португальской треской и солеными огурцами.  Но  треска  и  огурцы  не  имели
успеха. Внимание Анжелики было приковано к уличным шумам, она вздрагивала от
чужих  голосов,  от  грохота  повозки,  везущей   головы.   Ее   продвижение
сопровождалось  гортанными  выкриками:  "Белек!  Белек!  Фисса!   (Внимание!
Быстро!)", ибо стражники не любили задерживаться  в  меллахе.  Наконец,  они
уезжали, чтобы вернуться завтра, с другими головами...
   Рахиль ободряюще  улыбалась,  кладя  свою  руку  на  руку  беглой  рабыни
султана. "Зачем эти мужчины и женщины подвергают себя  такой  опасности?"  -
спрашивала себя Анжелика. Ведь меч, занесенный над ее головой, теперь  навис
и над всем еврейским кварталом. Над черной  ермолкой  мирного  ювелира,  над
кудрявой головкой двухлетней Абигель, уснувшей на материнских коленях...
   - Все хорошо! - говорила Рахиль.
   Этим почти исчерпывался ее  запас  французских  слов.  Но  когда  она  их
произносила, живой блеск глаз и тонкая улыбка напоминали Анжелике,  что  эта
женщина - дочь Савари. У Анжелики не было времени  оплакать  старого  друга.
Она замечала, что все еще ждет его. Трудно было представить себя на  дорогах
без него, неутомимо семенящего рядом, раздающего советы  и  вынюхивающего  в
воздухе "аромат дальних странствий".
   - Будь проклят Мулей Исмаил! - вскричала она по-арабски.
   - Проклят! Стократно проклят! - отвечали ей молитвенным шепотом евреи.
   На второй вечер ремесленник Кавайак привел с собой еще  одного  пленника,
кавалера Мальтийского ордена господина де Мерикура. Они рассказали, что весь
город живет под гнетом разразившейся  бури.  Наконец  открылась  немыслимая,
скандальная истина: из гарема  султана  сбежала  пленница!  Обнаружили  труп
убитого Верховного евнуха. Что сказал, что сделал Мулей Исмаил? Он простерся
ничком, лбом к земле:
   - У меня были лишь два близких сердцу  друга,  -  повторял  он.  -  Осман
Ферраджи и Колен-нормандец. В один день я потерял их обоих!
   О женщине он не говорил. Стыдливость араба противилась этому. Но никто не
сомневался, что пробуждение от горя будет ужасным. Какие  злодейства,  какая
резня смогут облегчить отчаяние этой странной души?..
   - Необходимо задержаться еще на один день, - сказал Колен Патюрель.
   У остальных при этом заявлении лбы покрылись потом. Они больше  не  могли
часами ждать в тишине меллаха. Мулей Исмаил в конце  концов  и  через  стены
почует их присутствие.
   - Еще  один-единственный  день,  -  повторил  нормандец  своим  уверенным
голосом.
   И спокойствие вернулось к ним. Хладнокровие Колена Патюреля, казалось,  в
силах отвести  опасные  флюиды  так  же,  как  исключительное  самообладание
Байдорана обманывает чутье кровожадного деспота.
   Беглецов искали на дорогах вдоль реки по направлению к Мазаграну.  Султан
послал нарочных предупредить местных шейхов, что если преступники не будут в
ближайшее время задержаны, то те сами поплатятся головой.
   Однажды  Анжелика  услышала  беседу  короля  пленников  с  господином  де
Мерикуром. Этому человеку лет пятидесяти было поручено после  побега  Колена
Патюреля поддерживать среди пленников порядок  и  справедливость,  улаживать
споры.
   - Ты можешь рассчитывать на такого-то, -  говорил  Колен  Патюрель,  -  а
такого-то опасайся. Избегай стычек православных с католиками,  следи,  чтобы
они не оказывались вместе.
   Затем Кавайак и господин де Мерикур удалились, спеша вернуться  в  лагерь
рабов. Хотя они  и  были  посланы  в  еврейский  квартал  с  поручением,  не
следовало вызывать подозрение  слишком  долгим  отсутствием.  Они  пообещали
прийти с последними новостями в день предполагаемого ухода беглецов.
   Еще одни сутки миновали. На утро следующего дня, когда Анжелика  осталась
одна в комнате на женской половине, к ней явился один из будущих  спутников,
маркиз де Кермев. Он попросил  кружку  горячей  воды,  объяснив,  что  хочет
воспользоваться вынужденным бездействием,  чтобы  побриться.  За  шесть  лет
рабства это ему удавалось  так  редко!  Да  и  то  приходилось  пользоваться
осколком бутылки...
   - Вы должны быть счастливы,  дорогое  дитя,  что  избавлены  от  подобных
забот, - сказал он, касаясь пальцем ее щеки. - Боже, какая нежная кожа!
   Анжелика  попросила  маркиза  держать  кружку  двумя  руками,  чтобы   не
обвариться, пока она наливает кипящую воду.
   Бретонский дворянин смотрел на нее с восхищением.
   - Что за наслаждение  созерцать  наконец  такую  хорошенькую  французскую
мордашку! Ах, моя красавица! Как я сожалею, что представляюсь  вам  в  таком
жалком обличье. Но терпение! Когда мы будем в Париже, я закажу себе  длинный
камзол из красного атласа. Он преследует в мечтах такого  бедного  пленника,
как я.
   Анжелика расхохоталась.
   - Ах, сударь! Давненько наши модники не носят подобных камзолов.
   - А-а-а... Но что же носят?
   - Узкие панталоны чуть ниже колен,  а  камзол  вот  до  сих  пор,  сильно
присборенный.
   - Объясните получше!  -  взмолился  маркиз,  присаживаясь  подле  нее  на
диванные подушки.
   Она любезно рассказала ему о модных фасонах. В парике он был бы похож  на
герцога де Лозена. Ныне же он походил на Лозена  в  рубахе  каторжника,  чей
хребет хорошо знаком с ударами палок.
   - Дайте мне вашу руку, милочка, - сказал он вдруг.
   Она послушалась, и маркиз поцеловал ей руку. Затем с удивлением посмотрел
на молодую женщину.
   - Но вы бывали при дворе, в этом нет сомнения! - воскликнул  он.  -  Надо
тысячу раз подать руку для поцелуя в Главной  галерее,  чтобы  усвоить  этот
жест, придать ему столько легкости и изящества.  Держу  пари,  что  вы  были
представлены королю! Не правда ли?
   - Какое это имеет значение, сударь?
   - Загадочная красавица, как же вас зовут? Кто  вы?  По  какому  странному
случаю попали в руки этих разбойников?
   - А вы сами, сударь?
   - Маркиз!..
   Голос Колена  Патюреля  прервал  их.  Гигант  стоял  на  пороге  комнаты,
всматриваясь в полумрак. Взгляд его голубых глаз из-под  густых  бровей  был
язвителен.
   - Да, Ваше величество, - откликнулся Кермев.
   В его голосе не было иронии. Пленники привыкли так величать нормандца  за
годы, в течение которых он  наводил  порядок  в  их  разношерстном  свирепом
мирке. Одни произносили это обращение восторженно, другие с опаской, но всем
оно было привычно. Они нуждались в руководстве и поддержке,  и  одному  Богу
известно,  каким  смелым  заступником  своих  пленных  собратьев  был  Колен
Патюрель. Он добился создания лазарета, где лечили больных рабов, потребовал
для невольников лучшего питания, вина и табаку,  перерыва  в  работе  в  дни
четырех великих христианских праздников... И он же вырвал у султана согласие
на приезд святых отцов, "братии на  ослятах"...  Хотя  их  миссия  вышла  не
слишком удачной, это посещение оставляло надежду на  дальнейшие  переговоры.
Маркиз де Кермев искренне восхищался Коленом Патюрелем и испытывал  странное
удовольствие, повинуясь ему, ибо находил, что вождь умен, а за время  службы
офицером королевского флота он успел повидать начальников, о  которых  никто
бы этого не сказал. Молодой  двадцатидвухлетний  лейтенант,  попав  в  плен,
"служил" с тех пор под началом Колена как  личный  его  страж.  Прирожденный
бретер, он владел шпагой и рапирой, как никто другой на всей каторге.  Колен
добился для него права на ношение шпаги при одежде раба. И вот,  узнав,  что
вождь решился предпринять побег, маркиз охотно присоединился к  нему.  Таким
образом, Колен-нормандец пускался в это опасное путешествие  со  всем  своим
штабом.
   Обернувшись в соседнюю комнату, он крикнул:
   - Друзья, идите сюда!
   Пленники вошли и выстроились перед Коленом. Кермев присоединился к ним.
   - ...Завтра вечером мы уходим. Позже я  дам  последние  распоряжения,  но
прежде есть еще одна вещь, о которой я хотел  бы  сказать.  Мы  отправляемся
всемером, шесть мужчин... и одна женщина. Эта женщина скорее помеха для  нас
в пути, но она вполне заслужила, чтобы  ей  помогли  вернуть  себе  свободу.
Только  запомните:  если  мы  хотим  добраться  домой  живыми,  нам   нельзя
ссориться. И без того нас вскоре ожидают  голод  и  жажда,  солнце  пустыни,
страх. Пусть же, по крайней мере, между  нами  не  будет  вражды.  Не  будет
ненависти, происходящей от вожделения всех - к одной... Ну, надеюсь, вы меня
поняли. Обойдемся без этого, друзья, иначе мы пропали! Эта женщина, - сказал
он, указывая пальцем на Анжелику, - не может принадлежать никому  из  нас...
Она пытает судьбу на тех же условиях, что и мы, и баста. В наших глазах  она
должна быть не женщиной, а товарищем. Первого же,  кто  будет  заподозрен  в
ухаживании или в неуважении к ней, я поправлю. И вы знаете как,  -  прибавил
он, показывая два узловатых кулака. -  Если  же  это  повторится,  мы  будем
судить его нашим судом и он послужит  пищей  грифам,  пожирателям  падали  в
пустыне...
   "Как он хорошо говорит! И как он суров!" - подумала Анжелика.
   Ей столько раз случалось наблюдать за ним через амбразуру, что она  знала
его лучше, чем он ее. Она как бы привыкла к нему, но теперь, находясь рядом,
покрывалась гусиной кожей, пугаясь вида черных шрамов от ожогов на его ногах
и руках, полузаживших ран от цепей на запястьях и щиколотках и особенно тех,
что волновали ее больше всего: глубоких следов от гвоздей  на  ладонях.  Ему
еще не было сорока, но виски серебрились - единственный  предательский  знак
испытаний, перенесенных этим могучим характером.
   - Вы согласны? - спросил он, дав им несколько мгновений на размышление.
   - Согласны, - ответили они хором.
   Однако маркиз счел нужным уточнить:
   - Только до той поры, пока не достигнем христианской земли.
   - Это само собой, чертяка! - воскликнул Колен весело, хлопнув маркиза  по
плечу. - Потом каждый за себя, да здравствует свобода! Все  будем  свободны.
Ах, друзья! Как мы разгуляемся на воле!
   - Я буду три дня есть, - сказал Жан-Жан-парижанин, - пока глаза на лоб не
полезут.
   Они вышли, наперебой сообщая друг другу, что сделают в первые часы, когда
окажутся под защитой португальцев за стенами  Мазаграна  или  под  испанским
покровительством в Сеуте.
   Колен Патюрель остался. Он подошел к Анжелике.
   - Вы слышали, что я сказал? Вы тоже согласны?
   - Конечно. И благодарю вас за это, сударь.
   - Я заботился не только о вас - о нас тоже. Кто держит яблоко  раздора  с
тех  пор,  как  мир  существует?  Женщина!  Как   говаривал   мой   кюре   в
Сен-Валери-ан-Ко: "Женщина - пламя, мужчина - пакля, а дьявол - ветер". Я не
хотел вас брать. Мы пошли на это только из-за старого Савари. Евреи, даже за
деньги, не соглашались помогать без этого. Они очень скрытные,  но  уж  если
примут кого-нибудь, так держат за своего. Так и вышло с Савари. Его приняли,
значит, надо исполнить его последнюю волю... Да я и сам этого  хочу.  Я  его
любил... Замечательный старикан, ничего  не  скажешь.  А  сколько  он  всего
знал!.. В сотни, в тысячи раз больше, чем мы все вместе взятые!  Вот  почему
вы с нами. Но и вас я должен попросить знать свое место. Вы женщина,  причем
опытная. Это заметно по вашей  манере  держаться  с  мужчинами.  Так  уж  не
забывайте, что эти парни годами не видели женщины. Не  стоит  напоминать  им
раньше времени, что это  такое...  Держитесь  в  сторонке,  а  лицо  скройте
покрывалом на манер мавританок. Не такой уж это глупый обычай... Понятно?
   Анжелика была задета. Она вполне признавала, что по существу он прав,  но
ей не понравился тон, каким он говорил с ней. Уж не воображает  ли  он,  что
она находит их  настолько  привлекательными,  этих  бородатых,  обтрепанных,
бледных и вонючих христиан? Да она бы за все сокровища мира не  соблазнилась
никем из них! И если ее просят держаться  на  расстоянии,  она  сделает  это
более чем охотно.
   Она ответила с легкой иронией;
   - Слушаюсь, Ваше величество.
   Нормандец сощурил глаза:
   - Не стоит так называть меня, крошка. Я отрекся от престола и уступил мою
корону господину де Мерикуру. Отныне  я  просто  Колен  Патюрель,  моряк  из
Сен-Валериан-Ко. А ты? Как тебя звать?
   - Анжелика.
   Улыбка  осветила  угрюмое  лицо  короля  пленников,  и  он   внимательнее
вгляделся в ее лицо.
   - Анжелика? То бишь ангелочек? Ну, такое имя оправдать не просто.  Ты  уж
постарайся.
   Вскоре возвратился господин де Мерикур.
   - По-моему, благоприятный момент наступил, - объявил он. - Стало известно
- уже не знаю, что  тут,  счастливое  совпадение  или  чьи-то  враки  -  что
беглецов видели на  дороге,  ведущей  на  Санта-Крус.  Сейчас  все  внимание
преследователи устремлено туда. Пора действовать!
   Колен Патюрель вдруг принялся чесать в затылке, отчего  вся  его  светлая
шевелюра встала дыбом. Суровые черты нормандца выразили глубокое смятение:
   - Я сейчас подумал... имею ли я право? О  сударь!  Как  вспомню  об  этих
бедолагах, которых я теперь покидаю в беде, в рабстве...
   - Не упрекай себя, брат, - мягко  возразил  господин  де  Мерикур.  -  Ты
должен бежать, сейчас самое время.  А  с  твоими  товарищами  ты  все  равно
расстанешься. Если не поспешишь, вас разлучит смерть.
   - Как только я достигну христианских земель, - промолвил нормандец,  -  я
дам знать о твоей судьбе на Мальту, рыцарям твоего ордена. Они выкупят тебя!
   - Не стоит труда, дружище. Это бесполезно.
   - Что ты говоришь!
   - Я не хочу покидать Мекнес. Ведь я монах, духовный пастырь. Я знаю,  что
мое место здесь, среди единоверцев, страждущих в плену у неверных.
   - Ты кончишь тем, что попадешь на кол!
   - Возможно. Орден учит нас, что для рыцаря мученическая  смерть  -  самый
достойный удел. А теперь прощай, мой дорогой друг, брат мой...
   - Прощайте, господин рыцарь.
   Мужчины обнялись. Потом кавалер де Мерикур, по очереди заключил в объятия
всех шестерых пленников, этих отчаянных храбрецов, что рискнули  предпринять
столь опасную авантюру. Глядя в глаза каждому, он тихо называл их по  имени,
словно хотел, чтобы эти имена навек запечатлелись в его сердце:
   - Пиччинино-венецианец, Жан-Жан-парижанин, Франсис-арлезианец, маркиз  де
Кермев, Колоэнс-фламандец, Жак д'Аррастега.
   Когда же дошел черед до Анжелики, он низко поклонился ей. И  не  произнес
ни слова.
   Потом они вышли на ночную улицу, и тьма поглотила их.

Глава 2

   Собираюсь в дорогу, беглецы закрыли нижнюю часть лица бурками.  Все  были
одеты в мавританское платье, лица выбриты и  выкрашены  коричневой  краской.
Только рыжий Жан-Жан-парижанин был в черной еврейской одежде.  Анжелика,  до
самых глаз закутанная  в  покрывала,  благословляла  ревнивую  щепетильность
мавров, позволявшую замаскироваться подобным образом.
   - И  держите  глаза  опущенными,  -  посоветовал  ей  Колен  Патюрель.  -
Мавританок с глазами вроде ваших не встретишь на каждом углу!
   Он не сказал  ей,  что  Мулей  Исмаил  отдал  специальный  приказ  искать
"женщину с зелеными глазами". Впрочем, и собственная внешность  нормандца  -
голубые глаза и высоченная фигура - затрудняла  маскировку.  Было  известно,
что во всем Марокко лишь двое мужчин обладают внушительным  ростом  в  шесть
футов  и  двенадцать  дюймов:  Верховный  евнух  и  Колен  Патюрель,  король
пленников. Поэтому он решил  выдавать  себя  за  торговца,  везущего  товар,
путешествуя на верблюде. Анжелика в роли жены  следовала  за  ним  на  муле.
Другие изображали слуг,  а  Жан-Жан-парижанин,  как  еврей-управляющий,  шел
пешком, неся копья, луки и стрелы - обычное вооружение  маленького  каравана
во времена, когда мушкеты были редки и предназначались лишь правителю и  его
армии.
   В ночной темноте, при  свете  единственного  фонаря,  каждый  занял  свое
место. Байдоран шепотом давал последние наставления. В окрестностях Феца,  у
ручья Себон, их будет ждать его брат Раби. Он позволит им отдохнуть в  своем
доме и даст надежного проводника до Касауена,  где  перепоручит  их  верному
человеку, торговцу, дела которого позволяют ему часто  бывать  в  Сеуте.  Он
поможет беглецам благополучно  миновать  лагерь  мавров,  осаждающих  город,
потом спрячет их среди скал и предупредит губернатора Сеуты, а тот пошлет за
ними баркасы или отряд солдат. Он также посоветовал не забывать о подобающей
мусульманам манере поведения: по двадцать раз на дню падать ниц, обратившись
в сторону Мекки, и, главное,  исполняя  естественную  надобность,  "не  лить
стоя", поскольку для тех, кто увидит их издалека,  этого  будет  достаточно,
чтобы опознать в них христиан.
   Маленькие эти детали и впрямь имели огромное значение.
   По счастью, все беглецы-мужчины великолепно говорили по-арабски  и  знали
обычаи. Анжелика же, как мавританская женщина, должна была молчать.
   ...Верблюд старательно вышагивал,  двигаясь  резкими  толчками  в  полной
тишине. Они пробирались узкими коридорами ночных улиц.
   "Если бы ночь могла длиться вечно", - думала Анжелика.
   Порыв похолодевшего ветра донес запах горького дыма. Она разглядела,  что
слепые стены  еврейского  квартала  сменились  бамбуковыми  и  тростниковыми
хижинами. Двери их были растворены, в них мерцали  огоньки  очагов,  дым  от
которых выходил через листву крыш. Собаки начали лаять на проходивших. Нужно
было пройти мимо двух или трех тысяч  лачуг  черной  охраны  Мулей  Исмаила,
которые образовали здесь нечто вроде пригорода.
   Раздались хриплые голоса, и к беглецам двинулись тени. Однако света никто
не зажигал: чернокожие легко  обходились  без  освещения.  Жан-Жан-парижанин
объяснил, что его хозяин, Мохаммед  Рашид,  торговец  из  Феца,  возвращаясь
домой, едет ночью, чтобы избежать палящих лучей  солнца.  Маленький  храбрый
грамотей так ловко, вплоть до акцента,  изображал  еврея,  что  негры  легко
поверили ему.
   Верблюд шел безнадежно медленно, лающие псы следовали по пятам. А  кругом
лачуги... бесконечные лачуги... и резкий  запах  коровяка,  сушеной  рыбы  и
растительного масла.
   Пройдя первое опасное место, они оказались на наезженной дороге и шли  по
ней остаток ночи. Анжелика с  беспокойством  следила  за  светлеющим  небом,
принимавшим зеленые, розовые и перламутровые оттенки. Заря  разгоралась.  То
тут, то там встречались оливковые деревья, однако чувствовалось  приближение
пустыни. На повороте дороги показались хижина и  сарай.  Анжелика  не  смела
задавать вопросов. Тревога росла от того, что она не имела понятия, где  они
находятся, от невозможности предвидеть препятствия, которые ждали их в пути,
обдумать условия успеха... По натуре деятельная, она плохо чувствовала  себя
в роли груза, перевозимого на муле. Если есть угроза беды или  гибели,  она,
по крайней мере, хотела отдавать себе в этом отчет! Далеко ли этот Фец,  где
какой-то еврей им даст проводника? Заметил ли Колен Патюрель  хижину?  Когда
на ее пороге появился араб, она  с  трудом  сдержала  крик.  Араб  пошел  им
навстречу. Колен Патюрель заставил верблюда опуститься на колени и  сошел  с
него.
   - Слезайте, милочка, - сказал Колоэнс Анжелике.
   Она в свою очередь соскочила с мула. Всем были розданы мешки с провизией.
Анжелике достался такой же тяжелый мешок, как всем. Маркиз де Кермев не  мог
не воспротивиться, проворчав в отворот бурнуса:
   - Взваливать такую ношу на хрупкие женские плечи! Это меня коробит,  Ваше
величество!..
   - А есть ли что-нибудь более подозрительное в  глазах  мусульманина,  чем
женщина, порхающая налегке среди мужчин, нагруженных, как ослы?  -  возразил
Колен Патюрель. - Мы не должны позволять  себе  подобные  промахи.  За  нами
могут следить.
   И он сам взвалил груз на плечи Анжелики.
   - Придется нас извинить, малышка. Да и идти придется  недолго.  Спрячемся
на день, а ночью тронемся.
   Араб взял верблюда и мула  под  уздцы  и  завел  их  в  сарай.  Пиччинино
отсчитал ему несколько монет, и  беглецы  двинулись  по  тропинке,  вьющейся
среди  камней.  Вскоре  за  небольшой  возвышенностью   показались   заросли
тростника у берегов речки.
   - Мы спрячемс