лава 25

   Дома в столовой обнаружился  лишь  Филя.  Колдун  смаковал  восхитительно
пахнущий напиток. Я принюхалась, явно не кофе.
   - Это какао, - пояснил шаман, - крайне полезная вещь, советую употреблять
три раза в день для поддержания тонуса.
   - Видели Алису? - поинтересовалась я, присаживаясь рядом.
   Филя слегка улыбнулся.
   - Ничего особенного, элементарная порча. Давно твержу ей: прекрати бегать
в брильянтах, одевайся проще, не мозоль людям глаза  своим  благосостоянием.
Вот и результат: кто-то позавидовал - и лицо в прыщах.
   "Интересно, кто позавидовал Фредди", - подумала я, щупая чуть  тепловатый
чайник.
   - А он просто объелся конфетами, - пояснил колдун, - целую коробку  украл
и съел.
   Я осторожно взглянула на шамана. Не первый раз замечаю, что  он  отвечает
на не высказанный вслух вопрос. Телепат он, что ли?
   - Фредди придется довольно долго сидеть на диете, - продолжал шаман, -  а
с Алиской...
   - Про меня сплетничаете, - раздалось за спиной.
   Я обернулась. Веселая Алиска, поблескивая огромными изумрудными серьгами,
посмеивалась на пороге. Никаких прыщей нет и в помине.
   - Здорово, - невольно проговорила я.
   - Ерунда, - усмехнулся Филя, - яйцом порчу вынул.
   - Яйцом?
   - Ирка! - заорала Алиска. -  Нет,  точно  убью  жопорукую,  опять  вместо
кипятка подает черт знает что!
   Я только вздохнула, глядя, как она распекает  домработницу.  Перенесенная
порча никак не повлияла на характер моей гостьи.
   Мы договорились с Ниной встретиться в восемь утра, поэтому я  отправилась
спать рано, лишь зазвучали позывные программы "Время". Но даже в полночь еще
читала, сон, как это часто бывает, не хотел сойти на меня.
   Около половины первого в дверь постучали. Я удивилась, но крикнула:
   - Входите, не сплю.
   Дверь аккуратно приотворилась, и в комнату неслышным шагом вошел Филя.  В
левой  руке  колдун  держал  серебряную  цепочку  со  странным  кулоном   не
правильной формы.
   - Прошу, наденьте рору.
   - Что это?
   - Охранный талисман, призванный спасти от неприятностей и преждевременной
смерти.
   - Но у меня нет неприятностей, - пыталась сопротивляться я.
   - Будут, - припечатал Филя, раскручивая цепочку.
   Свет  ночника  упал  на  розовый  полупрозрачный  камень,  и  по  спальне
заметались "зайчики". Я, как зачарованная, следила за их  мельканием.  Шаман
спрятал талисман в кулаке и медленно опустился в кресло.
   - Добрый дух Думо поведал о вашей предстоящей  поездке.  Он  предупредил,
что встретитесь с опасностью. Вот я и поторопился сделать талисман.
   Я попыталась удержать на лице серьезное выражение. Господи, ну  и  жизнь!
Посреди ночи в спальню врывается сумасшедший гость и рассказывает о каких-то
злых духах!
   - Дашенька, - неожиданно ласково проворковал Филя,  -  наденьте,  уважьте
меня.
   Я  со  вздохом  подставила  голову.   Цепочка   обвила   шею.   Розоватый
многоугольный камешек оказался приятно  теплым  на  ощупь.  Обтесанные  бока
хотелось без конца гладить и гладить. Невольно я улыбнулась.
   - Угадал, - пришел в восторг Филя, - колебался, из чего  делать  рору,  и
выбрал персидский штих.
   - Что? - окончательно растерялась я.
   - Настоящий оберег должен вызывать у владельца радостные эмоции,  желание
потрогать талисман. Но не всякий камень подходит человеку...
   Голос колдуна журчал и журчал, я начала засыпать. Веки потяжелели, голова
сама собой откинулась на подушку.
   Утром пришлось извиняться. Когда в семь я спустилась в столовую, Филя уже
с аппетитом смаковал тосты.
   - Простите, - искренне сказала  я,  -  самым  неприличным  образом  вчера
отключилась.
   - Ерунда, - ответил Алискин любовник, - только спрячьте рору под пуловер,
он должен контактировать  непосредственно  с  кожей,  а  не  выполнять  роль
украшения. Чем меньше посторонних взглядов падает на оберег, тем лучше.  Еще
следует...
   Я постаралась отключиться.  Ну  до  чего  надоели  колдуны,  гипнотизеры,
шаманы и экстрасенсы. Главное, что все их учения не имеют  никакого  смысла.
Сплошное надувательство. Духи Думо, Мумо, Зумо, волшебные палочки  и  камни,
напитки, приносящие исполнение желаний,  шапки-невидимки  и  ковры-самолеты.
Неужели Филя и впрямь полагает, что я верю в подобную чепуху?
   - Даша, вы все поняли? - влез в мои мозги голос мага.
   - Да, спасибо, - тут же изобразила я на лице заинтересованность.
   - Хотите кофе? - появилась Ирка, внося пускающий пар чайник.
   Я не успела ответить. Неведомая сила вытолкнула меня на середину комнаты.
Руки отчего-то уперлись в боки, правая нога поджалась, а изо  рта  вырвалась
идиотская фраза:
   - Ку-ку, гав-гав, мяу-мяу! Журналисты не верящие в  возможности  гипноза,
частенько попадают в идиотское положение! Ку-ку, гав-гав, мяу-мяу!
   - Дарья Ивановна, - изумилась Ирка, отступая в коридор, - что с вами?
   - Ничего, - рявкнула я, опуская ногу, - не видишь, зарядкой занимаюсь.
   Ирка грохнула чайник на стол и попятилась. Я злобно уставилась  в  пустую
чашку. На дне возникло лицо  Мельниченко  с  "смутными"  глазами.  Профессор
медленно проговорил: "Ох уж эти журналисты. С кем ни веду  разговор,  всегда
сомневаются. Впрочем, скоро вы убедитесь в моей правоте. Хотите кофе?"
   Я с размаху плеснула  в  чашку  коричневую  жидкость.  Ухмыляющееся  лицо
гипнотизера исчезло. Ну как он проделал со мной такое? Абсолютно не поняла и
ничего не заметила. Что же, теперь после каждого предложения выпить  кофе  я
буду куковать и гавкать, стоя на одной ноге?
   - Несчастье подстерегает человека, лезущего в огонь, - закаркал  Филя.  -
Есть вещи, которыми не следует интересоваться, лучше  оставить  специалисту.
Богу богово, а кесарю кесарево!..
   Пытаясь сохранять спокойствие, я большими глотками опустошила  чашку,  не
почувствовав никакого вкуса, и опасливо заглянула  внутрь.  Но  дно  темнело
гущей, лицо Мельниченко исчезло.
   - Остановитесь, пока не поздно, бросьте затею, - завелся  Филя.  -  Вижу,
ничего хорошего не будет, вижу кругом кровь... весь дом в крови...
   Провожаемая таким радостным напутствием, я выскочила за дверь и  побежала
к "Вольво". Еще немного, и я объявлю всем, что общаюсь с  инопланетянами,  а
моя бабушка - королева  Виктория.  Ну  как  можно  сохранить  в  нашем  доме
психическое здоровье!
   Нина стояла на проспекте возле ларька с сигаретами. Я притормозила:
   - Простите, опоздала!
   - Нет-нет, - успокоила Сундукян, влезая в салон, - просто люблю приходить
на встречи пораньше, не терплю опозданий.
   Я включила первую скорость, и "Вольво" плавно покатил по дороге.
   - Так куда едем?
   - Новорижское шоссе знаете?
   - Конечно.
   - Тогда вперед до магистрали, там покажу. Нина вытащила из сумочки  пачку
сигарет, закурила. Я моментально закашлялась.
   - Учитель разрешает употреблять табак?
   - Нет, - усмехнулась Нинель, - впрочем, алкоголь тоже, но никак  не  могу
отвыкнуть. Естественно, спрячу сигареты в машине.
   Я улыбнулась. Со мной в институте в одной группе учился парень из  Сирии,
правоверный мусульманин по имени Хафиз. Большой  любитель  вкусной  еды,  он
весил при среднем росте почти сто пятьдесят килограммов. Самым  трудным  для
него было время строгого поста Рамадан. Целый месяц истинные арабы не должны
есть от восхода  солнца  до  появления  первой  звезды.  Как  правило,  пост
выпадает на осенние месяцы - октябрь, ноябрь, редко  сентябрь.  Начало  его,
как дата нашей Пасхи, каждый год  приходится  на  другое  время.  В  Дамаске
октябрь и ноябрь - теплые, солнечные месяцы, градусник стабильно  показывает
около двадцати пяти градусов, и днем не слишком хочется есть.  В  Москве  же
поздняя осень - промозглое, холодное время,  иногда  выпадает  ранний  снег.
Есть при такой погоде  хочется  постоянно,  организм  требует  горяченького.
Хафиз невыносимо страдал, трясясь от холода и голодовки. Однажды я  увидела,
как сириец быстро-быстро глотает в нашей столовой сосиски с яичницей.
   - Ага, - злорадно произнесла я, тихонько подкрадываясь к столику. - А как
же Рамадан? Ох, не  попасть  тебе  после  смерти  в  мусульманский  рай,  не
достанутся тебе финики, инжир и  гурии,  будешь  языком  горячие  сковородки
лизать!
   Хафиз поднял на меня огромные карие глаза и попросил:
   - Уйди, Дарья.
   Но мы в  те  годы  были  тотальными  безбожниками,  и  благочестие  араба
вызывало у одногруппников только одну реакцию  -  желание  подтрунивать  над
парнем.
   - Ну уж нет, - заявила я, присаживаясь к колченогому столику,  -  ты  вот
сосиску лопаешь, а там свинины - немерено.
   - В этом произведении колбасного искусства преобладает туалетная  бумага,
- вздохнул беззлобный араб, - а насчет адских мук ты не права, после кончины
обязательно улечу в райские кущи.
   - Аллах не простит тебе сосисок, сожранных  в  Рамадан!  -  продолжала  я
издеваться над Хафизом.
   - А он не видит! - невозмутимо ответил юноша.
   Я растерялась.
   - Как это?
   - Просто. Смотри, как сижу, - спиной к Востоку, аллах не разглядит, чем я
тут занимаюсь.
   Я не нашлась, что ответить на подобный аргумент.
   Вот и у Нины, очевидно, та же позиция.  Я  краем  глаза  посматривала  на
женщину. Сигареты она себе разрешает, но оделась сегодня по моде предстоящей
тусовки. На поэтессе длинная, почти до пят,  темная  юбка,  глухая  кофта  с
воротником под горло и простые, практичные  туфли  без  каблуков.  Роскошные
черные волосы Нинель спрятала под странную шапочку, больше всего похожую  на
тюбетейку. Только ее носят на макушке,  а  Нинина  прикрывала  даже  уши.  Я
отметила, что спутница абсолютно не накрашена, в ушах нет серег, на  пальцах
ни одного кольца...
   Может,  мне  тоже  следовало  сегодня  отказаться  от  брюк,   изумрудных
"висюлек" и перстня на указательном пальце?  Хотя  с  какой  стати?  Никаких
обетов я не давала, присяг не  приносила.  Правда,  в  православную  церковь
постесняюсь войти в  джинсах  и  с  непокрытой  головой.  Но  меня  везут  к
мошеннику, так что не стоит комплексовать.
   Шины мерно шуршали по гладкому асфальту.  Мы  спокойно  обсуждали  поэзию
символистов,  потом  Нинель  стала  читать  свою  поэму.  Под  ее  ритмичное
завывание я чуть не заснула за рулем. Встала непривычно рано, и веки  просто
слипались. Обычно в таких случаях включаю радио погромче, но  сегодня  такое
невозможно. Пришлось покачивать головой в такт декламации Сундукян.
   Через два часа я все же спросила:
   - Долго еще?
   - Следующий поворот направо, - спокойно сообщила спутница.
   "Вольво" послушно повернул и поскакал по ухабам и рытвинам.  "Как  бы  не
пришлось менять амортизаторы", - невольно подумалось мне.
   Еще примерно через полчаса Нина неожиданно скомандовала:
   - Стоп.
   Я нажала на тормоз и, поднимая ручник, осведомилась:
   - Где деревня-то?
   Машина стояла на  опушке  леса,  прямо  за  ветровым  стеклом  начинались
огромные мрачные деревья.
   - Дальше пешком, - вздохнула Нина, - подъехать нельзя.
   - Где же "Вольво" оставить?
   - Да здесь, -  спокойно  пояснила  Сундукян,  -  народу  нет,  вокруг  ни
поселков, ни дач, до станции почти тридцать километров.
   На всякий случай я включила сигнализацию, и  мы  пошагали  по  целине.  В
Москве снег давно  сошел,  вылезла  первая  травка  и  даже  начали  кое-где
распускаться цветы. Здесь же стояли сугробы.
   Проваливаясь почти до колен, мы тащились минут пятнадцать между елями.  Я
устала, промокла и отчаянно хотела пить. Наконец Нина влезла на  пригорок  и
указала рукой вниз.
   - Гляди, добрались.
   Отдуваясь, я влезла на холмик и замерла с раскрытым ртом.
   Больше всего увиденное походило на съемочную площадку кинофильма "Русская
деревня восемнадцатого  века".  Огромный  забор  из  почти  не  обструганных
стволов деревьев с угрожающе заостренными макушками скрывал почти  полностью
поселение.  Видны  лишь  крыши  нескольких  домов  и   какое-то   непонятное
сооружение, издали смотревшееся как вышка для часового.
   Мы дотащились до грубых ворот.  Сундукян  ухватила  молоток,  висящий  на
пеньковой веревке, и два раза с размаху постучала по створкам.
   - Кто? - незамедлительно последовал вопрос.
   - Во имя господа нашего  иду  по  жизни  праведным  путем,  -  отозвалась
Сундукян.
   - Добро пожаловать, сестра дорогая, - прозвучало изнутри, и  приоткрылась
узенькая калиточка.
   Я прошла  внутрь.  Возле  ворот  стоял  крепкий  мужик.  Длинная  рубаха,
перепоясанная веревкой, свисала почти до  колен,  широкие  брюки  падали  на
босые грязные ноги. Из-за клочкастой бороды и пышных усов он  показался  мне
стариком.
   - Господь храни тебя, брат Феофан, - пропела Нина,  кланяясь  в  пояс,  -
хорошо-то дома как, не то что в Москве поганой...
   - Здоровья желаю, матушка, - отозвался Феофан, кланяясь в ответ, - понять
не могу, как вы там живете, в капище идоловом. Терпи послушание,  у  каждого
свой крест. А у нас радость.
   - Да ну? - встрепенулась Нина.
   - Вчерась молельный зал доделали, последний гвоздик вколотили.  Отец  всю
ночь не спал, самолично мебель таскал. Уж мы ругали его  за  старание,  куда
там! Не послушал!
   - Славно, - одобрила Нина,  -  знакомься,  брат,  гостья  у  нас,  Дарьей
кличут.
   - Ласковое прозвание, - улыбнулся Феофан, обнажив ровные крепкие зубы.  -
Сразу стало ясно, что мужику едва за  тридцать.  -  Ступайте  себе  в  избу,
отдохните, небось после дороги ноги гудят, - заботливо сказал парень.
   Мы двинулись по неширокой улице.
   - Вот, - сказала Нина, - те две избы  мужские,  следующие  женские,  а  у
колодца, видишь, красная крыша?..
   Я кивнула.
   - Там дети, правда, их совсем немного.  А  слева  молельня  и  дом  Отца.
Только тебе туда пока ходить не надо.
   - Что же мне, посреди улицы стоять?
   - Нет, конечно, - ласково пропела Сундукян, - пойдем в женскую.
   Она быстрым шагом дошла до большой  избы  и  толкнула  дверь.  Темноватый
тамбурчик поражал  порядком.  По  стенам  располагались  полочки,  над  ними
виднелись вбитые гвозди. Нина быстро  сняла  туфли  и  поставила  на  полку.
Потом, вешая на гвоздь куртку, сообщила:
   - Снимай обувь, в избе босиком ходят,  впрочем,  некоторые  и  по  улицам
тоже.
   Я стащила ботиночки и почувствовала, как сквозь тонкие чулки  пробирается
леденящий холод. Нина откинула занавеску из мешковины, прикрывавшую вход,  и
мы очутились в большом, метров пятьдесят, помещении.
   Посередине зала стоял длинный-предлинный стол из досок, по бокам тянулись
простые лавки. Между окнами сделаны нары, прикрытые цветными тряпками.
   У стола с иголкой в руках сидела безвозрастная баба.
   - Обливались? - поинтересовалась она.
   - Нет, - покачала головой Нина, - только приехала, да слить некому.
   - А я на что? - улыбнулась женщина. - Скидавай одежду, да пошли.
   Нина подошла к нарам и моментально разделась донага.
   - Ну, ты чего ждешь? - поторопила меня бабка.
   - Она первый раз у нас, Катя, - пояснила Нина.
   - Раздевайся  быстренько,  сестра,  -  заулыбалась  Катя,  -  сейчас  сил
прибавится, бодрости, здоровья.
   Ничего не понимая, я  тоже  стащила  с  себя  всю  одежду  и  моментально
покрылась гусиной кожей.
   - Ничего, ничего, - приободрила Катя, - сейчас согреешься, жарко станет.
   Мы вышли во двор и застыли возле двери, как две статуи.
   - С кого начинать? - поинтересовалась Катерина.
   - Ну, конечно, с Даши, - отозвалась Нина.
   - Лады, - согласилась Катя и велела:
   - Зажмуряйся!
   Я покорно закрыла глаза, и в следующий момент чуть не потеряла  сознание.
На голову, прямо на темечко рухнул шквал ледяной воды. От  неожиданности  из
горла вырвался дикий крик. Глаза  распахнулись.  Довольная  Катя  улыбалась,
покачивая пустым ведром.
   - Вопи, вопи, это. дьявол из тебя выходит, ну как, тепло стало?
   Самое странное, что так оно и есть. Несмотря на струйки, быстро  бежавшие
по коже, телу стало жарко.
   - Говорила же, - удовлетворенно отметила Катя и обрушила на  голову  Нины
воду из другого ведра, - облиться - первое дело от всех напастей. Ну топайте
в избу, одевайтесь.
   Нина быстро облачилась в юбку и протянула мне шапочку-тюбетейку.
   - Надень на молитву.
   - Зачем?
   Сундукян пожала плечами:
   - Учитель велит кстати, если голова во  время  бдения  не  прикрыта,  то
потом виски ломит. Деваться некуда, и я натянула убор.
   - Давай, давай, - поторопила Катя, - не тянитесь, щас начнут.  Она  вышла
за дверь.
   - Вы всегда такой душ принимаете? - поинтересовалась я.
   - Ага, - отозвалась Нина, - засовывая старательно пряди пышных волос  под
шапочку. - Два раза в день всенепременно, утром и вечером. Здорово в  тонусе
держит.
   - И зимой?
   - А как же?
   - На улице?
   - Что тут страшного? - Неужели никто не болеет, даже дети?
   - Нет, - спокойно пояснила поэтесса, - даже насморка не наблюдается.
   Возле молельни стояла тихая толпа. У входа, на табуретке высилась большая
эмалированная кастрюля. Молчаливые  женщины  и  мужчины,  все  в  одинаковых
шапочках подходили по очереди к "чаше". Довольно молодая женщина зачерпывала
деревянной ложкой резко  пахнущую,  похожую  на  кисель  массу  и  подносила
сектантам со словами "Вкуси напиток веры и очисти душу".
   Угостив Нину, девушка глянула  на  меня  огромными  прозрачными  голубыми
глазами и тихо поинтересовалась:
   - Кто это?
   - Гостья, - ответила Сундукян и шагнула в молельню.
   Я оказалась последней в очереди, все сектанты уже были в избе,  и  оттуда
доносился тихий, мерный  гул.  Женщина  ощупала  меня  взглядом  и  внезапно
шепотом поинтересовалась:
   - Отца видели? Я покачала головой.
   - Вы состоятельны?
   - Что? - растерялась я.
   - Квартиру, машину, дачу имеете, а родственников нет?
   -  Точно,  -  подтвердила  я,  недоумевая,  с   чего   бы   это   девушке
интересоваться моим материальным положением.
   Женщина повозила ложкой в кастрюле и неожиданно страстно зашептала:
   - Уши заткни, глаза прикрой, не слушай и не гляди на шарик. А потом  беги
отсюда, пока цела!
   - Долго ты еще, Света? - поинтересовалась пожилая женщина, выглядывая  из
дверей.
   - Сейчас, Марья Ивановна,  только  гостью  угощу,  -  пропела  девушка  и
протянула мне пустую ложку.
   Я сделала вид, будто наслаждаюсь подношением. Марья Ивановна исчезла.
   - Найду тебя ночью, - снова зашептала Света, - часа в три зайду.
   Совершенно ничего не понимая, я перешагнула порог  и  оказалась  в  почти
кромешной темноте. Но минут через пять глаза привыкли к полумраку.  Огромное
помещение без окон. Воздух спертый, душно. Пол уставлен деревянными лавками.
Впереди - стол, на нем какие-то непонятные предметы. Люди в основном молчат.
Все они удивительно похожи: женщины в  длинных  юбках,  мужчины  облачены  в
нелепые  рубашки,  подавляющее  большинство   босиком.   У   двери   стайкой
пристроились худые дети, но Верочки среди них явно нет,  самой  младшей  лет
семь, не меньше. Одна из девочек  заходится  в  бесконечном  кашле,  даже  в
полумраке видно, как у нее лихорадочно блестят глаза.
   - Больную зачем привели? - спросила я у Нины. - Лежала бы в кровати.
   - Ерунда, - отмахнулась Сундукян, - сейчас водичкой холодной обольют, и к
утру температура пройдет.
   - Водой? - изумилась я. - Ребенка с температурой и жестоким кашлем окатят
ледяной водой?
   - Конечно, - спокойно подтвердила поэтесса, - всегда так делаем, к врачам
не ходим, да и взять их здесь неоткуда,  до  ближайшего  населенного  пункта
километров тридцать по лесу.
   - А если аппендицит случится? - не унималась я. - Тогда как? Умирать?
   - Бог дал жизнь, бог и взял, - вздохнула Нина, -  грех  идти  против  его
воли и лечиться тоже грех.  Если  господь  решил,  что  твой  путь  окончен,
следует принять это со смирением и не пытаться продлить свои дни вопреки его
воле. А сейчас лучше смотри, начинается.

Глава 26

   В углу приоткрылась маленькая, едва заметная дверка, и  к  столу  подошел
рослый  мужчина.  Под  простой  полотняной  рубашкой  перекатывались   литые
му