Я уставилась на брюнетку, та подмигнула мне.
     - Это.., ты? - вырвалось у меня. - Не может быть!
     - Лися постарался.
     - А с голосом что?
     - Вот блин, охрипла чуток!
     - Ну.., а почему глаза карие?
     - Это линзы.
     - Да?
     - Не верит, - взвизгнула Глафира, - супер!
     Народ сляжет! Все газеты нам обеспечены! Да я это, я! Вот гляди, след от ожога!
     Я уставилась на обнаженную руку Глаши, действительно...
     - Можно пощупаю?
     - Еще плюнь и потри, - хмыкнула она.
     - Хватит базлать, приехали, - сообщил Свин.
     Когда мы вышли из машины, певицу утащила толпа народа. У меня выхватили ящик с гримом, сумку, портпледы и велели сидеть тихо на табуретке. Я послушно устроилась на жестком сиденье и привалилась спиной к дереву.
     Снимать клип собирались на природе, режиссер выбрал симпатичную лужайку, покрытую зеленой травкой. Палило солнце, было очень жарко, где-то высоко в небе щебетали птички, изредка моего лица касался легкий ветерок.
     Съемочная группа толпилась вокруг всяких приборов.
     - Ну, звезда моя, ты готова? - заорал режиссер. - Эй, кто-нибудь, поторопите ее, натура уходит! Мне вон та тень не нравится! Сколько можно одеваться! У нее что, три задницы?
     - Нечего орать, - ответила Глафира, выходя из расположенного рядом микроавтобуса.
     Я бросила взгляд на певицу и чуть не свалилась с колченогой табуретки. Стройная Глаша напялила шубу из соболя, длинную, до щиколоток.
     Застегивалось одеяние лишь до пояса. Когда Глафира сделала шаг, полы разошлись в разные стороны и стала видна коротенькая ярко-красная юбчоночка и сапоги-ботфорты. На иссиня-черных волосах моей хозяйки сидела шапка-ушанка, верхний отворот которой украшала россыпь стразов.
     - Где снег? - завопил режиссер.
     Я почувствовала себя участницей пьесы абсурда. Какой снег? Они что тут, все с ума посходили?
     Одна стоит в шубе и ушанке, второй желает видеть белые хлопья, валящие с неба. На улице жаркий июнь! Сейчас Свин вызовет психиатрическую перевозку.
     - Да, - капризно топнула ножкой Глафира, потом повернулась к режиссеру. - Меня торопили, а сами! Непорядок, Гена! Я звезда!
     - Снег, живо! - замахал руками Гена.
     Я вцепилась в табуретку.
     - Только не нервничайте, - пробасил один из парней, стоявших возле какой-то непонятной штуки.
     Затем он нажал кнопку, взял шланг... Мигом из него полилась обильная пена. Через пару секунд лужайка стала похожа на опушку зимнего леса.
     - Что они делают? - спросила я у шофера Мити, который меланхолично курил на редкость вонючую сигарету.
     - Клип снимают, - пожал тот плечами, - на песню "Зима души". Снег им нужен, вот и наваливают.
     - Но почему же зиму снимают летом?
     Митька пожал плечами:
     - Хрен их разберет. А в декабре Глашка в купальнике по набережной бегала, тогда про август пела.
     - Интере-есно, - протянула я.
     - Всем заткнуться. - рявкнул Гена. - Мотор, пошла, пошла!
     Глафира выскочила в центр лужайки, раскинула руки, завертелась, словно юла, и противным, слабым дискантом завела:
     - В моей душе зима, зима, там нет тебя, тебя...
     Я изумилась до глубины души. Секундочку, а где же звук? Сколько раз я слышала Глафиру, и все время у нее был не слишком большой, но вполне приятный голос. И потом, она сейчас фальшивит. Мой слух улавливает... Минуточку, похоже, у меня есть слух, может, я училась музыке?
     - Стоп, стоп, - заорал Гена, - всех уволю на фиг! Где фонограмма? Где?! А? Все сначала!
     Глафира отошла на стартовые позиции.
     - Мотор, пошла, живо, радость на лице, счастье, - командовал Гена, - работаем!
     Из автобуса грянула музыка, чистый, правильный голос завел:
     - В моей душе зима, зима...
     Я вздохнула. Похоже, в шоу-бизнесе сплошной обман. Поют под фанеру, говорят не то, что думают, цвет волос, глаз, эмоции - все не правда.
     - Где счастье? - вопрошал Гена. - Хватай снег и умывайся! Ты в восторге.
     Глафира зачерпнула было пригоршню пены и тут же с отвращением отбросила.
     - Фу, воняет.
     - Стоп! Сначала!
     - Не хочу этим умываться.
     - А надо.
     - Ни за что.
     - Делай как велят.
     - Не буду.
     Чуть не зарыдав, Глафира кинулась к автобусику и исчезла внутри.
     - У нас обострение звездности, - перекосился Гена, - о боже! Очень тяжело настоящему мастеру! Одни истерички кругом. Живо выгоните идиотку, поддайте снегу, немедленно! Свет уходит!
     Солнышко мое, суперстар, ну постарайся!
     Последняя фраза, сказанная совсем иным тоном, чем предыдущие, относилась вновь к появившейся на лужайке Глафире.
     Действие повторилось во второй раз, третий, четвертый, пятый... У меня заболела голова. "Снег" нестерпимо вонял, музыка гремела, режиссер орал.
     Через два часа после начала съемок я от всей души пожалела Глафиру. Ей-богу, никаких денег и славы не захочешь, если требуется такая адская работа!
     - Хватит, - взвыл Гена, - теперь конец.
     Глаша срывает шубу, падает лицом в снег, ее заносит метель. Ах черт, красивая картина будет!
     И тут у моей хозяйки случилась самая настоящая истерика. С воплем: "Ни за что не стану падать!" - она унеслась в автобус.
     - Да уж, - вздохнул Гена, - некоторые, понимаешь, звезды... Свин, наведи порядок.
     - Надоела она мне, - вздохнул продюсер, - имидж вот поменял.
     - Волосы недолго покрасить, - заржал Гена, - ты девку смени! Эта совсем от рук отбилась!
     Став красным, Семен медленным шагом двинулся к автобусу. Я поняла, что он сейчас начнет рукоприкладствовать, и кинулась за ним.
     - Пойми, Глафира устала. Легла поздно, встала рано, потом у стилиста была, и съемка такое тяжелое дело.
     - Отвянь! - рявкнул Свин и влез в автобус.
     Я вскочила за ним.
     - Пожалей ее.
     - Смойся.
     - Она заболела!
     Внезапно Свин усмехнулся:
     - Это шоу-биз, детка, красиво лишь из зала.
     Кому какое дело, что с тобой? Мама умерла, любовник бросил, чирей на заду вылез, ноги отвалились - пой, киса, весели народ, тебе деньги уплачены! Это ее работа, ща пойдет и станет мордой в ихние химические сугробы нырять. Знаешь, сколько запись клипа стоит?
     - Ей плохо.
     - И что?
     - Как это? - растерялась я. - Ну.., пусть отдохнет.
     - В могиле выспится, у нас еще два концерта сегодня.
     Свин свирепо гаркнул:
     - Глашка, вылазь!
     Я быстро побежала в глубь автобуса и увидела певицу, ничком лежащую на вытертом диванчике.
     - Не могу, - простонала она, - тошнит. У меня началась аллергия.
     - Живо на площадку, - поднял кулак Свин.
     Я бросилась на него:
     - Ой, не бей.
     - Съемка стоит, отойди.
     - Не могу, - стонала Глафира, - все, ухожу, сыта по горло, бросаю сцену.
     - Сначала отработай! - взревел Семен, пытаясь оторвать меня от себя.
     - Нет.
     - Ну ща заработаешь на орехи...
     - Свин, - заорала я, - там же только надо лицом в снег упасть?!
     - Ну? - он слегка сбавил тон.
     - Давай я за нее прыгну.
     - Ты?
     - Да.
     Секунду Свин надувал губы, потом буркнул:
     - Переодевайся, живо, - и вышел на улицу.

Глава 9

     Если вы думаете, что Глафира сказала мне спасибо, то жестоко ошибаетесь. Когда я, почесываясь и кашляя, влезла в машину, певица ехидно осведомилась:
     - Ну как? Понравилось быть звездой?
     - Не слишком, - честно ответила я.
     - И почему?
     - Все тело горит, "снег" такой ядовитый!
     - Ты еще в декабре в речке со счастливым выражением на морде не плавала, - хохотнул Свин.
     Глафира отвернулась к окну.
     - А что, - веселился продюсер, - давай, Танька, из тебя звезду сделаем.
     - Спасибо, не надо, - поспешила отказаться я.
     - Не хочет, - заржал Свин, - другие, между прочим, на все ради такого предложения готовы.
     - Только не я.
     - Заткнитесь, - сквозь зубы прошипела хозяйка.
     - Сама замолчи!
     - Дурак!
     - Кретинка!
     - Сволочь!
     - Мерзавка!
     - Скот!
     - Дебилка!
     Я вжала голову в плечи.
     - Да ты дрянь! - завопил Свин.
     Всю дорогу до очередного клуба они матерились и поливали друг друга грязью, используя такие "выражансы", что я чуть не умерла со стыда.
     Концерт прошел как всегда. Отпев свое, Глафира влетела в гримерку и рявкнула:
     - Где мой суп?
     Я поспешила подать ей термос.
     - Вот!
     Хозяйка хлебнула из горлышка и взвизгнула.
     - Это что?
     - Ну как? Щавелевый...
     В ту же секунду содержимое термоса выплеснулось на меня. Слава богу, суп оказался не огненно-горячим, а просто теплым. Певичка затопала ногами и завизжала на такой высокой ноте, что у меня мигом закружилась голова:
     - Гадость, дрянь, бульон из половой тряпки!
     Я выскочила в коридор, добежала до окна и в растерянности остановилась. Господи, что мне теперь делать? Совершенно не помню, кем я была в прошлой жизни, но в этой мне очень не нравится, особенно когда в лицо выплескивают суп. Уйти прочь? Куда? Без денег, документов, биографии, работы... Нет, надо взять себя в руки, умыться, отчистить одежду и вернуться к Глафире. У меня нет альтернативы. Потом, я сама виновата, не умею вкусно готовить, хотя, конечно, поведение хозяйки отвратительно, но оно имеет под собой основания...
     Вдруг к горлу подкатил огромный горький комок, и я, не в силах справиться с собой, разрыдалась.
     - Что случилось, дорогуша, - произнес тихий, вкрадчивый, голос, - повернитесь, душенька, кто вас обидел?
     Я машинально повиновалась и увидела стройного мужчину не самого юного возраста, одетого в ярко-красный костюм. Короткие белокурые, скорей всего, крашеные волосы были при помощи геля зафиксированы в причудливую прическу, в ушах сверкали бриллиантовые серьги.
     - Кто вас обидел? - повторил он.
     В ту же секунду я поняла, кто стоит передо мной. Леонид Борисеев, одна из самых эпатажных эстрадных звезд, певец, танцор, человек, который, абсолютно не стесняясь, говорит о своей нетрадиционной сексуальной ориентации. Лично мне глубоко все равно, чем занимаются двое взрослых людей в тиши спальни, но Борисеев не тот человек, перед которым стоит раскрывать душу, он просто надо мной посмеется. И потом, мы находимся на разных ступенях социальной лестницы, я в самом низу, Леонид наверху, очень ему надо выслушивать сопливые рассказы чужой домработницы.
     - Вы кто? - не успокаивался Борисеев. - Бога ради, перестаньте плакать, я не могу слышать рыдания. В чем дело, в конце концов? Кошелек потеряли? Сколько там было? Я вам дам, не переживайте. Деньги - это всего лишь бумажки.
     Я хотела сказать: "Спасибо, не надо", но внезапно забормотала совсем иное:
     - Суп... Глафира... Свин.., термос.
     Борисеев вытащил огромный носовой платок, осторожно вытер мне щеки и тихо поинтересовался:
     - Лапушка моя, что тебя принесло к Глафире?
     Я пожала плечами:
     - Так фишка легла.
     - Хотела на сцену попасть? Не вышло, и теперь в тусовке крутишься?
     - Упаси бог.
     - Тогда зачем здесь толчешься? Имей в виду, за кулисами люди быстро ломаются, тут совсем иной ритм, чем в нормальной жизни. Согласен, кое-кто только делает вид, что поет или танцует, но дело не в них. Ты-то можешь найти другое место. Сколько тебе лет? По внешнему виду еще не вечер, вполне симпатичная и молодая. Кстати, один из моих приятелей ищет горничную, думаю, платить много он не сможет, но ты попадешь в приличное место. Хороший дом, еда, оклад, никакого интима и истерик. Он вообще не из наших, банковский работник.
     Продолжая окутывать меня своим неповторимым бархатным голосом, Борисеев вытащил мобильник.
     - Ну, говори, как тебя зовут, и дело сделано.
     К горлу вновь подкатил комок. Как меня зовут?
     - Спасибо, - пробормотала я, - вот уж не ожидала, что вы захотите мне помочь, но моя карма - служить Глафире, по крайней мере, пока.
     Леонид спрятал телефон.
     - Дело хозяйское, коли нравится умываться супом...
     - Не нравится, но всего рассказать вам не могу.
     - Леня! - закричали из какой-то комнаты. - Куда ты подевался?
     - Кстати, о супчике, - усмехнулся Борисеев, - в следующий раз, когда станешь щавель варить, выжми в кастрюлю лимон и брось кусочек сливочного масла, получится вкуснятина, я всегда так делаю. И купи себе поваренную книгу, ясно?
     - Спасибо, - почти успокоившись, ответила я.
     Борисеев шагнул было в сторону, но потом опять повернулся ко мне:
     - Это шоу-биз, детка. Знаешь, тут почти все, кто сейчас звездами считаются, из очка вылезли.
     Мало кому повезло прямо от мамы с папой на сцену попасть и в десятку влететь. Ногти ломали, зубы, прогибались, кланялись, на коленях стояли, но добились своего. Так вот, на этой дороге люди начинают делиться на две части. Одни всегда помнят, каково им пришлось, и уважают окружающих, у других капитально сносит крышу. Первых очень и очень мало, стану перечислять - десяток имен назову, не больше. Остальные - такие, как Глафира. И еще, чем меньше таланта, тем больше гонора, самодовольства и желания унизить нижестоящего человека. Хотя кто сказал, что ты ниже Глафиры? Жизнь длинная, попомни мои слова, Глафира еще придет к тебе кланяться и просить денег. А ты тогда, сделай одолжение, не выплескивай на нее суп. Если хочешь быть интеллигентным человеком, всегда вежливо разговаривай со своей домработницей. А вообще, ищи себе богатого мужа или начинай зарабатывать сама, потому что лучшая защита женщины - ее толстый бумажник.
     Быстро повернувшись на каблуках, Леонид исчез. Я побежала в гримерку. "Это шоу-биз, детка!" В который раз я слышу эту фразу! Актер на сцене и в жизни - это два разных, подчас полярно разных, человека. Никогда бы не поверила, что Борисеев способен утешать поломойку! А он, оказывается, добрый, милый человек...
     Увидав меня, Глафира заорала:
     - Таняша!
     Я вздрогнула: что опять?
     - Милая, прости, прости, прости...
     Я попятилась к двери, но хозяйка бросилась мне на шею.
     - Ну извини, я устала, измучилась. Вот, возьми чистую одежду, суп был замечательный.
     Я обняла Глафиру:
     - Нет, я сама виновата! Гадкий вышел супешник.
     - Великолепный!
     - Несъедобный.
     - Прости!
     - Ты меня извини.
     - Я тебя люблю!
     - Я тебя тоже!!!
     Из глаз Глафиры брызнули слезы, и из моих одновременно тоже. Через секунду мы зарыдали, сжимая друг друга в объятиях. У хозяйки началась истерика, я, кое-как справившись с собой, напоила певицу водой. Но Глаша не успокаивалась.
     Она плакала в машине и не пришла в себя дома.
     В конце концов Свин, который, застав нас в момент обоюдных рыданий, отчего-то не стал материться и драться, принес нам по чашечке приторно сладкого чая и с несвойственной ему заботливостью произнес:
     - Вот что, истерички мои, глотайте и ложитесь.
     Я залпом осушила чашку, почувствовала разливающееся тепло и моментально заснула прямо в гостиной, сидя в кресле.
     Проснулась я от немилосердной боли в спине и сначала не поняла, где нахожусь. Потом вспомнила все: скандал, бурное примирение, истерику Глафиры, чаепитие в гостиной. Нужно встать, умыться, раздеться и лечь в кровать. Спать в кресле оказалось страшно неудобно, у меня свело поясницу.
     Кое-как я поднялась, дошла до двери, потянула за ручку и в приоткрывшуюся щель услышала быстрый шепот:
     - Эй, осторожней, не разбудите, а то завоет, - говорил незнакомый мне человек.
     - Там снотворного килограмм, - очень тихо ответил Свин.
     Удивившись, я осторожно прильнула к щелке и увидела Митю, шофера, который нес Глафиру, ноги певицы, обутые в лаковые сапожки, безвольно болтались, руки свесились. Рядом шел Свин.
     Парочка исчезла на лестничной клетке. Не успела я оценить происходящее, как продюсер вернулся, ведя за руку... Глафиру. Певица поправила темные волосы.
     - Все усекла, лапа? - спросил Свин.
     - Ага.
     - Помнишь, как действовать?
     - Да.
     - Тогда вперед и с песней, - велел Семен.
     Глаша скрылась в конце коридора, Свин вышел на лестницу, щелкнул замок. Я подождала пару минут, потом пошла к себе. Что у нас происходит? Сначала хозяйку, крепко спящую, выносят из квартиры, а через секунду она возвращается, бодрая и бойкая. Но обдумать случившееся не получилось, сон свалил меня с ног.
     - Танька, Танька, ну где же ты? - долетело до меня сквозь дрему.
     Я села, схватила халат и понеслась в спальню к Глафире.
     - Ванну и кофе, - принялась командовать хозяйка.
     Я дернула в разные стороны шторы. Яркий свет залил комнату.
     - Закрой, - заорала Глафира и мигом натянула одеяло на лицо, - глаза болят! Дай тапки.
     Я быстренько поставила у кровати пантофли.
     Глаша встала, я слегка удивилась, певица вроде была вчера выше ростом, хотя она постоянно на каблуках.
     - Кофе вари, - велела Глаша и, занавесив мордочку волосами, ушла.
     Голос ее сегодня звучал так же хрипло, как и вчера, но это была другая хрипотца, иной тональности. Подумав так, я удивилась: откуда мне известно про такую вещь, как тональность? И отчего у Глаши изменился тембр голоса?
     К столу хозяйка вышла с наложенной на лицо штукатуркой, села спиной к окну и гаркнула:
     - Чего уставилась? Где мой кофе?
     Я стала наливать чашку. Надо же, как может измениться женщина при помощи самых простых средств! Возьмите тональный крем потемнее, нарисуйте широкие брови, вставьте в глаза цветные линзы цвета жженого кофе, сделайте татуаж губ, наложите румянец, придайте волосам колер горького шоколада и - пожалуйста! Вместо бело-розовой блондинки, похожей на куклу Барби, имеем смуглую цыганку. Но неужели, изменившись до неузнаваемости, можно привлечь к себе внимание публики?
     День закрутился колесом. Прибыл Свин, потом какой-то парень, назвавшийся композитором. Затем еще двое юношей. Из кабинета полетели звуки рояля, раздался хороший, сильный голос. Через секунду я сообразила, что слышу меццо-сопрано, и поразилась до крайности. Глафира-то, оказывается, может петь. Почему же вчера во время записи клипа, пока не пустили фонограмму, она мяукала, словно новорожденный котенок?
     - Мы уходим, - заглянул в кухню Свин, - вернемся ночью.
     - А я?
     - Ты свободна до семи, на, держи.
     В моих руках оказалось сто рублей.
     - Это зачем? - насторожилась я.
     - На мороженое, - хмыкнул Свин, - выходной у тебя, до девятнадцати, усекла?
     - Танька, - заорала Глафира, - где моя кофточка с блестками?
     Я побежала в гардеробную.
     - Ты о чем? Извини, тут столько вещей.
     - Ладно, надену эту, - заявила хозяйка и мигом натянула на себя сиренево-розово-фиолетовую блузку.
     Потом она принялась изгибаться у зеркала.
     - Ну как?
     Я посмотрела на тонкую талию, высокую грудь и обнаженные руки с гладкой нежной кожей.
     - Изумительно! Тебе идут вещи с открытыми плечами.
     Когда хозяйка с гостями ушли, я вытащила визитку и набрала номер.
     - Да, - ответил недовольный голос.
     - Ирина?
     - Ну!
     - Это Таня.
     - Кто?
     - Домработница Глафиры, вы дали мне свой номер.
     - А, хорошо, что позвонила, - вмиг стала любезной журналистка, - давай встретимся поскорей, сегодня можешь?
     - Могу прямо сейчас.
     - Давай записывай адрес, - велела Ира.
     Я порылась в гардеробной, выудила голубые джинсы, белую футболку, схватила сумочку и побежала к метро.
     Ирина жила в небольшой двухкомнатной квартирке довольно далеко от центра.
     - Узнаешь? - спросила она меня.
     - Что? - не поняла я.
     Журналистка махнула рукой.
     - Ладно, пошли покалякаем.
     Мы двинулись в комнату, служившую гостиной. У стола сидел довольно полный мужчина с бородой.
     - День добрый, - весьма приветливо сказал он.
     - Здравствуйте, - осторожно ответила я.
     - Это Константин Львович, - весело сообщила Ирина, - он врач, очень хороший, профессор, ему с тобой поговорить надо.
     - Зачем? - испугалась я.
     - Так и собираешься жить не помнящей родства? - фыркнула Ирина. - Сделай одолжение, побеседуй с доктором.
     - Я нестраш