эти таинственные духи, обитавшие в белой женщине из  Вапассу?  Что
ей  подскажут  ее  духи-покровители?..  Поверх  струй  падающей   воды   они
обменивались взглядами.
   Анжелика пыталась успокоить своих спутников.
   - Теперь они больше не причинят нам зла. Надо только привести их к берегу
моря, и там мой муж граф де Пейрак сумеет с ними договориться, предложив  им
дорогие подарки в качестве выкупа за нашу жизнь и за нашу свободу.
   Они слушали ее в некотором оцепенении. В их  холодном,  допускающем  лишь
крайние точки зрения, пуританском  мышлении  возникало  убеждение,  что  она
человек совсем  другого  типа.  И  это  немного  внушало  им  страх  и  даже
отвращение. Эта столь красивая белая женщина общается с  индейцами,  говорит
на их языке. Она может, оказывается, проникнуть внутрь их ужасного и темного
языческого сознания, укротить их и подчинить своей воле.
   Они сознавали,  что  она  представляет  собой  какое-то  особое  явление,
вызывающее у них и чувство страха, и неприязнь, но понимали также и то,  что
они обязаны ей жизнью или, по крайней мере, свободой.
   Ведь  именно  благодаря  этой  ее  неблаговидной  близости  с   дикарями,
благодаря ее способности говорить с этими язычниками  на  их  мерзком  языке
изменилось поведение индейцев, и те не  только  сохранили  им  жизнь,  но  и
позволили уйти подальше от места, где царила смерть.
   Сознавая, что все происшедшее было чудом, и  что  необходимо  по-прежнему
оставаться под ее  покровительством,  англичане  находили  объяснение  всему
странному, что было в Анжелике, в том, что, в конце концов,  она  ведь  была
француженкой...
   Среди ночи Анжелика подошла к индейцам и спросила, нет ли у них  с  собой
медвежьего или тюленьего жира, так  как  она  хотела  бы  смазать  им  ожоги
десятилетнего Сэмми Коруэна, которые причиняли ему сильную боль.
   Они засуетились вокруг нее и вскоре дали ей  лосиный  пузырь,  содержащий
драгоценный тюлений жир, который имел очень  неприятный  запах,  но  обладал
замечательными лечебными свойствами.
   - Слушай, женщина, не забудь, что этот мальчик принадлежит мне, -  сказал
один из воинов. - Лечи его хорошо, так как завтра я уведу его в свое племя.
   - Этот мальчик принадлежит своим отцу и матери, - ответила Анжелика. - За
него тебе дадут выкуп.
   - Но я захватил его в бою.., я хочу иметь белого ребенка в своем вигваме.
   - Я не позволю тебе его увести, - сказала Анжелика спокойно и решительно.
   И она добавила, чтобы смягчить гнев дикаря:
   - Я тебе дам еще кое-что, чтобы  не  лишить  тебя  твоей  доли  добычи...
Завтра мы это обсудим.
   Помимо этого, ночь прошла без каких-либо других  происшествий.  Казалось,
ничто не напоминало о вчерашнем кровопролитии, о красном  зареве  пожара,  в
котором догорала пограничная деревня Брансуик-Фолс.
   Как только  начало  рассветать,  кто-то  выскочил  из  кустов.  Это  была
росомаха Вольверина. Она оскалила зубы, но сейчас это было скорее похоже  на
улыбку. За ней выбежал Кантор, неся на руках  спящего  ребенка,  трехлетнего
мальчика, сосавшего во сне палец.
   - Я нашел его в  деревне,  рядом  со  скальпированной  матерью.  Она  все
говорила ему: "Не бойся. Они не сделают тебе ничего плохого", а когда я взял
его на руки, закрыла глаза и умерла.
   - Это сын Ребекки Тернер, - сказала Джейн Стоугтон.  -  Бедный  малыш!  В
прошлом году погиб его отец.
   Они замолчали, так как к  ним  приближались  четверо  индейцев,  которые,
впрочем, не проявляли никакой враждебности. Уйдя от  своих  соплеменников  и
испытывая  недоумение  перед  лицом  независимого  поведения  этих   пленных
чужеземцев, они были настроены теперь более миролюбиво.
   Тот, который претендовал на сына Коруэна, подошел к  Кантору  и  протянул
свои руки к маленькому мальчику.
   - Отдай его мне, - сказал он. - Отдай его мне. Я все время  мечтал  иметь
белого ребенка в своем вигваме, а твоя мать  не  захочет  отдать  мне  того,
которого я захватил в Невееванике. Отдай мне этого. Ведь у него  теперь  нет
ни отца, ни матери, ни семьи, ни деревни. Зачем он тебе? А я  заберу  его  с
собой, сделаю из него охотника и воина, он будет у меня счастлив.  Дети  все
счастливы в наших хижинах.
   Он говорил это умоляющим, почти жалостливым голосом.
   Пиксарет ночью убедил его, не преминув при этом  схитрить,  что  Анжелика
никогда не позволит ему увести  с  собой  юного  Самуэла,  и,  что  если  он
поступит вопреки ее воле, то она превратит его в лося, и он останется  таким
до конца своих дней.
   Раздираемый между страхом уготовить себе столь печальную судьбу  и  своим
законным правом, он считал, что нашел вполне приемлемый выход,  решив  взять
себе маленького сироту, которого спас Кантор.
   Анжелика посмотрела на своего сына вопрошающим взглядом.
   - - Что ты об этом думаешь, Кантор?
   Сама она, действительно, не знала, какое принять  решение.  При  мысли  о
том, что этого маленького англичанина, этого белого ребенка уведут в глубину
лесов, у нее было тяжело на сердце. А с другой  стороны,  известное  чувство
справедливости, а также благоразумия, говорило ей, что следует удовлетворить
эту столь смиренно высказанную просьбу абенакского воина. Она и без того  со
вчерашнего дня достаточно успешно водила  их  за  нос.  Слишком  настойчивое
оспаривание их права на "законную" добычу могло, в конце концов, вывести  их
из терпения.
   Ее раздирали сомнения: имела ли она право дать на это свое согласие.
   - Что ты думаешь об этом, Кантор?
   - Все знают, - сказал юноша, - что белые дети не становятся  несчастными,
попадая к индейцам. Лучше отдать ему этого,  у  которого  нет  больше  своей
семьи, чем всем нам оказаться с проломленными головами.
   Его устами говорила сама мудрость.
   Анжелика  вспомнила  крики  отчаяния   маленького   канадца,   племянника
Обиньера, когда при обмене пленными его  хотели  забрать  у  его  ирокезских
приемных родителей <См. "Анжелика в  Новом  Свете".>.  Белые  дети  не  были
несчастными у индейцев.
   Она вопросительно посмотрела на англичан.  Но  госпожа  Коруэн  судорожно
прижимала к себе своего сына, сознавая,  что  сейчас  решается  его  судьба.
Остальные всем своим видом показывали, что судьба маленького Тернера была им
в данных обстоятельствах довольно безразлична. Если бы  преподобный  Пэтридж
был в сознании, то он, может быть, и стал бы  протестовать  во  имя  вечного
спасения души ребенка. Но он находился в полной прострации.
   Правильней было отдать этого сироту индейцу, чем лишать  чудом  спасшихся
Коруэнов их сына.
   - Отдай ему ребенка, - тихо сказала Кантору Анжелика.
   Поняв,  что  он  получил  то,  что  просил,  индеец  исполнил   несколько
ритуальных прыжков, продемонстрировав этим свою признательность.
   Потом он протянул свои большие руки и осторожно  взял  ребенка.  Тот  без
всякого страха посмотрел на склонившееся над ним размалеванное лицо индейца.
   Очень довольный тем, что получил, наконец, то, что он так сильно желал, а
именно белого ребенка в своей вигвам, воин стал прощаться.
   Обменявшись несколькими словами со своими спутниками, он удалился,  нежно
прижимая к своему ожерелью  из  медвежьих  зубов  и  христианских  крестиков
мальчика-еретика, которого он вызволил из когтей этой варварской расы, и  из
которого он сделает Настоящего Человека...
   Кантор рассказал, что, углубившись в лес в поисках лошадей  Мопертюи,  он
вдруг увидел подозрительные силуэты, пробиравшиеся между деревьями.
   Воины заметили его и погнались за ним. Чтобы убежать от них, ему пришлось
добраться до самого плоскогорья.
   Возвратившись  назад  обходным  путем,  он  услышал  звуки  сражения.  Он
приблизился к деревне с большой  осторожностью,  не  желая  попасть  в  руки
канадцев и быть использованным в качестве заложника.
   Таким образом, он оказался свидетелем отправки  на  север  захваченных  в
плен англичан. Не увидев среди них своей матери, он  сделал  вывод,  что  ей
удалось убежать.
   - А  тебе  не  могло  придти  в  голову,  что  меня  могли  зарезать  или
скальпировать?
   - Нет, не могло! - сказал Кантор, как нечто само собой разумеющееся.
   В объятом пожаром Брансуике он встретил Трехпалого из Трехречья. От  него
он узнал, что госпожа де Пейрак, живая  и  здоровая,  отправилась  вместе  с
группой уцелевших англичан в сторону бухты Сабадахок.
   Все, что сейчас здесь произошло  во  время  передачи  индейцу  маленького
мальчика, доказывало, что до нового приказа индейцы оставляли  за  Анжеликой
известную свободу в принятии решений  относительно  всех  пленных.  Все  это
казалось очень странным, - ведь после нападения на английскую деревню прошло
лишь несколько часов, - по соответствовало изменчивому мышлению дикарей.
   Анжелика силой своей воли направила это мышление как бы по другому  пути.
Они, казалось, забыли о причинах сражения, которое происходило  накануне.  И
то, как они вели  себя  с  ней  и  с  этими  глупыми,  с  их  точки  зрения,
англичанами, показывало, что им очень любопытно узнать, что же будет дальше.
   Тем не менее, Пиксарет считал необходимым напоминать о  некоторых  важных
принципах.
   - Не забывай, что ты моя пленница, -  говорил  он,  касаясь  пальцем  шеи
Анжелики.
   - Знаю, знаю, а тебе уже говорила, что я это охотно признаю. Разве я тебе
мешаю быть там, где нахожусь я.. Спроси и твоих спутников, разве я похожа на
пленницу, которая хочет убежать?..
   Сбитый с толку этими хитроумными рассуждениями, в которых  ему  слышалось
что-то подозрительное и в то же время что-то забавное, Пиксарет склонял свою
голову  набок,  чтобы  как  следует  поразмыслить,  и  его  взгляд   выражал
удовлетворение, когда оба его спутника громко высказывали свое мнение.
   - В Голдсборо ты сможешь даже продать меня  моему  собственному  мужу,  -
объяснила ему Анжелика. - Он очень богатый, и я уверена, что он не  преминет
показать, какой он щедрый. По крайней мере, я на это надеюсь, - говорила она
с печальным выражением лица, что приводило в восхищение трех индейцев.
   При  мысли  о  том,  что  муж  Анжелики  будет  вынужден  выкупать   свою
собственную жену, они приходили в полный восторг.
   Прямо  сплошное  развлечение  -  следовать  за  этой  белой  женщиной  из
Верховьев Кеннебека и за этими англичанами, которых она вела за собой.
   Каждый знает, что нет более нелепых животных, чем иенгли, а эти,  ставшие
еще более нерасторопными из-за страха, который они испытывали, и из-за своих
ран, все время падали, спотыкались на каждом шагу, чуть не опрокидывали свои
лодки при малейшей волне.
   "Ах, эти иенгли!.. С ними просто умрешь со смеху", - повторяли все  время
индейцы, корча при этом умопомрачительные рожи. Потом  вдруг  они  принимали
вид хозяев:
   - Идите, давайте,  идите  вперед,  шагайте  быстрее,  вы,  англичане!  Вы
убивали  наших  миссионеров,  жгли  наши  хижины,   глумились   над   нашими
верованиями. Вас не крестили Черные Сутаны, вы для нас никто, вы даже не  те
бледнолицые, чьи языческие предки были богами!
   Так, подгоняемые такого рода возгласами, эти несчастные  путники  прибыли
вечером на берег  бухты  Сабадахок,  где  сливались  устья  Андроскоггина  и
Кеннебека.
   Туман скрывал горизонт над лиманом, но к этим идущим от  берегов  морским
испарениям примешивался также подозрительный дым пожаров.
   Анжелика быстро взбежала на вершину маленького холма.
   Ни одного паруса. Сквозь серую дымку не было видно ни одного корабля.
   Анжелика сразу поняла, что бухта пуста. В море не было ни  одного  судна,
которое ждало бы прибытия людей, чтобы подойти к берегу и взять их к себе на
борт.
   Нигде не было видно "Ларошельца", этой маленькой красной яхты,  на  борту
которой ее должен был встретить Ле Галль, а может быть, даже и Жоффрей!..
   Не было никого. Никто не явился к условленному месту встречи!..
   Начал накрапывать мелкий дождь. Анжелика  прислонилась  к  стволу  сосны.
Кругом чувствовалось дыхание смерти. Слева к небу  поднимался  гриб  черного
дыма. Этот дым шел со стороны Шипскота, английской фактории,  о  которой  ей
говорили  в  устье  Андроскоггина,  и  где  она  собиралась  оставить  своих
спутников, прежде чем самой сесть на борт "Ларошельца".
   По всей видимости, Шипскот уже догорал. Итак,  этой  фактории  больше  не
существовало.
   Неодолимое отчаяние овладело Анжеликой, и она почувствовала, что силы  ее
покидают. Она обернулась и увидела рядом  с  собой  Пиксарета.  Нельзя  было
показать ему свой страх. Но она уже больше не могла сдерживаться.
   - Их здесь нет, - сказала она ему прерывающимся от отчаяния голосом.
   - А кого ты ожидала здесь встретить?
   Она ему объяснила, что ее муж, хозяин Вапассу  и  Голдсборо,  должен  был
находиться здесь со своим кораблем. Он отвез бы их всех в  Голдсборо,  туда,
где Пиксарет мог бы получить самые красивые жемчужины на  свете  и  отведать
самую лучшую водку в мире...
   Дикарь с огорченным видом покачал  головой.  Казалось,  что  он  искренне
разделяет ее горе. Он с беспокойством огляделся вокруг себя.
   Тем временем Кантор и  англичане  медленно  поднялись  на  холм.  Индейцы
следовали за ними.
   Они сильно устали и молча сели под соснами, прячась  от  дождя.  Анжелика
рассказала им все. Трое индейцев стали оживленно о чем-то говорить.
   - Они говорят, что индейцы Шипскота -  их  злейшие  враги,  -  разъяснила
Анжелика англичанам. - Это воноланцеты - индейцы с севера.
   Она нисколько не удивилась, так как знала, что  индейские  племена  вечно
враждуют между собой. И, если индейцы одного племени окажутся  на  вражеской
территории, и при этом их будет мало и они будут без оружия, то они  рискуют
лишиться там своей жизни.
   - Нам-то какая разница, - произнес Стоугтон печальным голосом, - шипскоты
или воноланцеты, для нас это не имеет значения. И те, и  другие  смогут  без
труда нас скальпировать. И  зачем  мы  сюда  пришли?..  Теперь  нам  недолго
осталось жить...
   Казалось, что молчаливый морской пейзаж заключает в себе скрытую  угрозу.
Из-за каждого  дерева,  из-за  каждого  бугорка  могли  выбежать  индейцы  с
поднятыми томагавками. Пиксарет и его люди были не менее обеспокоены, чем их
пленники.
   Анжелика сделала усилие, чтобы побороть страх.
   "Нет! Нет! И на этот раз я не сдамся",  -  сказала  она  про  себя,  сжав
кулаки. Было только непонятно, кому она бросает этот вызов.
   Прежде всего, решила она, нужно уйти с этого берега, где идет война между
индейцами,  и  попытаться  любой  ценой  добраться  до   Голдсборо.   Может,
где-нибудь подальше они встретят на своем пути другие деревни или какие-либо
корабли.
   Голдсборо! Земли Жоффрея де Пейрака. Их владение!  Там  они  укроются  от
всех опасностей. Но как далеко отсюда до этого Голдсборо!
   Ни единого паруса в море...
   Несколько часов тому назад старая Сара Уильям взяла лицо Анжелики и  свои
руки и сказала ей: "Америка! Америка! Спасите ее!"
   Это были ее последние слова. Действительно последние, так как смерть была
уже рядом, скрывалась в кустах и готова была броситься на нее.
   Испытывала ли  Анжелика  подобный  страх  сейчас,  в  этот  тихий  вечер,
напоенный запахом водорослей, тумана и, может быть, смерти?
   - Смотри! - сказал Пиксарет, положив руку  ей  на  плечо.  Он  указал  ей
пальцем на две фигуры, поднимавшиеся по тропинке с берега.
   Сначала в ней зародилась надежда, но она сразу же узнала по остроконечной
шляпе старого лекаря Джона Шеплея и его индейца.
   Все побежали ему навстречу, чтобы узнать,  что  здесь  произошло.  Он  им
рассказал, что пришел с дальнего берега, и  что  там  индейцы  шипскоты  все
сожгли. Корабль? Был ли здесь корабль? Нет, никакого корабля не было.
   Жители селения, которым удалось спастись  от  скальпирования  или  плена,
уплыли на своих лодках на острова.
   При виде отчаяния этих бедных людей  из  Брансуик-Фолса  он  добавил,  не
переставая при этом гримасничать, что может предложить им пойти с ним в  его
хижину, находящуюся в десяти милях отсюда, на берегу бухты Каско. Они  могли
бы там отдохнуть и подлечиться. Но,  несмотря  на  малоприятную  перспективу
провести ночь под открытым небом да еще под дождем, большинство  из  них,  в
том числе и Анжелика, решили не уходить с места, где была назначена встреча.
Корабль из Голдсборо мог просто опоздать.  Кто  знает,  может,  он  появится
здесь через несколько часов или завтра рано утром?..
   Вопрос был решен в результате внезапного появления на опушке леса  дюжины
индейцев-шипскотов.
   Пиксарет и его воины стремительно бросились в противоположном направлении
и исчезли из  виду.  К  счастью,  Шеплей  и  его  помощник  были  в  хороших
отношениях с вновь прибывшими. Старый Шеплей, врачеватель и достойный собрат
их шаманов, пользовался большим почетом в этих краях, где  он  "практиковал"
уже более тридцати лет. Его  протекции  было  достаточно,  чтобы  обеспечить
безопасность Анжелики и ее  спутников.  Шипскоты  оказались  даже  настолько
любезны, что предложили взять  на  себя  обязанность  следить  за  возможным
прибытием  кораблей  на  этот  участок  берега.  Они  внимательно  выслушали
описание "Ларошельца" и обещали, что если они увидят судно, то пошлют его  к
косе Макуа, где находилась хижина старого Шеплея.

Глава 9

   Жоффрей де Пейрак вскочил от неожиданности.
   - Что? Что вы сказали?
   Ему сообщили, что госпожа де Пейрак, одна со своим сыном,  отправилась  в
деревню Брансуик-Фолс, чтобы отвести туда маленькую англичанку.
   Об этом ему сказал как бы между прочим Жак Виньо, с которым он встретился
у мыса Смол, в окрестностях Попхема, куда граф прибыл  два  дня  тому  назад
вместе с бароном де Сен-Кастином.
   Ящики  с  товарами,  предназначенными  для  обмена,  задержавшиеся  из-за
нехватки кораблей, прибыли из Хоуснока в сопровождении плотника и солдата.
   - И когда госпожа графиня приняла это странное решение?
   - Через несколько часов после вашего отъезда, господин  граф,  в  тот  же
день...
   - Разве ей не передали  письмо,  где  я  предупреждал  о  моем  возможном
отсутствии в течение нескольких дней и просил ее терпеливо ждать в  фактории
Голландца моего возвращения?
   Ни тот, ни другой ничего об этом не знали. "Какая неосторожность! - думал
Пейрак. - Особенно в связи с этими  слухами  о  возможном  начале  войны.  А
фактория Голландца представляла из себя своего  рода  укрепленный  лагерь...
Никакого  риска...  Но  отправиться  в  глубину  территории  и   почти   без
сопровождения?.."
   - Кто идет с ними?
   - Оба Мопертюи.
   - Какая нелепая мысль пришла ей в голову! Самая нелепая! - воскликнул  он
в сердцах.
   Он очень сердился на Анжелику,  но  в  то  же  время  испытывал  глубокое
беспокойство.
   Действительно, какая странная идея! Просто уму  непостижимо.  Никогда  не
знаешь, что ей придет в голову! Когда он ее снова  увидит,  он  как  следует
отругает ее и даст понять, что несмотря на все преимущества их положения,  в
этих местах не  может  долго  сохраняться  безопасная  обстановка,  особенно
здесь, к западу от Кеннебека. Жоффрей подсчитывал в уме: после  его  отъезда
прошло три дня, и, судя по всему, столько же прошло после отъезда Анжелики в
сторону приграничной деревни... Итак, где она может сейчас находиться?..
   Шел  дождь,  туман  покрывал  бухту,  со  стороны  которой  слышался  шум
нараставшего морского прибоя, создававшего вихревые потоки вокруг прибрежных
островов, уже наполовину ушедших под воду.
   Из-за этого сильного весеннего прибоя многие европейцы и индейцы, которые
должны были прибыть сюда морем, опаздывали.
   Великий Вождь племени тарратинов Матеконандо решил, что  нужно  дождаться
прибытия всех. А  пока  велись  предварительные  переговоры.  В  воскресенье
капеллан барона де Сен-Кастина, бородатый монах-реформат с обветренным,  как
у пирата, лицом, отслужил мессу.
   Наконец, во вторник утром здесь собрались жители всей области, которая на
всем необъятном побережье носила имя Малого залив