыбы,  соли  и  ценного
масла из тресковой печени гордо реял по всей округе.
   По волнам вдоль берега сновали мелкие суденышки, перевозившие необходимые
рыбакам предметы, а также уголь, добываемый в Кансо  и  предназначенный  для
поселений на Французском заливе и в Новой Англии.
   Запах трески и черной пыли, поднимающейся над корзинами с антрацитом,  не
рождал желания задерживаться здесь, тем более что у Анжелики были связаны  с
этим местом горькие воспоминания. Она впервые  очутилась  здесь  после  бед,
которыми были отмечены эти места, и, несмотря на нежелание говорить на столь
печальные темы, ей нелегко было отгонять от себя скорбные образы.
   Чуть выше, на невысокой сопке, на опушке сосновой  рощи,  уже  посеревшей
из-за  жары,  находилась  могила  Амбруазины   Модрибур.   Можно   было   не
сомневаться, что никто из  здешних  жителей  даже  не  подозревает  о  таком
соседстве. Проходя мимо камня с выбитым на нем дворянским  именем,  вряд  ли
кто-либо догадывался, какими судьбами он здесь очутился.
   Что касается Анжелики,  то  ни  любопытство,  ни  скорбь,  ни  тем  более
христианская добродетель не могли заставить ее подняться гуда даже для того,
чтобы просто лишний раз удостовериться, что столь опасное создание мертво.
   Из форта с четырьмя башенками по углам открывался вид на залив, укутанный
то серым, то желтым туманом, и ей казалось,  что  над  едва  виднеющимися  в
дымке  кораблями,  мирно  стоящими  на  якоре,   проносится   белый   демон,
спасающийся от гарпуна, брошенного баском-китобоем.
   Залил,  сообщник  и  молочный   брат   Амбруазины,   морской   разбойник,
вооруженный дубинкой со свинцовым наконечником Амбруазина, шепчущая в бреду:
"Нас было в лесах Дофине трое проклятых детей: он, Залил и я".
   Теперь смерть настигла и третьего по счету из проклятых детей: Себастьяна
д'Оржеваля, блестящего церковника с сапфировыми глазами.
   В Новой Франции уже, наверное,  знают  о  его  кончине.  Даже  если  отец
Марвиль отправился в Европу до ледостава, так и не успев оповестить  всех  о
случившемся, новость должны были принести  мореходы,  достигшие  Квебека  по
весне.
   Жоффрей не предполагал, что это может повлиять на его добрые отношения  с
Квебеком, во всяком случае, до поры до времени, ибо прекрасно  понимал,  что
человеческая  переменчивость   и   необузданные   страсти   чреваты   любыми
неожиданностями.  Жители  Вапассу  не  несли   ответственности   за   смерть
священника, однако мир и нейтралитет, установившиеся между ними и ирокезами,
всегда раздражали французов, так что теперь, когда  от  рук  ирокезов  погиб
один из их главных миссионеров, они могли вспомнить о  прежней  неприязни  к
тем, кто не желал враждовать со злейшими недругами Новой  Франции.  Одна  из
целей теперешнего путешествия как раз  и  состояла  в  том,  чтобы  рассеять
подозрения.
   Находясь в Тидмагуше, Анжелика из всех сил старалась претворить  в  жизнь
философский совет маркиза де Виль д'Авре, касавшийся именно Демона и всех ее
гнусностей: "забыть!".
   Вспоминая  коротышку-маркиза,  Анжелика  поневоле  улыбалась.  Вместе   с
Жоффреем и Онориной она предалась воспоминаниям  о  своем  резвом  приятеле,
повторяя его любимые словечки, потешаясь над его горячностью, над прытью,  с
которой он пытался завладевать ценными предметами, не платя за  них,  и  над
его ссорами с Александром... Да,  на  этом  берегу  очень  не  хватало  Виль
д'Авре.
   Они надеялись разузнать о нем поподробнее в Квебеке.
   Каким-то  неведомым  образом  Онорина,  сопровождавшая  мать   во   время
прогулок, догадалась, о ком та вспоминает, гостя в Тидмагуше. Как-то раз она
заявила:
   - После того, как я уехала из Вапассу, я больше не вижу ее во сне.
   - Кого "ее"?
   - Желтоглазую.
   Анжелика сильнее сжала ручку Онорины.
   - Какой она тебе снилась?
   - Глаза у нее были, как у разъяренного  зверя,  а  волосы  -  как  черное
пламя.
   - Она была красивая?
   - Да, красивая, но... - Онорина провела пальцем по щеке.  -  У  нее  было
изуродованное лицо, все в шрамах.
   Анжелика вздрогнула, словно ее  ударили.  Когда  же  она  перестанет  так
сильно переживать при малейших намеках на бесповоротно  канувшие  в  прошлое
события, закончившиеся кровавой, но неоспоримой победой?..
   Она вспомнила, что не пожелала взглянуть на  труп  графини  де  Модрибур,
когда его приволокли из леса, где его едва  не  разодрали  на  клочки  дикие
звери, однако ей не дано было забыть страшные царапины на лице этой зловещей
воительницы, когда ей с помощью Марселины  и  Иоланды  с  величайшим  трудом
удалось спасти ее от гнева толпы, вознамерившейся ее прикончить.

Глава 35

   В Тадуссаке их ожидали события, которым суждено было несколько подпортить
заключительную часть путешествия, сулившего всем троим немало удовольствий и
пока не принесшего огорчений.
   Погода держалась прохладная, небо было свободно  от  туч.  Приближаясь  к
небольшому поселению на северном берегу реки Святого Лаврентия,  где  в  нее
впадает полноводная река Сагеней, - первому  по  времени  основания  пушному
форту, заложенному французами, путешественники заметили знакомую фигуру.  То
был Никола Перро - их верный друг, научивший графа де Пейрака языку  дикарей
и премудростям общения с североамериканскими племенами; теперь он состоял на
службе  у  губернатора  Новой  Франции.  Именно  губернатор  выслал  его  им
навстречу. Перро держал в руке письмо с печатью Фронтенака.
   Несмотря на радость встречи, Анжелика почувствовала неладное. Она заранее
радовалась предстоящей остановке в Тадуссаке и собиралась  показать  Онорине
воскового младенца Христа, красующегося в пансионе иезуитов,  наряженного  в
одежду  с  собственноручной  вышивкой  королевы  Анны  Австрийской.  Они   с
замиранием сердца гадали, уляжется ли их кот и на этот  раз  на  перекладине
огромного  креста  с  королевским  гербом,  что  в  дни  их  первого  визита
развеселило одних местных жителей и возмутило  других,  и  доведется  ли  им
снова полюбоваться на китиху с китенышем,  выпрыгивающих  из  воды  в  устье
Сагенея в предзакатный час.
   - Меня выслал  вам  навстречу  господин  Фронтенак,  -  начал  знаменитый
исследователь Великих Озер. - По своему обыкновению, он собирался  в  начале
июля оставить остров Монреаль и съездить в форт Фронтенак на озере  Онтарио,
чтобы про