орьяно и, не говоря ни слова, повел ее наверх, в гостиную,  где
метался разъяренный д'Эскренвиль. Бросив на нее злобный взгляд,  он  вытащил
длинные ножницы.
   - Это нашли у греческого мальчишки, который пытался пробраться  к  окошку
темницы. Это, конечно, для тебя? Что ты собиралась сделать?
   Анжелика молчала, презрительно отвернувшись. Значит, не удалось.
   - У нее что-то было на уме, - сказал Корьяно. - Чего только некоторые  не
выдумывают, чтобы избежать продажи!.. Помните, одна сицилианка  сама  облила
себя серной кислотой... А еще одна бросилась вниз со стены... Чистые потери.
   - Перестань каркать! - рявкнул пират.
   Он опять заходил по комнате, потом схватил Анжелику за волосы и  заглянул
ей в лицо.
   - Так ты решила, что тебя не продадут, так? Что сделаешь что угодно, лишь
бы избежать этого? Будешь кричать? Вопить? Отбиваться?.. Упираться так,  что
десятку человек придется держать тебя, чтобы раздеть?..
   Он выпустил ее и снова начал шагать взад и вперед.
   - Все ясно. Будет  порядочный  скандал.  А  мальтийские  рыцари,  которым
принадлежит батистан, скандалов не любят, да  и  тем,  кто  охотно  покупает
послушных девиц, это не по нраву.
   - Не дать ли ей наркотик?
   - Сам знаешь, что это не годится. От наркотика делаются  вялыми,  дуреют,
смотреть на них неинтересно. А  мне  надо  получить  свои  двенадцать  тысяч
пиастров!
   Он остановился перед Анжеликой.
   - Если ты будешь послушна, я эти деньги  выручу  наверняка...  Но  ты  не
хочешь слушаться и собираешься до  последней  минуты  устраивать  нам  новые
каверзы. Говорю тебе, Корьяно!  Эта  девка  доведет  меня  до  того,  что  я
соглашусь сам заплатить, чтобы отделаться от нее.
   Одноглазый пробурчал:
   - Надо найти на нее управу.
   - Как же? Вроде уж все испробовали.
   - Нет.
   Единственный глаз помощника загорелся.
   - Она еще не побывала в темнице у наружных стен. Там она поймет,  что  ее
ожидает, если она попытается помешать нам продать ее.
   Его беззубый рот растянулся в  злобной  ухмылке.  Д'Эскренвиль  понимающе
кивнул в ответ.
   - Что ж, Корьяно, мысль хорошая. Попробуем и это.
   Он подошел к пленнице.
   - ...Хочешь знать, какую смерть я  тебе  приготовил,  если  ты  помешаешь
сделке? Хочешь знать, какая смерть тебя ждет,  если  я  не  получу  за  тебя
двенадцать тысяч пиастров?.. Если ты отпугнешь покупателей?..
   Схватив ее за волосы, он приблизил к ней свое искаженное злобой лицо,  от
которого несло гашишем, и прошипел:
   - ...Ты таки умрешь, не думай, что я тебя пожалею!..  Либо  я  выручу  за
тебя двенадцать тысяч пиастров, либо ты умрешь. Хочешь знать как?..
   За Анжеликой захлопнулась дверь новой  темницы.  Тут  тоже  было  сыро  и
тесно, но ничего особенного не замечалось. Она долго  оставалась  на  ногах,
потом присела на что-то вроде старого седла,  валявшегося  в  углу.  Она  не
хотела демонстрировать маркизу д'Эскренвилю охвативший ее ужас, но  ей  было
очень страшно. Когда он запирал дверь темницы, она едва удержалась, чтобы не
броситься к ногам пирата, умолять его и обещать все, что  он  захочет...  Ее
удержала только последняя вспышка гордости.
   - Как мне страшно, - проговорила она вслух. - Боже мой, как мне  страшно.
- Уже столько дней он мучил ее, и теперь нервы  у  нее  стали  сдавать.  Эта
темница походила на гроб. Она приложила руки к лицу и замерла.
   Вдруг что-то стукнуло, словно упало на пол неподалеку, и вновь воцарилась
тишина.
   Но теперь она была в темнице не одна. Что-то непонятное находилось здесь,
чей-то взгляд был обращен на нее. Очень медленно она отвела руки от  лица  и
едва сдержала вопль ужаса. В середине темницы сидел на полу огромный  кот  и
смотрел на нее.
   Его фосфоресцирующие глаза  мерцали  в  полумраке.  Анжелика  застыла  на
месте, не в силах шевельнуться.
   Потом между прутьями окошечка появилась другая кошка  и  спрыгнула  вниз,
потом третья, четвертая, пятая. Скоро со всех сторон ее окружали  сидящие  и
двигающиеся кошки. В полутьме светились их настороженные глаза.  Одна  тварь
подобралась ближе  и  поджала  лапы,  словно  собираясь  прыгнуть.  Анжелике
показалось, что кошка хочет вцепиться ей в глаза. Она оттолкнула  ее  ногой,
та ответила злобным мяуканьем, подхваченным остальными, и в темнице зазвучал
какой-то дьявольский концерт.
   Анжелика вскочила на ноги и бросилась к двери.  Она  ощутила  тяжесть  на
плечах, когти царапали ей кожу, другие рвали одежду.
   Закрывая глаза руками, она завопила, как сумасшедшая:
   - Нет... только не это... только не это... На помощь! На помощь!..
   Дверь отворилась, и вошел Корьяно, чертыхаясь,  размахивая  бичом,  стуча
сапогами.  Не  сразу  ему  удалось  разогнать  ударами  и  пинками  страшных
изголодавшихся тварей. Он вытащил  наружу  задыхавшуюся,  что-то  кричавшую,
скорчившуюся в ужасе Анжелику.
   Д'Эскренвиль спокойно разглядывал ее, обессиленную и  сломленную.  Теперь
это была покорная женщина. Ее нервы  не  выдержали  пытки.  Ее  гордая  воля
уступила женской слабости. Теперь она стала обыкновенной женщиной,  как  все
другие.
   Рот пирата скривила судорога. Это была самая замечательная его  победа...
и самая горькая. Ему вдруг захотелось закричать от боли, и он стиснул  зубы.
А потом проговорил:
   - Ты поняла? Будешь слушаться?
   Она повторяла, рыдая:
   - Нет, только не это... Не надо кошек! Не надо кошек!..
   Он приподнял ее голову.
   - Так будешь слушаться? Позволишь отвести тебя на батистан?
   - Да, да.
   - Позволишь выставить тебя там, раздевать, показывать раздетую?
   - Да, да... Все... Все, что хотите... только не кошки.
   Бандиты переглянулись.
   - Кажется, мы добились толку, хозяин, - сказал Корьяно.
   Теперь он наклонился над съежившейся, трясущейся в рыданиях  Анжеликой  и
указал на ее разодранное плечо.
   - Я вошел, когда она стала звать на помощь, но эти твари успели  все-таки
ее разукрасить. Наслушаемся мы теперь замечаний от оценщика рабов.
   Маркиз д'Эскренвиль вытер пот с лица.
   - Ну, это еще наименьшее из зол. Хорошо еще, что ей не выцарапали глаза.
   - Да уж, ничего не скажешь... Таких упрямиц я еще не встречал в  жизни...
Мадонна! Сколько бы лет я еще ни прожил, в каких краях ни оказался бы, везде
буду рассказывать про зеленоглазую француженку.

Глава 17

   После этой ужасной сцены Анжелика покорилась, не пытаясь ни  собраться  с
мыслями, ни взбунтоваться.
   Две ее товарки обменивались понимающими взглядами, видя, что француженка,
еще недавно такая дерзкая, пребывает в отупелой  неподвижности.  Пират  знал
способ управляться с самыми непокорными. У него был  обширный  опыт,  и  они
испытывали к нему некоторое уважение, даже своего рода гордость от того, что
попали в такие уверенные руки.
   На следующий день к ним явился стражник-мавр вместе с двумя очень жирными
неграми. Сначала Анжелика приняла их за мужчин, поскольку они были в мужских
костюмах,  огромных  турецких  тюрбанах  и  с  саблями  на   перевязи.   Но,
вглядевшись в их  черты,  она  решила,  что  имеет  дело  с  двумя  пожилыми
женщинами. Под их болеро из вышитого бархата угадывались обвислые  груди,  а
лица были безволосы. Старшая остановилась и что-то  сказала  резким  высоким
голоском.
   Анжелика обернулась к армянке, и та перевела, что речь  идет  о  турецкой
бане. Меж тем толстая турчанка ткнула пальцем в сторону московитки и сказала
по-русски: "Банья". Затем ткнула себя в грудь и произнесла еще что-то.
   - Это старший банщик, - сказала госпожа Чемичкян.
   Придя в крайнее возбуждение, она  объяснила,  что  это  два  евнуха,  они
пришли, чтобы повести женщин в  баню,  удалить  волосы  и,  главное,  одеть.
Славянка, казалось, проснулась и  быстро  залепетала,  мило  улыбаясь  этому
уроду. Она и ее подруга были в восторге.
   - Они говорят, что мы сможем выбрать самые богатые одежды и украшения  на
рынке. Но сначала вам придется согласиться надеть чадру.  Евнух  утверждает,
что неприлично вам быть одетой в мужское платье и что  ему  стыдно  даже  за
себя.
   Их провели в дом, где была приготовлена трапеза:  пирожки  с  начинкой  и
мясо, сбрызнутое лимонным и апельсиновым соком. Евнухи  наблюдали  за  ними.
Анжелика даже подскочила, когда рука старого  евнуха  с  оранжевыми  ногтями
коснулась ее плеча и отвела волосы, чтобы посмотреть на спину. В  это  время
появился маркиз д'Эскренвиль. Евнух принялся что-то красочно расписывать ему
по-турецки. Армянка прошептала:
   - Он спрашивает, неужто он совсем потерял разум, решившись ударить  столь
красивую женщину перед самой продажей. Он не ручается, что сумеет до  вечера
сделать след от удара незаметным.
   Глаза корсара налились кровью, у рта залегла горькая складка.  Его  глаза
бегали, и он старался не смотреть на Анжелику.  Он  топнул  ногой  и  быстро
вышел.
   Служанки принесли женщинам одежды для выхода в город.  Анжелике  пришлось
надеть широченную черную  хламиду  с  прорезью  для  глаз,  прикрытой  белой
вуалью.   У    входа    скопилось    множество    оседланных    осликов    с
погонщиками-малолетками в лохмотьях... По словам армянки,  поездка  на  осле
показывала, что их считают ценным товаром. Затем она  и  славянка  принялись
что-то  выговаривать  старому  евнуху.  Анжелика,  не   понимая   ни   слова
по-турецки, держалась в стороне.
   Евнух выказал себя приветливым и словоохотливым. Он  начал  с  того,  что
купил несколько кусков дрожащего желе красного и зеленого цвета. Он  дал  их
женщинам, заметив, что это мятный и  клубничный  рахат-лукум  и  что  им  не
следует  злоупотреблять  до  купания.   Когда   же   Анжелика,   найдя   это
переслащенное лакомство отвратительным, отдала его мальчишке, который вел ее
осла, негр отнял его, хлестнув малыша по икрам плетью из воловьих жил.
   После заточения свежий воздух явно шел  ей  на  пользу.  Гроза  грохотала
вдалеке,  море,  проглядывающее  иногда  в  просветы  улиц,  еще   сохранило
фиолетовый отсвет и было усыпано белыми хлопьями. Но небо было чистым,  жара
немного спала. В сутолоке улиц, уже полных народу, несмотря на  ранний  час,
маленький кортеж двигался очень медленно. Как и в порту, здесь смешались все
нации Средиземноморья, зажатые  в  узких  переулках  между  слепыми  стенами
греческих домов или пузатыми балконами венецианских дворцов.  Горцев-греков,
местных крестьян можно было узнать по коротким  белым  юбочкам,  оставлявшим
голыми ноги. Арабских  купцов  -  по  коричневым  одноцветным  или  расшитым
плащам. Турки были достаточно редки, их отличали большие тюрбаны  из  белого
муслина или сверкающего атласа, заколотые булавками с драгоценными  камнями,
широкие  шальвары  и  пояса,  многократно  обвивающие  талию.  Мальтийцы   с
оливковой кожей толкались здесь в  одной  толпе  с  сардами  и  итальянцами,
одетыми по моде их стран. По большей части это были небогатые купцы, занятые
прибрежной морской торговлей. Избегнув корсаров, они  могли  высаживаться  в
Кандии как свободные люди, заключая на равных сделки, давая то, что привезли
в трюмах, как делал бы и Мельхиор Паннасав, если бы судьба  ему  улыбнулась.
Встречалось здесь и немало людей, одетых по-европейски, с большими  шляпами,
украшенными плюмажем, в сапогах с отворотами и  даже  в  туфлях  с  цветными
каблуками. Мелькали более или менее потрепанные камзолы  и  изрядно  помятые
жабо колониальных служащих, заброшенных на этот далекий остров, а порой взор
привлекали  бархат  и  страусовые  перья,  тонко  выделанная  кожа   одеяния
какого-нибудь банкира из Италии или зажиточного торговца.
   Через каждую сотню шагов  встречался  бородатый  поп  в  черной  рясе,  с
громадным деревянным, серебряным  или  золотым  крестом  на  груди.  Армянка
просила у каждого из них благословения, и  священник  рассеянно  давал  его,
чертя в воздухе крест.
   В квартале портных главный евнух занялся  многочисленными  покупками.  Он
долго перебирал рулоны разноцветных вуалей и драгоценности. Затем  предложил
вернуться через порт.
   Маленький караван вновь пустился в путь, минуя бесчисленные мелкие рынки,
либо открытые небесам, либо сумрачные и темные, как  например,  котельничий,
где в пяти десятках лавчонок с диким грохотом выбивали узоры на меди.  Толпа
становилась все более и более плотной. В ней  скользили  бродячие  торговцы,
балансируя громадными деревянными блюдами, лежащими на тюрбане и  деревянной
табуреточке, привязанной к плечу. На этих блюдах  можно  было  найти  всякую
всячину, фрукты, орехи, сладости и даже серебряные кофейники с горячим кофе,
стоящие на блюдечке и накрытые чашечкой, а рядом - неизменный  стакан  воды,
столь ценимой людьми Востока.
   Дети всех цветов, голые или в колоритных лохмотьях,  крутились  вместе  с
собаками под ногами людей и ишаков. И дети, и собаки  были  худы.  Напротив,
коты  всех  цветов  отличались  благостной  полнотой.  Анжелика  со  страхом
смотрела на этих громадных котищ, сидевших на пороге каждой лавки, в  каждой
подворотне, в тени всех столбов и балконов. На маленькой площади  мужчина  в
красном колпаке со связкой вертелов был окружен  мяукающей  стаей.  Это  был
продавец жареной бараньей печенки, которому город платил  за  то,  чтобы  он
ублажал любимцев оттоманской цивилизации.
   Затем цепочка осликов оказалась на  площади,  мощенной  черными  плитами,
усеянными грудами фруктов: фиников, дынь, арбузов, апельсинов, лимонов, фиг.
На горизонте высился лес мачт. На  палубе  одного  из  галиотов  под  флагом
Туниса некий волосатый и бородатый людоед в просмоленных  штанах  и  высоких
сапогах красной кожи ревел, как морское божество.
   Евнухи остановили ослов, чтобы поглазеть на  представившееся  зрелище,  и
объяснили пленницам, что происходит. Армянка любезно перевела Анжелике,  что
это датчанин-вероотступник Эрик  Янсен,  двадцать  лет  назад  перешедший  к
берберийцам, коих он обучал строить плоскодонные морские суда. Этой ночью на
пути в Албанию он был захвачен  штормом  и,  спасая  перегруженный  корабль,
выбросил за борт часть груза, около сотни рабов. Старый викинг метал громы и
молнии, его белесая борода развевалась по ветру  под  красным  тюрбаном.  Он
наблюдал за продажей другой  партии  рабов,  "подпорченных"  ужасной  ночью,
проведенной  в  трюме  чуть  не  затонувшего  судна.   Израненные   мужчины,
полумертвые от ужаса женщины и дети - все были спущены за бесценок прямо  на
набережной. Все эти коммерческие тяготы привели его  в  дурное  расположение
духа, и хлысты наемников под этот львиный рык резко вспарывали воздух.
   Невольников взгромоздили на бочки и груды мачт,  чтобы  покупатели  могли
как следует разглядеть живой  товар.  Арабы  в  белых  бурнусах  из  экипажа
датчанина регистрировали сделки. Покупатели  имели  право  трогать,  щупать,
раздевать женщин. Они стояли у края палубы, голые и дрожащие  под  взглядами
толпы. Некоторые пытались закрыться волосами, но удар  плетки  пресекал  эти
целомудренные попытки. Все они были лишь скотом, выставленным на продажу. Им
заглядывали в рот, чтобы проверить, не слишком ли они беззубы.
   Анжелика вздрогнула от стыда.
   "Невозможно, - говорила она себе. - Неужели и со мной... Только не  это!"
Она  оглядела  толпу,  ища  помощи.  И  вдруг  заметила   старого   продавца
апельсинов, глядящего на нее из-под своего обширного плаща. Он подал ей знак
и растворился в толпе.
   Какой-то чернокожий коммерсант отрывал обезумевшую  от  горя  женщину  от
троих рыдающих голых детей.
   - Вот так и моих братьев отобрали у матери, -  грустно  сказала  армянка.
Она послушала объяснения и продолжила. - Эта женщина куплена для отдаленного
египетского гарема где-то в пустыне... Покупатель не хочет  обременять  себя
такими маленькими детьми, ведь они умрут по дороге.
   Анжелика ничего не ответила,  все  ее  существо  было  охвачено  каким-то
равнодушием.
   - Их продадут за несколько пиастров, - продолжала армянка, - или отпустят
попрошайничать вместе с собаками Кандии. Будь проклят, будь  трижды  проклят
день, когда они родились!
   Молодая женщина долго качала головой.
   - Наша доля лучше. По крайней мере, мы не умрем с голоду.
   Затем, повеселев, она предложила пойти  полюбоваться  двумя  мальтийскими
галерами, чьи красные с белым крестом  флаги  полоскались  на  ветру.  Здесь
торги уже подходили к концу. "Вооруженные служители",  солдаты  Мальтийского
ордена, с алебардами в руках поддерживали порядок около  цепочек  пленников,
которых уже  уводили  новые  владельцы.  Эти  воины  в  ботфортах  и  касках
отличались от наемников черными ризами с  белым  восьмиконечным  крестом  на
груди.
   Молодая армянка, исповедовавшая православие, пришла в восхищение при виде
моряков  самого  мощного  из  флотов  христианского  мира.  Евнуху  пришлось
повысить голос, чтобы вывести ее из оцепенения. Конечно, он не мог  отказать
своим подопечным, которых ожидали отдаленные гаремы, в простых  развлечениях
улицы,  дорогих  сердцу  восточных  людей.  В  этом   не   отказывают   даже
приговоренным к смерти. Но сейчас надо было торопиться.  Приближалось  время
вести их на торги...
   Уже у самых турецких бань  Анжелика  снова  увидела  нищего  с  корзинами
апельсинов. Он споткнулся прямо у ног ее ослика, и тут она узнала Савари.
   - Сегодня вечером, - прошептал  он,  -  когда  выйдете  из  невольничьего
рынка, будьте  готовы!  Сигналом  станет  голубая  ракета.  Мой  сын  Вассос
проведет вас. Но  если  он  не  сможет  вас  увидеть,  сделайте  все,  чтобы
добраться до Башни крестоносцев в порту.
   - Это невозможно. Как я смогу ускользнуть от стражников?
   - Думаю, в эту минуту у ваших стражей, кто бы они ни были, будет  на  что
смотреть, кроме вас, - хихикнул Савари, и дьявольская искорка  блеснула  под
очками. - Будьте готовы!..

Глава 18

   Солнце  уже  клонилось  к  закату,  когда  рабы  принесли   паланкины   с
задернутыми занавесями, в которых сидели три женщины, к невольничьему  рынку
Кандии.
   Расположен он был на холме. Снаружи он выглядел четырехугольным зданием в
византийском стиле, с решетчатыми коваными воротами тонкой отделки. У дверей
клубилась густая толпа, и три пленницы  под  надзором  все  тех  же  евнухов
вынуждены были дойти до дверей пешком. Люди обступили большую черную доску -
глыбу неполированного мрамора,  на  которой  темнокожий  человек  с  большим
носом, без тюрбана, с тщанием писал на двух языках, итальянском и  турецком.
Анжелика достаточно знала по-итальянски, чтобы разобрать его  письмена.  Там
значилось примерно следующее:

   Греки-ортодоксы
   50 экю золотом

   Русские, очень сильные
   100 экю золотом

   Мавры и турки
   75 экю золотом

   Французы, без различия пола и возраста
   30 экю золотом

   Стражники растолкали толпу, и Анжелика с  другими  женщинами  вступила  в
обширный  двор-сад  с   дорожками,   выложенными   квадратиками   старинного
драгоценного фаянса голубоватых тонов, среди куп розовых кустов, олеандров и
апельсиновых деревьев. Фонтан - жемчужина венецианской скульптуры - журчал в
центре двора.  Толстые  стены  заглушали  городские  шумы,  и  сновавшие  по
караван-сараю люди, даже самые озабоченные, напускали на  себя  степенность,
подобающую зажиточным торговцам. Ведь здесь не обыкновенный базар. Резные  и
покрытые росписью в византийском  стиле  колонны  окружали  перистиль,  куда
выходили двери внутренних залов, где шли торги.
   Когда они пересекли  сад,  главный  банщик  оставил  своих  подопечных  у
перистиля и ушел выяснить, в какой зал их  вести.  Анжелика  задыхалась  под
многочисленными покрывалами, которыми была обмотана. Она уже видела себя  на
этом рынке человеческой плоти под жадными взглядами людей всех цветов  кожи,
которые  будут  оспаривать  ее  друг  у  друга...  Она   отодвинула   ткань,
закрывавшую лицо, чтобы глотнуть  воздуху.  Молодой  евнух,  жестикулируя  и
крича, велел ей прикрыться. Она не стала его слушать.
   Мрачным и испуганным взглядом  она  следила  за  цепочкой  покупателей  -
т