ту, мальтийский рыцарь всегда выходил  просветленным,  лучше  познавшим
самого себя, более уверенным в своем пути. И он понимал, что в  исповедальне
отца д'Оржеваля, там, в маленькой, холодной часовенке прежней миссии на реке
Сен-Шарль, куда он заглядывал, когда ходил в Квебек, они  сражались  друг  с
другом, часами сражались.
   Ничто не давало ему повода сомневаться в отце д'Оржевале и теперь.
   Но Ломени и сам был  человеком  мудрым,  наблюдательным,  и  у  него  был
богатый опыт, приобретенный им за годы жизни в  колониях.  Он  не  один  раз
воочию наблюдал, какое  невероятное  терпение,  выдержку  и  лукавство  тоже
проявляли иногда некоторые женщины.
   После  долгих   и   мучительных   размышлений   он   решил   быть   более
осмотрительным,  более  суровым  и,  посоветовавшись  с  бароном   д'Арребу,
попытаться раскрыть в Анжелике дьявольскую сущность... если она в ней есть.

Глава 10

   Снова на Вапассу словно опустилась долгая ночь. Ночь, которая  продлилась
шесть дней. Снег и ветер объединили усилия,  чтобы  задушить  форт  в  своих
вихрях, и даже тонюсенький луч света  не  мог  пробиться  через  залепленные
снегом, ставшие совсем непроницаемыми окна. Открыть дверь -  даже  от  этого
пришлось на несколько дней отказаться. Ветер загонял обратно в трубы каминов
клубы дыма, и  люди  задыхались  без  свежего  воздуха.  Однако  форт  стоял
неколебимо - Вапассу оказался надежным убежищем, несмотря на то, что  резкие
порывы ветра то и дело заставляли трещать  его  крышу.  Дубовые  стропила  с
ровно обтесанными боками словно приросли одно к другому и не предали  хозяев
Вапассу.
   Все теснились в тепле дома, жались друг к другу. И вот как раз  во  время
этой долгой ночи одну из лошадей, вороного жеребца, утащили волки.
   И тогда граф де Пейрак принял решение прирезать Волли.  Конюшню  и  сарай
разрушила непогода, и лошадь негде было держать, нечем было  кормить,  да  и
люди находились на грани голода.
   Жоффрей де Пейрак не мог простить себе, что в надежде на несбыточное чудо
не сразу решился на этот шаг. Уж он-то знал, что их запасы мяса  подходят  к
концу и, даже если бы они смогли целыми  днями  охотиться,  все  равно  мало
вероятно, что они сумели бы прокормить всех. И теперь потеря жеребца  делала
угрозу голода еще ощутимее.
   Узнав о решении мужа, Анжелика ничего не сказала. Да и что говорить, если
жизнь сама выдвинула  свои  неотложные  требования  и  произвела  переоценку
ценностей. Сколько сил положили они на этих лошадей! Одно то, что они сумели
привести их в глубь страны, приобрело в  их  глазах  какой-то  символический
смысл, и потому спасти, сохранить их казалось всем чрезвычайно важным.
   Теперь же речь шла о спасении жизни людей. Уже не о том, быть или не быть
лошадям в верховьях Кеннебека, а о том, быть или не быть там  де  Пейраку  и
его людям.
   Все молчали. Была в этом незаслуженном поражении великая горечь:  они  не
сумели сделать все, что задумали. Но Анжелика утешала себя: ведь  нельзя  же
требовать, чтобы любое дело всегда шло без сучка  без  задоринки,  и  нельзя
дойти до намеченной цели, ничем не пожертвовав в пути.
   Но горечь исчезла, смытая огромной волной радостного возбуждения, которое
захлестнуло  ее,  когда  она  увидела,   что   может   напоить   больных   и
выздоравливающих  наваристым  бульоном,  укрепить  их  силы,  и  в   течение
нескольких  дней  обилие  свежего  мяса  и   запах   жаркого   вознаграждали
изголодавшиеся  желудки  и  пробуждали  в  людях  веселость,  пусть  немного
нервозную, но наверняка помогавшую  им  восстанавливать  силы  и  запасаться
терпением.
   Разве могла когда-нибудь Анжелика хотя бы в мыслях своих  допустить,  что
наступит такой день, когда она будет есть свою лошадь! Для человека знатного
происхождения лошадь никогда не стояла в  одном  ряду  с  другими  домашними
животными, которых можно было послать на бойню: с быком,  с  бараном  или  с
коровой. Лошадь всегда была другом, другом с самого раннего детства,  верным
товарищем в прогулках, в путешествиях, в войне.
   В иное время Анжелика испытала бы дикий ужас, оттого что ест лошадь,  ибо
для нее это было равнозначно каннибальству.
   Именно то, как каждый из обитателей Вапассу  отнесся  к  этому,  особенно
подчеркнуло  разницу  в  их  происхождении.  Большинство  из  них  даже   не
нахмурились. Они лишь сетовали, что пришлось положить столько  труда,  чтобы
привести лошадей в Вапассу, а теперь  они  вынуждены  забивать  единственную
кобылу. Но ничего, придет время, и здесь  снова  появятся  лошади.  Они  все
начнут сначала и доведут до победного конца. Да, их огорчала потеря  кобылы,
но они не испытывали того внутреннего сопротивления,  какое  может  испытать
дворянин, для которого лошадь  как  бы  составляла  неотъемлемую  часть  его
самого.
   Наверно, потом Анжелика еще не раз вернется мыслями к этому дню, но  пока
она слишком устала, чтобы предаваться размышлениям. Зато  она  ясно  видела,
как у Онорины вновь округляются щечки, как все оживают, и она начинала лучше
понимать, почему индейцы обожествляют  церемонию  еды  и  почему  их  обычай
собираться вокруг огня с друзьями, чтобы устроить табаги <Пиршество (инд.)>,
носит поистине религиозный характер.

Глава 11

   Анжелика смотрела на слиток золота, который она держала в руках. Это было
ее золото. Граф де Пейрак вручил его ей, как и другим,  как  и  всем  "своим
людям", в ночь богоявления... И вот сегодня она решила привести в исполнение
то, что давно уже замышляла в сердце своем.
   Дав обет, если их минует черная оспа, поставить целую связку свечей  всем
святым рая, она хотела теперь пожертвовать этот слиток золота храму Сент-Анн
де Бопре, о котором канадцы часто упоминали.
   Храм  был  воздвигнут   бретонскими   моряками,   спасшимися   во   время
кораблекрушения на берегу реки Святого Лаврентия,  и,  как  говорят,  в  нем
происходят многие чудеса.
   Войдя в этот послеполуденный час в залу, Анжелика  подумала,  что  момент
благоприятный, ибо барон д'Арребу и граф де Ломсни были там одни: они сидели
за столом, углубившись в свои молитвенники.
   Анжелика подошла к ним, положила на стол перед ними слиток и  поведала  о
своих намерениях.
   Она надеется,  что  викарии  прихода  используют  это  золото  по  своему
усмотрению - может, на покупку риз и церковного облачения  для  священников,
чтобы служба была  еще  более  пышной,  а  может,  для  росписи  прекрасного
главного алтаря или стен  четырнадцатью  сюжетами  "Пути  на  Голгофу".  Она
просит только, чтобы ее имя было выбито на церковной стене, на плите  белого
мрамора, рядом с именами других, тоже выполнивших свой обет. Этот вклад - ее
благодарность небу, которое отвратило от них ужасную болезнь.
   Оба  знатных  канадца  рывком  вскочили  и  отпрянули  от  нее  с   такой
поспешностью, что барон д'Арребу даже опрокинул стул. Они с ужасом  смотрели
на золото, которое мягко поблескивало перед ними на столе.
   - Это невозможно, - пробормотал барон. - Никогда в Квебеке не  согласятся
принять это золото, если узнают, откуда оно и особенно  кто  именно  прислал
его в дар.
   - Что вы хотите сказать?
   - Монсеньор  епископ  наверняка  предпочтет  скорее  сжечь  храм  или  же
заставит изгнать из него злых духов...
   - Но почему?
   - Это золото проклято.
   - Я не понимаю вас, - сказала Анжелика. - Вы  не  говорили  этого,  когда
согласились принять от моего мужа золото для экспедиции на Миссисипи.  Я  бы
сказала даже, не согласились принять, а выпросили его.
   - Это совсем другое дело.
   - Почему же?..
   - Принять золото для церкви из ваших рук!.. Подумайте  только!..  Да  нас
забросают камнями!
   Она молча разглядывала их. Нет, они не сошли с ума. Все гораздо хуже.
   - Сударыня, - сказал Ломени, потупя голову, - я  глубоко  удручен,  но  я
должен выполнить неприятную миссию, раскрыв перед вами,  что  вокруг  вашего
имени ходят слухи, которые приобрели значительный размах и внесли  раздор  в
среде наших сограждан в Квебеке и даже во всей Канаде.  Кое-кто,  удивленный
вашим появлением, вашими деяниями, обеспокоен и склонен видеть  в  некоторых
совпадениях...
   Взгляд Анжелики, застывший на нем, не облегчал ему признаний.
   Она уже знала, что  он  хочет  сказать,  но  это  казалось  ей  чудовищно
нелепым, и она молчала, предпочитая, чтобы он  выходил  из  затруднительного
положения сам, без ее помощи. Несомненно  было  только  одно:  она  начинала
терять самообладание. Конечно, она никогда  не  требовала  от  них  какой-то
особой признательности!.. Но это уж слишком, не хватили ли они  через  край,
эти жалкие вояки? Она заботилась о них. Она круглые  сутки  обслуживала  их.
Она сама дошла до изнеможения. Да вот и сейчас у нее ноют спина и руки,  ибо
только что она разбивала киркой лед в проходе, ведь  там  шагу  нельзя  было
ступить, чтобы не упасть.  Госпожа  Жонас  сегодня  утром  поскользнулась  и
растянула на ноге связки. Чтобы несчастный случай  не  повторился,  Анжелика
два часа без передыху колола лед, потом посыпала  проход  золой  и  толченым
углем. И вот именно в такой момент они  бросили  ей  в  лицо  оскорбительные
глупости.
   Д'Арребу, видя, что Ломени-Шамбор совсем запутался, выпалил:
   - Вас подозревают, что вы и есть Демон Акадии. Разве  вы  не  слышали  об
этом подозрении?
   - Слышала! Речь идет, насколько я понимаю,  о  видении,  которое  явилось
одной из ваших монахинь, и она возгласила повсюду,  будто  демон  в  женском
обличье хочет погубить души жителей Акадии. Да, такое  случается.  -  Слабая
улыбка тронула губы Анжелики. - Выходит, по-вашему, я вполне подхожу на  эту
роль?
   - Сударыня, увы, нам не до шуток в столь трагических  обстоятельствах,  -
вздохнул Ломени. - Судьбе было угодно,  чтобы  граф  де  Пейрак  появился  в
Акадии как раз в то время, когда это пророчество волновало умы  канадцев.  А
тут еще они узнали, что рядом с ним живет женщина, по  описанию  похожая  на
демона, который предстал перед ясновидицей,  и,  естественно,  на  вас  пало
подозрение...
   Да,  все  это  было  чудовищной  нелепостью,  и  тем  не  менее  Анжелика
почувствовала себя обеспокоенной. Еще когда она увидела, как шарахнулись  от
ее подарка оба знатных канадца, у нее сразу появилось предчувствие, что  все
это очень серьезно. Она отнюдь не самообольщалась. Слухи о видении  монахини
дошли уже до нее раньше. Ей намекнул на это Никола Перро, когда  вернулся  в
Вапассу. Она догадывалась, что у канадцев может появиться искушение  сделать
сравнения. Но она не ожидала, что дело примет столь крутой оборот.
   И вот теперь она начинала понимать, что происходит. Зверь вышел на охоту.
Она слышала его тяжелую поступь...
   Инквизиция!
   Чудовище, которое поджидало ее в Америке, не было столь необузданно,  как
в Старом Свете, но вместе с тем это был тот же самый враг и даже,  возможно,
еще более злобный и опасный. Потому что для  нее  не  было  тайной,  что  на
территории  испанских  колоний  инквизиция  беспрестанно  устраивала   самые
жестокие аутодафе, какие только помнит человечество. На них массами  сжигали
индейцев, которые не пожелали подчиниться католической церкви.
   Там, во Франции, Анжелику  преследовали,  потому  что  она  была  молода,
красива, любима и мужественна, потому что она не походила на  других.  Здесь
ей в лицо хотят бросить обвинение  в  том,  что  она  демон...  как  некогда
кричали Пейраку: колдун...
   Здесь, в Америке, все откровеннее. Страсти здесь обострены, все рубится с
плеча. Она должна, обязательно должна что-то  противопоставить  этому  мифу,
опровергнуть его, победить, она должна защищать себя так, как если бы  перед
ней и впрямь был какой-то злой дух, который проскользнул в ее дом.  Ведь  со
злыми духами тоже надо уметь бороться.
   - Извините меня, мессир де Ломени,  -  сказала  она,  стараясь  выглядеть
спокойной, но голос ее все-таки дрогнул. - Не станете же вы утверждать,  что
кто-то из влиятельных господ  в  Квебеке,  занимающих  ведущее  положение  в
обществе, верит в эту  выдумку,  всерьез  верит,  что  я  могла  бы  быть...
воплощением этого демона, пришествие которого в Акадию предсказывают?..
   - Увы! Все обвиняют вас! -  с  жестом  отчаяния  вскричал  де  Ломени.  -
Приплыв к нашим берегам, вы высадились как раз в том самом месте,  где,  как
удалось установить, являлось видение. Вы были верхом на лошади  и  проезжали
как раз через те места, которым, по словам  монахини,  угрожает  демон...  И
вы... вы очень красивы, сударыня. Все,  кто  видел  вас,  могут  подтвердить
это... Вот почему  монсеньор  епископ  счел  своим  долгом  заранее  собрать
сведения...
   - Но не хотите  же  вы  сказать,  что  высшие  церковные  власти  придают
значение  этим  пересудам...  и  в  особенности  такому  их  толкованию!   -
воскликнула Анжелика.
   - Именно так, сударыня, именно  так!  Рапорты  отца  д'Оржеваля  и  брата
Марка, францисканца-реформиста, что живет  на  реке  Сен-Жан,  не  могли  не
заставить задуматься монсеньора епископа.  Более  того,  капеллан  монастыря
урсулинок в Квебеке мессир де Жорра свидетельствует об умственной святости и
уравновешенности сестры Мадлен, духовником которой он является долгие  годы.
Да и отец Мобеж, глава иезуитов, тоже убежден, что ваше появление у нас есть
неопровержимый знак предвещанных бедствий...
   У Анжелики от ужаса расширились глаза.
   - Но почему? - вскричала она. - Почему все эти святые отцы против меня?
   Жоффрей де Пейрак, возвращаясь из мастерской, как раз в этот самый момент
вошел в залу и услышал ее крик. Этот крик прозвучал  для  него  как  протест
оскорбленной Женщины. Оскорбленной, отвергнутой вот уже много веков.
   - Почему?.. Почему они против меня?
   Он остался в тени, он не бросился ей на  помощь.  Она  должна  защищаться
сама.
   Сколько веков длится неприятие женщины женоненавистнической  церковью,  и
вот пришло время вырваться этому крику. И справедливо, что он  вырывался  из
уст самой прекрасной, самой истинной  Женщины,  которую  когда-либо  рождала
земля.
   Он застыл, никем не замеченный, издали с гордостью, с глубокой  нежностью
глядя на нее, такую прекрасную в своем  потрясении  и  негодовании,  которое
постепенно охватывало ее и от которого у  нее  порозовели  щеки,  а  зеленые
глаза заблестели.
   Лишь один барон д'Арребу заметил присутствие графа де Пейрака. Он  увидел
или, вернее даже, только догадался, что тот улыбается, глядя на Анжелику,  и
жгучая ревность перевернула его сердце.
   "Этот Пейрак владеет сокровищем, и он знает это,  -  подумал  он.  -  Да,
знает... А вот моя жена не принадлежала мне никогда..."
   Губы его  желчно  искривились,  сердце  наполнилось  ядом,  и  ему  вдруг
захотелось изрыгнуть  всю  свою  ненависть,  грубыми  изобличающими  словами
сокрушить эту триумфальную любовь. Но он сознавал,  что  грязный  поток  его
слов вынесет на поверхность  нечистые  мысли,  что  переполняли  его.  И  он
промолчал.
   А граф де Ломени мужественно и добросовестно продолжал  свою  миссию.  Он
вытащил из камзола сложенный листок и, явно страдая, развернул его.
   - Здесь у меня, сударыня, записано все пророчество в  точных  выражениях.
Некоторые описания пейзажа  очень  волнующи.  Недавно  отец  Марк,  духовник
мессира де  Вовенара,  абсолютно  точно  определил  место,  где  вы  недавно
высадились, вы, сударыня, и мессир де Пейрак...
   Анжелика, недолго думая, вырвала у него листок и принялась читать его...
   Одержимая сначала описывала место, куда она была перенесена во сне...

Глава 12

   "Я сидела на берегу моря. Деревья подступали почти к самой воде...  Песок
отсвечивал розовым... Слева от меня на  берегу  небольшой  бухты  возвышался
деревянный пост с высоким палисадом и  башня  с  флагом...  По  всей  бухте,
словно уснувшие чудища, были разбросаны многочисленные островки...
   В глубине ее под прибрежной скалой виднелся дом из светлого  дерева...  У
причала на  якоре  качались  два  корабля...  На  другом  берегу  бухты,  на
расстоянии примерно одной или  двух  миль,  находился  еще  один  поселок  -
несколько хижин, вокруг которых росли розы... Я  сидела  у  моря  и  внимала
крикам чаек и бакланов..."
   Сердце Анжелики лихорадочно забилось. Позднее, не раз возвращаясь мыслями
к пророчеству монахини,  она  упрекнет  себя  за  то,  что  поддалась  тогда
волнению, ибо, начиная именно с этих строк, она могла бы при чтении заметить
детали, которые позволили бы тут же опровергнуть предъявленное ей обвинение.
Но  она  была  слишком  поражена  удивительно  точным,  уверенным  описанием
Голдсборо, и бессильный гнев заслонил в эту минуту все остальные чувства.
   "...Вдруг какая-то женщина неописуемой красоты поднялась из пучины  моря,
и меня сразу же осенило, что это демон в женском обличье. Какое-то время она
словно парила над водой, в которой отражалось ее тело, и  было  непереносимо
смотреть на нее, потому  что  это  женское  тело...  И  я  поняла,  что  это
воплощение демона греха, символ греховодницы, как я представляю  ее  себе...
Вдруг из-за горизонта появилось еще какое-то существо,  которое  я  поначалу
приняла за другого  демона;  оно  приблизилось  быстрым  галопом,  и  тут  я
разглядела, что это единорог - его длинный бивень сверкал в лучах заходящего
солнца, словно кристалл. Женщина-демон села на  него  верхом  и  устремилась
вперед.
   Тогда я увидела Акадию, она представилась мне в  виде  какой-то  огромной
равнины, которую я могла обозревать как бы с высоты. Да, я узнала, это  была
наша Акадия. Демоны держали ее с четырех сторон, словно одеяло за углы, и  с
силой встряхивали.  Женщина-демон  промчалась  по  ней  крылатым  копытом  и
подожгла ее... Все то время, что длилось это видение, меня, как помнится, не
покидало ощущение, что в стороне, как будто в углу этой странной  декорации,
притаился еще  один  демон:  черный,  с  гримасой  на  лице,  он,  казалось,
наблюдает за демоническим созданием в  образе  прекрасной  женщины,  и  были
минуты, когда меня охватывал ужас, уж не сам ли это Люцифер...
   Я видела все, и я была  в  отчаянии,  ибо  понимала,  что  это  сбираются
дьявольские силы, чтобы принести бедствие нашей дорогой стране,  которую  мы
взяли под свое покровительство, чтобы  нарушить  мир  и  благополучие  нашей
Акадии.
   Другой женский силуэт проскользнул в небе. Я  не  могла  бы  с  точностью
сказать, была ли то святая дева или  одна  из  святых  покровительниц  нашей
общины. Но ее появление явно приструнило  женщину-демона.  Она  отшатнулась,
напуганная... Тут из рощицы выскочило какое-то волосатое чудище, набросилось
на нее и растерзало на куски, и в это же время юный архангел  со  сверкающим
мечом возник в тяжелой грозовой туче..."
   Анжелика молча сложила листки. Она медлила, стараясь  подавить  страх,  к
которому  теперь  примешалось  и  ожесточение...  Господи,  это   же   ворох
нелепостей, досужий вымысел заточенной в монастыре явно безумной монахини! И
серьезные люди верят ей!
   Всем известно, что в монастырях полно  подобных  ясновидцев!..  Однако  в
рассказе этой безумицы  было  нечто  такое,  что  какой-то  крупицей  истины
внушало Анжелике страх. И потому, вместо того чтобы тут  же  возразить,  она
застыла в задумчивости.
   - Если и в самом деле, - пробормотала она наконец, - если  в  самом  деле
можно подумать, что описанная местность - Голдсборо, тогда я  допускаю,  что
святые отцы могли  так  превратно  истолковать  появление  на  берегу  бухты
женщин,  лошадей...  Мое  появление,  наконец!..  Но  как  мне  опровергнуть
вымысел? Ведь с вымыслом перемежается столько реальных деталей, вы  же  сами
видите... Лично мне все эти совпадения не кажутся убедительными.  Ведь  ваша
одержимая монахиня не говорит, например, была  ли  женщина-демон  блондинкой
или брюнеткой?.. При столь точном описании  местности  это  выглядит  весьма
странно...
   - Да, вы правы.  Но  сестра  Мадлен  сама  уточнила  потом,  что  видение
п