а, нет чтобы дома сидеть! - залаяла милая старушка
и отбросила бумажку назад.
   Взяв листок, я Повертела его и спросила:
   - Куда идти?
   - Там написано!  -  рявкнула  бабушка.  Приглядевшись  повнимательней,  я
увидела в уголке крохотную циферку 2. Робкие люди за мной  не  проронили  ни
слова, они покорно ждали своей очереди. Сжимая листочек, я принялась  искать
второй кабинет. Пришлось пройти длинный кишкообразный коридор. Дверь  нужной
комнаты оказалась последней, ее украшала табличка "Онколог Шаранко".
   Просидев в очереди около двух часов, я попала наконец в  руки  докторицы.
Маленькая, личико в красных пятнах, одни очки на носу, и еще две пары  лежат
на столе.
   - Ну! -  мило  обратилась  она  к  больной.  Наверно,  в  диспансере  это
приветствие такое, вместо "здравствуйте". Я отдала бумажку. Докторша подняла
маленькие глазки:
   - Ну?
   - Что? - растерялась я.
   - Ну? - повторила эскулапша. - Так и будем сидеть? На лбу-то у вас ничего
нет, раздевайтесь!
   Я вылезла из кофты. Не помыв рук, онкологиня потрогала  шишку  и  вынесла
вердикт:
   - Рак кожи, меланома, идите сдавать пункцию в процедурный кабинет.
   Ноги подкосились, и в ушах зазвенело. Меланома! Самый страшный на сегодня
вид рака, практически не лечится, медленная, тяжелая смерть!
   - Что сидите-то, - проворчала врачиха, -  топайте  в  пятый  кабинет,  да
скажите в коридоре больным, что полчаса приема не будет. Хочу чаю выпить,  а
то ходят толпами, надоело.
   Я вывалилась в коридор и трясущимися пальцами принялась тыкать  в  кнопки
телефона. По счастью, сын  оказался  дома.  Услышав  ужасающие  новости,  он
строго приказал:
   - Жди, никуда не двигайся.
   Я рухнула в продавленное,  ободранное  кресло  и  закрыла  глаза.  Сейчас
приедет Аркашка, сейчас он что-нибудь придумает, сейчас  все  будет  хорошо.
Кто-то произнес:
   - Вам плохо?
   Я разлепила веки. Из соседнего кресла мне улыбалась милая молодая женщина
в аккуратном парике.
   - Вам плохо? - повторила она. - Не отчаивайтесь, сейчас рак  лечат.  Вот,
посмотрите на меня. Сделали  три  операции,  и  здорова  абсолютно.  Сегодня
последний раз капельницу поставят, и все. А что облысела, так это ерунда.
   - Как облысела? - ужаснулась я. - Это что, обязательно - лысеть?
   Милая дама вздохнула:
   - Меня зовут Катя, а вас?
   - Даша.
   - Дашенька, поглядите вокруг.
   Я осмотрелась. Действительно, почти все женщины  в  паричках,  кое-кто  в
платочках, несколько стриженных под бобрик девушек.
   - Последствия химиотерапии, - пояснила Катя, - зато все живы. А волосы не
зубы, вырастут. У вас что?
   - Меланома, - дрожащим голосом пробормотала я, - вот  только  что  доктор
посмотрела и сказала.
   - Шаранко?
   Я кивнула.
   Катюша заулыбалась:
   - Не пугайтесь, так диагноз не ставят. Сделают пункцию, да и она на сорок
процентов врет, не отчаивайтесь. Шаранко совсем слепая  и  дура.  Недавно  в
регистратуре карточки перепутали, так наша доктор принялась было больную  от
рака печени лечить. Назначила уколы, хорошо, пациентка  опытная,  не  первый
год сюда ходит. Вовремя заметила и напоминает: "Доктор, у меня рак  молочной
железы".
   - Зачем же она меня так сразу огорошила?
   - Господи, - всплеснула руками Катюша, - я же вам сказала, она - дура.  И
вообще, здесь с нами так разговаривают! Мне  в  прошлом  году  химиотерапевт
прямо заявила: "Вам две недели жить осталось". И  что?  Совершенно  здорова.
Так что не верьте им, лучше садитесь спокойно и ждите пункцию. Здесь по двое
запускают. Вот вместе и пойдем - я на капельницу, вы на укол.
   От сердца чуть-чуть отлегло, и я вздохнула.  Вдруг  в  коридоре  возникло
оживление. По грязному линолеуму чуть ли не вприпрыжку бежала  неприветливая
старуха из регистратуры.
   - Сюда, сюда, голубчик,  -  пела  она  сладким  голосом,  -  вам  в  этот
кабинетик, тут  сама  Аделаида  Петровна  принимает.  -  За  регистраторшей,
улыбаясь, вышагивал мой сын Аркадий.
   Кешку не потеряешь ни в одной толпе - рост сто девяносто пять. Но что  он
сделал с бабкой, отчего она светится вся, подпрыгивает и чуть ли не поет  от
счастья?
   Не обращая на меня внимания, сын шагнул в кабинет. Минут через пять дверь
снова  отворилась,  и  в  коридор  выплыла  доктор.  Высокая,  холеная,  лет
пятидесяти пяти. В ушах и на пальцах приятно мерцали бриллианты.  Онкологиня
обвела накрашенным глазом присмиревших больных,  сфокусировалась  на  мне  и
тоже сладко запела:
   - Дарья Ивановна, прошу.
   Через секунду я стояла  в  большом  кабинете.  Аделаида  Петровна  -  так
отрекомендовалась дама - тщательно вымыла руки и приступила к осмотру. Потом
сообщила:
   - Ну, дорогие мои, скорей всего волноваться нечего.  Процентов  девяносто
за то, что на плечике у нас  липома,  то  есть  такой  миленький  жировичок,
абсолютная ерунда. Но раз вы здесь, следует сделать пункцию.
   - Но доктор Шаранко... - начала я.
   - Не надо, не надо, - замахала руками Аделаида Петровна. - Забудем  мадам
Шаранко, как страшный сон. Если что, ходить станете только ко мне. А  теперь
в пятый кабинет.
   Мы вышли в коридор и сели у дверей.
   - Какая милая женщина, - радостно сказала я. Кешка хмыкнул.
   - Почему меня сразу к ней не направили, а послали к этой ужасной Шаранко?
Кешка захихикал.
   - Ну, мать, ты даешь. Разве можно так  разум  терять?  Поделился  с  ними
частью коллекции.
   - Какой коллекции? - оторопела я.
   - Портретов американских президентов, знаешь, на таких зеленых бумажках!
   - Но ведь онкологических больных лечат бесплатно!
   Кешка вздохнул.
   - Сходила к Шаранко бесплатно. Понравилось?
   - Нет.
   - Ну, так молчи, денег, что ли, нет? Деньги у нас как  раз  есть,  причем
немалые. Получили мы их весьма необычным образом.  Корни  истории  уходят  в
конец семидесятых годов, когда  я  однажды  под  Новый  год  задержалась  на
работе. Преподавала тогда французский язык и  техническом  вузе,  бегала  по
частным урокам и вечно пыталась связать  концы  с  концами.  Но  они  упорно
развязывались. Наши лаборантка Наташа, плача, рассказала мне, что  развелась
с мужем, ушла из дома и спит теперь на кафедре. Я пожалела дурочку и позвала
к себе. Несколько лет мы  радостно  прожили  вместе,  воспитывая  двух  моих
детей:  четырнадцатилетнего  Аркадия  и  годовалую  Маню.  Но  потом   вдруг
приключилась невероятная история. Наташка неожиданно вышла замуж за француза
и укатила  во  Францию.  Теперь  ее  следовало  величать  госпожа  баронесса
Макмайер. Нечего и говорить, что я  вместе  с  детьми  и  молодой  невесткой
получила предложение приехать в гости.
   Не успели мы очутиться в столице моды, как события посыпались, словно  из
рога изобилия. Жана Макмайера, супруга Наташки, убили. В руки  вдовы  попало
немалое состояние; трехэтажный дом в предместье  Парижа,  коллекция  картин,
хорошо налаженный бизнес. Поколебавшись, члены семьи  решили  сначала  стать
эмигрантами, но тут вышел  новый  закон,  разрешающий  двойное  гражданство.
Теперь живем на два дома, вернее, на две страны: полгода в Москве, полгода в
Париже. Вместе с нами катаются туда-сюда дети и. домашние животные. И тех, и
других у нас много. Аркадий - счастливый отец двух очаровательных близнецов:
Ани и Вани. Тринадцатилетняя Маша хочет стать ветеринаром и  рисует  жуткие,
но почему-то пользующиеся спросом картины.
   Живем мы в собственном двухэтажном доме возле Кольцевой дороги. Вместе  с
нами обитают пять собак: питбуль Банди, ротвейлер Снап, английский мопс Хуч,
йоркширский терьер Жюли и пудель Черри. Начиналась коллекция псов с  пита  и
ротвейлера. Их купили для охраны. Но, увы, ничего не вышло. И Банди, и  Снап
самозабвенные обжоры. Пасти страшных охранников  вечно  заняты  какой-нибудь
вкуснятиной. Поэтому любой, предлагаюЩий лакомство, автоматически становится
другом, а едят они все, особо не кривляясь: сыр, творог, яйца, печенье, суп,
оладьи, чипсы, соленые огурцы и орехи. Человека,  первый  раз  пришедшего  в
дом, псы встречают, отчаянно крутя хвостами и заглядывая  в  руки.  Им  и  в
голову не придет залаять или оскалить зубы.
   Йоркширскую терьершу Жюли привезла с собой в дом няня Серафима  Ивановна,
нанятая для близнецов. Пуделиху Черри в  пятимесячном  возрасте  оставил  на
недельку близкий приятель, уезжавший в командировку. С тех пор  прошло  пять
Лет, а он так и не вспомнил про собачку.  Хуч...  Появление  Хуча  -  особая
история, о ней в другой раз.
   - Мать, - засопел в ухо Аркадий, - ты что?
   - Ничего, просто задумалась.
   Кешка посмотрел на меня с жалостью. Потом вздохнул и пошел в  процедурный
кабинет.  Через  минуту  выглянула  медсестра.  Очевидно,  она  не  привыкла
улыбаться, потому что губы растянула до ушей, но в  глазах  сохранила  холод
Арктики.
   - Васильева! - крикнула девушка. Я поглядела на притихшую Катюшу.
   - Пойдемте.
   - Меня не звали, - вздохнула женщина.
   - Ладно, пошли, сами же говорили, что входят по двое.
   Мы вдвинулись в довольно большое помещение с огромными окнами. Посередине
комнаты стояла ширма, делящая кабинет на  две  части.  В  первой  находилась
кушетка, на которую было велено ложиться Катюше. Во вторую проводили меня  и
усадили  на  стул.  Медсестра  погремела  какими-то  железками  в  лотке   и
недовольно пробормотала:
   - Опять унесли.
   Потом вздохнула и объявила:
   - Вы тут подождите обе, я скоро.
   Шаркая тапками, она вышла  в  коридор.  Мы  с  Катюшей  молчали:  она  на
кушетке, я на стуле. Болтать не хотелось, да и ситуация  не  располагала.  В
дырочку между складными частями ширмы было хорошо  видно  Катю,  ее  бледное
лицо и аккуратный кудрявый паричок.
   Вдруг дверь распахнулась, в  кабинет  вошла  другая  медсестра.  Высокого
роста, лицо закрыто хирургической маской, довольно крупное тело  затянуто  в
чуть тесноватый халат, на ногах не  тапочки,  а  ботинки.  В  руках  женщина
держала большую бутылку. Не говоря ни слова, вошедшая  вставила  принесенный
сосуд в штатив, ухватила Катю за руку и воткнула иголку.
   Больная ойкнула и спросила:
   - Вы новенькая? А где Гадя? Мне всегда она химию колет.
   Медсестра молча наладила капельницу и почти убежала из  кабинета.  Что-то
было в ней странное.
   - Какие они здесь все нелюбезные! - крикнула я.
   - Да уж, - согласилась Катенька, - лишнего  слова  не  скажут,  лают  как
собаки, а все потому, что мы бесплатные. Вот девица,  например,  что  сейчас
приходила, явно новенькая, а тоже злая.
   - Почему думаете, что новенькая?
   - Хожу сюда почти год, всех знаю, а эту первый раз вижу.
   Она замолчала. Я огляделась по сторонам. Шкафчик с какими-то лекарствами,
названий которых никогда не видела: циклофосфан, зофран, метод-рексат.
   - Пункцию больно делать? - обратилась я снова к Катюше.
   Та молчала. Я глянула  в  дырочку  и  обомлела:  лицо  женщины  приобрело
странный  синеватый  оттенок,  на  лбу  блестели  крупные  капли  пота.  Рот
судорожно подергивался.
   Я выскочила из кабинета и бросилась к приветливой Аделаиде Петровне.
   - Сейчас приду, - пообещала та.
   Я понеслась назад. Катюше стало совсем плохо.
   Наклонившись над ней, я услышала хриплый, прерывистый шепот:
   - Сумка, возьми, отдай, Виолетта, страшная, страшная, отдай...
   Женщина захрипела, изо  рта  потекла  пена.  Вошедшая  Аделаида  Петровна
моментально выдернула капельницу и принялась делать  искусственное  дыхание.
Откуда ни возьмись принеслась  куча  народа.  В  несчастную  Катюшу  втыкали
шприцы, громыхали какие-то аппараты. Потом ворвались двое  мужчин  с  чем-то
похожим на утюги, стали прикладывать  к  голой  груди  бедняжки  и  кричать:
"Разряд!" Тело подпрыгивало на кушетке, но на  мониторе  по-прежнему  ползла
прямая линия. Тут медики заметили меня и незамедлительно выгнали в коридор.
   Я села возле кабинета, крепко сжимая  две  сумочки  -  свою  и  Катюшину.
Примерно через полчаса появились санитары с  носилками,  на  которых  лежало
тело, с головой закрытое простыней. Аделаида Петровна высунулась в  дверь  и
поманила меня пальцем. Как агнец на заклание, вошла я снова в  уже  знакомую
процедурную. На кушетке валялись грязные, скомканные простыни, стоял ужасный
запах. Медсестра Галя рыдала у окна, судорожно повторяя:
   - Не ставила капельницу, ей-богу, не ставила. Пошла в аптеку...
   - Прекрати, - оборвала стенание врач, - что, по-твоему, больная сама себе
инъекцию ввела?
   И как можно перепутать бутылки? Что ты ей впустила, ну!
   Бедная Галя затряслась как  осиновый  лист  и  зарыдала  пуще.  Я  решила
вмешаться.
   - Это не Галя делала укол! Аделаида Петровна уставилась на  меня  во  все
глаза.
   - А кто? Святой дух?
   - Нет, конечно. Вошла женщина в белом халате и маске, наладила капельницу
и ушла, я все в дырку видела!
   Галя подскочила ко мне и схватила за руку:
   - Пожалуйста, миленькая, дорогая, душенька, дайте свой адрес  и  телефон,
вы единственный свидетель!
   Я отдала ей визитную карточку.  Аделаида  Петровна  промокнула  кружевным
платком  вспотевший  лоб,  сама  сделала  мне  пункцию,  оказавшуюся   самым
обыкновенным уколом, и усталым голосом протянула:
   - Вот ведь как бывает! Столько операций выдержала, шесть курсов химии!  И
на последнем уколе - аллергический шок! Ничего поделать не смогли.
   - Отчего это? - осторожно поинтересовалась я, глядя, как доктор аккуратно
упаковывает пробирку с какой-то жидкостью.
   - Вскрытие покажет, - сообщила онколог, - скорей всего перепутали бутылки
и ввели что-то совершенно неподходящее. Дело подсудное. Никак не пойму,  что
за медсестру вы видели? Высокая, крепкая, в хирургической маске?
   - Да.
   - Нет у нас таких. Девочки мелкие, маски не носят. И потом, в  диспансере
четкое разделение труда. Галя работает  только  в  процедурном.  Она  делает
уколы и капельницы. В другую смену приходит
   Лена. Больше никто не имеет права сюда даже заходить.
   Покачивая головой, Аделаида Петровна проводила меня почти  до  выхода.  У
подъезда в машине сидел Кешка. Мы  поехали  домой  цугом  -  сын  впереди  в
"Мерседесе", мать позади него в "Вольво". Конечно, он  на  бешеной  скорости
умчался вперед. Я же, как всегда, тащилась в правом ряду. Ну боюсь гонять по
улицам, да и вижу не слишком хорошо.
   Сегодня голова была занята не дорогой. Перед  глазами  вставала  веселая,
радующаяся жизни Катюша,  потом  возникла  кушетка,  медсестра...  Стоп!  От
неожиданности нога сама собой нажала на тормоз.  "Вольво"  покорно  замерла.
Сзади раздались гудки и нетерпеливый крик. Но мне было все равно. Я  поняла,
что показалось странным в облике девушки - ботинки! На ногах у вошедшей были
самые обычные полуботинки черного  цвета  на  шнурках,  размера  эдак  сорок
пятого. Ну покажите хоть  одну  даму  с  такой  ножкой!  Значит,  капельницу
наладил мужчина!

ГЛАВА 2

   Утром спустилась в столовую абсолютно разбитая. Мерзкая шишка, после того
как ее щупали  и  втыкали  в  нее  иголки,  принялась  немилосердно  болеть.
Результаты анализов прибудут только через десять  дней,  а  вдруг  и  впрямь
меланома? Что  тогда?  Аркашка,  правда,  уже  взрослый,  но  Маруся  совсем
ребенок, только-только тринадцать исполнилось. Полная грустных  раздумий,  я
принялась пить кофе, и  тут  на  глаза  попалась  сумочка  Катюши.  Что  она
бормотала перед смертью? Надо отдать какой-то Виолетте? Что отдать?
   Руки сами собой потянулись к потрепанной сумке из  искусственной  кожи  и
открыли замок. Небогатое содержимое вывалилось на  стол.  Расческа,  дешевая
губная  помада,  сильно  припахивающая  вазелином,  связка  ключей,  носовой
платок, пара мятных леденцов, кошелек и паспорт,
   На первой  страничке  бордовой  книжечки  стояло:  Виноградова  Екатерина
Максимовна, год рождения - 1959-й.  Надо  же,  мы  почти  ровесницы,  а  как
отлично выглядела убитая, ни за что не дала бы женщине больше тридцати пяти.
Штампа о бракосочетании не было, зато в графе "Дети" обнаружился  Виноградов
Роман  Иванович,  1978  года  рождения.  Так,  все  более  или  менее  ясно.
Мать-одиночка. Интересно, сообщили ли Роману о смерти Кати? Вдруг  мальчишка
всю ночь разыскивал пропавшую мать? Потом, у бедняжки, вполне вероятно, есть
отец и мать, представляю, как они волнуются.
   Заглянула в кошелек - проездной на метро, десять долларов, двести  рублей
и куча пробитых талончиков. Копеечная сумма, а  вдруг  -  последняя?  Катюша
совершенно не походила на богатую  даму:  простенький  свитерок,  старенькая
юбочка!
   Нет, надо ехать к ней домой, отдать сумку и заодно разузнать,  кто  такая
Виолетта.
   Жила несчастная женщина на Зеленой  улице.  Каскад  белых  блочных  башен
постройки семидесятых годов выглядел удручающе.  Поплутав  минут  пятнадцать
среди домов  с  одинаковыми  балконами,  я  наконец  нашла  нужный  подъезд.
Никакого домофона нет и в  помине,  стены  на  лестнице  исписаны  надписями
"Мишка - казел" и "Спартак" - чемпион". В лифте кто-то сжег кнопки, но  сама
машина, кряхтя и вздрагивая, доставила меня на девятый этаж.
   Квартира двести семьдесят  пять  оказалась  в  самом  конце  коридора.  Я
позвонила один раз, потом другой, третий - тишина. Дома явно никого не было.
Из-под двери немилосердно дуло, скорей; всего в помещении открыты  форточки.
Ну и что делать? Куда все подевались?
   Постояв минуту в задумчивости, я вытащила ключи. Войду внутрь, оставлю на
видном месте сумку и напишу записку. Замок был  самой  простой  конструкции,
такой и пальцем открыть можно. Я втиснулась в узенький темный  коридорчик  и
громко крикнула:
   - Есть кто дома?
   В ответ - ни звука. Только слышно, как в  кухне  капает  из  крана  вода.
Нашарив рукой выключатель, я надавила на панель: раздался  тихий  щелчок,  и
свет экономной 40-ваттной лампочки осветил маленькую вешалку. Крючки пустые,
внизу только одна пара сильно поношенных красных тапочек. Сняв  для  порядка
сапоги и куртку, я пошла бродить по квартире и с первых же минут поняла, что
жила Катюша одна.
   Комнат было всего две.  Одна  побольше,  очевидно  гостиная.  Диван,  два
кресла, болгарская "стенка", простенький отечественный телевизор. На  полках
- тьма дамских  романов:  "Любовь  слепа",  "Люби  меня  вечно",  "Страстная
маркиза". Да, очевидно, бедняга не имела любовника. Потертый палас  и  самые
простые занавески довершали сей убогий пейзаж.
   Вторая комната поменьше. Тут тоже стоял диван, большой  гардероб,  висело
несколько полок с учебниками по автоделу.
   В кухне, микроскопической, но до невероятности  аккуратной,  тосковал  на
плите слегка оббитый чайник. В шкафчиках  -  минимум  посуды.  Да,  ужасная,
неприкрытая бедность. На столе лежал конверт. Я поглядела на обратный адрес:
город Пожаров, седьмой отряд, Виноградову Роману Ивановичу, УУ2167.
   Понятно. У бедной Катюши сын отбывал срок на зоне. Пальцы  сами  вытащили
письмо, глаза  побежали  по  тексту.  "Дорогая  мамочка.  Передачу  получил.
Большое спасибо, но не надо так тратиться. В другой  раз  вместо  шоколадных
конфет пришли карамелек, лучше сигарет побольше. А еще передай  кусок  мыла,
пару носков и несколько футболок. Жду  не  дождусь,  когда  ты  приедешь  на
свидание. Очень волнуюсь о  твоем  здоровье.  Мамулечка,  не  расстраивайся,
справедливость восторжествует,  Виолетта  сдохнет,  а  меня  освободят.  Жду
писем. Рома". Я медленно сложила письмо и сунула в  карман.  Жаль  парнишку.
Всего двадцать лет - и уже в тюрьму попал. Интересно,  сообщили  пареньку  о
смерти матери? И что с ним теперь будет? Судя по  всему,  у  Романа  никого,
кроме мамы, нет. На письме стояла дата - 3 апреля,  а  сегодня  16  мая.  Не
похоже, что мальчишка настоящий уголовник, о матери беспокоится. Что же  это
за Виолетта такая?
   Домой я приехала к двум часам. Аркадий как раз опустил ложку в суп.
   - Мать, где шлялась? - спросил он строгим голосом.
   - Тебе надо было становиться не адвокатом, а прокурором, - парировала  я.
Кешка захихикал.
   - Ну уж нет, прокурору, бедняге, где заработать, разве что