орите, - вздохнул Андрей Франсуазович. - Когда  супруга  моя  -
царствие ей небесное, святой была человек - скончалась, я дочери  и  сказал:
"Ну зачем мне одному четыре комнаты? Давай разменяемся".  Вот  и  вышла  мне
двухкомнатная, а внучке трехкомнатные хоромы. Ну, доплатить пришлось, не без
этого... Так еле перебрался, знаете ли. Книги полмесяца увязывал.  Хорошо  -
помоложе был... Пятнадцать лет - это большой срок, а семьдесят и восемьдесят
пять - две огромные разницы, как говорят мои безграмотные студенты.
   - Как пятнадцать лет? - изумилась я.
   - Что Так удивляетесь, душечка? Дом  построили  в  1984  году,  один  наш
преподаватель эту квартирку и получил как  очередник.  Вот  с  ним  обмен  и
провернули.
   - То есть вы хотите сказать, что живете здесь безвыездно с 1984 года?
   - Конечно, а что же в этом странного?
   - Сколько у вас комнат?
   - Полторы, - усмехнулся профессор и толкнул небольшую дверь.
   Я заглянула в открывшееся помещение.  Да,  такую  квартиру  действительно
нельзя назвать двухкомнатной. В  крохотном  пенальчике  еле-еле  поместились
небольшая софа и тумбочка, заваленная книгами.
   - Тесновато, конечно, - вздохнул Андрей  Франсуазович,  -  но  я  человек
одинокий, мне вполне хватает. Вот надо мной Филимоновы проживают, так у  них
трое детей. Честно говоря, ума не приложу, как они на ночь  устраиваются?  А
главное - как ухитрились при такой давке троих создать?
   - И не меняли больше квартиру? - продолжала я тупо настаивать на своем.
   - Зачем? Кто сказал, что я решил продавать жилье?
   - В риэлтерской конторе.
   - Ошибка  вышла,  ангел  мой.  Правда,  я  рад  чрезвычайно:  слушал  ваш
французский как музыку. Даже не представляете, какое удовольствие общаться с
собеседником и не поправлять беспрестанно омерзительное произношение.
   - Октябрьская улица в Верми одна?
   - Конечно.
   - Может, домов под номером 2 несколько?
   - Как это? - изумился Андрей Франсуазович.
   - Ну, допустим, 2а, 26...
   - Нет-нет, - замотал головой профессор.
   - Домоуправление где находится?
   - Зачем вам?
   - Хочу узнать, в какой квартире жила семья Поповых. Бабушка,  учительница
музыки, и девочка Аня. Старушка умерла  в  этом  году,  кажется,  весной,  а
осенью внучка продала квартиру.
   Профессор в задумчивости покачал головой.
   - Таких здесь не было.
   - Точно знаете?
   Андрей Франсуазович допил похожий на чифирь чай и с достоинством сообщил:
   - Когда в несчастной России  началось  безобразие,  именуемое  торжеством
демократии, в Верми стало стремительно разваливаться коммунальное хозяйство.
Прокладку в  кране  поменять  и  то  превратилось  в  проблему,  к  тому  же
мастеровой люд принялся ломить за работу такие деньги... Вот мы на  собрании
жильцов и решили: спасение утопающих - дело рук  самих  утопающих.  Дом  наш
уникален. В 1984 году его заселили научные работники - преподаватели  разных
вузов Верми. Зарплаты у всех грошовые, зато руки умелые и  мозги  на  месте.
Вот и выгнали всех пьяниц. Ежели неполадки с сантехникой, пожалуйте к Никите
Вадимовичу из 75-й. Он доктор технических наук. Коли неприятности с  дверями
или окнами - Олег Петрович из 12-й тут как тут. Вообще-то он пишет книги  об
истории Англии, но при  этом  изумительный  столяр,  можно  даже  сказать  -
краснодеревщик. Сделал мне полки  лучше  фабричных.  По  электрике  Алевтина
Герасимовна мастер. Да что там коммунальные неприятности, у нас и врачи  тут
свои... Меня же как существо бесполезное и неумелое, естественно,  назначили
начальством  -  председателем  домового  комитета.  Слежу,  чтобы  в  тесный
коллектив не проникли "новые вермяки". Так что в доме знаю  всех  поголовно.
Никогда тут не жила преподавательница музыки...
   Простившись с говорливым и приветливым профессором, я выбралась на  улицу
и моментально затряслась от  холода.  Редкие  прохожие  кутались  в  дохи  и
огромные овчинные тулупы, под их ногами, обутыми в пимы,  бодро  похрустывал
снег. На дворе было градусов тридцать, не меньше.
   До гостиницы я добралась только к десяти вечера и сразу обнаружила  массу
"приятных" нюансов. Горячей воды не было. Ее тут, оказывается, после  девяти
отродясь не бывало. Электричество отключено, и буфет закрыт
   - Тут близенько, -  сообщила  пожилая  дежурная,  -  две  остановочки  на
автобусе отъедете и попадете в ночной магазин. Правда, цены! Но  москвичи  -
люди богатые!
   Вылезти вновь на мороз было выше моих сил.
   - Здесь нельзя такси взять? - спросила я, вынимая кошелек.
   Через полчаса в  моем  номере  появилась  тарелка  с  горячей  картошкой,
утопавшей в растопленном сливочном масле, а поверх нее  громоздилась  горкой
квашеная  капуста.  Принесли  очень  крепкий  обжигающий  чай  со   сладкими
булочками и вареньем.  На  стол  водрузили  большой  фонарь,  работавший  на
батарейках.
   - У сына в автомобиле взяла, - пояснила Дежурная,  устанавливая  источник
света, - в номерах ни свечей, ни ламп керосиновых не держим - пожара боимся.
Люди-то ненормальные, напьются  и  дрыхнут,  а  ты  следи  за  ними...  Если
помыться хотите, Петьке скажу, ведрами воды  снизу  натаскает,  там  газовая
плита есть, вмиг согреется...
   Но я отказалась. В номере собачий холод, лягу спать  немытая,  даже  зубы
чистить не стану...
   В семь утра позвонил Решетников.
   - Билет на Москву покупать?
   - Боже, - простонала я, - ну зачем так рано, ни свет ни заря!
   - Как? - изумился Владимир. - Уже почти одиннадцать.
   Ничего не понимая, я уставилась на свои часы от Картье.
   - На моих пять минут восьмого.
   - Так это по московскому времени, - рассмеялся Решетников.
   Ну надо же, совсем упустила из виду смену часовых поясов. Во сколько же я
тогда заявилась вчера к профессору  в  гости?  Небось  вытащила  старика  из
постели...
   - Есть еще кое-какие дела в Верми, останусь пока.
   - Тогда сегодня вечером в театр, - бодро пообещал Володя. - Билет оставлю
у портье, только не опаздывайте. У нас спектакли начинают  в  шесть,  потому
что после девяти частенько электричество отключают.
   Наверное, следовало поторговаться с  мужиком  из-за  цены  на  квартирку.
Небось и за семь бы отдал, вон какой любезный, Сахар Медович, да и только.
   Весь день я провела в  пустых  поисках.  Сначала  отправилась  в  местное
управление,  ведающее  народным  образованием.   Давно   заметила:   больших
ретроградов,  чинуш  и  бюрократов,  чем  педагоги,  нет.  Вермские  сеятели
разумного, доброго, вечного не оказались исключением.
   Длинные коридоры местной мэрии покрывали ковровые дорожки.  Преподаватели
устроились на последнем этаже. Двери  кабинетов  украшали  таблички:  "Отдел
общеобразовательных школ",  "Управление  альтернативных  методов  обучения",
"Отдел специализированных школ"...
   Я толкнула последнюю дверь. Полная дама в  громоздком  мохеровом  свитере
грозно рявкнула:
   - Ну?
   До сих пор подобным образом меня встречали только в одном месте:  СИЗО  ј
2, в Бутырской тюрьме.
   - Учительница музыки...
   - Что за народ, - замахала руками тетка, чуть не расплескав стоящий перед
ней стакан с кофе, - читать не умеете?  Для  вас  таблички  понавесили,  все
равно претесь, абы куда. Работать мешаете, музыкальное образование дальше по
коридору, надоело справки давать, глаза разуйте!
   Волна злобы, исходившая от милой  чиновницы,  просто  вытолкала  меня  за
дверь,  поэтому  дверь  с  табличкой  "Сектор  музыкального  образования"  я
приоткрыла совсем чуть-чуть и, просунув в щель голову, робко проблеяла:
   - Не помешаю?
   Пожилой мужчина отложил книгу и ласково ответил:
   - Отнюдь нет.
   Вот ведь  какой  милый,  даже  не  хочется  обманывать,  но  придется.  Я
устроилась на стуле и принялась самозабвенно врать.
   Мой сын - гениальный пианист, победитель многих  конкурсов.  Давным-давно
живет за границей, в Париже. Но первые гаммы сыграл в Верми под руководством
замечательной  преподавательницы  Поповой.  До  юноши  дошла  весть,   будто
престарелая учительница скончалась, и  теперь  он  хочет  установить  на  ее
могиле памятник. Попова была одинока, жила с внучкой Аней... Инспектор полез
в сейф.
   - Имя и отчество подскажите, пожалуйста. Я развела руками.
   - Столько лет прошло...
   - Попова, Попова, - бормотал чиновник, перебирая карточки. -  Не  было  у
нас такой. Вот есть Попова Марина Анатольевна, 1972 года рождения... Да и  я
не  помню.  Сам  заведовал   музыкальной   школой,   высококвалифицированные
репетиторы у нас, знаете ли, наперечет. Тут их не  так  много,  старой,  так
сказать, закалки. А молодежь - тьфу, не педагоги, а  слезы  одни  -  шлепают
пальцами по клавишам, словно утки по песку. Нет, Поповой не встречал.
   - Может,  она  преподавала  частным  образом?  Бывший  директор  поставил
картотеку на место.
   - Здесь не Москва. Хоть Вермь и большой город, да слухи среди своих разом
разлетаются... Перепутал ваш сынок. Вот Поповский  Иван  Сергеевич  работал,
класс виолончели вел.
   Вермь, что и говорить, не столица. Многоэтажное  административное  здание
вместило в себя почти все городские службы, в частности и загс,  вернее,  ту
структуру, которая управляла местными дворцами  бракосочетаний  и  районными
конторами. Верховодила там  юркая,  похожая  на  ящерицу  женщина.  Сходство
добавлял и костюм грязно-зеленого цвета с черными  вкраплениями  точь-в-точь
кожа рептилии.
   Пришлось вновь петь жалостную песню. Мой сыночек зарегистрировал в  Верми
брак. Сам москвич, но свадьбу играл на родине невесты. Так  пожелали  сваты.
Потом  молодые  вернулись  в  Москву,  да   безголовая   невестка   потеряла
свидетельство...
   - Ну, невелика беда, -  усмехнулась  "ящерица".  -  Неужели  из-за  такой
малости вы столько километров проехали? Прислали бы  запрос!  Ну  да  ладно,
платите двести рублей в кассу и идите в архив.
   - Где касса? - приуныла я, предполагая  длительный  путь  на  автобусе  и
утомительное заполнение бланка с бесконечными банковскими реквизитами.
   - Здесь, - сообщила заведующая и вытащила круглую железную  банку  из-под
печенья.
   Сжимая в руке грязноватую бумажку с неразборчивой подписью, я полетела  в
другое крыло здания.
   Бойкая девушка,  укутанная  в  невероятное  количество  шарфов  и  шалей,
моментально выдала нужную информацию: 17 сентября ни в одном отделении загса
не был зарегистрирован брак гражданки Поповой с гражданином Воронцовым.
   - Дату хорошо помните, - шмыгнула насморочным  носом  служащая,  -  а  то
иногда ищешь в сентябре, а на самом деле находишь в мае...
   Я покачала головой. Отлично, великолепно, очень четко помню -  именно  17
сентября. Дата просто врезалась в память, скорее всего от неожиданности.
   - Давайте октябрь погляжу? - предложила девушка.
   Я достала еще двести рублей. Девчонка  моментально  запихнула  бумажки  в
карман и принялась яростно отрабатывать гонорар. То ли сумма впечатлила  ее,
то ли она просто оказалась исполнительным работником, но примерно через  час
стало ясно: такие люди никогда здесь не вступали в брак, по крайней  мере  в
течение данного года...
   Слегка прибалдев от полученных сведений, я вышла  на  улицу,  не  обращая
внимания на трескучий мороз, и двинулась  пешком  в  сторону  гостиницы.  Ну
ничего себе! Кого же мы пустили в дом?  Наглую  обманщицу!  Вдруг  она  член
бандитской шайки, решившей ограбить богатых идиотов? Крупных ценностей у нас
нет. Коллекция картин хранится в Париже. Но  украшения  и  довольно  большая
сумма денег - вполне неплохая добыча. Но зачем так долго жить в  доме?  Двух
дней хватит, чтобы понять - собаки не представляют опасности, а  из  слуг  в
доме только женщины.
   Так и не придумав ничего толкового, я вошла, в  гостиницу  и  моментально
получила билет в театр. Хорошо еще, что здание, где расположились  служители
Мельпомены, оказалось не так далеко. Ловкий  частник  домчал  меня  туда  за
несколько минут.
   В гардеробе шубку приняла бойкая старушка.
   - Ну и зритель пошел, - громко сообщила она скучающей неподалеку товарке,
- никакого понятия о культуре. Как есть, так и  идут  -  прутся  в  театр  в
грязных брюках.
   Я оглядела вызвавшие такое неудовольствие строгой гардеробщицы слаксы  от
супермодного Валентине и обнаружила на коленях  два  серых  пятна.  Пришлось
идти в туалет и чистить брюки. В дамской комнате у зеркала стояли две  дамы.
Обе в бархатных платьях до пола и с обнаженными до плеч  руками.  На  шее  у
одной из них переливалось  колье  из  крупных  настоящих  изумрудов,  другая
щеголяла  ниткой  натурального  жемчуга,   многократно   обмотанной   вокруг
тощенькой шейки. Слишком яркие румяна,  густо  подведенные  глаза,  кровавая
помада и мелькающие в разрезе юбки ажурные колготки без слов рассказали, чем
занимались эти дамы до  того,  как  удачно  вышли  замуж  за  представителей
местного криминалитета.  Бросив  презрительный  взгляд  на  мой  простенький
серенький  свитерок,  связанный   вручную   гением   трикотажа   Молино,   и
обтягивающие слаксы, зрительницы выплыли в фойе, распространяя излюбленный в
этой среде запах духов "Пуазон". Через пару минут я тоже вышла в вестибюль.
   Ощущение было такое, словно я окунулась в шестидесятые  годы.  По  стенам
развешаны фотографии картинно улыбающихся артистов. Капельдинеры в  форме  с
золотыми  пуговицами  бодро  продают  программки.  В  буфете  пиво,  коньяк,
шоколадные конфеты, бутерброды с сырокопченой колбасой и никакой  фанты  или
колы. Только "Буратино", ситро и крем-сода. Крайне патриотично. Но главное -
это публика!
   Дамы все как одна в вечерних платьях. У одних декольте до  пояса,  другие
обнажили обсыпанные веснушками спины. И море драгоценностей  самого  разного
калибра - от золотых цепочек до массивных диадем. Подобное я  видела  только
один раз, когда по недоразумению забрела в Ницце на пляж супердорогого отеля
"Негреско". Содержимое лежаков напоминало разукрашенные новогодние  елки,  а
мальчик, бегавший с подносом, шепнул мне: "Видали? Русская мафия отдыхает!"
   Раздался первый звонок, старушка распахнула  тяжелые  двери.  Из  глубины
зала пахнуло пылью  и  старыми  декорациями.  Усевшись  в  красное  плюшевое
кресло, я наконец-то удосужилась заглянуть в  программку.  "Анна  Каренина",
автор пьесы Михаил Никифоров. Интересное дело, а  какое  отношение  имеет  к
данному действу граф Лев Николаевич Толстой? Впрочем, позднее оказалось, что
почти никакого.  Роман  неведомый  господин  Никифоров  переделал  почти  до
неузнаваемости, оставив одну сюжетную линию - роман Анны и Вронского.
   Офицера-обольстителя играл весьма потасканный герой-любовник,  обладатель
плохо сделанных протезов. Он все время чмокал  языком,  пытаясь  вернуть  на
место стремительно выпадающую челюсть. Впечатляло  и  имя  героя  -  Аполлон
Тараканов. Старика Каренина пытался изобразить довольно молодой парень,  чью
ладную спортивную фигуру и смазливое личико не  могли  скрыть  даже  толстый
слой грима и сборки на талии. На  месте  Анны  я  бы  осталась  с  мужем,  а
шепелявого Вронского послала бы куда подальше. Впрочем,  светскую  красавицу
представляла пятидесятилетняя  дива,  пугающе  вращавшая  томными  коровьими
глазами. На фоне этого паноптикума казалось  странным,  что  мальчик  Сережа
превратился почему-то в девочку Машу. Наверное, в труппе не нашлось  ребенка
нужного пола.
   Забившись в уголок пыльного кресла, я листала программку. Надо  бы  уйти,
да  неудобно  -  сижу  в  первом  ряду,  на  виду  у  отчаянно   старающихся
заинтересовать публику  лицедеев.  Ну  не  виноваты  же  они,  что  стары  и
бездарны. К тому же в зале постоянно звенели сотовые и пищали пейджеры.
   Много лет тому назад бабуля Афанасия Константиновна повела меня  во  МХАТ
на  "Анну  Каренину".  Бабушка  преследовала  благородную  цель.  Роль  Анны
исполняла гениальная  Тарасова,  и  Афанасии  хотелось,  чтобы  я  запомнила
великую актрису.
   -  Будешь  потом  внукам  рассказывать,  смотрела   спектакль   с   самой
потрясающей из мхатовок, - ворковала Фася, усаживаясь в кресло.
   Мне тогда только-только исполнилось семь лет.  Страдания  толстой  тетки,
картинно заламывавшей руки, ничуть не тронули детскую душу. Бабушка не  учла
одного  обстоятельства:  Алле  Тарасовой  к  тому  времени  исполнилось  уже
шестьдесят.
   Честно отмучившись до конца спектакля, я  пошла  с  бабулей  домой.  Фася
пребывала в полном восторге и без устали нахваливала приму. Я молчала.  Дома
дедушка спросил:
   - Ну, как спектакль?
   - Замечательно, - ответила я, решив не разочаровывать Фасю, и добавила:
   - Вот только никак не пойму, почему мужчины повлюблялись в  такую  старую
толстую тетю?
   Дедуля заржал, как полковой конь. Бабуля только горестно вздохнула.
   Воспоминаний хватило ненадолго.  От  тоски  я  пересчитала  все  колонны,
нарисованные на заднике. К сожалению, антракт не предусматривался, и  сидеть
предстояло долго. Отчаянно скучая, я принялась изучать  толстую  программку.
Помимо действующих лиц  и  исполнителей,  она  содержала  массу  сведений  о
работниках сцены - гримерах, костюмерах... Жаль, что  в  таких  изданиях  не
принято печатать кроссворд... Я добралась до последней страницы и ахнула.  С
небольшой фотографии на меня смотрела... моя бабушка.  Подпись  под  снимком
гласила: старейшая художница, лауреат премии мэра Верми Афанасия Бабанова.
   Брошюрка чуть не выпала у меня из рук.  Просто  невозможная,  невероятная
вещь. Бабуля умерла в конце семидесятых, я лично хоронила  ее  на  Митинском
кладбище. Дедушка к тому времени тихо скончался.  Последние  годы  жизни  ее
никто не сдерживал, и Фася отчаянно играла в преферанс. Мне было не до нее -
первая любовь, страстный роман... Опомнилась, когда бабушка  со  слезами  на
глазах сообщила, что обменяла нашу четырехкомнатную квартиру на улице Кирова
на малюсенькую "хрущобу" в Медведкове, чтобы получить большую доплату.
   - Где деньги? - наивно спросила я.
   - Проиграла, - заплакала бабушка.
   Пришлось утешать старуху. В конце концов мы решили, что центр  столицы  -
не  лучшее  место  для  проживания.  Экологически  чистое  Медведково   куда
привлекательней. Да и убирать четыре  здоровенные  комнаты  трудно,  в  двух
легче поддерживать порядок...
   С тех пор я стала приводить к Фасе партнеров. В основном своих приятелей.
Они торжественно усаживались за "Сочинку" и  проигрывали  старухе.  В  месяц
выходило около ста пятидесяти рублей "прибыли".
   Пришлось,  чтобы  давать   друзьям   деньги,   наняться   репетитором   к
избалованным детям. За полгода до кончины у Афанасии отнялись ноги. И  мы  с
Оксанкой  установили  около   нее   дежурство.   Честно   говоря,   подруга,
только-только закончившая мединститут, справлялась с Фасей куда лучше родной
внучки. К  тому  же  как  раз  в  это  время  я  разводилась  с  Костиком  и
одновременно крутила роман с Кириллом. Бедной верной подруге приходилось  не
только заботиться о Фасе, но и возиться с четырехлетним Кешиком, оставленным
мне в качестве нажитого имущества предприимчивым художником.
   На мои робкие извинения Ксюта махала рукой:
   - У тебя период брачных игр, как у обезьяны...
   Однажды вечером Оксанка, улыбаясь, спросила:
   - Знаешь, как мы развлекаемся, когда тебя нет?
   Я отрицательно покачала головой:
   - Играем в пуговицу.
   - Что это еще такое? - искренне изумилась я.
   - Я прячу в зажатом кулаке пуговицу, а Фася отгадывает, в какой она руке.
Ставка - копейка. Вчера бабуля целый  рубль  утром  выиграла,  зато  вечером
полтора проиграла, - хихикнула Ксюта.
   Вот  так.  До  самой  смерти  Фася  оставалась  азартным  человеком.   Но
художником она никогда не  была,  хотя  неплохо  рисовала  и  чертила.  Даже
частенько делала за меня школьные задания...
   Но с фотографии на меня смотрела Фася. Хорошего качества  цветной  снимок
отлично передавал необыкновенно синий цвет глаз и хитрую улыбку. Откуда  тут
взялось ее изображение и имя редкое, абсолютно  невозможное  для  женщ