количеству отпрысков, зятек не очень соблюдает посты.
   - Вам бы площадь побольше...
   - Конечно, знаете, даже начала обмен искать. И квартиру  смотреть  ходила
чудесную. Целых четыре комнаты в тихом районе, а проживает в них только одна
женщина. Да не сговорились.
   - Что так?
   - Денег у нас нет. Зато у зятя  дом  в  деревне  шикарный  -  два  этажа.
Правда, продать не можем, там бабка прописана. Думали найти приличных людей,
оформить на них дарственную и поменяться квартирами. Бабка на  ладан  дышит,
не  сегодня-завтра  помрет,  выгодное  дело.  Только  этой  Пановой   деньги
требовались. Дача ей ни к чему. Вот уж странная женщина.
   - Почему?
   -  Алкоголичка.  Я  сразу  поняла,  как  вошла.  Квартира   хорошая,   но
запущенная.  И  потом,  представляете,  сидим  с  ней  разговариваем.  Вдруг
Виктория хватает трубку, набирает номер и буквально орет:  "Думали  меня  со
свету сжить! Не вышло! Лучше вашего живу, не нуждаюсь  и  на  работу  сейчас
устроилась. Взяли старшим  экономистом,  зарплата  пять  тысяч.  Вот  сейчас
начальнику слово дам..."
   Панова  сунула  ничего  не  понимающей  Антонине  Максимовне  телефон   и
зашептала:
   - Скажи, скажи, что ты директриса и берешь меня в отдел.
   Растерявшаяся Рогова взяла трубку и промямлила:
   - Я, это, начальница. Принимаю Панову.
   - Чудесно, милочка, - ответил приятный женский голос, - только  имейте  в
виду, что Вика законченная алкоголичка и доверять  ей  нельзя.  Кстати,  как
называется ваша контора?
   Антонина Максимовна не нашлась что ответить, но Вика выхватила аппарат  и
завопила:
   - Не  надейся,  не  скажут  название.  Пусть  драгоценный  Алик  поднимет
академическую жопу и поищет, где я работаю.
   С этими словами Виктория шлепнула трубку и удовлетворенно сказала:
   - Ну, все. Теперь спать перестанут, аппетит потеряют, начнут разыскивать,
куда пристроилась. Вот умора!
   Разыгранная   сцена   напугала   Рогову.   Панова   выглядела   абсолютно
сумасшедшей. Красные, воспаленные глаза, бледные, до  синевы  опухшие  щеки,
речь бессвязная, торопливая. К тому же странная женщина  опрокинула  в  себя
стакан какого-то пойла и принялась  дымить.  Антонина  Максимовна  поспешила
откланяться.
   - Ну ее в баню, - пояснила она мне, - свяжешься с такой,  поменяешься,  а
ей в голову моча ударит. Еще судиться начнет.
   - Мама, - раздался из прихожей робкий голос, почти шелест.
   - Петюша пришел,  -  обрадовалась  собеседница.  В  кухню  вполз  мелкий,
рахитичный мужичонка с намечающейся лысиной. На нем гроздьями висели дети  и
кошки.
   - У нас гости? - робко полуспросил вошедший.
   - Да нет, - отмахнулась теща, - из поликлиники заглянули.
   Поняв, что больше не интересую хозяйку, я, переступая через детей,  собак
и кошек, двинулась на выход.
   По дороге домой, тихо подремывая в такси, размышляла. Живут же люди! Сама
люблю детей и животных, но у Роговых явный перебор.  И  где  они  помещаются
ночью? Скорей всего бабуля спит в ванной.
   Остановив из конспирации такси на площади, я потопала к дому  и  налетела
на Аркадия. Сын покупал в ларьке сигареты. Вот уж  не  повезло!  Но  вопреки
ожиданиям, Кеша не начал ругаться.
   - Ладно уж, - пробормотал "Перри  Мейсон",  -  все  равно  дома  тебя  не
удержать. Только машину не бери. Женька звонил и пугал, если руль крутить  -
шов разойдется.
   Полная негодования, я внеслась в дом и позволила  приятелю.  -  Ты  зачем
рассказываешь Кешке глупости?
   - Мое дело предостеречь, - ответил эксперт.
   - Ну погоди, будет еще на моей улице праздник, попросишь у  меня  совета,
собачник фигов. Мне придется ездить на такси,  ну  какой  противный  у  тебя
язык.
   - Чья бы корова мычала, - вздохнул Женюрка. - Зачем наговорила  глупостей
соседям?
   Выяснилось, что Лиля, Женькина супруга,  попросила  муженька  заехать  на
рынок. Тот покорно зарулил в мясные ряды и купил для собак  печенку.  Лилька
не разрешает курить в квартире. Поэтому усталый Евгений сел на лавочку возле
подъезда. Болтавшие о чем-то старушки разом замолчали и уставились на пакет.
Потом одна довольно строго спросила:
   - Что у вас там, Евгений Степанович?
   - Печенку собачкам несу, - спокойно ответил приятель.
   - Безобразие, - возмутилась бабулька, -  просто  противно  рядом  с  вами
сидеть!
   Ничего не понимающий эксперт уставился на грозных соседок. Но тут на беду
Лилька вывела йоркшириц на прогулку. Лиззи и Карлотта принялись носиться  по
двору. Внезапно одна из бабок заметила, что ее внучок гладит собачку.
   - Отойди немедленно, - заорала старуха, - они их человечиной кормят!
   Лилька с мужем онемели. Запихнув пакет под скамейку, Женька  приступил  к
допросу сплетниц. Минут через десять ситуация  прояснилась.  Бедный  эксперт
тряс перед обалдевшими бабами куском печени и взывал к благоразумию:
   - Ну посмотрите сами, может у человека быть такой орган?
   Старушки помялись, потом одна, самая бойкая, заявила:
   - Ох, Евгений Степанович, никогда в мертвеца не заглядывали. С  виду  как
коровья, а там, кто знает. Вы уж нас простите, но  выводите  собачек  только
тогда, когда детей нет. А то вдруг ваши людоедки на ребятишек кинутся!
   Приятель вздохнул и пошел домой, аккуратно неся капающий  пакет.  Поэтому
его звонок к нам с сообщением о подстерегающей меня опасности можно  считать
местью.
   Тихо хихикая, я пошла в столовую попить чайку. Ну кто мог  подумать,  что
глупая шутка даст такой эффект!

ГЛАВА 18

   В среду утром, забрав готовый перевод, отправилась к Павловским.  Альберт
Владимирович полистал страницы и не слишком довольным тоном отметил:
   - Почему через полтора интервала напечатали? И  шрифт  какой-то  дурацкий
выбрали, с наклоном. Я к такому не привык. Прежде  чем  печатать,  следовало
узнать, как это делать. А теперь придется мучиться.
   Академик зудел и  зудел.  Меня  слегка  замутило.  Представляю,  до  чего
профессор доводит подчиненных. А я еще считала, что наша заведующая кафедрой
сволочь. Да Анна Михайловна просто милейшая дама!  Максимум,  что  она  себе
позволяла, - взвалить на какого-нибудь крепкого студента сумку  с  курсовыми
работами.
   - Ладно, - смилостивился Альберт, заметив, что жертва потеряла  рефлексы,
- ступайте к Виолетте Сергеевне, да не  волнуйте  бедняжку,  опять  давление
двести.
   Несчастная гипертоничка уютно устроилась  за  столом  и  вкушала  кофе  с
мороженым. В который раз подивившись странной диете, я робко промямлила:
   - Здравствуйте.
   - Деточка, - запела Виолетта, - славненько, что заглянули.  Все  продукты
на исходе...
   Знаю, знаю, Светочка больна, а у самой Виолетты кружится  голова,  и  мне
предстоит тащить  из  магазина  баулы,  набитые  продуктами,  совершенно  не
подходящими для больных. Ну скажите, можно с повышенным  давлением  трескать
икру, миноги, мясо и выпивать литры сока? Всегда считала, что лучше овощи  и
геркулесовая каша. Слава богу, хоть жара прекратилась. Набежали тучки, подул
свежий ветерок, и в секунду  на  улицу  обрушился  совершенный  потоп.  Вода
хлестала, как из брандспойта. Постояв пару минут в подъезде, я  поднялась  к
Павловским. Дверь открыла Зоя, очевидно, печатавшая что-то для Алика.
   - Уже вернулись? - удивилась она.
   - Еще не ходила, ливень жуткий. А вы здесь давно? Заходила в кабинет и не
заметила вас!
   - Окна в спальне мою, - пояснила Зоя, - Альберт Владимирович любит, когда
стекла блестят.
   Я пошла на кухню. Конечно, профессорша будет недовольна, но не бегать  же
под проливным дождем. Виолетта говорила по телефону:
   - Как страшная?
   Очевидно, абонент переспросил, потому что  профессорша  повторила  слабым
голосом:
   - Меня интересует страшная...
   Потом, выслушав ответ, повесила трубку и злобно глянула на меня.
   - Быстренько смотались...
   - Дождь идет, выйти невозможно.
   -  Ерунда,  вода  не  огонь,  сейчас  дам  зонтик.  И,   пожалуйста,   не
задерживайтесь. Скоро Жанночка придет обед готовить.
   Мне сунули в руки весьма потасканный, допотопный зонтик  и  выставили  на
улицу. По счастью, проливной ливень  прекратился,  сверху  падали  отдельные
капли. Но на тротуарах разлились необъятные  лужи,  настоящие  моря.  Стоило
начать двигаться по направлению к рынку, как грязная вода тут же. залилась в
босоножки. Пальцы моментально заледенели, и правую ступню  свело  судорогой.
Ну совершенно не переношу холод. Даже в жарком Тунисе июльское море казалось
мне прохладным, а тут московская лужа!
   Кое-как доковыляв до уличного кафе, плюхнулась на шатающийся  стульчик  и
затребовала чашку кофе. Напиток подали сразу, и он оказался таким вкусным  и
крепким, что я с уважением посмотрела на барменшу. Та улыбнулась в ответ.
   - Хороший кофе.
   - Спасибо, приходите еще.
   Тут занавеска, прикрывающая дверь на кухню, заколыхалась, вышла  девчонка
лет пятнадцати и прогнусила:
   - Ма, дай денег.
   - После обеда, сейчас нет, только вот дама зашла, больше никого с утра.
   - Ма, ну дай, -  продолжала  ныть  капризная  девица,  явно  пропускавшая
сегодня школу.
   Хорошо, что Маруся никогда себя так  не  ведет.  Жизнь  в  Париже  сильно
подействовала на дочку. Ее  одноклассницы  из  престижного  дорогого  лицея,
сплошь дочки более чем состоятельных французов, перед первым  уроком  всегда
снимают в раздевалке колготы и надевают носочки или гольфы. Увидев в  первый
раз подобную процедуру, дочка изумилась и спросила у Мари -  зачем  она  это
проделывает.
   - Колготки такие дорогие, - вздохнула подружка, - только на стул  сядешь,
раз - и порвались. Ну не покупать же каждый день новые?
   Между прочим, папа Мари - совладелец заводов "Рено". Просто  скопидомство
у французов в крови.
   Девица продолжала выклянчивать у матери деньги. Я вмешалась:
   - Хочешь заработать?
   - Ну?
   - Сходи в универмаг, купи носки и туфли тридцать восьмого размера. Любые,
только без каблука и не матерчатые, а кожаные. Сдачу оставишь себе.
   Девочка схватила купюры и унеслась, как торнадо. Я  стащила  босоножки  и
пошевелила грязными пальцами. Придется натягивать носочки  на  черные  лапы,
помыть негде. Представляю, что сказал бы брезгливый Кеша, увидев,  как  мать
засовывает измазанные лапы в баретки.  Хотя,  если  вспомнить  его  визит  к
педикюрше! Я тихонько хихикнула.
   Год тому назад сын начал хромать. На ступне образовалась довольно большая
мозоль, мешающая при ходьбе. Мы с Зайкой велели ему сходить к педикюрше.
   - Что я, гомик? - возмутился сынок. - С ума сошли, представляете  меня  с
красными ногтями на ногах?
   Ольга втолковала мужу, что педикюр -  это  не  только  и  не  обязательно
крашеные ногти. В конце концов Аркадий согласился. Зайкина педикюрша Леночка
- очаровательное существо лет двадцати. Кеша испытывал некоторые  неудобства
при мысли о том, что девушка станет хватать его за голые пятки.  Поэтому  он
тщательнейшим образом вымыл ножки и чуть ли не надушил ступни  сорок  пятого
размера. К тому же вытащил из  шкафа  совершенно  новую,  ненадеванную  пару
черных носков, напялил их и порулил на экзекуцию.
   Дело было поздней осенью. Места для парковки вблизи парикмахерской сын не
нашел. Ему пришлось пройти довольно далеко пешком. Ботинки промокли.
   Сев  перед  педикюршей  на  стул,  Кеша  стащил  туфли,  носки   и   стал
повествовать о приключившейся беде. Леночка брезгливо глянула на его лапы  и
процедила:
   - Ноги следует мыть хотя бы два  раза  в  год.  Изумленный  Кеша  перевел
взгляд на свои ступни и увидел, что  они  абсолютно  черные.  Выглядели  они
жутко, и впрямь можно было решить, что их владелец никогда  не  видел  душа.
Парень сразу понял,  что  новые  носки  полиняли  в  намокших  ботинках,  но
Леночка, недовольно сморщив хорошенький носик, налила  в  ванночку  побольше
жидкого мыла и ехидно осведомилась:
   - Блох нет?
   Такого унижения Аркашка никогда еще не испытывал.
   Девочка притащила носки и туфли.  Я  со  вздохом  принялась  разглядывать
покупки.  Может,  ребенок  -  дальтоник?  Туфли  оказались  не  кожаными,  а
виниловыми,  угнетал  цвет  -   пожарно-красный.   Носочки   же   приятного,
успокающего оттенка молодой зелени. Но делать  нечего.  Нацепила  обновки  и
почувствовала себя гусем лапчатым. Ладно, не стоит расстраиваться,  главное,
что теперь смогу идти по мокрой дороге, не боясь промочить ноги.
   Дорога к супермаркету вилась между  совершенно  одинаковыми  трехэтажными
домами. Помнится, Дима говорил, что в  них  переселили  обитателей  бараков.
Седьмой номер стоял предпоследним. Интересно, сохранился в  доме  кто-нибудь
из жильцов? Вдруг вспомнят молодую незамужнюю беременную женщину, у  которой
почему-то никто не родился? Это только виновнице преступления  кажется,  что
хорошо упрятала концы в воду, а соседи все отлично видят.
   Часы показывали ровно полдень. Я поглядела на пустые сумки. Ну и  черт  с
ними, даже интересно, как поведет себя Виолетта,  если  приду  с  продуктами
попозже.

ГЛАВА 19

   Седьмой дом внутри ничем не отличался от барака.  Длинный  коридор,  куда
выходили двери всех комнат, в конце гигантская общая кухня, рядом  ванная  и
два туалета. Ясненько, строить отдельные  квартиры  дорого,  вот  и  возвели
наспех опять барак, только не деревянный, а каменный.
   На кухне стояло несколько газовых плит. Возле длинного стола две  женщины
разводили квас. Явно ничем не помогут - слишком молодые, но все же спросила:
   - Девушки, из старых жильцов кто остался?
   - Зачем вам?
   - Я из муниципалитета, проверяем списки очередников.
   Тетки призадумались.
   - На втором этаже - баба Рая, а на третьем - дядя  Семен,  остальные  кто
поумирал, кто съехал.
   По выщербленным ступенькам полезла выше. Убожество давило на нервы. Стены
исписаны надписями "Спартак" - чемпион", "ЦСКА" - кони".
   Стекло выбито, и пол перед подоконником усеян окурками. Очевидно, местные
дамы выгоняют сюда супругов покурить.
   Баба Рая оказалась тучной, неопрятной старухой, одетой, несмотря на жару,
в  теплый  байковый  халатик.  Седая  сальная  косичка   мышиным   хвостиком
спускалась по жирной спине.
   На ногах бабка носила плотные чулки и  высокие  ботинки.  Как  только  не
расплавится!
   Переступив порог ее комнаты,  я  словно  оказалась  в  конце  пятидесятых
годов. Большая железная кровать с "шишечками" на спинке,  круглый  обеденный
стол, покрытый красной плюшевой скатертью.  В  углу  допотопный  "Рубин"  на
паучьих ножках. Экран стыдливо прикрыт от света вязаной салфеточкой.
   Тут же холодильник "Бирюса". Апофеоз благополучия  -  огромный  ковер  на
стене.
   - Чего тебе, - прошамкала бабуся, - сахару одолжить?
   - Нет, нет, я из муниципалитета.
   - А, - протянула бабка, - то-то  не  могу  вспомнить,  в  какой  квартире
живешь. Зачем я властям понадобилась?
   - Проверяем списки коренных жильцов. Вы давно тут прописаны?
   - И не вспомнить, - махнула рукой старуха, - зажилась совсем, на тот свет
пора. Сначала в бараке  на  рынке  мыкалась,  потом  эту  фатеру  дали.  Все
говорили: временно, скоро  переселим!  Так  обманули!  Кто  похитрей,  давно
уехали, а я  сижу  тут,  словно  таракан,  ни  помыться  по-человечески,  ни
сготовить.
   - У меня одна семья есть в списке - Павловские. Только  что-то  не  найду
никак.
   - Какие такие Павловские? - удивилась бабулька. - Не помню.
   - Вот написано - Альберт Владимирович и Виолетта Сергеевна.
   - И, милая, - рассмеялась баба Рая, - какого года у тебя списочки? Небось
при царе Горохе составляли. Нет их тут давно, сто лет  как  съехали.  Только
почему Павловские? Вилка Никитиной была.
   Сообразив,  что  таким  странным  именем  старуха  обзывает  Виолетту,  я
спросила:
   - Как Никитина?
   - Да просто. Вилкина мать, Клава, на чулочной фабрике работала,  а  отец,
Ванька, - токарем на заводе. Клавка, право слово, ненормальная была.  Придет
с работы, на диван плюхнется и давай книжки читать. Где только брала такие -
одна любовь, еще до революции напечатаны. Щи не варены, белье не  стирано  -
на все плевать! Ванька, бедняга, и в магазин, и к плите. Другой бы плюнул да
ушел. Клавке все завидовали. Не мужик, а золото. Не пьет, не  курит,  деньги
все  в  семью.  Только  той  все  без  разницы  было.   И   девчонку-то   не
по-человечески назвала, в книжке вычитала. Ее имечко никто и  выговорить  не
мог - Вилкой кликали.
   Когда Виолетте Никитиной исполнилось пятнадцать, романтически настроенная
мамаша выкинула фортель. Влюбилась в командированного из Ленинграда инженера
и,  бросив  семью,  укатила  с  ним  в  город  на  Неве.  Несчастный,  разом
постаревший Иван остался с девочкой. Мужчина как-то сник и через  год  умер.
"От тоски зачах", - резюмировала баба Рая. Клавка  больше  не  появлялась  и
судьбой ребенка не интересовалась.
   Виолетта выросла  совершенно  другой,  непохожей  на  безалаберную  мать.
Девчонке страшно хотелось вылезти из нищеты,  уехать  из  гадкого  барака  в
собственную квартиру. Она усиленно  искала  жениха.  И,  очевидно,  обладала
прозорливостью, потому что  отвергла  нескольких  перспективных  ухажеров  и
вышла замуж за небогатого, но подающего надежды Алика.
   - Такая расчетливая, - вспоминала  бабка,  -  а  красавица  была!  Мужики
хвостом бегали, только ей наши заводские не подходили, рылом не вышли.
   Однажды Виолетта явилась домой к  полуночи.  По  меркам  барака  -  почти
ночью. Баба Рая, маявшаяся бессонницей, услышала шум на  кухне  и  выглянула
поглядеть. Виолетта жадно  ела  холодную  гречку,  видно  было,  что  сильно
проголодалась.
   - Смотри, девка, аккуратней, - предостерегла женщина, - нагуляешь,  потом
всю жизнь воспитывать.
   - Что я, дура нищету плодить? - отмахнулась девчонка.  -  Нет  уж,  выйду
замуж за того, кто сумеет обеспечить, тогда и о детях подумаю.
   - Чем тебе Антон плох? - удивилась старуха. Последние месяцы за Виолеттой
ухаживал выгодный жених. Сын генерала, студент, да еще и красавец. Любая  из
барачных невест кинулась бы за таким, роняя тапки. Любая, но не Вилка.
   - Хорош-то, хорош, - пояснила она бабке, -
   Только маменькин сынок. Что прикажут,  то  и  делает.  Ни  самолюбия,  ни
упорства. Ничего нет. Одна радость, что папа  генерал.  Нет,  мне  такой  не
нужен.
   - Ну, ну, - сказала баба Рая, - поглядим, что за сокровище отроешь.
   Ждать пришлось недолго. Через полгода в бараке появился Алик. Молодой муж
совершенно разочаровал соседей. Маленького роста, щупленький, к тому  же  не
имел ни московской прописки, ни богатых родителей.
   - Наша-то королева брильянт откопала, - хихикали сплетницы, - ни рожи, ни
кожи, ни денег.
   Но злорадствовали они недолго. Скоро всем стало понятно, что Алик  далеко
пойдет. Парень блестяще закончил институт и подался  в  ученые,  сел  писать
диссертацию. Вилка бегала как ненормальная, зарабатывая деньги на пропитание
уколами.
   Однажды баба Рая не удержалась и поддела девчонку:
   - Муженек-то не спешит на работу! Та хмыкнула:
   - Ничего, пусть учится. Время разбрасывать камни. Потом собирать станем.
   И  оказалась  права.  На  глазах  обитателей  деревянного   барака   Алик
превратился в кандидата наук. Первую выгоду от этого звания  соседи  поняли,
когда их стали переселять в каменный дом. С бесплатными квадратными  метрами
в Москве всегда было плохо, а в конце пятидесятых - в  особенности.  Поэтому
комнаты давали неохотно -  мужа,  жену  и  ребенка  селили  на  восемнадцати
метрах. Два жилых помещения светили только тем, у кого были разнополые дети.
Вилка же, к общему изумлению, получила три комнаты. Алик, как кандидат наук,
имел право на двадцать дополнительных метров.
   Соседи   начали   уважительно   величать   молодого   мужчину   Альбертом
Владимировичем.
   Вилке завидовали - слишком уж ее мужик отличался от других:  не  пил,  не
курил, не ругался матом.  Летом  никогда  не  садился  с  доминошниками  или
картежниками.  Неожиданно  Вилка  устроилась  на  работу   в   ведомственную
поликлинику Генерального штаба, ее  иногда  привозили