с
ним не справится. В любом другом детдоме всех под себя подомнет, запряжет  и
поедет, а у тебя, я надеюсь, все будет по-другому.
   Сергей Филиппович  тогда  изрядно  перепугался.  Но  когда  Коля  Шабанов
появился, немного успокоился.
   - Кто? - потрясенно переспросила я.
   - Николай Шабанов, - ответил собеседник, -  совсем  неплохой  мальчик,  и
поселили его как раз вместе с Жорой Рощиным.
   Ничем особенным Коля не выделялся, разве что ел мало и не все, и  никакие
уговоры воспитателей не действовали.  Еще  он  упорно  отказывался  называть
учителей  мама   и   папа.   Предпочитал   обращаться   по   имени-отчеству,
категорически не желая играть в  "семью".  Но  Сергей  Филиппович  ухитрился
вывернуться из щекотливой ситуации. Объяснил внукам просто:
   - Коленька пришел к нам из другого дома, мы его пригрели, как положено  в
хороших больших семьях. Он нам не родной, но близкий.
   Впрочем, других хлопот  Коля  не  доставлял.  Учился  нормально,  порядки
соблюдал, поручения выполнял. Правда, ни с  кем  не  дружил,  лишь  с  Жорой
Рощиным связывали его какие-то подобия взаимоотношений.
   Кстати, Георгий, после того  как  его  поселили  вместе  с  Колей,  начал
худеть, осунулся и стал как-то странно дергать плечом.
   Однажды Сергею Филипповичу позвонила коллега, директриса другого детдома,
и попросила:
   - Пожалуйста, запретите Коле Шабанову навещать сестру. После его  визитов
девочка сама не своя.
   Вызванный Николай спокойно объяснил:
   -  Маленькая  она,  как  увидит  меня,  мать  вспоминает,  плачет,  домой
просится. Ну не могу же я ей объяснить, куда мамка на самом деле подевалась.
   Сергей Филиппович, знавший, что Раиса Шабанова отбывает срок за  убийство
мужа, только кивнул, но пристрожил:
   - Не ходи пока туда.
   - Ладно, - охотно согласился подросток.
   Летели недели, месяцы, и снова неприятность. На этот раз с Жорой Рощиным.
   Тихого, доброго мальчика застали на заднем дворе в тот момент,  когда  он
перерезал горло местной любимице - дворняжке Бимке.
   Дети надавали Жорке тумаков и притащили в кабинет  к  деду.  Разгневанный
Сергей Филиппович стал допрашивать парнишку. Но тот, трясясь, как в  ознобе,
свалился на  пол  без  чувств.  Вызванная  "Скорая  помощь"  отвезла  его  в
больницу. Не прошло и часа, как  из  приемного  покоя  позвонил  доктор.  Он
кричал:
   - Имейте в виду, подлечу парнишку и добьюсь, чтобы вас судили!
   - Что стряслось? - недоумевал директор.
   - Избиваете детей до полусмерти и еще спрашиваете!
   Сергей Филиппович помчался в клинику. Белый от негодования врач сдернул с
Рощина одеяло, и директор чуть  не  рухнул  прямо  на  линолеум.  Почти  все
худенькое тельце мальчика покрывали синяки, кровоподтеки, ссадины...
   - Вот, - прошипел педиатр, - любуйтесь. Похоже,  несчастного  избивали  и
веревкой, и проволокой, а здесь  следы  от  ожогов,  кто-то  тушил  об  него
сигареты...
   - Мальчик мой, - дрожащим голосом спросил директор, - внучек дорогой, кто
же тебя так! Рощин с трудом приоткрыл глаза:
   - Боюсь, господь накажет.
   - Ну скажи, - умолял Сергей Филиппович, - мне можно,  я  же  твой  родной
дедуля.
   Лицо подростка обмякло, по щекам потекли слезы, и он выговорил:
   - Божий сын.
   - Кто? - в один голос воскликнули директор и врач.
   - Николай, -  еле  ворочая  языком,  пробормотал  Жора  и  снова  потерял
сознание.
   Гнев директора оказался  страшен.  В  тот  же  день  вызвали  милицию,  и
Шабанова арестовали, ему как раз только-только исполнилось  четырнадцать,  и
он мог по закону отвечать за совершенные деяния.
   Потом  состоялся  процесс,   где   в   качестве   потерпевшего   выступил
выздоровевший Жора.
   Еле слышным голосом мальчик рассказал, как Николай избивал его  и  мучил,
говоря, что так же страдал за веру Иисус Христос. Чуть не  плача,  подросток
поведал о всяких гадостях, которые он должен был делать, чтобы укрепиться  в
вере. Смерть несчастной собачки оказалась не единственным  его  деянием.  На
совести Жоры и сдохшие хомячки, и исчезнувшая кошка Фима.
   - Зачем же ты его слушался? - спросила одна из народных заседательниц.
   - Не знаю, - заплакал Рощин, - он так  на  меня  смотрел,  словно  толкал
глазами, и не хочу, а делаю.
   Сидевший на скамье подсудимых Николай криво ухмыльнулся и сплюнул на пол.
   - Ведите себя прилично, - нахмурилась судья.
   - Впаять подлецу на полную катушку,  -  вышел  из  себя  другой  народный
заседатель, одетый в военную форму.
   Но судья железной рукой навела порядок.
   - Мы обязаны соблюдать социалистическую законность, - рявкнула она,  -  и
должны как следует разобраться в этом неординарном деле.
   Возились долго, отправляли на  доследование,  даже  вызывали  в  качестве
свидетельницы Раису. Но доставленная под конвоем  в  зал  суда  мать  только
пролепетала, что "Коля хороший, никого не обижает".
   Сергей Филиппович отметил, что при  взгляде  на  Раису  лицо  подсудимого
мягчеет, а глаза делаются ласковыми.
   "Слава богу, - подумал педагог, - он еще не совсем пропал, любит мать".
   Четырнадцатого октября огласили приговор. Судья долго  читала  бумажку  и
наконец произнесла: "Пять лет с отбытием в спецПТУ".
   Неожиданно Жора  Рощин  зарыдал.  Николай  поглядел  на  него  и,  жестко
усмехнувшись, сказал:
   - Ничего, ничего, скоро вернусь за тобой, в глаза-то мне погляди!
   Рощин уставился в лицо мучителя и, всхлипнув, упал на пол. Зал загудел.
   - Конвой, - крикнула слегка растерявшаяся судья, - уведите осужденного.
   - Мало дали подлецу, - вышла из себя дама - народная заседательница.
   - Надо было вкатить на полную катушку,  -  бушевал  второй  заседатель  -
военный.
   - Прекратите, - прикрикнула на них потерявшая самообладание судья.  -  Вы
готовы ребенка с лица земли  стереть,  знаете,  в  каких  условиях  он  рос?
По-хорошему, его не в спецПТУ, а в добрую семью отдать надо.
   - Такие, как вы, - заорал военный, - помогают преступникам.
   - Давно заметили  вашу  странную  лояльность  к  уголовным  личностям,  -
зашипела дама.
   Зал притих, слушая перебранку.  Судья  спокойно  повернулась  и  пошла  к
выходу.
   Шабанов, которого в это время конвойные сопровождали к  выходу,  внезапно
громко и внятно сказал:
   - Всем воздается по делам их, а за меня  особо.  Пришедший  в  себя  Жора
Рощин опять потерял сознание.
   - Вас, Анна Перфильевна, -  продолжал  Николай,  -  минует  чаша  божьего
гнева, а за доброту будет награда.
   Судья вздрогнула и быстро исчезла в задней  комнате.  Георгия  Рощина  на
руках отнесли в машину, у парня отказали ноги. Весь следующий год он лечился
у невропатолога.
   - Шабанов больше не появлялся в детдоме? - поинтересовалась я.
   - Никогда, - покачал головой Сергей Филиппович, - впрочем, не считаю  его
своим воспитанником.
   На улице ярко светило солнце. Зима наконец отступила, весна перехватила у
нее эстафетную палочку и теперь вовсю старалась, заливая Москву ярким теплым
светом.
   Значит,  Николай  Шабанов  был  осужден  "за   веру".   Лучшего   подарка
религиозному фанатику придумать  трудно.  Ореол  мученика  прибавляет  таким
людям силы. Интересно, в спецПТУ он тоже  пытался  заниматься  "обращением"?
Главу  "путников"  зовут  Николаем,  и  Людмила  Шабанова  -   член   секты.
Напрашивался только один вывод. После  освобождения  брат  каким-то  образом
отыскал сестру и подчинил своей воле.  Но  благодаря  Сергею  Филипповичу  я
теперь знаю, где искать адрес Николая. Скорей всего он есть у Раисы,  сын  и
мать, конечно же, поддерживают отношения.
   Не задерживаясь в городе, я выехала  на  шоссе  и  понеслась  в  Ложкино.
Угрюмый следователь Николай Васильевич, вот кто может помочь.
   Капитан оказался в комнате не один. Напротив него на краешке стула  сидел
совсем  молодой  паренек,  можно  сказать,  мальчишка.  Лицо  его   украшали
многочисленные синяки, царапины и ссадины.
   Увидав меня, следователь расплылся в улыбке и велел парню:
   - Уходи и делай выводы. Подросток выскользнул в дверь.
   - Воспитанием поколения пепси занимаетесь, - улыбнулась я.  -  А  что  же
детская комната? Николай Васильевич крякнул:
   - Это наш оперативник.
   - Такой молодой!
   - Уже в армии отслужил, козел!
   - Почему козел?
   Капитан рассмеялся, вытащил "Мальборо".
   - Ну посудите сами.
   Сегодня  рано  утром  молоденький  сотрудник  Должен   был   сопровождать
преступника на следственный эксперимент. Вор-домушник  ограбил  квартиру,  а
хозяйку связал и запер в ванной. И вот теперь  его  следовало  доставить  на
место происшествия, чтобы подозреваемый показал, как и что происходило в тот
день.
   Накануне вечером оперативник славно погулял на свадьбе у близкого  друга,
закусил, потанцевал и, конечно же, от  души  выпил.  Если  говорить  точнее,
изрядно перебрал, до полного отсутствия рефлексов. Утром проспал, вскочил  в
половине девятого и  небритый,  нечесаный,  в  помятом  свитере  да  грязных
джинсах рванул на работу.
   Подследственного же из СИЗО привезли  как  назло  аккуратно  выбритым,  в
строгом костюме,  при  галстуке.  Воришка  благоухал  одеколоном  и  сверкал
напомаженной шевелюрой.
   Приковав к себе наручниками уголовника, опер, охая  от  головной  боли  и
распространяя стойкий аромат алкоголя, вошел в пострадавшую квартиру.
   И здесь произошло непредвиденное. С криком "Ах ты, гад ползучий"  хозяйка
накинулась с кулаками на... опера. Воришка покатывался со смеху, глядя,  как
озверевшая баба молотит кулаками милиционера по  лицу,  яростно  выкрикивая:
"Будешь знать,  сволочь,  как  честных  людей  грабить".  Конвойные  кое-как
оторвали  потерпевшую.  Поняв   ошибку,   хозяйка   стала   извиняться,   но
следственный эксперимент все равно не состоялся.
   - Молодой очень, - вздыхал Николай Васильевич, - вот и не знает, что  для
подследственных выезд из СИЗО - важнейшее дело. В камере и костюмчик найдут,
и одеколончик, и носовым платком снабдят, чтобы прилично выглядел... А вы  с
чем пришли, Дарья Ивановна?
   - Скажите, Николай Васильевич, можете затребовать дело из архива?
   - Какой срок давности и кто занимался?
   - Вот год не назову, судью звали Анна Перфильевна.
   - О-о! - живо отреагировал Николай Васильевич. - Соколова!
   - Знаете такую?
   - Ну кто же ее не знает. Кровушки у  сотрудников  литры  выпила.  Никаких
адвокатов ей не требовалось, в делах копалась сама, любую  неувязку  с  ходу
видела. Доставалось нашим от нее по полной программе.  Чуть  что,  заявляет:
"Нас поставили соблюдать социалистическую  законность",  и  бац  -  дело  на
доследование. Начальство на всех совещаниях взывало: "Оформляйте  дела  так,
чтобы Соколова не придралась!" Я-то ее застал, когда  она  уже  в  городском
суде работала. Въедливая баба. Если видела хоть малейший повод  отпустить  -
моментально освобождала. И никто ей не указ, никого не боялась. Теперь таких
судей что-то я не вижу.
   -  Почему  вы  о  ней  в  прошедшем   времени   говорите?   -   осторожно
поинтересовалась я.
   - На пенсию ушла, - пояснил Николай Васильевич, -  сейчас  в  юридическом
колледже преподает, стара уже, а голова ясная, память крепкая, дела  помнит!
Вы с ней сначала поговорите. Только зачем вам?
   - Устроилась на работу в газету, редактор  заказал  раскопать  интересный
материал о процессе прошлых лет, сектанта судили...
   - А... - успокоился капитан. - Пишите,  конечно,  люди  любят  про  такое
читать...
   Получив адрес колледжа, где  трудилась  "железная"  Соколова,  я  поехала
домой.
   В холле сиротливо стоял небольшой кожаный чемодан.  Аркашка  вернулся  из
Индии. Я поднялась к нему в комнату.
   - Как поездка?
   - Хорошо, - вяло ответил Аркадий, лежа в кровати.
   Я насторожилась. Занавески задернуты, свет не горит. Лицо сына непривычно
красное, глаза лихорадочно блестят.
   - Да ты заболел!
   Сунутый под мышку градусник показал через минуту  ровно  сорок.  Внезапно
Кешу начало тошнить. Перепугавшись, я вызвала "Скорую".
   Молоденькая докторица, чуть выше Маруси ростом, войдя в комнату, сразу же
попросила:
   - Раздерните шторы.
   В свете уходящего дня стало видно,  что  лоб  и  щеки  Аркашки  покрывают
жуткого вида нарывы. Причем выскочили они только что, буквально за последние
десять  минут.  Девчонка  растерянно  обозревала  больного,   потом   честно
призналась:
   - Я в затруднении, сейчас вызову более опытных.
   Через полчаса появилась дама лет пятидесяти, с грузным лицом. Уставившись
на почти потерявшего сознание Кешу, она пробормотала:
   - Ну и ну, что за дрянь такая?..
   Потом ее взгляд упал на использованный  билет  Аэрофлота,  валяющийся  на
тумбочке, и она спросила:
   - Откуда вернулся?
   - Из Индии.
   Врач моментально выскочила в коридор и, схватив телефон, заорала:
   - Восемнадцатая, немедленно ко мне, тревога номер два.
   Я ничего не понимала.
   - С кем контактировал больной? - накинулась на меня эскулапша.  Я  пожала
плечами:
   - Ни с кем, его жена на работе,  сестра  болеет,  дети  с  няней  в  доме
отдыха.
   Мы отправили  близнецов  с  Серафимой  Ивановной  на  отдых,  как  только
заболела Маня, подальше от инфекции.
   - Кто еще в доме?
   - Домработница и кухарка.
   В этот момент, страшно воя, во двор влетели два "рафика". Оттуда  вылезла
целая команда странно одетых людей. Все укутаны в  брезентовые  комбинезоны,
на ногах нечто, напоминающее сапоги, на лицах резиновые шлемы, огромные очки
и респираторы. Четверо держали в руках баллоны с распылителями, трое  тащили
носилки.
   - Где? - спросил один.
   - Второй этаж, - ответила  врач.  Санитары,  гремя  носилками,  понеслись
наверх,  перескакивая  через  ступеньки.  Оставшиеся   принялись   методично
обрызгивать едко пахнущей жидкостью холл.
   - Что вы делаете? - возмутилась я.
   Но никто не ответил. Бригада действовала быстро, ловко, споро. Не  прошло
и двух минут, как появились носилки. Я обомлела.
   Кешу упаковали в большой черный мешок, как труп. Только лицо открыто,  но
на нем холщовая маска, респиратор и очки.
   - Что это? - пробормотала я.
   - Собирайтесь, - велел командный голос.
   - Куда?
   - С нами поедете.
   Из кухни вышли с обалдевшими лицами Ирина и Катерина.
   - Зачем? - недоумевала я.
   - Тревога номер  два,  -  пояснил  глухо  голос.  Из-за  дурацкой  одежды
непонятно, кто с вами разговаривает - мужчина или женщина.
   - С места не сдвинусь, - твердо заявила я, усаживаясь в кресло, - пока не
объяснитесь...
   - Тревога номер два! - с ударением повторило существо неизвестного пола.
   - Ваш сын привез  из  Индии  черную  оспу,  -  пояснил  один  из  врачей,
таскающих баллон, - всех общавшихся с ним необходимо изолировать.
   В висках мелко-мелко застучали молоточки, Ирка взвизгнула.
   - Как черная оспа? - пролепетала я. - Откуда?
   - Он делал прививки перед полетом в Дели?
   - Нет.
   - Ну и что вы хотите, - продолжал сипеть через респиратор врач, - в Индии
постоянно вспыхивает эта зараза. Очень безответственно отправляться в  такую
страну без прививки.
   Нас впихнули в "рафик", Кешку уже увезли на другой машине.
   - Но наверху больная девочка, потом, у нас живут гости.
   Врач плотно закрыл дверь и ответил:
   - В доме останется эпидемиологический пост, всех прибывающих  поместят  в
изоляторы.
   - Что же с нами будет? - поинтересовалась Катерина.
   Вопрос повис в воздухе, оставшись без ответа.
   - Если черная оспа тревога номер два, то  номер  один  какая  болезнь?  -
робко тронула я за рукав доктора.
   - Чума, - сообщил инфекционист.

Глава 19

   Очевидно, стресс каким-то образом повлиял на зрение и память, потому  что
совершенно не помню, как нас  вели  и  куда.  Очнулась  только  в  маленькой
комнатенке с убогой обстановкой: железная кровать, железный стул и тумбочка,
смахивающая на допотопный  сейф  без  дверцы.  Прямо  в  комнате,  словно  в
тюремной камере, находился устрашающего вида, но  кристально  чистый  унитаз
без бачка. В нем с ревом неслась вода. У стены небольшая раковина. Но больше
всего изумляла входная дверь. К ней был приделан очень необычный ящик.
   Ничего не понимая, я рухнула на кровать и машинально пощупала простыни  -
бумажные. Потекли минуты, затем часы. Ко мне никто не приходил. Ровно в семь
за дверью залязгали  железки.  В  двери  приоткрылось  окошко,  две  руки  в
резиновых перчатках высунулись из  ящика  и  протянули  бумажную  тарелку  с
пластмассовой ложкой.
   - Ужин, - раздался утробный голос.
   Я схватила поданное - пшенная каша, кусок хлеба и граммов двадцать масла.
Ящик снова приоткрылся, и те  же  руки  протянули  одноразовый  стаканчик  с
тепловатой бурдой.
   Есть не хотелось. Молча поковырявшись в каше и даже не попробовав  "чай",
я улеглась и попыталась задремать.
   Не тут-то было. Ящик снова ожил.
   - Посуду, - велел "баландер".
   - Позовите врача, - попросила я, отдавая тарелочки, стаканчик и миску.
   Никакого ответа. Вдруг из коридора раздался громкий, резкий голос:
   - Сливу вам в жопу, мудаки сраные.
   Так,  значит,  Алиску  тоже  запихнули  сюда,  и  она   теперь   выражает
негодование всеми доступными способами. "Кормушка" прикрылась, опять тишина.
Я вновь улеглась на тощую,  воняющую  каким-то  лекарством  подушку.  Одежду
отобрали, взамен выдали ночную сорочку с невероятным экстремальным декольте.
Меня стала трясти ледяная дрожь.
   Кое-как согревшись, попыталась заснуть, стараясь не думать  о  завтрашнем
дне. Черная оспа!
   Помню,  была  ребенком,  когда  в  начале  шестидесятых  один   столичный
художник, побывав в Индии, привез в Москву эту страшную  заразу.  Он  и  его
семья как  будто  бы  скончались,  квартиру  выжгли,  входную  дверь  забили
просмоленными досками. Соседи по лестничной клетке съехали  кто  куда,  а  в
школах спешно провели вакцинацию детей. Господи, наши животные! Одни в доме,
бедняги, скорей всего голодные.
   Дверь распахнулась. На пороге возник приятный мужчина. Я кинулась к нему,
подхватывая падающую с плеч рубашку.
   - Что с Кешей?
   - Полный  порядок,  -  оповестил,  улыбаясь,  доктор,  -  у  вашего  сына
ветрянка!
   - Ветрянка?
   - Именно так, - сиял врач, - сейчас быстренько по домам отправитесь.
   Я взглянула на часы - полпервого.
   - Прямо ночью?
   - В принципе можем  оставить,  -  сверкал  белозубой  улыбкой  доктор,  -
продержим до утра, только на вашем месте бежал бы из инфекционного отделения
по-быстрому.
   И тут до меня наконец дошла информация. Ветрянка! Никто не умрет!  Скорей
в Ложкино!
   - Как могли устроить нам такое, - накинулась я на врача с кулаками, - уму
непостижимо! Перепутать с черной оспой!
   - Тише, тише, - забормотал "Гиппократ", отступая в коридор,  -  у  вашего
сына инфекция в такой форме, что живого места ни на лице, ни  на  теле  нет.
Опять же, приехал  из  Индии,  вот  врачи  сразу  и  не  разобрались.  Лучше
перебдеть, чем недобдеть.
   Хлопая тапками, я добежала до комнаты с табличкой "Выписка".
   - Муся, - завопила Маруся.
   Я оглядела присутствующих: Ольга, Маня, Ирка, Катерина, Филя, Алиска. Все
в жутких рубашках.
   - Мудачье рогатое, - бушевала балерина, - ну завтра им мало не покажется.
Филя, нашлешь на них настоящую чуму!
   Санитарка приволокла огромный мешок.
   - Берите одежку.
   Ольга ткнула пальцем в пакет.
   - Что это? Нянечка потупилась:
   - Ваши вещички в дезкамере побывали.
   Морщась, Зайка засунула тоненькую ручку внутрь  и  выхватила  жутковатого
вида брючки - серые, в черных потеках и пятнах.  Следом  появился  маленький
свитерок, больше всего напоминающий дохлую мышку.
   - Боже, - ахнула невестка, - у нас такого не было!
   Но я уже узрела брошку в виде золотой ветви и мрачно произнесла:
   - Это мое.
   - При дезинфекции одежда линяет и может сесть, - принялась  оправдываться
техничка. - Я ни при чем, как велят, так и делаю.
   Мы молча рылись в мешке, отыскивая вещи. Наконец все облачились, и  я  не
сумела сдержать смех. Алиска в жеваном платье цве