е
глаза. Тридцать восемь градусов, никак не меньше.
   - Голова болит?
   - Болит, - прошептала Манюня, чихнула и заревела.
   Вызванный врач поставил однозначный диагноз:
   - Ветрянка. Две недели постельного режима.  Пока  доктор  выписывал  кучу
рецептов, Кеша как мог утешал сестру:
   - Не расстраивайся, завтра станет лучше, давай-ка поспи.
   - А я и  не  расстраиваюсь,  -  послышалось  из-под  одеяла,  -  наоборот
здорово: контрольную пропущу. Зря ты,  мамусечка,  не  захотела  есть  ямбу,
видишь, действует!
   - Марья, - строго сказала я, - это простое совпадение, ни  на  минуту  не
верю всяким колдунам и шарлатанам. Запомни, наколдовать ничего нельзя!
   - А вот и можно, - настаивала Маруся.
   - Нет.
   - Да!
   - Нет.
   - Да!
   - Мать, - влез в наш конструктивный диалог Аркадий, - чего ты привязалась
к больному ребенку? Пусть думает как хочет.
   - Но ведь глупости говорит!
   - Ладно тебе, - начал выталкивать меня за дверь сын, -  иди  отсюда,  еще
заразишься.
   Из коридора я услышала, как Аркадий произнес:
   - Нет у тебя, Манюня, инстинкта самосохранения,  я  в  твои  годы  твердо
знал: спорить со взрослыми, как против ветра плевать.
   Не услышав Машкин ответ, я  спустилась  в  гостиную.  Там  у  включенного
видика с напряженным лицом сидела Зайка.
   - На себя любуешься! - съехидничала я.
   - Да вот сказали, что во время репортажа бровью дергаю, - сообщила Ольга,
- теперь пытаюсь понять, когда это происходит. Что там с Маней?
   - Ветрянка.
   Невестка выключила магнитофон.
   - Пойду предупрежу Серафиму Ивановну, чтобы близнецов  к  ней  близко  не
подпускала.
   - Вот глупость! - вырвалось у меня.
   - Что?
   - Маруська уверена, будто заболела потому, что  пожелала  себе  ветрянку,
когда ела Филькину  Дурацкую  ямбу.  Теперь  поверит  в  чудеса,  гадания  и
колдовские камлания.
   - Знаешь, - сказала в ответ Оля, - конечно, бывают и совпадения, только я
вчера захотела, чтобы Виктор мне не пакостил...
   - Ну и что?
   Выяснилось, что  в  съемочной  группе  программы  есть  режиссер  Виктор,
человек довольно влиятельный. На беду, он  родной  дядя  бывшей  ведущей  и,
естественно, воспринял Зайку в штыки, даже здороваться поначалу не хотел. Но
сегодня, после записи,  неожиданно  подошел  к  Ольге  и,  протягивая  руку,
сказал:
   - Вынужден признать, вы очаровательны и талантливы, будем друзьями.
   - По-моему, это ямба действует, - убежденно заявила Ольга.
   От злости я чуть не швырнула в  нее  кассету.  Ну  ладно  Манюня,  глупая
девчонка, но какова Зайка!
   Чтобы не сорваться и не высказать вслух все, что на самом деле думаю  про
Филю, Алиску, обезьяну и шаманство, я тут же набрала номер телефона колледжа
и сообщила нашей классной руководительнице:
   - Вот, Анна Геннадиевна, мы тоже пали жертвой эпидемии.
   Но учительница внезапно перепугалась:
   - В школе нет никакой эпидемии.
   - Как, а ветрянка? - Впервые слышу, ни единого случая.
   - Значит, мы первые, - резюмировала я.
   - Ну надо же, - сокрушалась Анна Геннадиевна, - так стараемся, чтобы дети
как  можно  меньше  контактировали  с  заразой:  и  на  автобусе  возим,   и
посторонних не впускаем! Где она могла подцепить!
   Где, где? Да везде! Потому и назвали ветрянкой,  что  по  ветру  носится.
Положив трубку, я уставилась в  окно.  Ей-богу,  так  и  впрямь  поверишь  в
колдовство! Оказывается, в классе все здоровы!
   Утром Кеша спустился в  столовую  в  экзотическом  виде  -  белые  брюки,
бежевая футболка.
   - Время года не перепутал? - засмеялась я. - На дворе конец марта,  а  не
август.
   - В Индию лечу, - пояснил Аркашка.
   - Куда? - отложила я вилку.
   Оказалось, один из бывших клиентов сына отправляется в  Дели  подписывать
какой-то контракт с тамошними бизнесменами. Вот и попросил  Аркашку  слетать
вместе с ним и изучить адвокатским взглядом документ.
   - Далеко-то как! - вздохнула я.
   Панически боюсь самолета и предпочитаю передвигаться на поезде. Но  Кешка
не подвержен таким страхам.
   - Ерунда, восемь часов полета, и работа легкая. Зато на тигров, слонов  и
обезьян посмотрю...
   - Мартышка у нас, между прочим, своя есть...
   - Ты кого имеешь в  виду?  -  засмеялся  Аркадий.  -  Ладно,  не  скучай,
всего-то на два дня отбываю, хочешь, кобру привезу? Положим у  входа,  будет
на всех кидаться...
   Проводив сына, я, достав большую карту Подмосковья, разложила ее на  полу
в кабинете и принялась ползать по листу. Нагорье, вот оно. Маленький городок
возле Истринского водохранилища.  Сюда  часто  звонила  Людмила,  во  всяком
случае, найденный мной счет пестрел  датами.  Десятое  января,  двенадцатое,
пятнадцатое... Скорей всего там и проживает неизвестная бабушка,  о  которой
упоминала Галя Королева, виртуозная плакальщица. Наверное, Мила  отвезла  ей
Верочку, вот и названивала без конца, волновалась.
   ...До тихого сонного местечка добралась за  час.  Цивилизация,  казалось,
совсем не коснулась этих мест. От  Москвы  всего  ничего,  а  выглядит,  как
глухая, забытая деревня. Низенькие деревянные избушки, покосившиеся  заборы.
Да, называть такое место городом явное преувеличение,  скорей  это  поселок.
Впрочем, чуть поодаль, у  кромки  пока  еще  по-зимнему  заснеженного  леса,
высился каскад больших частных домов из красного кирпича.  А  на  вокзальной
площади торчало несколько ларьков. Я вышла и оглядела  ассортимент:  дешевая
водка, "Сникерсы", жвачки и сигареты. "Голуаз", конечно, нет.
   - Где у вас почта? - поинтересовалась я у скучающего продавца.
   - А по улице до конца ехайте, - объяснил парень, -  там  увидите  зеленый
домик.
   Почта приветливо сверкала вымытыми  окнами.  На  чистеньких  подоконниках
радовали глаз  горшки  с  буйно  цветущей  геранью.  Во  всем  чувствовалась
заботливая женская рука, но заведующий оказался довольно молодым мужчиной. Я
купила несколько дорогих открыток и пару журналов.
   - Тихо как у вас, нет никого.
   - И не говорите, - охотно ответил мужчина, - да и кому сюда  ходить,  три
калеки поблизости живут! Летом веселей, дачники  наезжают,  детишки  бегают,
красота! А зимой как в могиле. Старушки из домов  не  высовываются,  сериалы
смотрят, а мужики все поспивались.  В  сорок  лет  уже  инвалиды,  газет  не
выписывают, журналы не покупают...
   - Значит, по телефону болтают, - пошутила я, указав на кабинку с надписью
"Переговорный пункт".
   - Куда там, - отмахнулся собеседник, - дорого. У нас если помер кто,  так
телеграмму шлют, дешевле выходит. А вы по делу?
   - Хочу дачу на лето снять, заранее приехала, говорят, в мае уже не найти.
   Заведующий  внимательным  взглядом  окинул   мою   курточку,   элегантные
ботиночки и простенькие черные джинсики.
   - Вам не понравится, - заявил он, - дома деревенские, условия во дворе  и
баня не у всех...
   - А вот моя  подруга  очень  довольна  осталась,  -  соврала  я,  -  жила
несколько лет у славной бабушки, как будто бы та почтой заведовала.
   - Марья Сергеевна? - удивился мужчина. - Ничего не путаете?  Она  к  себе
никого не пускает, одиноко живет, бирючка.
   - Адрес подскажите.
   - Прямо за почтой, на пригорке, только зря время потеряете, лучше идите к
Фроловой, и дом больше, и хозяйка приятная.
   Но я отправилась к Марье Сергеевне. Дом, расположенный  чуть  поодаль  от
других изб, выглядел мрачновато. Окна первого этажа украшали витые решетки -
странная предусмотрительность для простой деревенской бабули,  у  которой  и
украсть-то скорей всего нечего. И уже совсем дико гляделась железная дверь.
   - Кто там? - раздалось откуда-то сбоку.
   От неожиданности я чуть не упала, а потом  увидела  небольшой  динамик  и
маленькую видеокамеру. Ну ничего себе! Только установки "Град" не хватает.
   - Привезла вам привет от Людмилы.
   - Какой такой Людмилы, - не сдавалась бабка.
   - Внучки вашей, матери Веры, Людмилы Шабановой.
   Загремели засовы, залязгали замки, тяжелая железная створка приоткрылась.
   - Ступай сюда, - раздалось из полумрака.
   Я решительно шагнула внутрь. В темноватых  сенях  пахло  сухой  травой  и
чем-то кислым. Хозяйка показала рукой:
   - В залу иди.
   Большая, в три окна комната обставлена  по-городскому.  Красивая  стенка,
диван,  пара  глубоких  кресел,  отличный  "Панасоник",  видеомагнитофон   и
шерстяной ковер на полу.
   - Чему обязана? - церемонно  осведомилась  старуха.  -  Не  знаю  никакую
Людмилу.
   Врет, зачем тогда впустила незнакомую женщину? Я  внимательно  посмотрела
на  хозяйку.  Высокая,  худощавая,  с  прямой  спиной,  а  окружности  талии
позавидует любая молодуха - сантиметров шестьдесят, не больше. Да и лицо  не
старое, морщин мало, глаза яркие, черные, брови смоляные,  а  волосы  совсем
седые.
   - Ну? - в нетерпении повторила женщина. Я набрала воздуху и выпалила:
   - Людмила погибла, упала из окна больницы, тело сожгли, прах пока лежит в
Николо-Архангельском крематории...
   Старуха уставилась  не  меня  горящими  глазами.  Я  невольно  поежилась:
ощущение такое, будто в лицо мне швырнули горсть  пылающих  углей.  Молчание
затягивалось. Может, все-таки я не туда попала?  Наконец  бабка,  не  сгибая
спины, села на стул и сложила на коленях покрытые старческой "гречкой" руки.
Французы называют такие пигментные пятна "маргаритки смерти".
   - Сама-то кто будешь? - отошла немного Марья Сергеевна.
   Я слегка растерялась.
   - Трудно объяснить, лучше скажите, девочка у вас?
   Но Марья Сергеевна даже не дрогнула.
   - Рассказывай, или торопишься куда?
   Что-то в  ее  лице  слегка  обмякло,  и  уголки  губ  стекли  вниз,  руки
машинально затеребили пояс дешевого турецкого платья.
   Я вздохнула и принялась рассказывать:  про  поезд,  больницу,  сумочку  и
письмо. Марья Сергеевна молча выслушала повествование, потом пробормотала:
   - Значит, не из этих!
   - Что? - не поняла я.
   - Кофточку скинь и вынь руку, левую.
   - Зачем?
   - Скидывай.
   Недоумевая, я вылезла из куртки, свитера и протянула ей руку.
   - Не дури, - сурово заявила Марья Сергеевна, -  сама  знаешь,  чего  ищу,
голую показывай.
   Окончательно растерявшись, я вылезла из водолазки. Старуха цепко ухватила
меня за запястье, резко подняла руку вверх и уставилась в подмышку.
   - Ничего!..
   - А что должно быть-то?
   - Знак.
   - Какой?
   - Ты вот чего, - неожиданно помягчела бабка, -  небось  голодная.  Садись
давай к столу, поешь.
   От неожиданности я стала отказываться:
   - Нет, что вы, спасибо...
   - Вот поешь, - отрубила Марья Сергеевна, - и потолкуем!
   Пришлось сесть к столу. На клеенку хозяйка  поставила  огромную  миску  с
творогом и банку сметаны.
   - Накладывай, не стесняйся, корова своя.
   Я не  люблю  молоко,  но  деревенский  творог  и  сметану  ем  с  большим
удовольствием. Поэтому от души навалила на тарелку белые аппетитные куски  и
попробовала.
   - Потрясающе!
   Нежный жирный творог таял во рту, а сметана походила на взбитые сливки.
   - Ну так ешь, коли по вкусу, - сказала хозяйка.
   Отбросив в сторону смущение, я ополовинила миску и вздохнула.
   - Глаза едят, а живот сдался.
   - Кофе теперь? - спросила Марья Сергеевна.
   Я с благодарностью поглядела на нее. Надо же, по виду  злая,  а  по  сути
гостеприимная, хлебосольная.
   Все так же без улыбки старуха вытащила баночку кофе. К  моему  удивлению,
он оказался не растворимым, а молотым, да и сварила бабка отличный напиток -
крепкий и  не  слишком  сладкий.  Для  полного  счастья  не  хватало  только
сигареты, и рука машинально вытащила "Голуаз".
   Бабка уставилась, не мигая, на пачку. Я вздрогнула:
   -  Простите,  вынула  машинально.  Но  Марья  Сергеевна   доброжелательно
улыбнулась, обнажив желтоватые, но крепкие зубы.
   - Куришь, что ли?
   - Грешна.
   - Дыми.
   - Не помешает?
   - Давай, давай.
   На столе возникла баночка из-под шпрот, я  с  наслаждением  затянулась  и
выдохнула дым. Марья Сергеевна молчала, наблюдая, как тает  сигарета.  Потом
поглядела на окурок и пробормотала:
   - Ну и воняет, зараза...
   Я оказалась окончательно деморализованной.
   - Вы же сами разрешили мне закурить.
   - Точно, - согласилась бабка, - только дыму не выношу, и не женское  дело
сигарки смолить, здоровье береги, потом не купишь.  А  курить  тебе  велела,
чтобы испытание до конца довести. Думала только на еде остановиться,  а  тут
ты палочки табачные вытянула, вот я и посмотрела.
   - Какое испытание?
   - Если бы ты из этих была, то никогда творог есть  не  стала  бы.  У  них
молочное под строгим запретом, и кофе нельзя, грех смертный, а уж  папиросы!
И знака нет, значит, не от них.
   - Да от кого? - чуть не плача спросила я. - Ничего не понимаю.
   - Эх, Людмилка, бедолага, - вздохнула  Марья  Сергеевна,  значит,  узнали
правду про нее и убили.
   - Кто?
   - Сектанты проклятые. Вот смотри.
   Марья Сергеевна вытащила из  ящика  большой  альбом  и  показала  цветной
снимок девушки. Веселое лицо, нежная шея, облако  волос.  Не  красавица,  но
очень хороша, добрый, располагающий взгляд.
   - Внучка моя, покойная, - вздохнула. - Светочка...
   - Молодая какая, отчего же умерла? - вырвалось у меня.
   - Ты про Людку что знаешь? - вопросом на вопрос ответила старуха.
   - Собственно, ничего особенного, - пожала я плечами. -  Работала  врачом,
родила девочку, ну еще у мужчин успехом пользовалась.
   - Ой горе,  -  неожиданно  всхлипнула  Марья  Сергеевна.  -  Не  уберегла
девку-то.
   - Кого?
   - Верочку. И решетки Людка поставила, и камеру, и дверь стальную,  а  все
одно - украли!
   - Кто?
   - Колька, сволочь, чтобы ни дна ему, ни покрышки! Пусть обрушится на него
кара небесная!
   Я машинально посмотрела в передний угол.
   - Не гляди, - строго сказала Марья Сергеевна, - нету икон.  Как  Светочка
померла, так я все сгоряча поснимала. И ничего, не наказал.
   Твердым шагом она подошла к окну, взяла с подоконника пузырек и  накапала
в чашку бесцветную резко пахнущую жидкость.
   - Вот что, -  сказала  бабка  через  секунду,  -  ты  женщина  городская,
обеспеченная, связи небось имеешь, помоги забрать  внучку.  Знаю,  где  она.
Одна у меня Верочка на всем белом свете и осталась, всех  похоронила.  Верни
девочку, воспитаю, на ноги поставлю, имущество на нее отпишу. Ну посуди, что
за жизнь ее ждет в секте этой!
   - Не могли бы вы объяснить мне все по порядку про секту, Свету и Людмилу,
- попросила я, - а то совсем ничего, честно говоря, не понимаю.
   Марья Сергеевна снова села на стул и выпрямилась.
   - Ладно, слушай. Никому не рассказывала, а тут жизнь заставляет.

Глава 15

   Весь свой век Марья  Сергеевна  Балабанова  работала  на  почте.  Сначала
бегала с сумкой, набитой газетами и письмами,  потом  стала  заведующей.  Из
Нагорья дальше Москвы не  ездила,  а  когда  попадала  в  столицу,  искренне
радовалась, что живет не в этом сумасшедшем городе, а в тихом месте со своим
огородом, коровой и курами. Муж попался хороший, поженились.  Иван  Петрович
не пил, не курил, жену  любил  и  баловал.  На  фронте  не  погиб,  вернулся
невредимым. И дети были хорошие - два сына, Сережа и Саша. Соседи завидовали
Балабановым. У многих дома неприятности - пьют, дерутся, денег вечно нет.  А
у этих всегда полный порядок. Дом покрашен, крыша новая, дети аккуратные,  и
видный всем хороший достаток. Недолюбливали поэтому Балабановых  в  Нагорье.
Марья Сергеевна все понимала и особенно с бабами не болтала, так только,  по
необходимости, сталкиваясь у общего колодца. В шестидесятых  муж  пробил  во
дворе скважину,  Балабановы  провели  водопровод,  поставили  котел  и  даже
оборудовали  теплый  туалет.  Соседи  обозлились  окончательно.  Балабановым
многократно  мстили.  То  ворота  подожгут,  то  вдруг   картошка   окажется
вытоптанной... Но Марья Сергеевна и Иван  Петрович  посмеивались.  Несчастья
словно отскакивали от семьи. Даже невестки достались  на  диво  приветливые,
работящие, услужливые. Вскоре у старшего, Сережи, родилась дочка Светочка.
   Годы летели, вражда утихла. Теперь уже многие соседи с уважением говорили
о Балабановых. Тем более что у них появилась машина.
   Теплым апрельским днем у соседей Филимоновых играли свадьбу. Позвали  все
село. Отказаться в таком случае  -  нанести  смертельную  обиду.  Балабановы
купили чайный сервиз и всей семьей отправились  на  гулянку.  Дома  осталась
лишь Марья Сергеевна с заболевшей Светой.
   - Передай там,  -  велела  женщина,  -  ребенка  укачаю  и  прибегу  хоть
ненадолго.
   Но температурившая Света никак не  хотела  засыпать,  и  бабушка  устала,
укачивая малышку.  Наконец  ребенок  успокоился.  Марья  Сергеевна  накинула
красивый жакетик, вышла на  улицу,  и  ноги  приросли  к  земле.  Над  домом
Филимоновых  метались  клубы  пламени.  Пожарные  действовали   не   слишком
расторопно, и мужчины начали бегать в  огонь,  вытаскивать  нехитрый  скарб.
Впрочем, как потом выяснило следствие, о хозяйском имуществе  побеспокоились
только Балабановы, остальные держались на безопасном расстоянии.  В  горячке
мужчины забыли про баллоны с газом, произошел взрыв. Саша и  Сережа  погибли
сразу, Иван Петрович и невестки промучились еще несколько дней  в  больнице.
Марья Сергеевна осталась одна с крошечной внучкой.
   И без  того  не  слишком  общительная  женщина  стала  теперь  еще  более
молчаливой.  Вся  жизнь  ее  сосредоточилась  вокруг  девочки,   всюду   они
появлялись, держась за руку. Даже гулять одну ее бабушка не отпускала,  а  в
школу, находящуюся в другом поселке, Марья Сергеевна возила Свету вплоть  до
выпускного класса. Впрочем, зная их семейную историю, никто не  смеялся  над
таким поведением бабки.
   Светочка была очень привязана к бабушке. Училась отлично  и  единственная
во всей школе получила медаль.  После  выпускных  экзаменов  директор  лично
приехал уговаривать Балабанову.
   - Отпустите девочку в Москву, ну что  ей  здесь  делать?  Навоз  таскать?
Пусть в институт поступает.
   - Нет, - твердо заявила бабка, - при мне целей будет.
   Педагог долго уламывал женщину и в конце концов возмущенно воскликнул:
   - Эгоизм ваш не имеет оправдания! Сами-то пожили,  дайте  и  девке  шанс.
Здесь ей ни мужа не найти, ни профессию не получить.
   - Ладно, - сдалась бабка, - посоветуйте, где ей дальше-то учиться.
   - Конечно, в  медицинский,  -  моментально  решил  директор,  -  закончит
институт, домой вернется. Врач здесь первый человек.
   Света легко, без всякого труда поступила в Третий медицинский. Поселилась
в общежитии, но  на  субботу  и  воскресенье  приезжала  домой  с  нехитрыми
гостинцами.
   Странности начали  за  ней  замечаться  на  пятом  курсе.  Светочка  была
модницей. Она хорошо  шила  и  ухитрялась  из  обычного  дешевого  материала
соорудить такое  платье,  что  женщины  на  улице  оборачивались  вслед.  Не
стеснялась обычно девушка и демонстрировать красивые точеные ножки,  но  тут
вдруг появилась дома на праздники в каком-то чуть ли не домотканом  сарафане
до полу.
   - Модно, что ли, теперь такое, - удивилась Марья Сергеевна.
   Света ничего не ответила. Бабушка заметила, что девушка  отказалась  пить
молоко и перед едой бубнила под нос какие-то стихи.
   - Молишься? - удивилась старушка.
   Внучка опять отмолчалась.
   С того дня Света  стала  приезжать  редко,  а  в  середине  пятого  курса
неожиданно выскочила  замуж  за  москвича,  очень  скоро  с  ним  развелась,
получила комнатку в коммуналке...  К  бабушке  больше  не  приезжала.  Марья
Сергеевна только один раз навестила любимую внучку и уехала  назад  больная.
Света приняла старуху с крайним неудовольствием, даже  не  предложила  чашки
чаю.
   -  Некогда  мне,  -  недовольно  процедила  девушка,  увидав  на   пороге
вырастившую ее женщину, - зачем явилась?
   Марья  Сергеевна  даже  заплакала.  Никогда  Светочка  с   ней   так   не
разговаривала, была обычно приветливой, а тут  в  коридоре  стояла  бледная,
злая женщина с потухшим взглядом.
   Балабанова вернулась д