Разговор происходил за завтраком. Марийка как раз подавала  кофе.  Михаил
одобрил жену:
   - Правильно нечего голодранцам помогать.
   Лена кивнула. Потом Каюров  ушел,  а  жена,  очевидно,  ощущая  некоторое
неудобство, неожиданно обратилась к Марийке.
   - Стоит только чуть-чуть встать на ноги, как  мигом  просители  набегают:
этому дай, тому помоги... Между прочим, нам с мужем никто особенно плечо  не
подставлял. У Миши родители рано скончались, а у меня их и не было.
   - Как это? - удивилась прислуга. - Отец с матерью у каждого есть!
   - Только не у меня, - спокойно пояснила Лена, - я - подкидыш, на  вокзале
нашли, под скамейкой, и сдали в приют!
   Марийка не нашлась что ответить.
   Я взяла  приглашение  и  поехала  домой.  В  голове  было  пусто,  ничего
конструктивного я придумать не могла.
   Ни Аркадия, ни Зайки на месте не оказалось. Вспомнив, что сегодня  среда,
и сообразив, что Кеша скорей всего  отправился  за  сестрой  в  Ветеринарную
академию, я вошла в гостиную и застала там удивительную картину.
   На диване, в горе одеял и подушек, словно бухарские эмиры, возлежали Снап
и Банди. Но это  вообще-то  было  не  так  странно,  наши  собаки  частенько
валяются в креслах и на лежанках. Изумляло иное.
   Вчера,  например,  Севка,  завидя  Хучика,   мигом   обвесился   соплями,
расчихался и категорично потребовал:
   - Пусть собаки ходят только по второму этажу, иначе у меня случится  отек
Квинке!
   Делать было нечего, пришлось загонять псов наверх.  Но  сегодня  ситуация
изменилась самым кардинальным образом.
   Рядом со Снапом и Банди сидели Севка и Тузик. Нос держал в руках литровое
ведерко с  паштетом,  Лазарев  шуршал  тонкими,  хрупкими  крекерами.  Через
секунду я поняла, чем занимается  "сладкая  парочка".  Тузик  брал  у  Севки
печенье, намазывал его деликатесной печенкой и засовывал в разверстые  пасти
пита и ротвейлера. Здесь же, на ковре, мерно мели  хвостами  Черри  и  Жюли.
Иногда Тузик протягивал угощенье и пу-делихе с йоркширской терьерихой.
   - Хорошие собачки, - сюсюкал Севка.
   - Храбрые мальчики, - вторил Тузик. - Как он  бросился  меня  спасать!  -
восхищался парфюмер, наглаживая Банди
   - Мы бы с тобой утонули, - подхватил Нос.
   Груда одеял зашевелилась, и на свет выбрался Хучик.
   - Котеночек! - умилился Тузик и мигом запихнул в рот мопса большой шматок
паштета.
   Я перевела взгляд на журнальный столик, увидела там пустую коробку из-под
сыра камамбер, обертки от крабовых палочек,  пакеты  от  соленых  орешков  и
поняла, что пир длится давно.
   Вопль возмущения вырвался из моей груди:
   - Что вы делаете?!
   Мужчины разом обернулись к двери, собаки же при виде любимой хозяйки даже
и  ухом  не  повели.  Скорей  всего  они  просто  опьянели  от  невероятного
количества страшно вкусной, но совершенно недозволенной им еды.
   - Мы кормим наших спасателей, -  спокойно  ответил  Севка.  -  Немедленно
прекратите! Им нельзя столько есть,  тем  более  такие  деликатесы!  Да  они
заболеют!
   - Вот и нет, - парировал Тузик, нежно поглаживая Хучика  левой  рукой,  а
правой запихивая ему в пасть большущую шоколадную конфету, -  тут  ветеринар
приходил, сказал: "На редкость здоровые собаки!"
   - Живо станут больными, если... - начала я.
   - Ой, - замахал руками Севка, - ну вот почему я баб не перевариваю!  Даже
лучшие из них - зануды!
   Снап, ожидавший очередной кусок паштета, тихо гавкнул.
   Я хотела было пресечь пир на корню, но тут послышался топот и в  гостиную
вбежала Маня. За ней маячил хмурый Аркадий.
   - Мусечка, - заорала дочь, - как дела?
   - Прекрасно, - бодро ответила я, - а у тебя?
   - Вот, - радостно проговорила  Манюня  и  показала  забинтованную  правую
руку.
   - Что случилось? - испугалась я.
   - Ерунда на постном масле! Яшка, обезьян, укусил!
   - В школе? Господи, вы же уже взрослые, а ведете себя, словно детсадовцы.
   - Мусечка, - затарахтела Маруся, - ты не поняла! Обезьян настоящий, Яшка.
Я его клетку  чистить  стала,  протягиваю  ему  бананчик.  Он  всегда  такой
ласковый, возьмет и целоваться лезет, только я уворачиваюсь.  Яшка-то  зубов
не чистит, и воняет от него жутко.
   Но сегодня миролюбивый Яша, ухватив угощение, оскалил крупные  желтоватые
клыки и собрался вонзить их в Машкину спокойно протянутую длань. Хорошо еще,
что  дочь  заподозрила  неладное  и  успела  отдернуть  руку.  Острые   зубы
обозленной обезьяны  лишь  оцарапали  кожу.  Но  преподаватель  Ветеринарной
академии, руководитель кружка "Юный любитель животных",  милейший  профессор
Реутов перепугался до ужаса.  Он  отвел  Манюню  в  медпункт,  где  девочке,
несмотря на ее яростное сопротивление, мигом вкатили  укол  и  перебинтовали
рану.
   - И теперь, - ныла Маня, - дурацкая царапина совсем  не  болит,  зато  на
попу сесть нельзя, там такой желвак раздуло. Хочешь, покажу?
   Я с тревогой глянула на Кешу. Ростом Маруська давно догнала Зайку,  да  и
весит она больше  невестки.  Со  спины  уж  скорей  меня  можно  принять  за
школьницу, Манюня похожа на студентку. Но на теле  юной  дамы  сидит  голова
семилетнего ребенка. Ни о каких кавалерах, поцелуях и  прогулках  под  луной
Маняша и не думает. Любимыми ее развлечениями  остаются  компьютерные  игры,
Барби и домашние животные. Одежду Маняша предпочитает удобную, косметикой не
пользуется и журнал "Сооl" не читает.
   Ребячливость сестры поражает старшего брата. И он ведет суровую борьбу со
всеми проявлениями ее детскости.
   - Вот вырастет инфантильной, неприспособленной, - вещает  Кеша,  -  будем
потом локти кусать, да поздно будет!
   И очень  странно,  что  сын  не  обратил  внимания  на  желание  сестрицы
продемонстрировать мне травмированную область.
   - Ты купил машину? Кеша молча кивнул.
   - Голова болит? Снова кивок.
   - Иди приляг! Аркадий молча исчез.
   - Он с Зайкой поругался, - трагическим шепотом сообщила Маруся, - они так
орали! Я от страха даже замолчала.
   Это уже серьезно. Лишить Машку дара речи могла только  воистину  страшная
сцена.
   Спать я пошла около полуночи. Сначала немного почитала в  кровати,  потом
слопала шоколадку. В комнате было прохладно. Наверное, Иван  поставил  котел
отопления на минимальную мощность. Потушив свет и  подпихнув  себе  под  бок
Черри для тепла, я закрыла глаза и подумала: "Лену и Риту убил один и тот же
человек, и они его знали".
   Причем хорошо! Замки в квартире Назаровой не  были  сломаны,  их  открыли
ключом, не отмычкой, а именно родными  ключами.  Кстати,  этот  факт  сыграл
против Михаила. Рита дала ему  запасную  связку.  Потом,  собаки.  Они  явно
любили  вошедшего,  так  как  беспрепятственно  пропустили  его  в   спальню
хозяйки... Правда, наши Снап и Банди,  несмотря  на  то  что  принадлежат  к
когорте  злобных,  охранных  псов,  ласково  приветствуют  любого  человека,
агрессию к незнакомцам проявляет только крохотная, размером с пачку сигарет,
Жюли. Да и то йоркшириха мигом начинает трясти хвостом, завидя в руках гостя
конфетку...
   Я повернулась на другой бок. Ладно, будем считать, что Лена и  Рита  были
знакомы с убийцей. Тогда дело просто. Осталось выяснить  круг  связей  обеих
женщин, и сразу станет ясно, кто виноват. И начать следует с Лены. Похоже, у
нее было не так много друзей, домработница-то говорила, что к Каюровым никто
не ходил, кстати, в приглашении из детского  дома  указана  девичья  фамилия
женщины - Артюхина. Может, она ее не меняла?
   Я опять повернулась на другой бок и уже собралась  окончательно  отдаться
Морфею, как раздался треск, матрац  подо  мной  заходил  ходуном.  Не  успев
сообразить, что происходит, я хотела сесть, но тут высокая, резная,  тяжелая
деревянная спинка неожиданно обрушилась прямо на мою голову.
   - Землетрясение, убивают, караул, спасите! - завопила я, погребенная  под
тяжеленной деревяшкой.
   А все Зайка виновата! Ведь я хотела купить итальянскую софу из  пластика!
Но Ольга категорично заявила:
   - Спать нужно только на дереве!
   И мне пришлось приобрести спальню из дуба. Вот, пожалуйста, теперь  самой
и не вылезти!  Захлопали  двери,  послышался  нервный  цокот  когтей,  потом
раздраженные голоса.
   - Сумасшедший дом, - злился Севка, - полтретьего, никакого покоя!
   - Мне завтра к директору канала идти, - возмущалась Зайка, - надо  хорошо
выглядеть! Если не высплюсь, мигом стану похожа на пугало!
   - Боже, как болит голова, -  завел  свою  партию  Кеша,  -  только-только
ухитрился задремать, и нате, мать цирк устроила!
   - Мусечка, - взвыла Маня, - тебя ушибло?
   Чьи-то сильные руки подняли огромную деревяшку, и я оказалась на свободе,
очумело вертя головой из стороны в сторону.
   - Опять шоколад в кровати харчила, - гневно заявила Зайка, - сколько  раз
можно говорить: сладкое перед сном вредно!
   -  И  белье  пачкается,   -   заискивающе   добавил   Кеша,   старательно
подлизывающийся к разгневанной Ольге.
   Тузик протянул мне  руку.  Я  встала  на  ноги  и,  оглядев  руины  ложа,
спросила:
   - Что случилось?
   Маруся, осматривавшая матрас, тут же пояснила:
   - Крепления сломались, причем все сразу. Вот днище  и  выпало,  а  спинки
сложились. Мусечка, у тебя голова не  болит?  Не  тошнит?  Вдруг  сотрясение
мозга!
   - Нельзя сотрясти то, чего нет, - фыркнула Зайка и приказала:
   - Иди в комнату для гостей!
   Но я терпеть не  могу,  когда  мной  понукают,  и  из  чистого  упрямства
отправилась в кабинет, за что и была наказана. Там у нас стоят два  довольно
узких кожаных дивана,  и  остаток  ночи  мне  пришлось  провести  в  страшно
неудобной позе, чувствуя, как  при  каждом  движении  простыня  съезжает  со
скользких подушек.

Глава 13

   Детский дом ј 297 не производил впечатления убогого  приюта.  Трехэтажное
здание,  выкрашенное  яркой  голубой  краской,  весело   выглядывало   из-за
потерявших почти всю листву деревьев. В холле  уютно  пахло  жареным  мясом,
натиркой для мебели и чем-то домашним.  Никаких  ароматов  хлорки  и  гнилой
капусты.  Завершала  картину  большая  полосатая  кошка,  мирно  спящая   на
подоконнике. Заслышав звук шагов,  киска  подняла  круглую  ушастую  голову,
лениво зевнула и сказала:
   - Мяу.
   - Здравствуй, дорогая, - ответила я, - скажи, сделай милость,  где  можно
найти директора?
   Кошка помолчала, потом разинула мелкую пасть с розовым язычком и ответила
тоненьким голоском:
   - Анна Валентиновна  в  столовой.  От  удивления  я  чуть  не  упала,  но
поинтересовалась:
   - А столовая где?
   Кошка принялась  деловито  умываться,  но  все  тот  же  тоненький  голос
прочирикал:
   - В подвале, хотите провожу?
   Я скосила глаза вбок и увидела мальчика лет восьми  в  теплой  фланелевой
рубашечке и джинсах. А, так вот кто отвечал на мои вопросы! Слава богу,  что
недоразумение выяснилось, а то на какое-то мгновение  я  поверила,  что  тут
обитает говорящая киска.
   Провожатый, лихо перескакивая через две ступеньки, привел меня в большое,
заставленное столами помещение. Кто-то очень постарался, чтобы оно выглядело
не каз„нно, а по-домашнему. Яркие шторы  в  бело-красную  клетку,  такие  же
скатерти, именно скатерти, а не клеенки, вазочки с  искусственными  цветами,
салфетки...
   - Вон она, - ткнул мальчик грязным пальцем куда-то вглубь, - вон там!
   Я посмотрела, ничего не увидела и крикнула:
   - Анна Валентиновна?
   - Иду, - донеслось откуда-то издалека, - кому я понадобилась?
   Я заспешила на звук. По проходу шла хрупкая,  тонкая  женщина,  когда  мы
поравнялись, стало  ясно,  что  директрисе  хорошо  за  пятьдесят,  даже  за
шестьдесят.
   - В столовую нельзя входить в верхней одежде, - укорила она меня.
   - Простите, я не нашла гардероб.
   - Санэпидемстанция? - поинтересовалась Анна Валентиновна и, не  дожидаясь
ответа, продолжила:
   - Пожарный надзор? Кто вы?
   - Милиция, - выпалила я. Она удивилась:
   - В чем дело?
   - Елена Сергеевна Артюхина в вашем учреждении воспитывалась?
   Директриса распахнула кабинет, пропустила  меня  вперед,  мигом  включила
электрочайник, вытащила из шкафа банку растворимого кофе, коробку печенья  и
спросила в свою очередь:
   - А что случилось?
   - Ее убили, идет следствие.
   - Бог мой, - всплеснула руками Анна Валентиновна, - из-за денег! Так я  и
знала, что счастья они не принесут! Прямо предчувствие было  плохое,  сердце
так и сжалось, когда эту бабу увидела...
   - Кого вы имеете в виду? - сурово поинтересовалась я.  -  Какая  женщина?
Какие деньги? Отчего сердце сжалось? Рассказывайте по порядку!
   Анна Валентиновна тяжело вздохнула.
   - Я пришла в этот интернат много лет тому назад, а точнее, в  1952  году.
Молоденькой  совсем,  после  педагогического  училища,   едва   восемнадцать
исполнилось. Бардак тут творился! И не поверите!
   Прежний директор, бывший фронтовик, пил горькую, а  остальные  сотрудники
пользовались тем, что начальство  большую  часть  дня  храпит  на  диване  в
невменяемом состоянии, и тащили домой все, что  попадалось  под  руку.  Анна
Валентиновна  увидела,  что  несчастные  дети  ходят  в  рванине,  спят  без
простыней, а о качестве еды не стоит даже и упоминать. О всех предполагаемых
комиссиях и проверках коллектив каким-то чудом узнавал за несколько дней,  и
в час, когда являлась инспекция, на кроватях откуда ни  возьмись  появлялось
белье, а в супе - мясо.
   Анна Валентиновна, или, как ее звали тогда, Анечка, была девушкой бойкой,
с обостренным чувством справедливости и, естественно, комсомолкой...  Увидев
творившееся  безобразие,  молодая  воспитательница  не  захотела   принимать
участия в дележке пирога, принадлежавшего сиротам,  и  прямиком  отправилась
жаловаться. Да не куда-нибудь, а в комиссию партийного контроля.
   Напомню, что шел 1952 год, еще был жив Сталин... Анечка попала на прием и
с возмущением выложила седому мужчине всю  правду  про  злополучный  детдом.
Грянула буря, но какая! На следующее утро после заявления воспитательницы  в
интернат явились люди в форме и арестовали всех,  кроме  Ани.  Приехавшая  с
сотрудниками правоохранительных органов суровая дама с жестким лицом, одетая
в темно-синий "английский" костюм с  "поплавком"  МГУ  на  лацкане,  сказала
прокуренным голосом:
   - Принимай хозяйство, Анна Валентиновна, теперь ты директор.
   - Но как же, - начала заикаться девушка,  не  ожидавшая  такого  поворота
событий, - у меня опыта нет, и потом, мне только восемнадцать.
   Женщина вытащила "Беломор" и отрезала:
   - Ничего, Гайдар в 16 лет командовал полком! Не тушуйся, научишься.
   Так Анечка сделала стремительную карьеру.
   О людях, отправленных за решетку, она  не  сожалела,  так  им,  ворам,  и
надо... К себе на работу Анна Валентиновна набрала только молодых, таких же,
как  она,  выпускников  и  создала  удивительный  дом,   который   язык   не
поворачивался назвать приютом.
   - В этом году, - безостановочно говорила директриса, - отметили 50-летие,
столько народу, мы сделали такие снимки! Идите сюда...
   Схватив меня за руку, она вышла в коридор, толкнула соседнюю  дверь  и  с
гордостью сказала:
   - Вот, наш музей.
   Три стены не слишком большой комнаты были  заняты  фотографиями,  вернее,
парными снимками. На одном - детское личико, на другом  -  взрослое  лицо  и
подпись - имя, фамилия, отчество.
   - Здорово придумали, да? - радовалась директриса. - Собственно говоря, мы
такой стенд давно завели. Берем снимок малыша, а рядом помещаем его же фото,
но уже взрослого. Многие выпускники приходят в гости и  сами  просят:  "Вот,
поменяйте фотографию, я же старше стал".
   - Где Лена? - спросила я.
   - Здесь, - ткнула Анна Валентиновна пальцем вбок.
   Я увидела изображение  крохотной  белобрысенькой  лупоглазой  девчушки  с
остреньким, каким-то крысиным личиком. Рядом зияло пустое место.
   - А почему у Артюхиной только детское фото? - спросила я.
   Директриса развела руками:
   - Не поверите, взрослое - как испарилось!  Грешу  на  одну  женщину,  да,
наверное, зря, ну зачем бы  представителю  благотворительного  фонда  снимки
красть!
   - Кому? Директриса вздохнула.
   - Где-то в апреле пришла дама, красивая, хорошо одетая.
   Незнакомка  представилась  Кабановой  Натальей  Павловной  и   предложила
спонсорскую помощь. Анна Валентиновна, естественно,  обрадовалась,  показала
гостье  дом,  в  том  числе  и  музей.  Кабанова  пообещала  подарить  детям
телевизоры и исчезла. Больше она не появлялась.
   А  примерно  через  неделю,  показывая  экспозицию  другим   посетителям,
супружеской паре, решившей взять ребенка на  воспитание,  Анна  Валентиновна
обнаружила пропажу фотографии и сейчас запоздало удивлялась:
   - Ну точно эта Кабанова снимок содрала, меня к телефону позвали,  она  на
пару минут одна осталась. И зачем ей фото Леночки? Ума не приложу.
   - У вас есть ее координаты? - поинтересовалась я.
   - На календаре записаны, - обнадежила меня Анна Валентиновна.
   Мы вернулись в кабинет, и директриса, полистав странички, сказала:
   -   Вот.   Приходила   она   2   апреля.   Кабанова   Наталья   Павловна,
благотворительный фонд при московском представительстве концерна "Филипс".
   Я записала телефон и спросила:
   - Что это вы в начале разговора про деньги говорили?
   -  Так  мать  Лены  объявилась,  -  всплеснула  руками  педагог,   -   из
ингорколлегии запрос поступил, я ездила к ним в офис.  Представляете,  какое
удивление? И не припомню такого. Большие деньги Леночке  доставались,  сумму
мне не назвали, но служащая так вздыхала, что я поняла - не о копейках речь.
   - А вы не знали, что у Лены жива мать? Директриса  побарабанила  пальцами
по столу.
   - И ведь никто не знал.
   - Но документы-то у ребенка были!
   - Леночка - подкидыш, - спокойно пояснила  собеседница,  -  если  хотите,
расскажу.
   - Это моя работа - слушать других людей. - Я решила до конца играть  роль
оперативного сотрудника.
   Когда  молоденькая  Анечка   начала   директорствовать,   ей   очень   не
понравилось, что малыши поступают к ней из дома малютки,  трехлетними.  Дети
были педагогически  запущенными,  в  карточках  у  многих  стоял  диагноз  -
дебильность или - агрессивное поведение. Но на самом  деле  ребяткам  просто
требовалось  немного  любви  и  ласки...  К  тому  же  большинство  из  них,
отказники, не знали других родных, кроме нянечек и воспитательниц  из  домов
ребенка. И хотя не все сотрудники хорошо обращались с детишками, переезд  на
новое местожительство часто оказывался для них сильным шоком.
   Вот Анечка,  побегав  по  кабинетам,  и  добилась  для  своего  интерната
исключительного статуса. Детей к ней стали  отправлять  прямо  из  родильных
домов, минуя промежуточные инстанции.
   Но Лену не привезли с милицией. Погожим июньским днем 1975 года,  аккурат
в свой день рождения, 15-го числа, Анна Валентиновна, придя на работу, нашла
под дверью у входа пищащий кулек. Внутри лежали здоровенькая девочка  с  еще
не  отпавшей  пуповиной  и  записка,  написанная  печатными  буквами.  "Лена
Артюхина, 14 июня 1975 года".
   Естественно, администрация  обратилась  в  милицию,  но  мать-кукушку  не
нашли, и девочка осталась в интернате. Она  росла  тихой,  до  болезненности
молчаливой, часто хворала. И детдомовская врачиха предполагала, что родители
у ребенка были алкоголики. Ей еще повезло, что подложили под  дверь  приюта,
могли бросить в мусорный бачок.
   Шли  годы,  никаких  неприятностей  ребенок  никому  не  доставлял.  Лена
нормально училась, после восьмого класса получила  специальность  медсестры,
была направлена на работу в онкологическую больницу  ј  262,  получила,  как
детдомовка, комнату в коммуналке и выпорхнула во взрослую жизнь.  В  отличие
от многих других воспитанников Леночка в интернат не приходила, просто  пару
раз  позвонила  Анне  Валентиновне,  сообщая  о  себе  немудреные  известия:
работает, здорова, все в порядке. Года  три  тому  назад  она  рассказала  о
предстоящей свадьбе и обрадовала директрису: