нованная, она отметила про себя, что молодой человек скорее всего не
знал, что случилось с его близкими. Он говорил о них в настоящем времени.
   Анжелика почувствовала, что не сможет ошарашить его вестью о гибели  всей
семьи и изложить обстоятельства преступления, совершенного в  Старом  Свете,
после рассказа о тех, что творились в Новом Свете, о  которых  она  услышала
сегодняшним утром на совете пресвитерианских пасторов.
   И вот при одном лишь воспоминании о них  невралгическая  боль,  глухая  и
неопределенная, гнездившаяся, как ей казалось,  в  области  поясницы,  вновь
заявила  о  себе.  Охваченная  новыми  заботами,  она  все  же   непрестанно
возвращалась мыслями к  берегам  Салема,  продуваемым  необузданным  ветром,
разгонявшим клочья морской пены, крикливым птицам,  покинувшим  непроходимые
леса, к узким полям, разделенным ухабистыми дорогами Пуату во  Франции,  где
произошло и сколько еще произойдет скрытых трагедий, порожденных религиозной
нетерпимостью. Огромный океан разделял их.
   - Следует признать, что тем летом нам с Флоримоном было ой как невесело в
Плесси, - рассказывал Натанаэль де Рамбург. - Вы не  припоминаете?  Солдатня
кишела повсюду, в том  числе  и  в  ваших  поместьях,  хотя  вы  и  не  были
протестанткой. А этот... как его... Монтадур, их командир, который всеми там
помыкал - католиками и протестантами, дворянами и плебеями, -  какой  жуткий
тип! Какое страшное время!
   Вошла Северина, неся на маленьком серебряном подносе  дымящуюся  чашку  с
двумя ручками. Она неодобрительно взглянула на гостя,  раздражавшего  теперь
ее своим присутствием,  как  казалось  ей,  утомлявшего  Анжелику,  на  лице
которой она читала беспокойство.
   Она была польщена, когда он подошел  к  ней  на  одной  из  улиц  Салема.
Молодой  француз,  знатного  рода,  гугенот,  как  и  она  (такое  случалось
нечасто),  однако  заметив,  как  осунулась  Анжелика,  она  догадалась   со
свойственной ей прозорливостью о несвоевременности  этого  визита  и  теперь
думала лишь о том, как выставить его за дверь.
   - Выпейте этого горячего настоя, мадам,  вам  полегчает,  -  сказала  она
решительным тоном. - Вы говорили,  что  горячее  лучше  утоляет  жажду,  чем
холодное. А потом прилягте ненадолго и отдохните.
   - Пожалуй, ты права, Северина. Милый Натаниэль, время  обедать.  Оставьте
нас без всяких церемоний и возвращайтесь ближе к вечеру. Мы поподробнее  обо
всем поговорим.
   - Дело в том, - сказал он, нерешительно выпрямляясь, -  что  я  не  знаю,
куда пойти пообедать.
   - Отправляйтесь в порт и купите себе фунт жареных креветок, -  подскочила
к нему Северина, подталкивая его к двери. - Или сходите в  таверну  "Голубой
якорь": его хозяин - француз.
   Молодой Рамбург без  церемоний  подхватил  свою  шляпу,  вернулся,  чтобы
поцеловать руку  Анжелике,  и,  почти  радостный,  удалился,  бросив  ей  на
прощание слова, которые пронзили ей сердце, как удар кинжала:
   - ...Вы мне расскажете о моей семье. Может быть, вам что-нибудь  известно
о ней? Я послал им пару писем, но не получил ответа.
   - Он слышал, как  мы  говорили  с  Онориной  по-французски,  -  объяснила
Северина. - Довольно долго следовал за нами по пятам, представился  и  начал
задавать всякие вопросы, как это принято у нас, французов, так что мы вскоре
познакомились: "Откуда вы родом?" - "Из Ла-Рошели". - "А я  из-под  Мелля  в
Пуату". - "Давно вы в Америке?" и т. д. Госпожа Анжелика, что происходит, вы
плохо выглядите.
   Анжелика призналась, что страдает от жары. Но вот сейчас спокойно  выпьет
свой отвар и непременно почувствует себя лучше.
   - Окажи мне услугу, Северина. Я устала сидеть в этом обезлюдевшем доме  и
не иметь возможности ни к кому обратиться. Все, наверное,  побежали  в  порт
встречать какой-нибудь корабль.  Сходи-ка,  разузнай!  Долго  ли  еще  будет
заседать совет, на котором присутствует  господин  де  Пейрак.  И  еще,  что
слышно о старом  medisine-man  Джордже  Шаплее?  Его  отсутствие  совершенно
необъяснимо, и я начинаю испытывать нетерпение и беспокойство.
   Северина слетела по лестнице и,  оказавшись  внизу,  решила  взбудоражить
всех домашних графа де Пейрака, а  также  растормошить  степенных  англичан,
способных  сообщить  ей   какие-нибудь   сведения   об   этом   Шаплее,   не
останавливаясь перед перспективой обшарить все  таверны  города.  Но  прежде
всего она отправится за г-ном де  Пейраком  в  Консул  хаус,  чтобы  ничтоже
сумняшеся прервать это торжественное собрание с тем присущим ей  неуважением
к важным мужским проблемам, которое  ее  отец,  мэтр  Габриэль  Берн,  часто
ставил ей в вину: ведь женские проблемы она считала ничуть не менее важными.
Она твердо решила перехватить по дороге всех домочадцев и слуг г-жи  Кранмер
и напомнить им об их обязанностях, ибо, по ее мнению, все эти славные  люди,
одетые в голубое и черное, слуги и служанки, без устали разглагольствовавшие
о святости своего труда во славу Спасителя,  а  также  выплате  долга  своим
хозяевам за поездку в Новый Свет, целыми днями попросту бездельничали.
   Анжелика, увидев из своего окна, как Северина припустила  во  всю  прыть,
улыбнулась. Обожавшая ее юная девушка очень облегчала ей жизнь.
   Отойдя от окна, она почувствовала в  темном  углу  комнаты  что-то  вроде
отблеска пламени, какой-то красный свет и вдруг увидела Онорину, испытавшую,
по-видимому, потребность, как и она  на  прогулке,  освободиться  от  шляпы,
обнажившей растрепанную морским ветром рыжую копну волос.
   Онорина напоминала маленького домового. Стоило Анжелике заметить ее,  как
она вновь куда-то исчезла. Она услышала, как Онорина возится на площадке,  и
пошла взглянуть, говоря себе: "Нет, я еще  не  готова  рожать,  в  противном
случае я чувствовала бы себя более здоровой и энергичной". Ведь известно, не
правда ли, что женщина, собирающаяся рожать, испытывает  прилив  новых  сил,
помогающих ей приводить в порядок  дом  и  вообще  отдаваться  всякого  рода
деятельности - преимущественно хозяйственной. Между тем Анжелика,  напротив,
чувствовала страшную усталость.
   Она увидела Онорину, взобравшуюся на маленький ящик и  наполнявшую  водой
оловянную кружку.
   Анжелика подоспела в тот момент, когда ручонки не  знали,  как  перекрыть
струйку воды и при этом удержать в горизонтальном положении  переполняющийся
сосуд. Она подхватила кружку и закрыла кран.
   - Хочешь пить, моя радость? Позвала бы меня.
   - Это тебе, - сказала Онорина, протягивая ей кружку двумя руками. - Выпей
воды, чтобы ангелы снизошли на тебя. Так говорил Мопунтук!
   - Мопунтук?
   - Мопунтук, вождь металлаков. Ты же сама знаешь! Ведь это он научил  тебя
пить воду на прогулке, когда ты не взяла меня с собой...
   Это было смутным и уже довольно давним воспоминавшем об  их  первых  днях
жизни в Вапассу, однако Онорина, в то время почти  младенец,  все  замечала,
ничего не забывала и вообще была, по-видимому, из породы кошачьих. Время  не
существовало  для  нее...  Она  без  труда  могла  воспроизвести   ситуацию,
поразившую ее воображение, перешагивая через месяцы и годы, как если бы  все
это случилось только вчера.
   - Он сказал, что тяжесть воды помогает ангелам спускаться к нам.
   Неужели он и вправду говорил  это?  Анжелика  напрягла  память.  Мопунтук
говорил, наверное, о духах, а не об ангелах, если только он не был индейцем,
крещенным миссионерами Квебека. Между тем Онорина настаивала.
   -  Вода  помогает  ангелам  спускаться  к  нам,  а  огонь  помогает   нам
подниматься к ним. Так он сказал. Вот почему они сжигают мертвецов, чтобы не
поднялись на небо.
   Так вот что она запомнила из рассказов индейца.
   - Ты права, - с улыбкой кивнула Анжелика. Онорина вынесла из Вапассу куда
более обширные знания, чем она, и не было ничего удивительного  в  том,  что
девочка глубже взрослых воспринимала детской интуицией  слова  индейцев,  их
истинные намерения и верования!
   - Как-нибудь воспользуюсь, - со всей серьезностью заявила Онорина.
   - Чем?
   - Огнем, чтобы взлететь!
   Рука Анжелики, подносившая кружку к губам, замерла на полпути.
   - Пожалуйста, не надо! Огонь опаснее воды.
   - Тогда пей!
   Анжелика опорожнила кружку под внимательным взглядом дочери.  Теперь  она
вспомнила о преклонении Мопунтука перед родниками.  Он  придавал  им  особое
значение,  целый  день  водил  ее  за  собой  и  заставлял  пить  из  разных
источников, повторяя, что благодаря этому духи будут покровительствовать  ей
и Вапассу.
   Вода!  Могущество  ключевой  воды!  Она  никогда  не   задумывалась   над
происхождением  инстинкта,  увлекавшего  крестьян   ее   родного   Пуату   к
определенным лесным источникам.
   Что касается воды, хранившейся в фаянсовом чане г-жи Кранмер, то, похоже,
она не обладала этими свойствами и силой, во  всяком  случае,  она  казалась
отвратительной. Служанки явно не  изводили  себя  частым  мытьем  внутренних
стенок  этого  сосуда.  Анжелика  подавила  гримасу,  не  ускользнувшую   от
внимательного взгляда Онорины.
   - Схожу за водой из колодца, - решительно произнесла она, легко спрыгивая
с ящичка.
   Анжелика не успела остановить ее, и Онорина оказалась  на  лестнице.  Она
уже видела ее в своем воображении нагнувшейся над колодцем и поднимающей для
нее ведро кристально чистой воды. Она удвоила возражения и заверения, что не
нуждается ни в чем, лишь бы отвратить дочь от этого замысла.
   - Ты же видишь, я  напилась.  И  теперь  ангелы  непременно  спустятся  и
помогут мне.
   Растрогавшись,  она  обхватила  ладонями  круглую  мордашку   ребенка   и
внимательно посмотрела на нее.
   - Милая, славная девочка, - прошептала она. - Как ты добра ко мне, как  я
люблю тебя!
   Внизу хлопнула дверь,  и  кафель,  которым  был  выложен  пол  вестибюля,
зазвенел под ударами сапог.
   На сей раз Онорина выскользнула из ее  объятий.  Она  узнала  шаги  отца,
графа де Пейрака. Обняв руками его шею, она зашептала ему: "Мама грустит,  и
я не в силах утешить ее".
   - Положись на меня, - заверил ее Жоффрей де Пейрак тем  же  заговорщицким
тоном.
   - Никогда еще утро не казалось мне таким долгим,  -  выдохнула  Анжелика,
как только он вошел к ней.
   - Мне тоже. Я понимаю вас. И рад, что вы вовремя удалились.  Изматывающее
собрание, каких мало... Я просто  в  восторге  от  того,  до  какой  степени
мужская часть рода человеческого, уверенная и самодовольная, не  сомневается
в своем безусловном превосходстве. В самом деле, разве можно не  восхищаться
тем, с каким безошибочным чутьем лучшие представители этой избранной расы, к
которой, милостью Божией, имею честь принадлежать и я, великодушно пригласив
на свой Совет женщину, чье мнение они хотели бы услышать, выбрали  тему  для
обсуждения.
   И на сей раз, как всегда, когда он хотел отвлечь ее  от  мрачных  мыслей,
ему удалось развеселить  ее.  И  вот  уже  его  присутствие  умиротворяло  и
рассеивало тревогу.
   - Не будьте слишком суровы  к  вашим  патриархам  и  схоластам-пуританам,
сказала она. - Ведь они не скрывали причин, побудивших их пригласить меня.
   Я не только не сержусь на них, но и милостиво отпускаю им прегрешения.  Я
была бы признательна вам, если бы вы заверили их, что я уразумела: речь идет
о новой вспышке войны  на  границе  с  индейскими  племенами.  И  между  тем
прикинула, какую пользу можно было бы извлечь из Пиксарета.
   - О! Оставим в покое войны и кровопролития, -  сказал  он  непринужденно.
Это такие игры, которые, увы, скоро не кончаются, тогда  как  здравый  смысл
требует от нас, уделяя  им  должное  внимание,  не  забывать  выкраивать  из
драгоценных часов,  отданных  повседневной  суете,  время,  необходимое  для
поддержания мира и покоя в нашей семье.  Поговорим  лучше  о  том,  что  вас
беспокоит,  дорогая.  Я  вижу,  вы  осунулись,  у  вас  под  глазами   тени;
разумеется, и они вам к лицу, придают трогательный вид, однако...
   - Шаплей почему-то не встретил меня, - пожаловалась она.
   - Я повсюду разослал своих  эмиссаров.  Они  непременно  разыщут  его.  И
доставят его к нам в Портленд, если он не  сможет  прибыть  сюда  до  нашего
возвращения в Голдсборо.
   Он привлек ее к себе и стал нежно касаться губами ее век.
   - Что вас тревожит, любовь моя, не  таитесь.  Доверьтесь  мне.  Теперь  я
здесь, рядом, чтобы защищать вас, оберегать от опасности.
   - Увы! Речь идет об испытании, предотвратить которое не  вполне  в  нашей
власти, ибо здесь вступают в силу законы природы.
   Она высказала предположение, что это не более чем ложная тревога,  однако
утреннее недомогание внезапно заставило ее опасаться преждевременных родов.
   Разумеется, заверила Анжелика, теперь она чувствует себя вполне прилично,
но убеждена, что роды, которые казались ей весьма отдаленными, не за горами.
И для нее не будет ничего удивительного в том, если они начнутся значительно
раньше предполагаемого срока.
   Она внимала ему и находила трогательной ту доброту,  с  какой  он  весьма
добросовестно подыскивал аргументы, вторгаясь в женскую сферу, казалось  бы,
совершенно чуждую авантюристу-дворянину, которого многие считали если  и  не
опасным пиратом, то, во всяком случае, суровым воином, лишенным человеческих
слабостей. Однако по отношению к ней он был сама нежность.
   Она отстранилась от него и улыбнулась. Однако ее большие зеленые, как  бы
потускневшие глаза оставались широко раскрытыми, а взгляд - неподвижным.
   - Есть еще одна причина, - с виноватым видом прошептала она.
   И она призналась ему в том, что беспокоило ее вдвойне. Вдвойне -  удачное
слово. Двойня могла возвещать двойное счастье, но делала  проблематичным  их
выживание, в том случае если ей не суждено было выносить их положенный срок.
   Он  понял,  что  она  действительно  была,  как  никогда,  обеспокоена  и
подавлена.
   И вдруг это выражение отчаяния и беспомощности напомнило ему девочку-фею,
внезапно появившуюся в лесах Пуату, дивное видение, возникшее перед  ним  на
залитой  солнцем  тулузской  дороге,  которое  перевернуло  всю  его  жизнь,
знатного сеньора-либертена, испытавшего, казалось, все наслаждения мира и  в
страданиях, тоске и невыразимых восторгах познавшего истинную любовь.
   И так как она по-прежнему жила в его сердце, он мог утверждать, что она и
не покидала его, сумела уберечь тот таинственный источник очарования,  столь
быстро иссякающий у других женщин под всеиссушающим дуновением  обыденности,
а так как он воспринимал откровение вместе с ослепительной,  восхитительной,
изумительной, несколько экстравагантной вестью  о  том  даре  рождения  двух
детей, который она собиралась ему преподнести, он не без внутреннего трепета
спрашивал себя, не переживает ли в настоящую  минуту  величайшую  радость  в
жизни. На его глазах выступили слезы, и, чтобы скрыть их, он вновь обнял ее.
   Прижимая ее к себе, лаская рукой ее волосы, тело, он стал нашептывать ей,
уверяя, что все хорошо и ничего не следует бояться, что он счастливейший  из
мужчин, что  их  дети,  которым  предстоит  появиться  на  свет  под  знаком
благоприятных предзнаменований, родятся  красивыми  и  сильными,  ибо  жизнь
никогда не приносит столько зла, сколько могла бы, особенно тем,  кто  любит
ее и безоглядно пользуется ее дарами, твердя ей, что она не одинока, что  он
рядом, что им покровительствуют боги и  что  в  любом  испытании,  каким  бы
тяжелым оно ни было, нельзя забывать о  существовании  высшей  силы  -  воли
Небес.
   И прибавил  с  улыбкой,  которая,  казалось,  одновременно  высмеивала  и
бросала  вызов  обезверившемуся  и  малодушному  миру,  что  он   достаточно
всемогущ, чтобы ради  их  спасения  послать  своих  эмиссаров  даже  туда  -
испросить помощи у Всевышнего.
   Графа де Пейрака, искренне желавшего помочь ей  оправиться  и  видевшего,
что она страдает не столько от усталости, сколько от тяжелых мыслей, осенила
счастливая мысль предложить ей пообедать на "Радуге" - их  корабле,  стоящем
на рейде.
   Легкий морской бриз будет овевать палубу судна,  во  всяком  случае,  там
легче дышится, чем на суше.
   Северина и Онорина  отправятся  в  сопровождении  Куасси-Ба  пообедать  в
город, в котором они, по-видимому, уже достаточно хорошо освоились.
   Он хотел побыть с ней наедине, чтобы она  отдохнула  вдали  от  городских
забот. Нет ничего лучше, размышляя о будущем и неведомом, как посмотреть  на
них со стороны.
   Эта смена обстановки произошла как раз вовремя, придав  Анжелике  силу  и
уверенность. На палубе "Радуги", прячась  от  сверкающего,  как  раскаленная
добела сталь, солнца под широким тентом, натянутым в передней  части  второй
палубы, их обслуживал  метрдотель  г-н  Тиссо;  в  его  обязанности  входило
запасаться на стоянках свежими продуктами, которые можно  было  раздобыть  в
этих местах: вино, ром, кофе, чай и, разумеется, поскольку они находились  в
Салеме, бочонки сушеной трески в невообразимых количествах.  Качество  рыбы,
поставляемой  старейшей   на   побережье   сушильней,   основанной   первыми
поселенцами, было безупречно. Однако метрдотель поостерегся угощать ею мадам
де  Пейрак,  догадываясь,  что  она  не  в  состоянии  сегодня  оценить  это
деревенское лакомство; треска, изобилию  которой  многие  крупные  состояния
были обязаны своим возникновением, называлась здесь "зеленым золотом". И тем
не менее, он не  уставал  уверять,  что  из  нее  можно  приготовить  чудеса
кулинарного искусства.
   Внезапный приезд не застал его  врасплох.  Он  выставил  на  стол  свежие
сочные фрукты, салаты, поджаренное на вертеле мясо.
   Кроме того, будучи все время начеку,  он  имел  в  запасе  богатый  выбор
охлажденных льдом напитков и фруктовое мороженое.
   Анжелика поняла, что отправилась утром на этот злополучный Совет  слишком
уж натощак; ее мало вдохновила тарелка вареного овса,  именуемого  овсянкой,
приготовленной служанками миссис Кранмер, хотя ей и предложили  сдобрить  ее
небольшим количеством сливок и патоки.
   В самом деле, стоило ей сделать несколько  глотков,  как  она  воскресла.
Перед тем как выйти из дома, Жоффрей де Пейрак напомнил ей  о  необходимости
взять с собой веер. Похоже, что она и в самом деле совершенно  потерялась  и
забыла об аксессуарах придворных дам, не подумав заранее об этой скромной  и
восхитительной принадлежности женского туалета, помогающей выносить  тесноту
салонов и королевских апартаментов, а  также  духоту,  нагнетаемую  букетами
свечей, пылающих в огромных хрустальных люстрах.
   Воспрявшая, она не спеша обмахивалась веером,  наслаждаясь  этой  минутой
покоя  рядом  со  своим  мужем  перед  бокалом  свежей  воды  на  расстоянии
протянутой руки.
   С того места, где они находились,  можно  было  видеть  панораму  города,
контуры которого заволакивались дымкой зноя, покрывавшей на горизонте горные
извилистые очертания Аппалачей; контуры напоминали изящное  кружево  вышитых
цветов: это было нагромождение крыш, продолжающихся покатыми или обрывистыми
скатами. Некоторые из них спускались почти до самой земли, что  наводило  на
мысль о желании архитектора привнести в постройку что-то  оригинальное.  Над
всем возвышались длинные кирпичные трубы в елизаветинском стиле, придававшем
этому городу пионеров какую-то унаследованную от Старого Света элегантность.
   Созерцая  этот  город  со  стороны,  такой  с   виду   умиротворенный   и
трогательный в  своей  силе  и  мужественной  решимости  выстоять,  Анжелика
испытала нечто вроде разочарования.
   - Вы же должны меня понять, не правда ли, -  обратилась  она  к  Жоффрею.
Когда я выражала нежелание, чтобы наш ребенок или наши дети родились в Новой
Англии, это отнюдь  не  означало,  что  я  испытываю  враждебные  чувства  к
соседям-англичанам, с которыми, как я знаю, вы уже многие годы поддерживаете
серьезные деловые связи и ваше уважение к которым я полностью разделяю.  Но,
как мне кажется, нашему ребенку могло бы повредить  то,  что  ему  предстоит
родиться среди людей, придавших добродетели столь