тективом.   Сразу
предупреждаю, ваши дела с Анной Степановной  меня  совершенно  не  занимают.
Только ответьте, откуда, каким  образом  попала  в  центр  полуторагодовалая
Оля?
   Время  сейчас  и  правда  смутное.  Если  уж  высокие  чины   Генеральной
прокуратуры не брезгуют по проституткам шляться и при этом продолжают как ни
в чем не бывало  исполнять  служебные  обязанности,  то  рядовой  сотрудник,
промышляющий частным сыском, совсем не удивляет.
   Савостина слегка расслабилась и горячо заговорила:
   - Ни копейки из этих денег  на  себя  не  потратила.  Центр  -  бюджетная
организация. Из государственного кармана нам перепадают крохи.
   А планы у Жанны Яковлевны гигантские. Сейчас собирается открыть анонимное
родильное отделение. Еще мечтает  о  создании  специальной  гостиницы,  куда
могли бы обращаться женщины,  терпящие  насилие  от  родственников,  -  жены
алкоголиков, беременные школьницы...
   Во многих европейских странах  есть  такие  дома,  где  несчастные  могут
пожить бесплатно недельку-другую, подлечить нервы... В России пока  подобные
заведения из области мечты.
   Конечно, Савостина знала о "бизнесе" Мирной. Анна Степановна присылала  к
ней иностранцев. Сколько имела от каждой сделки  Мирная  -  Жанне  Яковлевне
безразлично. Важно только, что ей перепадала ровно тысяча  долларов,  и  все
денежки шли в приют.
   - На эти деньги мы смогли взять гинеколога, адвоката  и  еще  одну  няню.
Купили памперсы и  новое  постельное  белье,  опять  же  обзавелись  хорошей
мебелью, - перечисляла Жанна Яковлевна.  -  Дело,  конечно,  подсудное,  но,
скажите, кому мы сделали плохо? Дети, несчастные, если бы  не  "Милосердие",
погибли бы в помойках. А мы всех спасли и устроили:  кого  в  наши  семьи  к
положительным достойным родителям,  ну  а  некоторых  отправили  в  Америку,
Германию и Францию, просто в  великолепные  условия.  Груднички  вырастут  и
знать не узнают про  то,  что  сопутствовало  их  рождению.  Да  за  деньги,
вырученные за одного такого младенца, я еще  десяти  смогу  помочь,  а  там,
глядишь,  и  для  женщин  приют  открою...  Ну  что  тут  плохого?  То,  что
государство налогов недополучит? Так оно нас и так ограбило. Знаете, сколько
денег на ребенка в детском доме отпущено? Двести пятьдесят рублей!
   - В день? - спросила я.
   - Ха, - фыркнула врач, - в месяц! Вот и крутись как хочешь. Думай, то  ли
ботинки воспитанникам покупать, то ли чулочки, то ли  пальтишки...  Про  еду
вообще молчу, В  супе  лапша  за  лапшинкой  гоняется  с  дубинкой.  А  Анна
Степановна старается изо всех сил...
   Запыхавшись от страстной речи, женщина перевела дух.
   - Неужели никто никогда не интересовался, откуда у центра столько денег?
   - Оформляем как пожертвования анонимных спонсоров, - сообщила  Савостина,
- все просто.
   - А девочка Оля откуда взялась?
   Жанна Яковлевна снова приобрела пепельный цвет лица  и  почему-то  нервно
взглянула на телефон.
   - Ей-богу подбросили, иду на работу - смотрю, у  дверей  спит  на  старой
куртке от тренировочного
   Костюма.
   Никакие мои просьбы и  увещевания  не  пробили  брешь  в  глухой  защите.
Савостина на все лады повторяла, что Оля просто лежала у ворот.  Ни  угрозы,
ни предложение денег не поколебали врача. Она только упорно твердила:
   - Клянусь всеми святыми, подбросили. Устав от  бесплодных  разговоров,  я
пошла на выход и на пороге сообщила:
   - Я вам абсолютно не верю, приду  еще  раз  завтра  и,  если  не  скажете
правду, доложу начальству о вашей "торговле".
   Но Савостина неожиданно проявила твердость.
   - Наговаривайте на меня сколько угодно, у нас все документы в  порядке  и
доказать что-либо очень и очень трудно. А станете пакостить, сообщу, что  вы
вымогали  у  меня  взятку,   и   свидетелей   приведу.   Так   что   уходите
подобру-поздорову, вам незачем больше появляться, ничего я не боюсь.
   "Да, - подумала я, закуривая на лестнице,  -  ничего  не  боишься,  кроме
одного - честно сказать, кто велел отдать Полину".
   За дверью послышался голос Савостиной:
   - Котэ?
   Ага, звонит по телефону. Я приложила ухо  к  филенке.  Ну,  спасибо  вам,
московские строители,  за  двери  из  картона.  Слышно  так,  будто  стою  в
прихожей.
   - Послушай, - взволнованно говорила Жанна Яковлевна, -  во  что  ты  меня
втравил? Говорил, никаких сложностей не будет, а сейчас  приходила  баба  из
прокуратуры, въедливая такая, интересовалась девочкой.
   Воцарилось молчание. Потом Савостина ответила:
   - Нет, не сказала, но пообещала завтра опять  появиться.  Сейчас  к  тебе
приду, не по телефону же говорить.
   Я понеслась вниз по лестнице и  села  в  "Вольво",  радуясь  тонированным
стеклам. Примерно через полчаса Жанна Яковлевна вышла из  подъезда.  На  ней
был дешевый китайский костюм, на ногах растоптанные тапки из  кожзаменителя.
Похоже, она и впрямь все деньги вкладывает в центр.
   Я завела мотор и последовала за ней. Очевидно, ей не приходила  в  голову
мысль о возможности слежки, потому что она ни разу не оглянулась,  а  просто
села в подошедший троллейбус.
   Я пристроилась  сзади  и  медленно  двинулась  по  маршруту,  тормозя  на
остановках. Минут через сорок троллейбус добрался до Крымского и развернулся
на кругу. Люди стали выбираться из машины,  Савостина  вылезла  последней  и
почти побежала к семнадцатиэтажному блочному дому с синими панелями. Я вошла
за  ней  в  подъезд  и  подождала  в  тамбурчике,  пока  не  услышала  скрип
поднимающейся вверх кабины. Тогда я приблизилась к лифту и стала смотреть на
окошечки  над  дверью,  там  мелькали  номера  этажей.  Лифт   добрался   до
шестнадцатого и замер. Отлично! Теперь можно ехать домой, а завтра узнаю,  в
какой квартире живет этот самый Котэ. Сдается, он не последнее лицо в данной
истории.
   Вспомнив, что в доме две маленькие девочки, я купила по дороге коробку  с
пирожными и мягкие игрушки и порулила в Ложкино.
   Холл поражал невероятной, просто хирургической  чистотой.  В  гостиной  и
столовой тоже все сверкало и переливалось. Занавески, ковры, плафоны, окна -
нигде ни пылинки. Собаки бросились ко мне, распространяя запах шампуня.
   - Одного не понимаю, - поразилась Ольга, отрывая глаза от газеты,  -  как
Маруська за один день ухитрилась все вымыть. Представь  себе,  она  даже  за
батареями вычистила!
   Сидевшая в кресле  Маня  довольно  улыбалась,  потом  увидела  коробку  с
пирожными и завопила:
   - Мусек, а корзиночки с белым кремом купила?
   - Чем это у нас так вкусно пахнет и где Капа  с  детьми?  -  спросила  я,
глядя, как Манюня откусывает сразу от двух пирожных.
   - Дети спят, ты на часы погляди, - вразумила меня Зайка.
   И правда, уже десять, день пролетел незаметно.
   - А Капа так устала, - сообщила Манюня, облизывая  вымазанные  пальцы,  -
представляешь, девчонки повалили в  больнице  какой-то  шкаф!  Небось  крику
было! В общем, она тоже спит без задних ног, а пахнет курицей, между  прочим
это я приготовила!
   Я мгновенно сдернула салфетку, прикрывавшую большое блюдо, и обомлела!  В
центре,  выставив  ножки,  лежала  аппетитная  курочка-гриль  с  поджаристой
хрустящей корочкой. Привлекательную  тушку  окружали  отварные  картофелины,
посыпанные укропом.
   Мой бедный голодный желудок, в который за целый день  упала  только  одна
чашка кофе без сахара, судорожно сжался, рот наполнился слюной, как у собаки
Павлова.
   - Да уж, - заметила Ольга, - приходится придать, что Манька  обошла  меня
по всем статьям. Что в уборке, что в готовке, просто  талант!  Глянь,  какая
хорошенькая птичка, это тебе не цыпленок из Сталинграда!
   В 1991  году  в  Москве  пропали  все  продукты.  Каких  только  блюд  не
изобретали предприимчивые хозяйки в те голодные времена. В одном  доме  меня
угостили самогонкой из томатной пасты, в другом - пирожками  с  колбасой  по
два  рубля  двадцать  копеек.  А  котлеты  из  хлеба  и  макароны  домашнего
приготовления? Поэтому, когда в одно прекрасное утро дверь на  наши  кафедры
распахнулась и секретарша декана прокричала: "На углу дают  цыплят!"  -  все
преподаватели помчались в магазин.
   Выстроилась длинная очередь, естественно, понеслись  крики  "На  всех  не
хватит!", "Больше двух не давайте!". Честно отстояв  два  часа,  я  получила
тушку странного животного. Доставшаяся  добыча  оказалась  темно-коричневого
цвета. Мясо как у куропатки, но ноги явно куриные. Худые бедра  и  угрожающе
желтые когти. Маленькая головка с закрытыми глазками безвольно  моталась  на
будто тряпичной шейке. Сквозь пупырчатую жесткую  кожу  с  остатками  перьев
прощупывались ребра. Несчастную птичку хотелось прижать к груди и  пожалеть,
она явно скончалась от голода и жестокого обращения.  Никаких  ассоциаций  с
едой куренок не вызывал. Но я все равно приволокла добычу домой.
   Робкая Оля, тогда еще не жена, а просто невеста, тихо поинтересовалась:.
   - Его надо съесть? - И прибавила:
   - Жалко почему-то...
   Но мы с Наташкой были полны энтузиазма.
   - Подумаешь, - деловито заявила подруга, - он уже все равно умер.  Бульон
из доходяги не сваришь, а вот пожарить вполне можно. Значит,  так  -  голову
отдаем кошке, когти - собаке, остальное на сковородку.
   Она загремела кастрюлями,  потом  принялась  потрошить  убогого  куренка.
Сначала слышался мерный стук ножа, потом вдруг Наталья спросила:
   - Дашка, ты помнишь, когда Сталинград переименовали в Волгоград?
   - Году в 59-м или 60-м, а зачем тебе?
   - Гляди, - сообщила Наташка и сунула под нос  тщедушную  цыплячью  лапку.
Ее,  как  браслет,  обхватывал  кусочек  картона.   "Склад   номер   восемь.
Сталинград" - стояло на нем красным шрифтом.
   Оторопев, мы уставились на  мумию,  купленную  мной  в  качестве  парного
бройлера.
   - Это сколько же бедолаге лет? - присвистнула Наташка.
   - Если считать, что Сталинград переименовали в  1960  году,  то  тридцать
один, - тут же вычислил Кеша.
   - Старше меня, - вздохнула Оля.
   - Возьмите энциклопедический словарь да проверьте, - посоветовала я.
   Дети приволокли толстый том и принялись азартно листать тонкие страницы.
   - 1961 год, - объявила Оля, - а до 1925-го город назывался Царицын.
   - Наташа, покрути его, вдруг где-нибудь на животе стоит штамп  "Царицын",
- захихикал Аркадий. - Господи, - ужаснулась подруга, - где же это несчастье
пролежало столько лет? - Стратегические запасы,  -  важно  сообщил  Кеша,  -
хранили на случай атомной войны, а может, просто забыли про птичек, а сейчас
в связи с голодовкой поскребли по сусекам да отрыли...
   - Не можем же мы его съесть, - засомневалась я, - как-то неприятно жарить
исторический экспонат! А что тогда делать с цыпленком?
   - По-моему, - робко сказала Оля,  -  надо  его  похоронить  с  почестями,
ей-богу, он это заслужил.
   И мы,  взяв  маленькую  лопатку,  спустились  во  двор,  где  и  погребли
измученное тельце возле забора.
   - Спи спокойно, бедный куренок, - сказал Кеша,  -  всегда  не  любил  кур
поедать,  а  теперь  вообще  не  смогу.  Может,  табличку  поставить:  "Цыпа
Сталинградский"?
   Так у нас в доме появилось крылатое выражение,  обозначавшее  несъедобные
продукты.
   Курица,  приготовленная  Маней,   совершенно   не   походила   на   "Цыпу
Сталинградскую". Я оторвала крылышко и, пережевывая ароматное  сочное  мясо,
тихонько спросила:
   - Повара тоже вызывала?
   - Нет, - также шепотом ответила Маня, - это и правда сама.
   - Расскажи, как готовила, - потребовала не слылышавшая наш диалог Ольга.
   - Ну просто. Взяла пачку соли, высыпала на сковородку, а сверху  положила
тушку.
   - Пачку соли?! - изумились мы с Зайкой.
   - Именно, - кивнула Маруся,  -  просто  вытряхиваешь  килограмм  соли,  а
сверху шлепаешь курицу.
   Потом в горячую в духовку, и - крэбс, фэбс, пэкс - ужин готов.
   - Где же ты взяла рецепт? - поинтересовалась Ольга.
   - В Интернете, - ответила Маня, ухватывая пятое пирожное.
   Мы переглянулись с невесткой.
   - Да, Манюня, - заметила Зайка, - ты в жизни не пропадешь!

ГЛАВА 24

   На следующий день я приехала  в  Крылатское  -  узнать,  кто  этот  Котэ,
проживающий на шестнадцатом этаже.
   Лифт поднял меня ввысь, и я уперлась носом в стеклянные двери с  четырьмя
звонками. Интересно, в какой квартире находится нужный персонаж?
   Я ткнула пальцем наугад. Створка распахнулась и я вошла в  длинный  холл,
заставленный велосипедами, коробками и старой мебелью. На лестничную; клетку
глядели  четыре   одинаковые,   обитые   черным   дерматином   двери.   Одна
распахнулась, и на пороге появилась  личность,  при  виде  которой  я  почти
потеряла сознание.
   В  проеме,  закрывая  собой  почти  все  свободное  пространство,   стоял
звероподобный мужик явно  "кавказской  национальности".  По  причине  теплой
погоды он не надел ни майку, ни рубашку, и взору открылась поросшая  черными
волосами жирная грудная клетка. В зарослях виднелась татуировка  -  какие-то
лица и надписи. Хозяин почесал огромной рукой плоскую, почти бритую  голову,
поскреб в двухдневной щетине и неожиданно вежливо осведомился:
   - Вам кого, мамаша?
   Я чуть не лопнула от злости. Видали сыночка! Да  он  меня  всего  лет  на
десять младше, не более. Обычно в таких случаях тут  же  ставлю  нахалов  на
место. Но только не такого типа. Добродушный голос не может никого обмануть.
У мужчины лицо дикого зверя - злое, напряженное и бесконечно опасное.
   "Уноси, Дарья, ноги, пока цела", - шепнул мне внутренний голос, и  первый
раз в жизни я решила его послушать.
   - Вы отец Алены Верещагиной? - спросила я и добавила:
   - Почему она пропускает занятия?  -  Не  знаю  никакой  Алены-шмалены,  -
сообщил верзила, с хрустом потягиваясь.  -  Ошиблась,  дорогая.  Тебе  какую
квартиру надо?
   - Двести восемьдесят первую, - быстро сообразила я.
   - Не ту кнопку нажала, дорогая, их дверь направо. Щелкнул  замок,  я  же,
помня о том, что в двери есть "глазок", пошла в  противоположную  сторону  и
позвонила в двести восемьдесят первую квартиру.
   - Кто? - послышался женский голос.
   - Из школы.
   - Опять на уроках безобразничает? - гневно спросила молодая женщина и, не
дожидаясь ответа, втянула меня в прихожую.
   Только когда за моей спиной захлопнулась дверь, я почувствовала,  что  по
спине катится пот, а колени мелко дрожат.
   - Что на этот  раз  натворил?  -  вопросила  женщина,  вталкивая  меня  в
комнату. - Вы уж извините, беспорядок у нас, все руки не доходят.
   Беспорядок - это скромно сказано. Погром, потом, буря - будет вернее.  По
небольшой гостиной словно Мамай прошел. На столе кипа  неглаженого  белья  и
утюг, там же пара чашек с засохшей кофейной гущей и объеденные куски  пиццы.
На полу разбросаны разнокалиберные домашние тапочки, по  стульям  и  креслам
валяются интимные предметы туалета - трусы, носки,  лифчики  и  колготы.  На
диване подушка в довольно засаленной наволочке и старый плед.  На  одеяле  -
раскрытая книга и шкурки от бананов, во всю мощь орет телевизор.
   Ну надо же, лежит  себе  посреди  такого  погрома,  жует  бананы,  читает
дамский роман и слушает новости.
   - Так что он сегодня сотворил? - настаивала мамаша..
   - Извините, наверное, не правильно представилась, я из  школьного  отдела
муниципалитета.  Вот  ходим  по  домам,   опрашиваем   население,   выявляем
количество детей.
   - Зачем?
   - Хотим выяснить, надо ли новую школу строить или прежними обойдемся.  Вы
своей довольны?
   - Моему безобразнику везде плохо,  -  отмахнулаась  женщина.  -  Как  вас
зовут?
   - Дарья Ивановна, а вас?
   - Изергиль Семеновна.
   - Как? - не удержалась я. - Какое редкое имя!
   - И не говорите,  -  вздохнула  хозяйка,  -  мой  отец  -  литературовед,
кандидат наук. Всю жизнь изучал творчество Горького.  Вот  и  назвал  нас  с
братом  по-дурацки:  меня  Изергиль,  а  его  -  Данко,  в   честь   любимых
литературных героев. Представляете, сколько с такими имечками натерпелись?
   Я сочувственно вздохнула. Когда-то были  у  меня  два  брата  студента  в
группе - Догнат и Перегнат. Сумасшедшие родители обозвали так ни  в  чем  не
повинных детей, чтобы увековечить лозунг Никиты
   Хрущева - "Догнать и перегнать Америку по производству  молока  и  мяса".
Изергиль улыбнулась:
   - Я вот сына нарекла Ваней. Просто с детства мечтала: выйду  замуж,  рожу
ребенка и назову проще некуда. Так  вы  население  опрашиваете?  Я  кивнула.
Женщина засмеялась.
   - Мой мальчишка - жуткий шалун, просто  катастрофа.  Чего  только  ему  в
голову не приходит! Нас уже из трех  учебных  заведений  вытурили.  Так  что
стройте скорее, в новую школу пойдем.
   - У ваших соседей тоже дети есть? - спросила  я.  -  Там  такой  страшный
мужчина дверь открыл, я прямо испугалась.
   Изергиль опять заулыбалась. Просто патологическая смешливость.
   - Это Котэ Вахтангович. Он  и  в  самом  деле  противный  тип,  улыбается
ласково-ласково, а сам глазами шарит, прямо  как  раздевает.  Недавно  здесь
живет, год как квартиру купил.  Раньше  в  двести  семьдесят  девятой  очень
приличная семья была, Евдокимовы, но у них третий родился, в  двух  комнатах
тесно стало, вот и продали. А у Котэ Вахтанговича -  никаких  родственников.
Приходят, правда, все время гости.  Мы  сначала  боялись,  думали,  одинокий
жилец,  начнутся  пьянки,  гулянки,   бабы...   Да   еще   лицо   кавказской
национальности... Но нет, абсолютно тихо. Приходят, как  тени  прошмыгнут  и
тихонько уходят...
   Поболтав еще немного с приятной мамой двоечника, я  уселась  у  подъезда,
среди  собачников.  Минут  через  пятнадцать  выяснила  и  фамилию  Котэ   -
Джапаридзе. Теперь следовало узнать, за что и сколько он сидел.  А  то,  что
милый Котэ Вахтангович не в ладах с  законом,  видно  невооруженным  глазом.
Собственно говоря, есть только одно место, где мне могут дать  исчерпывающую
информацию, Я вытащила пудреницу, оглядела  лицо  и  призадумалась  -  нужно
придумать достойный повод для встречи с полковником.
   Александра Михайловича трудно застать в кабинете, но  сегодня  он  мрачно
сидел над какими-то бумагами, которые моментально убрал при моем появлении в
сейф.
   - Зачем явилась? - весьма невежливо встретил меня приятель.
   Вот странный человек. Вроде любит меня, с удовольствием приходит в гости,
но стоит мне заглянуть к нему  на  работу  или  случайно  столкнуться  возле
кого-нибудь убитого, моментально злится и цедит слова сквозь зубы.
   Решив  не  обращать   внимания   на   крайнюю   невежливость   Александра
Михайловича, я тяжело вздохнула.
   - Кофейком не угостишь?
   Приятель полез за банкой. Я не удержалась:
   - Зачем кофе в сейф прячешь?
   - Коллеги сопрут, - пояснил полковник, - придут и всю банку разом выпьют.
   Помешав  алюминиевой  ложечкой  отвратительный  растворимый  напиток,   я
отхлебнула небольшой глоточек и попыталась изобразить восторг:
   - Какой аромат! Как называется?
   - Самый дешевый, индийский, - пояснил Александр Михайлович  и  перешел  к
делу:
   - Хватит придуриваться, выкладывай, зачем пришла, во что  влезла?  Откуда
тебя теперь выручать надо? Насколько помню, в помойке, подвале и милиции  ты
уже посидела. Что на этот раз?
   - Да не во мне дело, тут Кеша...
   - Что Кеша? Вполне рассудительный молодой человек, без сдвигов.
   - Так-то оно так, - принялась я самозабвенно врать,  -  только  последнее
время беспокоит его работа.
   - А что с работой?
   - Общается с криминальными элементами, целыми днями в тюрьме пропадает...
   - Он же адвокат, - ничуть не удивился приятель. - Условия  работы  такие.
Кстати, я тоже не с балеринами время провожу. У тебя что-то  конкретное  или
просто ля-ля?
   - Не нравится мне его дружба с Котэ Джапаридзе. Мужик  противный,  жирный
такой, весь в наколках. Что у них может быть общего, просто  не  расстаются.
Лучшие друганы, не разлей вода.
   Александр Михайлович нахмурился. В душе я возликовала. Он  обожает  Кешу,
сын платит ему тем же. И профессию адвоката Аркаша  выбрал