заживо...  Ну-ка  Люка,  у  тебя  нет  чего-нибудь
вкусненького для меня? А то с утра я  разжился  только  горстью  фиников  да
кружкой чистой воды. И я не знаю, питалась ли  сегодня  эта  дама  чем-либо,
кроме своих слез.
   - Все готово, господин  граф.  Я  предвидел  ваш  визит  и  приготовил...
угадайте что?.. ваше любимое... слоеный пирог!
   - Слоеный пирог! - воскликнул бедный раб с жадным блеском в глазах.
   - Тихо! Располагайтесь. Вот только отошлю рассыльного, закрою  лавочку  и
буду к вашим услугам.
   Он зажег свечу, вышел, но вскоре вернулся со склянкой вина  и  серебряной
сковородкой, от которой исходил аппетитный запах.
   - Я сам изготовил тесто, господин граф, на верблюжьем масле. А крем -  из
молока  ослицы.  Это,  конечно,  не  настоящие  масло  и  молоко,  но   надо
пользоваться тем, что есть. У меня не было фрикаделек из щуки и шампиньонов,
но я подумал, что маленькие лангусты и плоды капустной  пальмы  заменят  их.
Если сударыня маркиза доставит себе труд отведать...
   - Этот Люка, - произнес растроганный граф,  -  кулинар,  каких  мало.  Он
может все. Твой пирог великолепен! Я подарю тебе сотню экю,  старина,  когда
мы вернемся домой.
   - Это было бы хорошо, господин граф.
   - Без него, сударыня, я был  бы  уже  мертв.  Не  то,  чтобы  мой  хозяин
Мохаммед Селиби Садат плохой человек, и тем более  -  моя  хозяйка.  Но  они
скуповаты и  питаются  сущими  пустяками.  Это  не  для  человека,  которого
заставляют заниматься тяжелой работой. Я не говорю уже о  переноске  воды  и
дров. Но  мусульманки  слишком  падки  на  христиан.  Коран  должен  бы  это
учитывать. С другой стороны, надобно признать,  что  тут  есть  и  некоторые
преимущества.
   Анжелика яростно поглощала пищу. Бывший лакей откупорил бутылку.
   - Это мальвазия. Я нацедил несколько капель из  бочонков,  которые  Осман
Ферраджи  приобрел  для  гарема  марокканского  султана.  Только   подумать,
господин граф, что оба мы из Турени, а нас заставляют пить ключевую воду или
мятный чай - какое падение! Надеюсь, это маленькое возлияние не навлечет  на
меня гнев Верховного евнуха. Вот  у  кого  глаз  наметан...  Ну  и  мужчина!
Впрочем, когда говорю "мужчина", это я  так...  Никак  не  привыкну  к  этим
созданиям, которые кишат в здешних местах. Когда он приходит, мне  случается
называть его сударыней. Но глаз у него цепок, поверьте мне. Кого-кого, а его
не проведешь относительно качества и количества товара.
   Имя Османа Ферраджи перебило Анжелике аппетит.  Она  отставила  маленькую
серебряную чашечку. Тревога вновь овладела  ею.  Граф  де  Ломени  поднялся,
сказав, что хозяйка уже заждалась. Его засаленная куртка, вся  в  лохмотьях,
плохо вязалась с манерами молодого щеголя, каким  он  остался,  несмотря  на
тяготы плена и аравийское солнце. Он обернулся к Анжелике  и,  разглядев  ее
получше при свете свечи, воскликнул:
   - Боже, вы восхитительны!
   Он осторожно отвел ей со лба светлую прядь и, погрустнев, пробормотал:
   - Бедняжка!
   Анжелика  попросила   отыскать   ее   друга   Савари,   изворотливого   и
многоопытного старика, у которого наверняка найдется какой-нибудь план.  Она
описала его, а также  прочих  пассажиров  мальтийской  галеры:  голландского
банкира, двух французских  торговцев  кораллами  и  молодого  испанца.  Граф
удалился, предчувствуя упреки своей непреклонной и требовательной хозяйки.
   - Соблаговолите расположиться  поудобнее,  госпожа  маркиза,  -  попросил
Люка, убирая еду.
   Анжелике было приятно  присутствие  вышколенного  лакея,  называвшего  ее
"госпожой маркизой". Она ополоснула руки  и  лицо  принесенной  им  душистой
водой, промокнула услужливо поданной салфеткой и прилегла на подушки.
   Люка суетился, шаркая бабушами и путаясь в длинных полах арабского плаща.
   - Ах, бедная госпожа, - вздыхал он. - И  зачем  только  люди  плавают  по
морю? Угораздило же моего господина и меня сесть на эту галеру!
   - Да, ни к чему все это, - со  вздохом  откликнулась  Анжелика,  думая  о
своей рискованной затее. Некогда она приняла за обычную восточную склонность
к преувеличениям предсказания Мельхиора Панассава,  который  еще  в  Марселе
предрекал ей гарем турецкого владыки. Теперь его слова оборачивались мрачной
действительностью, и, быть может, турок был  бы  предпочтительнее  свирепого
марокканского дикаря.
   - Вы только поглядите, сударыня, что со  мной  приключилось!  Я  -  малый
изворотливый, но никогда не забывал замолвить  за  себя  словечко  Пречистой
Деве и святым заступникам.  И  вот  теперь  я  -  вероотступник,  ренегат!..
Конечно, я не хотел, но когда вас колотят палками, прижигают  пятки,  грозят
содрать кожу, отрезать известно что, зарыть  живьем  в  песок  и  размозжить
башку булыжниками - тут уж ничего не  поделаешь.  У  каждого  одна  жизнь  и
один.... ну, вы понимаете. А как вам удалось убежать? Когда женщину покупают
для знатного сеньора, ее уже потом никто не видит. А посмотреть  на  вас,  -
станет понятно, что купила вас большая шишка.
   - Да, марокканский  султан,  -  подтвердила  Анжелика,  и  это  ей  вдруг
показалось таким забавным, что она прыснула со  смеху.  Мальвазийское  винцо
явно оказывало свое действие.
   - Что-что? - переспросил Люка, не находя в ее словах ничего  смешного.  -
Не хотите ли сказать, что это вас Меццо-Морте в  числе  тысячи  одного  дара
посылает в Мекнес, чтобы снискать расположение султана?
   - Да, что-то в этом роде, насколько я поняла.
   - Так как же вам удалось сбежать? -  повторил  он,  и  Анжелика  подробно
рассказала ему, каким образом спаслась от евнухов Османа Ферраджи.
   - Так вот кто за вами гонится! Спаси нас Господи и помилуй!
   - У вас с ним дела?
   - Не без этого,  но  какая  это  мука!  Я  попробовал  было  всучить  ему
несколько кувшинов подпорченного масла в партии из  полутысячи.  Это  всегда
так делается. А он заявился сюда с ребятами и тем десятком кувшинов с плохим
товаром и едва мне голову не снес. Что, впрочем, и случилось  с  одним  моим
сотоварищем по ремеслу, когда тот  продал  ему  солонину,  несколько  больше
обычного тронутую червями.
   - Об одном ли мы человеке говорим? - задумчиво протянула  Анжелика.  -  Я
приняла его за важную персону. Он показался мне  любезным,  обходительным  и
почти что застенчивым.
   - Это важная персона, сударыня: он церемонен и изыскан, все так... Только
это не мешает ему рубить головы... изысканно. У таких как он, надо понимать,
внутри - пусто. Им все едино, что смотреть на нагую женщину, что изрубить ее
на кусочки. Вот почему они так опасны. И подумать, что вы выставили  его  на
посмешище!..
   Теперь только Анжелика вспомнила, кто ей рассказывал об Османе  Ферраджи.
Это был маркиз д'Эскренвиль. Он тогда сказал: "Это вельможа, знатный по всем
статьям: гениальный, вкрадчивый, жестокий...  Это  он  помог  Мулею  Исмаилу
завоевать его царство..."
   - Что он сделает, если меня снова схватят?
   - Бедная моя госпожа! Уж лучше сразу проглотить  целый  пузырек  яду.  По
сравнению с этими марокканцами алжирцы - сущие агнцы.  Но  не  надо  портить
себе кровь. Попытаемся вас вытянуть отсюда. Только как  это  сделать  -  вот
вопрос.
   Граф де Ломени явился на следующий день, свалив в углу двора своего слуги
вязанку  хвороста.  Савари  он  нигде  не  обнаружил.   Продавцы   кораллов,
оставленные в тюрьме в ожидании выкупа, ничего не слыхали о щуплом  старике.
Возможно, его купил какой-нибудь крестьянин и  увез  в  глубь  страны.  Зато
Ломени слыхал о бегстве блистательной пленницы-француженки. Пятеро негров из
стражи  Верховного  евнуха  были  казнены,  как  виновники  побега.  Шестого
пощадили, его Осман Ферраджи приобрел лишь недавно. Разъяренный  Меццо-Морте
тоже обыскивает город, обшаривает дом за домом в сопровождении  раба-евнуха,
который заглядывает под паранджу каждой женщины, не пропуская ни одной.
   - А тебя, Люка, могут заподозрить?
   - Не знаю. К несчастью, мы в том квартале, где,  как  подозревают,  может
скрываться беглянка. А ваша хозяйка, граф, сумеет промолчать?
   - Да, по крайней мере, пока не возревнует меня к нашей соотечественнице.
   Тревога мужчин была отнюдь не  наигранной.  Анжелика  прислушалась  к  их
приглушенному разговору. Монахи, выкупавшие пленных, отчалили  месяц  назад.
Они захватили с собой всего каких-нибудь четыре десятка рабов. К тому же  их
вмешательство бессильно помочь Анжелике, поскольку дело шло уже отнюдь не  о
выкупе. Может, стоило попытаться проникнуть на борт  свободного  купеческого
судна? Увы, такая мысль приходила на  ум  многим  невольникам,  чуть  только
мачта с флагом их  страны  показывалась  в  порту.  Одни  бросались  вплавь,
другие, связав несколько досок, руками гребли к желанному убежищу. Но стража
не  дремала.  На  молах  было  полно  часовых,  и  фелуки  неверных  сновали
туда-сюда. А перед отплытием каждый корабль ревностно обыскивали янычары или
надсмотрщики. Поэтому о бегстве подобным путем нельзя было  и  мечтать.  Еще
большее  безрассудство  -  бежать  посуху,   чтобы   добраться   до   Орана,
находящегося под испанским владычеством - самого близкого места,  где  стоят
католические гарнизоны. Это недели  блужданий  по  незнакомой  враждебной  и
пустынной стране с риском заблудиться или быть растерзанным дикими  зверями.
Никто из отважившихся на такой побег не добрался до места.
   Выловленных беглецов били палками или калечили, если при освобождении они
причинили малейший ущерб своим стражам.
   Ломени заговорил о жителях Майорки. Действительно, отсюда  было  недалеко
до Болеарских островов. Хорошая лодка позволяла покрыть  это  расстояние  за
сутки, и отважные островитяне на протяжении двух столетий время  от  времени
предпринимали  успешные  попытки  освобождения  рабов.  У  них  были  легкие
суденышки, предназначенные  именно  для  этих  целей.  Многие  из  них  сами
побывали в рабстве и прекрасно знали эти места.
   Те, кто устраивали эти побеги,  рисковали  жизнью.  Если  их  ловили,  то
сжигали заживо. Но предприятие было таким выгодным, да и в  крови  у  многих
островитян скопилось столько ненависти к мусульманам, жившим так  близко  от
их берегов, что экипажи набирались без затруднений.
   Подосланные люди договаривались  с  кучкой  пленных,  дерзнувших  бежать.
Выбирали безлунную ночь, уславливались о сигналах и  пароле.  В  назначенное
время корабль-спаситель, до того державшийся вдали от порта,  со  спущенными
парусами,  дабы  не  привлекать  к  себе  внимания,   с   предосторожностями
приближался к условленному месту. Тем  временем  пленники,  которым  удалось
добиться,  чтобы  их  направили  ухаживать  за  садами,  расположенными   за
городской чертой, прятались в береговых утесах и  с  нетерпением  дожидались
сигнала. Наконец бесшумно  подплывала  барка  с  густо  смазанными  салом  и
обернутыми ветошью веслами. Шепотом произносился  пароль,  в  полной  тишине
люди с берега быстро поднимались на  борт,  и  суденышко  тотчас  отплывало.
Далее все полагались на волю случая. Запоздавший рыбачий баркас,  бессонница
какого-нибудь  берегового  жителя,  лай  потревоженной  собаки  -  и  тотчас
раздавался крик: "Христиане, христиане!". Сторожевые посты у городских ворот
били тревогу, всегда снаряженные к бою фелуки срывались из гавани. А теперь,
когда вновь построенные прибрежные  форты  делали  подходы  к  городу  почти
неприступными, каждый пытался выбраться поодиночке.
   Люка поведал об одиссее Иосифа из Кандии, отправившегося  в  плавание  на
лодочке из тростника  и  просмоленной  парусины.  И  о  пятерых  англичанах,
достигших  Майорки  на  парусном  полотняном  ялике.  И  о  двух   искателях
приключений из  Бреста,  которым  удалось  изменить  курс  фелуки,  где  они
служили, и привести ее в Чивитта-Веккию. Но увы, если иметь в виду  женщину,
ни о чем подобном нельзя и помыслить. К тому же еще никто  не  видал,  чтобы
женщине удалось спастись...
   Наконец граф де Ломени встал и объявил, что идет  повидать  Альференца  с
Майорки, содержателя "Каторжной таверны", которому  так  приглянулся  Алжир,
что  он  не  помышлял  его  покинуть,  хотя  и  сохранил  связи  со   своими
соотечественниками.
   Вернулся граф уже под вечер, на этот  раз  с  утешительными  вестями.  Он
повидал Альференца, и тот поведал под  величайшим  секретом,  что  готовится
побег и есть свободное место, так как один из участников внезапно умер.
   - Я скрыл, что речь идет о женщине, тем более о вас,  -  объяснил  он.  -
Ваше бегство наделало  слишком  много  шуму,  и  каждому,  кто  поможет  вас
выследить, обещана немалая сумма. Но мне нужен залог, чтобы узнать  место  и
день отплытия.
   Анжелика дала ему браслеты и несколько  экю,  хранившихся  во  внутреннем
кармане ее обширной юбки.
   - Но как же вы, господин де Ломени? Почему бы и  вам  не  воспользоваться
этими сведениями?
   Ее вопрос поверг бравого дворянина в изумление. Ему никогда не  приходило
в голову подвергнуть себя подобному риску.
   В ту ночь  Анжелика,  наконец,  смогла  заснуть,  несмотря  на  духоту  в
отведенном ей закутке. Как и  большинство  пленных,  измученных  безмятежным
африканским зноем, она увидела во  сне  морозную  и  вьюжную  рождественскую
ночь. Под колокольный звон она вошла в церковь,  чувствуя,  что  никогда  не
слышала ничего сладостнее этих  звуков.  Она  увидела  ковчег  и  на  мягкой
поросли зеленеющей травки - глиняные фигурки Пресвятой Девы, святого Иосифа,
младенца  Христа,  пастухов  и  волхвов.  Царь  Валтасар   был   облачен   в
замысловатый плащ и высокий вызолоченный тюрбан.
   Анжелика пошевелилась, и ей почудилось, что она  просыпается,  хотя,  как
оказалось, она уже бодрствовала, а ее широко распахнутые глаза  смотрели  на
Верховного евнуха Османа Ферраджи.

Глава 6

   Стояла ночная тишина. На  освещенном  луной  полу  тень  оконных  решеток
сплела замысловатые кружева. Стоял запах зеленого чая и мяты. Анжелика вышла
из состояния прострации и  резко  поднялась.  Тишину  лишь  изредка  нарушал
далекий протяжный крик. Она догадалась, что это за звук, так похожий на  вой
попавшего в западню зверя. То билась в рыданиях одна из двух исландок,  коих
Верховный евнух вез в подарок своему повелителю.
   Она,  Анжелика,  даже  не  вскрикнула  и  позволила  себя   увести   двум
рабам-евнухам, которые посадили ее в паланкин,  эскортируемый  еще  десятком
евнухов. По дороге она еще успела услышать стоны бедняги  графа  де  Ломени,
которого его хозяин Мохаммед Селиби Садат повелел нещадно бить палками.  Она
не могла знать, что сталось с его слугой-коммерсантом и кто их  выдал.  Быть
может, ревнивая хозяйка графа?..
   Теперь это уже не имело значения.  Она  чувствовала  себя  отделенной  от
остального мира "гаремной затворницей", и облекшая ее саваном тишина  ничего
доброго не  предвещала.  Ее  подавлял  не  столько  страх,  сколько  чувство
окончательного поражения.  Меицо-Морте,  раскрыв  перед  ней  хитросплетения
своей дьявольской западни, почти лишил ее силы сопротивляться. Все,  что  ее
поддерживало, на что она полагалась, оказалось ложью. Даже  ощущаемая  кожей
близость супруга, придававшая ей силы, снова стала призрачной.  Предчувствие
обмануло: его не было нигде. Жив он или мертв, но вот Мохаммед Раки уж точно
убит. Туманное воспоминание о  вырвавшемся  из  плена  французе  все  больше
мутнело, терялось. А она сама позволила себя изловить, польстилась на пустую
приманку... Сломя голову она устремилась  навстречу  абсурдной  и  трагичной
доле многих неосторожных странниц своего времени.
   Теперь мышеловка захлопнулась. Как во множестве случаев, когда  бешенство
не находило выхода, она обратила гнев на себя. Ей представилось, что  скажет
мадам де Монтеспан, когда узнает о том, что с ней  приключилось.  "Мадам  дю
Плесси-Белльер... Вы слышали? Ха-ха-ха! В плену у берберийцев!...  Ха-ха-ха!
Говорят, верховный адмирал Алжира подарил ее султану Марокко. Ха-ха! Как это
забавно. Бедняжка... - и отчетливо, как наяву, услышанные эти слова  обожгли
ее, будто каленым железом.
   Язвительный смех прекрасной  Атенаис  отдался  в  ушах  Анжелики,  и  она
приподнялась, ища, что бы разбить. Пусто. Она лежала в голой камере, которую
известковая побелка делала похожей на монастырскую келью. Сходство  нарушали
лишь богатые подушки, на которые ее бросили, словно тюк с  тряпьем.  Никаких
окон, и единственный выход забран этой проклятой кованой решеткой.  Анжелика
ринулась на нее и стала трясти. К ее  удивлению,  та  поддалась  первому  же
натиску. Она выбежала на лестницу. Из темноты бледной тенью появился евнух и
последовал за ней. Другой, с алебардой, стоял на верху лестницы  и  выставил
руку с оружием, преграждая  путь.  Анжелика  ощутила  в  себе  силу  горного
потока. Она оттолкнула его плечом. Он схватил ее  за  запястье.  Не  потеряв
самообладания, она отхлестала его по дряблым  щекам,  схватила  за  ворот  и
швырнула наземь. Оба евнуха стали визжать, как обезьяны, а Анжелика меж  тем
взлетела выше и столкнулась с еще тремя визжащими евнухами, которым  удалось
ее остановить. Она сражалась как тигрица, но они повалили ее.  Сейчас  же  к
ним приблизился толстенный увалень, подняв над головой многохвостую плетку с
узлами. Появившийся Осман Ферраджи жестом велел ему  отступить.  На  нем  не
было парадного тюрбана и плаща - лишь подобие пунцового атласного жилета без
рукавов и длинные раздувавшиеся шаровары с поясом из  драгоценного  металла.
Простой белый тюрбан тесно облегал тонко вылепленную  голову.  Теперь  яснее
проступала  некоторая  двусмысленность  его  облика:  эти  гладкие,  пухлые,
перехваченные браслетами руки, хрупкие кисти с унизанными перстнями пальцами
могли  бы  принадлежать  очень  красивой  негритянке.  Он  окинул   Анжелику
бесстрастным взглядом и мелодичным голосом произнес по-французски:
   - Не желаете ли чаю? Или лимонного ликера? Не угодно ли отведать  жареной
баранины на шампуре?  Или  жаркого  из  голубя  с  корицей?  А  может  быть,
рогаликов из миндального теста? Вам необходимо подкрепиться и утолить жажду!
   - Я хочу на свежий воздух! - воскликнула Анжелика. -  Хочу  видеть  небо,
выйти из этой темницы!
   - И только-то? - мягко спросил Верховный евнух. - Прошу вас, следуйте  за
мной.
   Хотя предложение было произнесено милостивым тоном, стражи  не  выпустили
молодую женщину, внушавшую им ужас, поскольку пятерым из них она уже  стоила
жизни. Ей пришлось подняться по одной узенькой лестнице, затем по другой,  и
она очутилась на плоской крыше. Над ее  соловой  сверкал  огромный  звездный
купол. Лунный свет пронизывал легкую дымку, тянувшуюся от моря и голубоватой
вуалью  окутывавшую  все  вокруг,  придавая   дымчатую   призрачность   даже
тяжеловесному  куполу  ближайшей  мечети.  Ее   высокий   минарет   выглядел
прозрачным,  проницаемым  для  лунных  лучей  и  казался  таким   вытянутым,
колеблющимся и легким, что от одного взгляда на него кружилась голова.
   Временами молчание прерывал лай собак, разносившийся в душной ночи вместе
с дуновением влажного морского ветерка. Выкрики из  "Каторжной  таверны"  не
долетали до  этого  красивого,  утонувшего  в  зелени  садов  квартала,  где
расположились серали алжирских богачей. Царила  тишина  мусульманской  ночи,
еще более плодоносная, нежели дневной жар. Ведь  именно  по  ночам  плетутся
интриги, осуществляются заговоры, немые  душат  приговоренных,  а  плененные
женщины получают право помечтать, созерцая огромный, запретный для них  мир.
На некоторых крышах угадывались их бледные силуэты. Нежась на  подушках  или
диванах либо неслышно прогуливаясь, они могли, наконец, открыть лицо  и  без
помех впивать легкое соленое дыхание моря.  Рокоту  волн  вторили  щебет  их
голосов, приглушенный смех, звон серебряных стаканчиков.  Разносился  свежий
запах мятного чая и пряностей.
   Время от времени то тут, то там появлялся евнух-страж.  Он  делал  обход,
следуя по узким галерейкам, окаймлявшим крыши, и по закоу