едливо?
   - Отнюдь, - улыбнулась кадровичка, - очень хорошо, что  ваше  издание
решило обратиться к этой теме. Только извините, я никогда  не  встречала
его в киосках.
   - А мы распространяемся по подписке, - быстро выкрутилась я.
   Заведующая кивнула, тут дверь распахнулась, и вошла  старушка  самого
благообразного вида.
   - Лия Михайловна, подпишите. Кадровичка  быстро  подмахнула  поданную
бумагу и сказала:
   - Знакомьтесь, наша легенда Роза  Михайловна  Щербак.  Сорок  лет  на
одном месте. Роза Михайловна ее поправила:
   - Сорок три года стою в  гардеробе.  Пора  бы  уже  и  молодым  место
уступить.
   - Что  вы,  -  замахала  руками  Лия  Михайловна,  -  еще  поработать
придется, да вы любой тридцатилетней фору дадите.
   Роза Михайловна покраснела от удовольствия. Простоватая старушка,  не
избалованная вниманием и комплиментами, показалась мне более  подходящим
объектом для расспросов, чем хитро улыбающаяся Лия Михайловна, поэтому я
быстро сказала:
   - Можно мне с вами поговорить?
   - Конечно, - ответила бабуся, - пойдемте на мое рабочее место.
   Меня отвели к вешалкам, посадили на  высокий  стул  с  темно-красной,
слегка вытертой бархатной обивкой и вывалили на голову  массу  сведений.
Роза Михайловна трепетно относилась  к  своей  профессии,  считала  себя
приближенной к миру музыки. Нынешние зрители ей решительно не нравились.
   - Раньше, - журчала старушка, - дамы приходили  в  вечерних  платьях,
переобували  туфельки,   красота   смотреть!   А   теперь   в   джинсах!
Представляете? В чем  на  огороде  рылись,  в  том  и  заявились  музыку
слушать! Кошмар, никакого трепета! Ужасно! А мужчины?  Еще  хуже!  Брюки
мятые, в руках пиво! Один  такой  мне  все  непочатую  бутылку  совал  и
требовал: ?Спрячьте в гардероб, после концерта выпью?.
   - Зато у вас капельдинеры прекрасно одеты, - влезла я в рассказ, -  и
мужчины, и женщины в костюмах, очень хорошо смотрятся.
   Роза Михайловна недоуменно глянула на меня  -  Действительно,  все  в
форме, только мужчин у нас нет. За порядком следят лишь женщины.
   - Да? А вот я была недавно в директорской ложе, и мне мужчина  принес
воды, сказал, что служитель. Роза Михайловна рассмеялась:
   - Вы женщина молодая, интересная,  вот  к  вам  и  решил  привязаться
кавалер! Наверное, рассчитывал познакомиться! У нас работают  лишь  лица
женского пола, в зале я имею в виду. Есть рабочие, но они со слушателями
не пересекаются. Нет, это просто к вам ухажер пристраивался.
   -  Маловероятно,  -  пробормотала  я,  -  он   сказал,   что   служит
капельдинером.
   - Нет, милая, - улыбнулась Роза Михайловна, - совершенно  невозможная
вещь. Просто вы вышли из зала...
   - Я сидела в директорской ложе!
   - Тем более! Там уже много лет Тамара Павловна хозяйничает!
   - Значит, мужчин нет?
   - Нет.
   - Совсем?
   - Совершенно.
   Я замолчала. Потом, чтобы не вызывать у милой Розы Михайловны  лишних
подозрений, задала ей пару  совершенно  ненужных  вопросов  и,  закончив
изображать из себя журналистку, пошла к двери.
   На улице неожиданно похолодало, да и пора бы осени  вступить  в  свои
права, сентябрь скоро закончится. Дрожа в слишком тоненькой курточке,  я
направилась было к метро, но тут сзади раздалось:
   - Эй, девушка, погодите!
   Я обернулась, ко мне торопилась худенькая, изможденная женщина.
   - Во сколько оцените информацию о мужчине, который  работает  в  ложе
директора? - без всяких церемоний поинтересовалась она.
   Я слегка растерялась и в ту же секунду узнала тетку.  Она  сидела  на
стуле в гардеробе недалеко от того места, где мы разговаривали  с  Розой
Михайловной.
   - Так как? - нетерпеливо повторила бабенка. - Стоят,  по-вашему,  эти
сведения денег? И сколько дадите?
   Я огляделась вокруг, увидела в двух шагах вывеску ?Кафе? и велела:
   - Пошли, не на улице же торговаться. Втиснувшись за маленький  столик
с липкой пластмассовой столешницей, я поинтересовалась:
   - Ну, говорите!
   - Сначала деньги, - не дрогнула тетка.
   - За что?
   - За рассказ. Насколько я поняла, вам этот мужчина очень нужен.
   - С чего вы решили такую глупость? Гардеробщица скривилась:
   - Только не надо считать себя умней всех. Роза  Михайловна  кретинка,
вот и приняла за чистую монету басенку о газете. Но я-то знаю,  что  мы,
гардеробщицы, никому не нужны. Короче, выкладывайте сто  долларов,  и  я
все рассказываю.
   Я посмотрела на  ее  хитрое,  мелкое,  крысиное  личико  с  поджатыми
губами, затем вытащила зеленую купюру и положила на столик. Мерзкая баба
мигом схватила бумажку и сказала:
   - Слушайте. В директорской ложе хозяйничает Тамара Павловна,  та  еще
штучка. Хитрая до невозможности. Стоит  кому  из  начальства  появиться,
прямо медовой лужей растекается. Все-то у нее под рукой: щетка,  иголка,
нитки,   анальгин...   Противно   смотреть!   Естественно,   на   чаевые
рассчитывает! И ведь дают! Да небось неплохие!  И  дочь  у  нее  в  шубе
ходит! Зять недавно купил!
   Я неожиданно рассердилась.  Незнакомая  мне  Тамара  Павловна  просто
пытается выжить, вот и старается  изо  всех  сил.  Впрочем,  на  чаевые,
которые ей, скорей всего, нечасто перепадают от посетителей директорской
ложи, особо не разбежишься. Шубу на эти медные копейки явно не купить.
   - Ну и что? - возмутилась я. - Мужу приятно одевать жену. При чем тут
мужчина, который работает капельдинером, а? Деньги взяла,  давай  говори
по делу, нечего мне все сплетни намешивать!
   Гардеробщица сжала губы в нитку:
   - Так о нем и речь! Тамара  Павловна  болеть  стала,  уходить  бы  со
сладкого местечка пора, но неохота  дармовых  денежек  лишаться,  вот  и
цепляется за место зубами. Мигрень у нее случается,  слыхали  про  такую
болячку?
   Я кивнула. К сожалению, очень хорошо знаю, что  это  такое.  Женщины,
которым в висок раз в месяц словно вонзается толстая палка, меня поймут.
Мигрень - это не просто головная боль,  а  целый  клубок  отвратительных
ощущений:  зрительных,  вкусовых,  обонятельных.  Лежишь  в  кровати   и
безуспешно  пытаешься  заснуть,  а  в  левой  стороне   черепа,   словно
ворочается нечто, инородное, тяжелое,  давящее.  Перед  глазами  плавают
разноцветные круги, в носу стойко поселяется запах гнилого мяса, в  ушах
гудит, ноги и руки отказываются повиноваться, а сна все нет и нет. А вам
то холодно, то жарко.., и тошнит. Каких только лекарств не пила я, чтобы
купировать приступ, начну перечислять - страницы не хватит.  Но,  слопав
все, что предлагает современная фармакологическая промышленность, пришла
к неутешительному выводу: не помогает  ничего.  Теперь  просто  падаю  в
кровать, закрываюсь одеялом и терпеливо жду сутки, по  счастью,  у  меня
приступ длится двадцать четыре часа и посещает,  зараза,  только  раз  в
полгода. А ведь бывают несчастные, мучающиеся по несколько дней и ночей,
да еще каждый месяц.
   - Мигрень - это ужасно, - с чувством сказала я. Собеседница хмыкнула:
   - Подумаешь, мигрень, я с артритом на службу хожу, и ничего, а Тамара
Павловна в кроватку укладывается!
   Злобная тетка разонравилась  мне  окончательно,  и  я  весьма  сурово
сказала:
   - Короче, при чем тут мигрень?
   - Дайте сказать!
   - Давай быстрей, недосуг с тобой лясы точить!
   - Тамара Павловна, если заболеет, вместо себя зятя  присылает,  он  и
работает в директорской ложе, ясно?
   - И никто не знает? - удивилась я.
   - Почему? Начальство  в  курсе.  Ей  разрешают,  говорю  же,  Тамарка
подлиза, вечно всем улыбается и кланяется, вот ей и  идут  навстречу  да
еще жалеют: ?Ах, ах, дорогая, вы так страдаете?, - с невероятной  злобой
в голосе воскликнула гардеробщица, - а стоило мне бюллетень  взять,  тут
же позвонили и заявили: ?Галина Феоктистовна, или работать выходите, или
увольняйтесь?. Тут одни сволочи.
   Я побарабанила пальцами по омерзительно липкой столешнице. Люди,  как
правило,  относятся  к  нам  так,  как  мы  к  ним  относимся,   поэтому
неудивительно, что приветливую Тамару Павловну любят, а  злобную  Галину
Феоктистовну ненавидят.
   - У вас есть телефон капельдинерши из директорской ложи?
   Галина Феоктистовна покачала головой.
   - Она в Подмосковье живет.
   - Адрес знаете? Гардеробщица ухмыльнулась:
   - Сто долларов.
   Вообще-то я довольно легко расстаюсь с  деньгами,  но  сейчас  просто
посинела от злости.
   - Я уже заплатила!
   - За рассказ, не за адрес.
   - Он мне не нужен. Небось ваша  Тамара  Павловна  вечером  на  работе
будет.
   - Вот и нет, она в отпуске, только в  середине  октября  появится,  -
торжествующе заявила Галина Феоктистовна.
   Мне очень, просто очень не хотелось давать деньги противной бабе, но,
похоже, делать нечего Следующая бумажка перекочевала из моего  бумажника
в цепкие пальчики Галины Феоктистовны.
   - Аракелово, - сказала она.
   - Что? - не поняла я.
   -  Сядете  в  поезд  на  Казанском  вокзале,   остановка   называется
Аракелово, это близко, - пояснила гардеробщица, - прямо совсем рядом.
   - Улица и номер дома?
   - Не знаю.
   - Послушай,  -  взвилась  я,  -  не  жидковаты  ли  сведения  за  сто
американских долларов, а?
   - Могу описать, как топать от станции, впрочем, идти  там  и  некуда.
Как сошли с поезда, тут же магистраль потянется, ее дом  первый,  ворота
ярко-синей краской покрашены, не спутаете.
   - Точно знаете? Откуда?
   Галина  Феоктистовна  изобразила  нечто,  напоминающее  улыбку,  так,
наверное, выглядит довольная гиена.
   - Не сомневайтесь! Была у нее недавно  в  гостях,  она  меня  к  себе
позвала  на  выходные,  в  конце  августа,  решила  из   себя   помещицу
изобразить! Подошла ко мне и фальшиво так заявила: ?Ну  и  жара  в  этом
году, хорошо, что мы  в  пригороде  живем,  а  ты,  Галочка,  небось  на
выходные  на  дачу  поедешь??  -  ?Откуда  у  меня  дача,   -   буркнула
неприветливая гардеробщица, - денег не накопила!"
   Галина Феоктистовна помолчала и добавила:
   - Так она подошла опять, через полчасика, и заявила: ?Галиночка, мы с
Карочкой, - это она дочь так по-идиотски назвала, Карина, - ждем тебя  в
гости, поехали, не стесняйся, дом большой, места  хватит,  подышишь  два
денечка озоном,  овощи  свои  покушаешь,  чисто  санаторий?.  Вот  какая
противная, надумала меня своим богатством унизить!
   Внезапно  мне  стало  жаль  исходящую  злобой  Галину   Феоктистовну.
Несчастная, так ненавидит всех вокруг, наверное, ей очень тяжело жить!

Глава 26

   Неведомое Аракелово оказалось буквально в двух шагах от Москвы. Когда
электричка,  лязгая  и  нещадно  громыхая,  умчалась  прочь,  я  увидела
невдалеке ленту Кольцевой автодороги. Но все же это  был  уже  пригород,
перед глазами простирался негустой лесок, в котором терялся  ряд  домов,
вернее,  бревенчатых  избушек,  среди  которых,  словно  великан   между
карликов, возвышался  роскошный  особняк  из  красного  кирпича,  больше
похожий на замок Синей Бороды, чем на жилище мирного  селянина.  Но  мне
было не туда. Противная Галина Феоктистовна не обманула. Почти впритык к
платформе находились ярко-голубые ворота, на которых висело объявление.
   Я подошла поближе и пробежалась глазами по тексту ?Во  дворе  собака,
громко лает, но не кусается, не бойтесь, заходите?.
   Рука сама собой толкнула калитку, открылся широкий  двор,  засаженный
буйно цветущими астрами. По дорожке, выложенной битым кирпичом,  неслась
большая  пестрая  собака,  издавая  оглушительные   звуки.   Я   сначала
попятилась, но потом, вспомнив объявление, сказала:
   - Ну и зачем так кричать?
   Псина  села  и  уставилась  на  меня  круглыми  карими   глазами.   Я
усмехнулась: занятный гибрид. Обычно в дворняжках можно четко  различить
две породы, так сказать, папину и мамину кровь.  Но  здесь  был  намешан
целый коктейль. Большая крупнолобая черная голова  с  висячими  ушами  и
мощной челюстью явно принадлежала ротвейлеру.  А  вот  лапы,  неожиданно
тонкие, элегантные, ?балетные?,  перешли  от  дога,  туловище,  покрытое
мелкими рыжевато-бежевыми  завитками,  говорило  о  присутствии  в  роду
эрдельтерьеров, а уж хвост, огромная метла черно-белого цвета,  достался
неизвестно от кого. Первый раз встречаю у  собаки  подобное  продолжение
позвоночника, может, одна из бабушек у этого  кобелька  была  персидской
кошкой?
   - Гав, гав, гав, - продолжал заливаться эрделедо-горотвейлер.
   - А ну прекрати, Дик, - донеслось из глубины участка.
   На дорожке показалась полноватая женщина лет  шестидесяти,  одетая  в
рваный халат и калоши. Очевидно, хозяйка  копалась  в  огороде.  Вытирая
испачканные руки о тряпку, Тамара Павловна спокойно улыбнулась:
   - Идите, не бойтесь. Дик громкий, орет так, что электричку не слышно,
но никого в жизни не укусил.
   Не успела она договорить, как у меня  под  ногами  затряслась  земля,
потом  послышался  резкий  гудок,  грохот,  деревья,  стоящие  в   саду,
задрожали, а Дик принялся носиться по дорожке, истошно лая.
   - Что это? - ошеломленно спросила я.
   - Так электричка, - совершенно спокойно ответила Тамара  Павловна,  -
около станции живем, да привыкли уже, только собака каждый раз  бесится,
прямо жалко его!
   Я поглядела на бьющегося в истерическом припадке пса.
   - Знаете, у нас пуделиха Черри тоже нервная была, чуть  что  мигом  в
обморок хлопалась. Мы ее вылечили.
   - Да? - заинтересовалась Тамара Павловна. - И как?
   - Купите в аптеке любой гомеопатический препарат с фосфором,  знаете,
такие белые шарики.
   - Называется как?
   - Неважно, вам  подойдет  каждый,  в  котором  основной  составляющий
компонент фосфор. Вообще-то  он  предназначен  для  людей,  подверженных
истерическим припадкам и немотивированным приступам злобности, но  очень
хорошо помогает животным, да и стоит копейки!
   - Давать сколько? Я призадумалась.
   - Черри небольшая, весит десять килограммов, мы ей совали  три-четыре
горошины, вашему, наверное, штук восемь... Они сладкие, мигом слопает.
   - Спасибо, -  улыбнулась  Тамара  Павловна,  -  а  то  измучил  всех,
зять-покойник, бывало...
   - Кто? - испугалась я.
   - Вадик, - вздохнула билетерша, - муж моей дочери.
   - Почему покойный?
   - Так он умер.
   - Когда? - в  полной  растерянности  спросила  я.  -  Отчего?  Он  же
молодой, наверное!
   - Да уж, - вздохнула Тамара Павловна и неожиданно поинтересовалась:
   - А вы за яичками ко мне или за творогом?
   - И за тем и за другим, - не растерялась я.
   - Что же мы на улице болтаем, - всплеснула руками хозяйка, - пошли  в
дом.
   На чистенькой, словно  операционная  в  сельской  больнице,  кухоньке
Тамара Павловна усадила меня за стол и радушно предложила:
   - Чайку? Небось из Москвы едете?
   Не дожидаясь ответа, она вытащила из эмалированной кастрюли  неровный
батон, достала масленку и радостно сказала:
   - Попробуйте, все свое, в магазине такого не купить.
   Глядя, как она  ловко  намазывает  на  толстый  кусок  хлеба  желтое,
блестящее масло, я сглотнула слюну, есть захотелось со страшной силой.
   Чай оказался отвратительным, самый дешевый сорт пахнущих веником ?все
тот же вкус?. Зато бутерброд был вне всякой критики.
   Увидав, как я глотаю третий по счету, Тамара Павловна пояснила:
   - Дочь у меня мастерица. В детском саду работала воспитательницей, да
оклад такой, что больше  на  проезд  истратишь,  вот  и  бросила.  Коров
завели, кур, огород, с того и живем,  у  меня  клиентов  много,  один  с
Юго-Запада ездит, только наш творог хочет. Вас кто прислал?
   Я  быстро   ответила   -   Галина   Феоктистовна,   гардеробщица   из
консерватории. А что случилось с вашим зятем?  Тамара  Павловна  глубоко
вздохнула:
   - Случайность вышла. Сосед его наш застрелил, Николай Федорович.
   Я чуть не уронила чашку.
   - За что?
   - Так не нарочно, - принялась пояснять Тамара Павловна. -  Дома  наши
сами видите как стоят, у дороги. Народ разный  ходит,  к  нам  особо  не
лезут, Дика боятся, большой да  громкий.  Я  на  ворота  специально  для
клиентов объявление повесила, чтобы не боялись, только те,  кто  впервые
появляется, пугаются. А у Николая Федоровича  никого  во  дворе,  вот  и
лазают к нему все, кому не лень.
   Я мрачно слушала ее рассказ.  Наш  человек,  простоявший  на  огороде
кверху  задом  весну,  лето  и  большую  часть  осени,  превращается   в
неуправляемого зверя, если  видит,  как  кто-то  покушается  на  урожай.
Совсем недавно Зайка, придя  домой,  бросила  на  стол  гостиной  газету
?Мегаполис? и возмущенно сказала:
   - Ужас! Озверелые садоводы прибили гвоздями к забору  бомжа,  который
воровал у них картошку.
   - Так они небось сколько времени горбатились,  -  влезла  в  разговор
наша домработница Ирка, - сажали, окучивали, колорадского жука изводили,
а этот на готовенькое явился...
   - Что за дрянь ты говоришь - взвилась Зайка. - Из-за десятка  клубней
изуродовать человека.
   - А чего он крысятничает? - не сдалась Ирка, и они с Ольгой  отчаянно
заспорили Я молчала, не зная, что сказать. Конечно,  воровать  нехорошо,
но разве убивать человека можно?
   Незнакомый мне Николай Федорович не задавался этим вопросом.  Ветеран
войны,  старый  человек  безуспешно  пытался  избавиться  от   любителей
пошарить по чужим огородам. Пару раз  выскакивал  и  поливал  грабителей
водой из садового шланга, кидал в них кирпичи, однажды ловко  плеснул  в
наглую бомжиху раствором коровяка... Но в тот злополучный вторник бедный
старик совсем съехал с катушек. Ровно в  полдень  он  глянул  в  окно  и
опешил. Среди белого дня, под яркими лучами солнца, безо  всякого  стыда
два ?синяка? нагло дергали морковку на грядках.
   - Пошли вон! - заорал Николай Федорович, выскакивая на крыльцо.
   Один из маргиналов выпрямился и лениво обронил - Молчи, рухлядь, а то
плохо будет.
   Николай Федорович ринулся в дом. Он прекрасно понимал, что справиться
с двумя молодыми, крепкими парнями ему не под силу, но обнаглевшие бомжи
и предположить не  могли,  что  у  немощного  старика  спрятан  в  шкафу
пистолет Оружие имелось у  бывшего  фронтовика  на  совершенно  законных
основаниях. В свое время его, тогда бравого майора, наградил за смелость
в  бою  командующий  Северо-Западным   фронтом.   На   револьвере   была
соответствующая гравировка, на полке хранилось разрешение на оружие. Раз
в месяц Николай Федорович вынимал  пистолет,  чистил  его  и  предавался
воспоминаниям, но пенсионер и предположить не мог,  что  настанет  день,
когда его рука вновь потянется к ?сувениру? как к оружию.
   Увидав в руке обворованного крестьянина револьвер, бомжи струхнули и,
ломая ногами кусты любовно  выращенной  смородины,  кинулись  на  улицу.
Увидев растоптанные ветви, Николай Федорович совсем помутился рассудком.
Парни бежали к платформе, старик спешил за  ними.  Понимая,  что  сейчас
безнадежно отстанет и упустит мерзавцев, дедушка, совершенно не  обращая
внимания на то, что по улице потекла толпа людей, сошедших с электрички,
нажал на курок...
   Послышался шлепок, на тротуар рухнуло тело, тут  же  натекла  большая
вишнево-бордовая лужа. Рука  не  подвела  старого  вояку,  пуля  угодила
мужчине в грудь, и несчастный скончался по дороге в больницу. Только это
был не бомж, а зять Тамары Павловны, мирно шедший домой.
   - Какой ужас, -  прошептала  я,  -  вот  несчастье!  Тамара  Павловна
замялась, потом, понизив голос, сказала:
   - Конечно, мы его и похоронить пока не можем. Милиция до сих пор тело
не отдает, зачем-то оно им  нужно.  Но  знаете,  Дарья  Ивановна,  грех,
конечно, так говорить, Кариночка до сих пор в шоке, любила она  мужа-то,
только господь нас от него освободил. Измучил  совсем,  никаких  сил  не
осталось.
   - Пил?
   - Хуже, - грустно отмахнулась Тамара Павловна, - сначала дрянь всякую
глотал, потом колоться начал, а ведь  какой  приличный  человек  вначале
был, неудачник, правда...
   - Почему?
   Тамара Павловна налила мне еще ужасного чаю и взглянула на  часы.  Ей
явно хотелось выговориться.
   - Вы на машине? - спросила она.