и тем  более  крестьяне  не  могли  даже  на  секунду
представить себе, что в замок ворвались грабители. Чем ближе они подходили к
кухне, тем ощутимее становился запах супа и глинтвейна. Судя  по  всему,  на
кухне  толпилось  много  народу,  но  это  были  не  разбойники,   так   как
разговаривали они тихо, спокойно и даже вроде печально. Как  оказалось,  это
испольщики, крестьяне из других деревень пришли укрыться за ветхими  стенами
замка.
   Неожиданное появление такой толпы испугало сидящих в кухне, и они в ужасе
закричали, приняв входящих за разбойников, Но  кормилица  увидела  Анжелику,
бросилась к ней и крепко обняла.
   - Птичка моя, жива! Благодарю тебя, господи! И тебя, святая Радегонда!  И
тебя, святой Илер! Благодарю вас всех!
   Впервые  страстные  объятия  кормилицы   вызвали   у   Анжелики   чувство
раздражения. Она только что провела "своих  людей"  через  болота!  Она  так
долго шагала впереди этих несчастных! Она уже не ребенок! И Анжелика  резко,
почти грубо вырвалась из объятий Фантины Лозье.
   - Дай им поесть, - сказала она.

***

   Позже, словно во сне, она  увидела  полные  слез  глаза  матери,  которая
гладила ее по щеке.
   - Дочь моя, сколько волнений вы нам доставили!
   К Анжелике подошла тетушка Пюльшери, осунувшаяся, с покрасневшим от  слез
лицом, потом отец, дедушка...
   Девочке все они представлялись  просто  забавными  марионетками.  Большая
кружка глинтвейну, которую она выпила, совершенно опьянила ее,  погрузила  в
состояние приятного дурмана.  Вокруг  нее  люди  вновь  и  вновь  вспоминали
события трагической ночи: как разбойники налетели на деревню, как загорелись
первые дома, как синдика выбросили из окна со второго этажа его нового дома,
которым он так гордился.
   Мало того, эти безбожники, эти мародеры надругались даже над  деревенской
церквушкой: они украли священные сосуды, а кюре с его служанкой привязали  к
алтарю. Они продали душу дьяволу! Как иначе можно объяснить все это?
   Рядом с Анжеликой старая женщина,  баюкая,  держала  на  руках  внучку  -
девочку-подростка с опухшим от слез лицом. Бабушка качала головой, без конца
повторяя с ужасом:
   - Что они с нею вытворяли! Что они с нею вытворяли! Просто не верится!..
   Только и было разговоров, что  об  изнасилованных  женщинах,  об  избитых
мужчинах, об угнанных коровах и козах. Вспоминали, как  истошно  ревел  осел
пономаря, когда грабители, пытаясь увести  его,  тянули  за  уши,  а  хозяин
держал несчастную скотину за хвост.
   Многим удалось убежать от разбойников. Одни спрятались в лесу,  другие  -
на болотах, но большинство нашли приют в замке. Во дворах и в  хозяйственных
постройках замка места было достаточно,  чтобы  разместить  с  таким  трудом
спасенный скот. К несчастью, беглецы привлекли к замку  внимание  нескольких
грабителей, и, несмотря на мушкет барона де Сансе, дело могло  бы  кончиться
плохо, если бы  старому  Гийому  не  пришла  в  голову  великолепная  мысль.
Повиснув на ржавых цепях подъемного моста, он поднял его.  Словно  жестокие,
но трусливые волки, грабители отступили перед жалким рвом с тухлой водой.
   И  тут  разыгралась  удивительная  сцена.  Стоя  у  ворот,  старый  Гийом
выкрикивал проклятия на своем родном языке и грозил кулаком вслед  убегавшим
в темноту оборванцам. Неожиданно один из грабителей  остановился  и  ответил
ему что-то. И вот в ночи, обагренной  заревом  пожаров,  завязался  странный
диалог на грубом германском наречии, от которого мороз по коже пробегал.
   Никто  в  точности  не  знал,  что  сказали  друг  другу  Гийом   и   его
соотечественник, но, как бы там  ни  было,  разбойники  к  замку  больше  не
подходили, а на заре и вовсе ушли из деревни. Теперь к Гийому все относились
как к герою, чувствуя себя в безопасности под защитой отважного воина.
   Это  происшествие  свидетельствовало  о  том,   что   среди   грабителей,
орудовавших в округе, была не только деревенская голь и  городская  беднота,
как это показалось  вначале,  но  и  солдаты  с  севера  Европы,  из  армий,
распущенных после подписания Вестфальского мира. В этих армиях,  сколоченных
германскими князьями для службы французскому королю,  можно  было  встретить
кого угодно - и валлонцев, и итальянцев,  и  фламандцев,  и  лотарингцев,  и
льежцев, и испанцев, и германцев.
   Миролюбивые жители Пуату раньше даже не представляли себе, что  на  свете
существует столько разных народов.  Некоторые  утверждали,  будто  бы  среди
грабителей был даже поляк, один из тех диких  всадников,  которых  кондотьер
Жан де Берт привел недавно в Пикардию, чтобы они поубивали всех младенцев.
   Его видели. У него было желтое лицо, высокая меховая  шапка  и,  судя  по
тому, что к концу дня ни одна женщина в деревне не избежала его, неистощимая
мужская сила.

***

   На пепелищах выросли новые хижины. Строили их быстро: замешивали глину  с
соломой и тростником, и  вот  уже  готово  довольно  прочное  жилище.  Потом
началась жатва - разбойники не уничтожали посевов, урожай был хороший, и это
утешило крестьян. Только две девочки - Франсина и  другая  -  не  оправились
после надругательства и, пролежав несколько дней в горячке, умерли.
   Ходили слухи, что из Ниора  власти  выслали  конный  отряд  в  погоню  за
грабителями, которые, похоже, не были связаны с другими бандами и  не  имели
настоящего вожака.
   Как бы там ни было, но набег грабителей на земли баронов  де  Сансе  мало
что изменил в привычной жизни обитателей замка. Разве  только  старый  барон
еще чаще стал поносить злодеев, на чьей  совести  лежало  убийство  славного
короля Генриха IV, да непокорных протестантов.
   - Эти люди воплощают собой мятежный дух, губящий королевство. Было время,
когда я осуждал монсеньера Ришелье за его жестокость, но теперь  вижу  -  он
был даже слишком мягок.
   В тот день единственными слушателями старого барона,  перед  которыми  он
разглагольствовал, были  Анжелика  и  Гонтран.  Они  переглянулись  с  видом
сообщников. До чего же отстал от жизни их милый дедушка!  Все  внуки  горячо
любили своего деда, но редко разделяли его старомодные суждения.
   Гонтран, которому почти сравнялось двенадцать, осмелился возразить:
   - Дедушка, эти разбойники вовсе не гугеноты. Они католики, но они убежали
из армии, потому что там голод. И еще среди них  есть  чужеземные  наемники,
которым, говорят, не  платили  денег,  да  крестьяне  из  разоренных  войной
деревень.
   - В таком случае они не должны были приходить сюда. И все равно я никогда
не поверю, что протестанты им не помогают. Да, в мое время солдатам  платили
мало, не спорю, но платили регулярно. Уж  поверь  мне,  все  эти  беспорядки
подогревают чужеземцы, может  быть,  англичане  или  голландцы.  Протестанты
бунтуют,  создают  коалиции,  тем  более  что  Нантский  эдикт  слишком   уж
снисходителен к ним, он даровал им не только свободу вероисповедания, но еще
и гражданские права.
   -  Дедушка,  а  что  это  такое  -  гражданские   права,   которые   дали
протестантам? - спросила вдруг Анжелика.
   - Ты еще мала, внученька,  и  не  поймешь,  -  ответил  старый  барон  и,
помолчав, добавил:
   - Гражданские права - это нечто такое, чего нельзя  отнять  у  людей,  не
обесчестив себя.
   - Значит, это не деньги, - заметила девочка.
   - Совершенно  верно,  Анжелика.  Ты  не  по  возрасту  сообразительна,  -
похвалил ее старый барон.
   Но Анжелика считала, что этот вопрос требует уточнений.
   - Выходит, если разбойники ограбят нас дочиста, у нас все-таки  останутся
наши гражданские права?
   - Правильно, деточка, - ответил ей Гонтран.
   Анжелика уловила в голосе брата иронию и подумала, не смеется ли  он  над
нею.
   Гонтран был молчаливый, замкнутый мальчик. Не имея ни наставника дома, ни
возможности учиться в коллеже, он вынужден был довольствоваться теми жалкими
крохами познаний, которыми делились с ним деревенский учитель и кюре.
   Большую часть времени он проводил в одиночестве на чердаке, где  растирал
красный кошениль или месил разноцветную глину для своих странных композиций,
которые он называл "картинами" или "живописью".
   Хотя Гонтран рос таким же заброшенным ребенком, как и все дети барона  де
Сансе, он часто упрекал Анжелику в том, что она дикарка  и  не  умеет  вести
себя, как подобает девочке из знатной семьи.
   - А ты не так  глупа,  как  кажешься,  -  добавил  он  ей  тогда  в  виде
комплимента.

Глава 3

   Беседуя с Анжеликой и Гонтраном, старый барон  уже  давно  прислушивался,
пытаясь  понять,  что  происходит  во  дворе:  оттуда  доносилась   какая-то
перебранка, шум голосов  смешивался  с  кудахтаньем  вспугнутых  кур.  Затем
кто-то протопал по подъемному мосту, крики стали еще громче, и ясно слышался
голос Гийома. Дело было к вечеру,  стояла  великолепная  осенняя  погода,  и
обитатели замка разбрелись кто куда.
   - Не бойтесь, дети, - сказал старый барон,  -  наверно,  Гийом  прогоняет
какого-нибудь нищего...
   Но Анжелика уже выбежала на крыльцо.
   - На дядюшку Гийома напали, ему угрожают! - прокричала она оттуда.
   Прихрамывая, барон заковылял за  своей  ржавой  шпагой,  Гонтран  схватил
арапник. Выйдя на крыльцо, они увидели старого слугу, вооруженного пикой,  а
рядом с ним Анжелику.
   Противник был поблизости, хотя и недосягаем, поскольку находился  уже  по
другую сторону подъемного моста, но все еще  хорохорился.  Это  был  высокий
детина с изможденным от голода лицом, он задыхался от  ярости.  И  в  то  же
время старался держать себя в руках как представитель закона.
   Увидев его, Гонтран тотчас же опустил арапник и потянул деда назад.
   - Это  сборщик  налогов,  он  пришел  за  деньгами.  Его  уже  много  раз
прогоняли...
   Посрамленный чиновник - вид у него после  схватки  был  весьма  жалкий  -
продолжал   медленно   пятиться,   но,   заметив,   что    подкрепление    в
нерешительности,  осмелел.  Он  остановился  -   правда,   на   почтительном
расстоянии - и, вынув из кармана измятый во время сражения свиток,  вздыхая,
принялся  любовно  расправлять  его.  Затем   с   ужимками   начал   читать:
предписывается барону де Сансе  без  промедления  уплатить  задолженность  в
сумме  875  ливров,  19  су  и  11  денье  за  испольщиков,  десятую   часть
сеньоральной ренты, королевский налог, налог  на  покрытых  кобыл,  "пыльное
право" - пошлину за перегон скота по королевской дороге и пени за  просрочку
платежа.
   Старый барон побагровел от ярости.
   - Уж не думаешь ли ты, болван, что дворянин, услышав этот бред, тотчас же
выложит деньги, словно простой виллан! - кричал он в бешенстве.
   - Вы же знаете, что мессир барон, ваш сын, до сих пор довольно  аккуратно
платил ежегодные налоги, - низко кланяясь, проговорил чиновник. - Хорошо,  я
приеду еще раз, когда он будет дома. Но предупреждаю: если завтра в  это  же
время я в четвертый раз не застану его и не получу денег, я немедленно подаю
на взыскание в суд и ваш замок и вся мебель будут проданы, а деньги поступят
в королевскую казну.
   - Вон отсюда, прихвостень государственных ростовщиков!
   - Мессир барон, не забывайте, что я состою на службе и  могу  быть  также
назначен судебным исполнителем.
   - Чтобы быть исполнителем, нужно иметь решение суда, - вконец разгневался
старый обнищавший дворянин.
   - Если вы не уплатите, решение суда я вам обеспечу, это дело нехитрое, уж
поверьте мне.
   - Но чем, по-вашему, мы должны платить, если у нас нет денег? - прокричал
Гонтран, увидев, что дедушка растерялся. - Раз уж вы  судебный  исполнитель,
так можете сами убедиться, что грабители увели у нас жеребца, двух  ослиц  и
четырех коров, а к тому же большая часть суммы, которую вы с нас требуете, -
это подати,  что  должны  внести  испольщики  моего  отца.  До  сих  пор  он
добровольно платил за них, потому что они бедны, но ведь он вовсе не  обязан
делать это. А во время последнего набега грабителей крестьяне пострадали еще
больше  нас,  и  едва  ли  после  такого   разбоя   отец   сможет   погасить
задолженность...
   Рассудительные слова мальчика  подействовали  на  чиновника  больше,  чем
брань старого сеньора. С опаской косясь на Гийома, он сделал несколько шагов
вперед и уже более мягким, почти сочувственным,  но  все  же  твердым  тоном
заявил, что его дело получать приказы фиска и передавать их. По его  мнению,
только прошение, направленное мессиром бароном через интенданта провинции  в
Пуату на имя генерального интенданта фиска, может задержать арест имущества.
   - Между нами, - добавил чиновник, и эти слова вызвали гримасу  отвращения
у старого барона, - между нами, скажу вам,  Что  даже  мое  непосредственное
начальство - прокурор или налоговый инспектор - не правомочно освободить вас
от налогов или предоставить льготу. Но ведь вы дворянин,  и  у  вас,  должно
быть, есть высокие связи, поэтому мой дружеский совет вам - используйте их!
   - Я бы не счел за честь называть вас своим другом, - резко заметил старый
барон де Ридуэ.
   - А я говорю для того, чтобы вы передали это мессиру барону, вашему сыну.
Нищета никого не щадит, так-то вот! Думаете, мне приятно, когда от меня  все
шарахаются, словно от призрака, да еще награждают тумаками,  точно  паршивую
собаку? Ну, ладно, прощайте, не поминайте лихом!
   Он надел шляпу и,  прихрамывая,  зашагал  прочь,  с  грустью  разглядывая
порванный во время драки рукав своего широкого плаща.
   В противоположную сторону, в замок, тоже прихрамывая,  зашагал  и  старый
барон, а за ним, молча, Анжелика и Гонтран.
   Старый Гийом, проклиная воображаемых врагов, отнес свою  древнюю  пику  к
себе в логово, хранилище исторических обломков.
   Вернувшись в гостиную, старый барон принялся расхаживать взад и вперед, и
дети долго не решались заговорить с ним. Наконец в  сумеречной  тишине  зала
раздался голосок Анжелики.
   - Скажи, дедушка... вот грабители оставили нам наши гражданские права,  а
этот человек в черном, не унес ли он их сейчас с собой?
   - Иди к маме, девочка, - дрогнувшим голосом ответил старый барон.
   Он отвернулся, сел в свое высокое кресло с вытертой обивкой и умолк.
   Дети, попрощавшись, ушли.

***

   Арман де Сансе, узнав, какой прием был оказан сборщику налогов,  вздохнул
и долго теребил клинышек своей седой бородки а la Людовик XIII.
   Анжелика любила, хотя и несколько покровительственно,  своего  доброго  и
спокойного отца, на загорелый  лоб  которого  повседневные  заботы  наложили
глубокие морщины.
   Чтобы поставить на ноги свей многочисленный выводок, этому потомку  нищих
аристократов приходилось отказываться от всех удовольствий,  которым  обычно
предаются люди его положения.  Он  редко  куда-нибудь  выезжал  и  почти  не
охотился, в отличие от своих соседей-дворян, которые были не  богаче  его  и
находили утешение в том, что все свое время проводили за  травлей  зайцев  и
кабанов.
   А барон Арман де Сансе целиком посвятил себя заботам о семье. Одет он был
ненамного лучше, чем его крестьяне, и как от них,  от  него  исходил  резкий
запах навоза и лошадей. Он любил своих детей. Они доставляли ему радость,  и
он гордился ими. В них он видел смысл  своей  жизни.  Главное  место  в  ней
занимали дети. Второе - его мулы. Одно время он даже мечтал разводить у себя
этих вьючных животных, которые были выносливее лошадей и крупнее ослов.
   И вот теперь грабители угнали его лучшего жеребца и двух ослиц. Это  было
настоящее бедствие, и барон даже подумывал, не  продать  ли  ему  оставшихся
мулов и те небольшие луга, которые он сохранял, чтобы их прокормить.
   На следующий день после прихода сборщика налогов  барон  Арман  де  Сансе
тщательно отточил гусиное перо и, расположившись  за  своим  бюро,  принялся
сочинять челобитную на имя короля с просьбой  освободить  его  от  ежегодных
налогов.
   В своем послании он подробно описал, в каком  бедственном  положении  он,
дворянин, находится.
   Прежде всего он просил извинить его за то, что пока может назвать  только
девять живых детей, но надеется, что их будет больше, так как "моя жена и  я
еще молоды и мы охотно увеличиваем их число".
   Затем он добавил, что  его  немощный  отец,  который  при  Людовике  XIII
дослужился до полковника, не имеет пенсии и находится на его иждивении.  Сам
он имел чин капитана, был представлен к повышению, но ему пришлось  покинуть
королевскую службу ввиду того, что жалованья офицера королевской  артиллерии
- 1700 ливров в год - "не  хватало,  чтобы  жить  соответственно  чину".  Он
упомянул также, что  содержит  двух  престарелых  тетушек,  которые,  будучи
"бесприданницами, не смогли ни найти себе мужей,  ни  уйти  в  монастырь,  и
упасть которых - чахнуть в смиренном труде". Далее барон писал, что  у  него
пятеро слуг и один из них, крайне полезный в доме человек, - бывший  солдат,
тоже не имеющий пенсии. Старшие два сына учатся в коллеже, и их  образование
обходится в 500 ливров. Одну дочь надо бы  поместить  в  монастырь,  но  для
этого требуется еще 300 ливров. В  заключение  он  упомянул  что  в  течение
многих лет платил налоги за своих испольщиков, чтобы удержать их на мызах, и
вот теперь должен внести за них в государственную казну 875 ливров, 19 су  и
11 денье только за текущий год. А его годовой доход едва  достигает  четырех
тысяч ливров, и ему нужно кормить девятнадцать  человек  и  в  то  же  время
поддерживать тот образ жизни, которого  требует  дворянское  звание,  а  тут
вдобавок ко всем несчастьям на его земли  напали  разбойники,  разграбили  и
разорили дома, многих крестьян поубивали, а оставшихся в живых ввергли в еще
более жестокую нужду. Заканчивая письмо, Арман де Сансе просил  благосклонно
уменьшить ему налог, оказать помощь в виде безвозвратной  или  же  временной
ссуды в сумме не менее тысячи ливров и  молил  о  "королевской  милости":  в
случае, если будет предпринят поход в Америку или Индию,  взять  в  качестве
знаменщика  его  старшего  сына,  "юного  шевалье",  обучающегося  логике  у
монахов, которым, кстати, барон задолжал за  его  содержание  более  чем  за
целый год.
   Барон добавил, что  со  своей  стороны  он  всегда  готов  принять  любую
должность,  совместимую  с  его  дворянским  званием,  лишь  бы   она   дала
возможность прокормить семью, так как он понимает, что его земли, даже  если
их продать, не спасут его...
   Чтобы высушить чернила,  Арман  де  Сансе  посыпал  песком  свое  длинное
послание, на которое ушло несколько часов тяжкого  труда,  отдельно  написал
записку своему покровителю и кузену маркизу дю Плесси де Бельер, умоляя  его
передать прошение в руки  самого  короля  или  же  вдовствующей  королевы  и
сопроводить послание  наилучшими  рекомендациями,  чтобы  оно  было  принято
благосклонно.
   В заключение он из вежливости приписал: "Я уповаю,  сударь,  увидеть  вас
вскорости в наших краях и иметь возможность оказать вам услугу, поделиться с
вами вьючными мулами, например,  -  у  Меня  есть  Прекрасные  мулы!  -  или
прислать к вашему столу фрукты, каштаны, сыры или простоквашу".

***

   Несколько недель спустя  к  бедам  несчастного  барона  Армана  де  Сансе
прибавились еще новые.
   Это случилось в преддверии зимы. В один из вечеров в замке услышали,  как
по дороге, а затем и по  старому  подъемному  мосту,  который,  как  всегда,
словно украшали расположившиеся  на  перилах  индюшки,  процокали  лошадиные
копыта.
   Во дворе залаяли собаки Анжелика, благодаря  стараниям  тетушки  Пюльшери
сидевшая взаперти в комнате за рукоделием, бросилась к окну.
   Она увидела, как с лошади соскочили двое длинных и тощих, одетых в черное
всадников, а следом на тропинке появился нагруженный баулами  мул,  которого
вел крестьянский мальчик.
   - Тетушка! Ортанс! - позвала Анжелика. - Взгляните-ка, по-моему, это наши
братья, Жослен и Раймон.
   Ортанс с Анжеликой и старая дева поспешили вниз. Они появились в гостиной
в тот момент, когда мальчики здоровались с дедом и тетушкой Жанной. Со  всех
сторон с