щь, - я полетела в больницу. Просижу там весь  день,  но  выбью  из  Лидки
правду, буду диктовать буквы, напугаю, в конце концов, пообещаю  познакомить
Анатолия с Лерой, ну не знаю что еще, но обязательно доберусь до истины.
   В палату реанимации я ворвалась, отпихивая от себя пытающуюся  загородить
проход медсестру. Так наш ротвейлер Снап стряхивает чрезмерно  расшалившихся
щенят. Подскочив к кровати, оторопела. На подушке в  переплетении  трубок  и
проводов виднелось жуткое лицо какого-то совершенно постороннего мужчины.
   - А где Лида? - накинулась я на сестру.
   - Артамонову перевели в другую палату, у нас только крайне тяж„лые лежат,
вашей стало легче. И стыдно так  вести  себя  в  больнице,  ну  должно  быть
какое-то понятие, - завелась женщина, сердито поправляя голубой колпачок.
   Но я уже неслась в другую палату. Лидуся нашлась в крохотной  комнатушке,
куда еле-еле влезла кровать и несколько штативов с капельницами. Похоже, тут
раньше был чулан, а  теперь,  в  эпоху  платной  медицины,  сделали  "палату
повышенной комфортности".
   Услышав шум и топот, подруга повернула  голову  и  свистящим  прерывистым
голосом спросила:
   - Дашка, а про Полю правда?
   Я слегка успокоилась, услышав вопрос, и еще раз рассказала  Лиде  историю
обретения Полины.
   - А как же Надюша? - почти крикнула, узнай эту новость, мать. -  Господи,
с ней-то что?!
   - Слушай, Лидка, - сердито сказала я, - пока ты тут на койке валяешься, я
все подметки истрепала в поисках девчонок. Вот если бы ты мне сразу сообщила
правду про их настоящего отца да про Анатолия...
   - Кто тебе рассказал про Аристарха? - спросила, синея на глазах, Лида.
   Я вздохнула, вытащила "Голуаз" и закурила. Конечно, в  больничной  палате
такое  поведение  не  приветствуется,  но  разговор  длинный,  и,  если   не
успокоюсь, могу стукнуть Лидку по глупой голове эмалированным судном.
   Рассказав подруге все,  не  утаив  ни  малейшего  из  своих  действий,  я
потребовала:
   - А теперь отвечай: это ты велела Вере  увести  девочек,  чтобы  спокойно
жить с Анатолием на полученное наследство?
   От удивления Лидка так и села в кровати, и  капельницы,  воткнутые  в  ее
руки, жалобно тренькнули.
   - Дашка, ты что, мухоморов объелась? У меня с Анатолием знаешь что?
   - Не знаю, вот и объясняй! Лида опять легла и завела длинный рассказ.  Ее
единственная и страстная любовь - Андрюша. Ради Артамонова, для того,  чтобы
у мужа была настоящая семья, она пошла на обман и родила двух девочек от
   Аристарха Косопузова. Лидушка не  представляла  себе  жизни  без  Андрея,
поэтому старательно закрывала глаза на все многочисленные романы и увлечения
супруга, никогда не устраивала семейных сцен.
   - Какой толк в скандалах? - вздыхала подруга. - Ну не может Андрюшка жить
с одной женщиной, так  он  устроен.  И  что?  Начну  права  качать,  тут  же
разведется, и девчонки его не остановят. Хотя вот, например,  рождение  Поли
заставило его разорвать отношения с этой петербургской профурсеткой. Нет, он
все-таки меня любит и дочек тоже... как умеет. Во всяком случае, моя тактика
дает плоды. Он побегает, побегает и в стойло возвращается!
   Лидулька ухитрилась стать для  Андрюшки  незаменимой.  Без  нее  он  даже
чистых носков найти не может, патологически избалованная  личность.  Правда,
пару раз  Артамонов  пытался  вырваться  и  уезжал  на  несколько  недель  к
очередным дамам  сердца.  Лидулька  мужественно  врала  всем  знакомым,  что
Артамонов временно поселился у приятеля из-за начавшегося ремонта. Но больше
месяца Андрюшка ни с кем выжить не мог. Трения с любовницами начинались  уже
на десятый день, когда проходил первый угар страсти. И тут  выяснялось,  что
вожделенные объекты любви совершенно ничего не умеют. Воротнички  у  рубашек
оказывались  измяты,  в  супе  плавали  отвратительные   куски   распавшейся
луковицы, и кофе утром никто не подавал. Наоборот, дамы считали, что  именно
Андрюшка обязан приносить им  кофе  в  постель.  Артамонов,  привыкший  быть
предметом обожания, хватал шмотки и убегал к верной  Лидульке,  не  жалевшей
времени на процеживание бульона и прочую канитель.
   Лидуля приучила себя относиться ко всему спокойно. Всегда мила, улыбчива,
приветлива. Никогда не требовала  шуб  и  драгоценностей...  Она  упорно  не
обращала внимания  на  ехидные  замечания  Леры  и  на;  поддерживала  такие
разговоры.  Идеальная,  необыкновенная  жена,  мечта   любого   мужика.   Но
избалованный Андрюшка считал такое поведение супруги единственно  возможным.
Однажды он по привычке накричал в моем присутствии на Лидушку. В чем-то  она
страшно провинилась: то ли какао  оказалось  с  пенкой,  то  ли  творога  на
завтрак не было... Я не выдержала и заявила:
   - Да ты, видно, не понимаешь, какой брильянт получил!  Тебе  бы  со  мной
недельку пожить! Артамонов обозлился:
   - А я на тебе за все сокровища мира не женюсь. У меня может  быть  только
такая жена, как Лида!
   Вот Лидия и жила на положении домработницы. Даже Надя  очень  скоро,  как
все дети, разобралась в том,  что  происходит,  и  на  немногие  материнские
замечания сердито возражала:
   - Ты в доме не главная, вот пожалуюсь папе, он тебя живо отругает!
   Я бы в ответ на такое  заявление  моментально  надавала  ей  затрещин,  а
привыкшая сглаживать острые углы Лидия только вздыхала.
   - Возраст! Ну, ничего, скоро поумнеет. И вдруг  она  встретила  Анатолия.
Лида так и не смогла внятно сама себе объяснить,  почему  решила  поехать  к
нему в гости. Зато, отправляясь  во  второй  раз,  четко  ориентировалась  в
обстоятельствах. Впервые на протяжении всей своей жизни она  превратилась  в
объект жаркой  любви.  Детство,  лишенное  ласки,  замужество,  при  котором
постоянно приходилось доказывать родственникам, что она  хорошая  жена...  И
вдруг появляется человек, который начинает  ее  боготворить.  Причем  просто
так. Не в благодарность за что-то, сделанное для него  Лидой,  а  просто  из
любви. Жарит картошку, подает обед, моет посуду, рассказывает о своих  делах
не по принуждению, а потому, что ценит ее, Лидушкино, мнение... И  при  этом
ничего  не  просит  для  себя,  всем  доволен.  С  таким  человеком  подруга
встретилась впервые.
   - Конечно, нехорошо, - каялась она, - но ездила в Ново-Переделкино просто
отдыхать. Не поверишь,  стала  ждать  четвергов,  как  праздников.  Лягу  на
продавленной койке, глаза закрою,  хорошо!  Телефона  там  нет.  Толя  очень
тихий, всегда шепотом говорит...
   Ну да, Андрюшка, привыкший  командовать  актерами,  совершенно  не  умеет
владеть собственным голосом и по большей  части  объясняется  на  повышенных
тонах. А если хватается за телефонную трубку, то орет так, что у  окружающих
начинается головная боль. Причем тон он не снижает никогда.
   - У меня такой голос, - заявляет он Лиде, - если мешает - купи беруши.
   Так что  тишина  в  присутствии  мужчины  для  моей  подруги  казалась  в
диковинку.
   - Зачем же ты водила Анатолия за нос? - пришла я в негодование.  -  Ну  к
чему было говорить, что не замужем и бездетна? Он ведь тебя и в  самом  деле
любит.
   - Не поверишь, - виноватилась Лидуля, - я себя такой  у  него  ощущала...
абсолютно свободной и спокойной, без забот и тревог, полная расслабуха.
   Лиде казалось, что она поступает честно. Ведь  сразу  сообщила  мужику  о
невозможности сочетаться с ним браком. И вообще, думала до Нового года с ним
видеться, а потом соврать об отъезде за границу.
   - Ну, отдохнуть хотелось, - втолковывала мне Лидка,  -  Андрюшка  сколько
раз любовниц заводил - и ничего, а у меня  даже  никакого  намека  на  секс,
платонические отношения, тихая гавань...
   Я вздохнула. Все мы безумные эгоисты, и объяснять Лидушке, что  Толя  мог
страдать, не стану.
   - Зачем меня в Ново-Переделкино отправила?
   - Да испугалась, что мужик начнет меня искать, я же пропала, вдруг выйдет
неведомыми путями на Артамонова. Представляешь?
   Да уж, Андрей не перенес бы такого удара по самолюбию. Его  Лидия,  можно
сказать, полная собственность, и ездит на свидание к другому. Он никогда  не
поверит, что неверная жена  просто  отдыхает.  Такой  вариант  поведения  не
уложится в Андрюшкиной голове. В его сознании бабу и мужика может  связывать
только одно - постель. - Так ты не собиралась бросать Андрюшу? - Ты чего?! -
возмутилась Лида. - Столько в него вложить и уйти?..
   Посчитав проблему решенной, я приступила к следующему вопросу:
   - Зачем под поезд прыгнула?
   - Я? - снова пришла в негодование подруга. - Я  под  поезд?  Это  кто  же
такую глупость придумал?
   Оказалось, выслушав мой рассказ о встрече с Надей, Лидуша решила  поехать
на станцию "Аэропорт" и поспрашивать дежурных и пассажиров.  Она  бегала  по
платформе, выискивая свидетелей, и тут кто-то сильно толкнул ее вниз.
   - Ничего не помню, - сообщила Лида, - только толчок, потом свет,  и  все.
Открываю глаза - больница.
   Ага, шел, поскользнулся, упал - гипс. И ведь так оно и было. Значит, Лида
- просто жертва. Тогда кто же он такой, решающий проблемы простым  способом:
сталкивая на рельсы мешающих ему людей?
   Я уезжала от Лидии, заручившись ее клятвенным обещанием никому ничего  не
рассказывать, ни о находке Полины, ни о моей активности.  Подруга  пообещала
исправно изображать умирающую.
   - Ты ведь понимаешь, что, если  придумавший  все  это  человек  узнает  о
"покупке" Полины, он сделает так, что мы никогда не найдем  Надю.  А  искать
негодяя надо в вашем близком  окружении,  среди  тех,  кто  знал  о  сестрах
Подушкиных и о твоем пристрастии к плодово-ягодному мороженому!
   Лидуля кивнула. Ладно, пора использовать последний шанс найти  Надю.  Раз
уж не могу вычислить мерзавца через семью Артамоновых, пойду другим путем.

ГЛАВА 30

   План был гениально прост. Переоденусь нищенкой и попробую влезть  в  этот
криминальный бизнес.
   Когда  бойкая  украинка  выкатывала  из  вагона  на  станции   "Аэропорт"
инвалидную коляску, Надюша попросила пить. Девушка равнодушно ответила:
   "Сейчас приедем, и попьешь". Следовательно, они живут где-то недалеко,  и
начинать плясать надо именно от этой станции.
   Около часа дня я  уже  стояла  возле  небольшого  эскалатора.  Наряд  был
продуман до мельчайших деталей.
   Пришлось заехать в подвал,  где  расположился  магазин  "Секонд-хенд",  и
основательно порыться в мешках со старыми шмотками. В результате  "раскопок"
приобрела непонятное серо-буро-малиновое  платье,  не  прикрывающее  колени.
Сверху накинула коричневый жилет, с утра похолодало, и он был очень  кстати.
На ноги натянула гольфы, так чтобы между юбкой и резинками мелькала  полоска
голой кожи, ступни украсились китайскими  матерчатыми  тапочками.  Вчера  от
души вымазала их  глиной,  и  к  утру,  высохнув,  новые  баретки  приобрели
замечательный омерзительный вид. Подходящей сумки в подвальчике не  нашлось,
поэтому в руки пришлось взять пакетик из супермаркета "Рамстор".
   Лицо покрыла темным тональным  кремом  и  навела  карандашом  для  бровей
жуткие синяки под глазами.
   Теперь  следовало  подумать,  что  написать  на  табличке.  Отвергнув  из
суеверия надписи типа "Собираю на похороны дочери" или "Помогите  на  протез
для сына", я решительно нацарапала: "Умер муж, не  могу  оплатить  гроб".  В
конце концов, супруга у меня нет и не предвидится, так что не навлеку ни  на
кого несчастье.
   Придав лицу подходящее моменту кисло-траурное выражение, заняла позицию и
приготовилась дать.
   Подавали мало  и  неохотно,  больше  советовали.  "Шла  бы  работать",  -
предложила одна женщина. "Стыдно, молодая, а  просит",  -  сообщила  другая.
"Развелось вас, тунеядцев",  -  заявила  третья.  Мужчины  проходили  молча,
иногда швыряя в пакет желтые и белые  монетки.  Около  двух  часов  напротив
устроилась пожилая монашка, толстая, неповоротливая и одышливая. Дышала  она
с присвистом, похоже, у  бедняги  астма.  В  руках  у  старушки  громоздился
большой черный ящик, запечатанный огромной  красной  сургучной  печатью.  На
передней стенке фотография каких-то развалин и листочек: "На  восстановление
храма Святой Троицы в селе  Лыково".  Старуха  расстелила  на  полу  газету,
кряхтя, встала на колени и принялась отбивать земные поклоны, приговаривая:
   - Господь с вами, люди добрые, подайте, сколько сможете,  на  благородное
дело ради праздника.
   Теперь все проходили мимо меня молча, но и милостыню не подавали, зато  в
ящик монашки дождем посыпалось подаяние...
   И тут появился мальчишка, щуплый, с неприятным, тухлым каким-то взглядом.
Оглядев нас с бабкой, он решительно подошел к старухе и, изо всех  сил  пнув
ящик, осведомился:
   - Кто тебе разрешил тут промышлять? Бабулька что-то прошептала, но парень
сильно толкнул ее и заорал:
   - Тут я хозяин, а не Федор, моя территория, поняла, лабуда убогая!
   Монашка попробовала встать, но пацан пихнул  ее  еще  раз  именно  в  тот
момент, когда бабушка начала  подниматься  с  колен.  Женщина  упала,  юноша
принялся пинать ее ногами. Прохожие текли  равнодушно  мимо,  словно  на  их
глазах избивали не монашку, а  кошку.  Впрочем,  наверное,  негодяй,  бьющий
животное, вызвал бы больше эмоций.  Но  я  терпеть  не  могу,  когда  мучают
безответных, поэтому подбежала и спросила:
   - Ты что делаешь, подонок? Мальчишка сдул со  вспотевшего  лобика  жидкую
прядку волос - умаялся сердешный, избивая бабушку, - и процедил:
   - Не лезь, с тобой потом разбираться стану!
   А вот это он зря, иногда  во  мне  тоже  просыпается  зверь.  К  тому  же
мальчонка такой хлипкий, соплей перешибить можно. Ну какой из  него  хозяин,
так, мелочь, "шестерка"... Поругаешься с таким, глядишь, и  настоящие  мэтры
подвалят.
   Я подняла ногу и  от  души  пнула  крысенка  под  коленки.  Не  ожидавший
нападения "хозяин"  потерял  равновесие  и  врезался  лобиком  в  стену.  Не
удержавшись на комариных ножках, бандитик упал на колени. Я .незамедлительно
ухватила его за сальные, воняющие прогорклым маслом кудри  и  несколько  раз
стукнула прыщавым личиком об стену. Из носа "авторитета" потекла кровь, и он
рухнул на грязный пол. Я перевела дух. Что ж, посеявший ветер  пожнет  бурю!
Стану  ждать  теперь,  когда  явится  "крыша"  мальца  и  захочет  со   мной
разобраться. Есть у меня для них парочка весомых аргументов.
   Монашка, наконец распутав бескрайние юбки, ловко вскочила на ноги.
   - Пойдем, - сказала она, хватая ящик, - делаем ноги по-быстрому....
   - Зачем? - попробовала сопротивляться я.
   - Затем, - сообщила старушка, - бежим скорей, а  то  костей  не  соберем,
сейчас прибегут, отметелят, мало не покажется.
   И она, крепко вцепившись в меня совсем не старушечьей хваткой,  поволокла
к выходу. На бегу я оглянулась. Крысеныш медленно, болтая головой из стороны
в сторону, пытался встать на разъезжающиеся лапки.
   Монашка споро тащила меня сначала через подземный  переход,  потом  вдоль
Ленинградского проспекта, следом на троллейбус. Перевели дух  мы  только  на
Волоколамском-шоссе во дворе большого  серо-розового  дома,  явно  постройки
тридцатых годов. Поднялись на третий этаж,  бабулька,  порывшись  где-то  за
поясом, вытащила ключ и отперла огромную обшарпанную дверь.
   - Давай, - она впихнула меня внутрь темного коридора,  -  располагайся  в
комнате, я сейчас.
   И, щелкнув выключателем, исчезла за поворотом километрового  коридора.  Я
огляделась. Стою в центре довольно просторного и хорошо обставленного холла.
Чешская трехрожковая люстра с неэкономными стоваттными  лампочками  освещает
стеллажи, забитые книгами, и коричневый палас. Справа виднеются две двери. Я
толкнула одну и оказалась в большой квадратной комнате с эркером. Все  здесь
говорило об устойчивом достатке  хозяев.  Старая,  но  хорошо  сохранившаяся
"стенка",  новая  велюровая  мягкая  мебель  непрактичного  цвета  топленого
молока. В углу огромный телевизор "Филипс", видеомагнитофон и гора кассет. В
центре стола вазочка с крекерами.
   - Кофе будешь? - раздался за спиной звонкий голос.
   Я обернулась. В комнату  вошла  худенькая  девушка  лет  девятнадцати,  с
лицом, намазанным кремом.  Удивленная  столь  фамильярным  обращением  юного
существа, я кивнула.
   - Тогда двигай, - велела девчонка,  и  мы  пошли  по  коридору.  Квартира
казалась необъятной, на каждом шагу открывались все новые и новые помещения.
Наконец добрались до кухни. Девица вытащила кофе, да не какой-нибудь, а "Кап
Коломбо" по двести рублей за банку и пачку "Парламента".
   - Хочешь?
   - Спасибо, - вежливо сказала я, -  курю  только  "Голуаз",  от  остальных
кашляю...
   Девчонка начала пускать дым, потом с чувством произнесла:
   - Спасибо тебе.
   - За что? - искренне удивилась я.
   - Видишь, как получается, - пояснила девчонка, - пожадничала, думала,  не
заметят, что на чужой территории встала, а он уж  тут  как  тут,  подсученыш
сраный! И ведь больно-то как бил, небось синяки будут!  Если  бы  не  ты,  в
кровь изувечил бы. Гнид вошь сифилисная!
   -  Вошь  не  переносит  сифилис,  только  тиф,  поднял  во   мне   голову
преподаватель.
   - Ай, какая разница, - отмахнулась девка.
   - Так это ты, бабушка-монашка, - дошло наконец до меня,  -  ну  даешь,  в
жизни б не подумала!  Старуха  так  дышала,  прямо  кровь  сворачивалась  от
жалости!
   - Еле-еле сипеть научилась, - захихикала девчонка и вытащила из  шкафчика
довольно  неплохой  пятизвездочный  коньяк.  -  Ну,  давай,  за  встречу   и
знакомство, - сказала  "старуха"  и  щедро  плеснула  ароматную,  коричневую
жидкость по рюмкам.
   Я отказалась, сославшись на аллергию, и принялась энергично расспрашивать
девицу:
   - Как же додумалась монашкой-то приодеться?
   Девчонка ловко опрокинула еще одну рюмку и рассказала:
   - Федька надоумил, хозяин, он и к делу пристроил,  у  него  знаешь  какие
мастера работают - слепые, безногие, параличные...
   - Как же ты в этот бизнес попала?
   Девица глотнула еще коньяку и слегка опьянела. Самая хорошая  стадия  для
доверительных разговоров. Выяснилась  довольно  обычная  по  нашим  временам
история.
   Зовут "монашку" Галей, и лет ей всего ничего  -  только  что  исполнилось
двадцать. Семья вполне добропорядочная, папа -  кандидат  физмат  наук,  всю
жизнь протрудился в НИИ имени Курчатова.  Чем  он  там  занимался?  Каким-то
твердым телом. Любимая мама пахала там  же,  в  одном  с  мужем  отделе.  По
прежним,  советским,  временам  жили  прекрасно.  Институт   выделил   своим
сотрудникам отличную квартиру, даже слишком просторную для  троих,  зарплата
позволяла откладывать на машину... Летом ездили в Коктебель или в Сочи и уж,
конечно, не экономили на питании. Но главным было другое.
   То ли во всем Курчатнике, то ли только в отделе, где  работали  Галочкины
родители, сложилась удивительная обстановка. Люди трудились самозабвенно, не
тратя времени на скандалы и склоки. Впрочем, так часто бывает в коллективах,
где идет творческая работа. Физики были полны гордости - ведь  они  помогали
крепить мощь и обороноспособность великой страны, своей Родины.
   Потом все рухнуло. Институт  не  закрылся,  но  зарплату  не  выплачивали
месяцами, рубль стремительно катился  вниз,  доллар  поднимался  в  обратном
направлении. Кое-кто из  ученых,  плюнув  на  патриотические  чувства,  стал
крепить мощь и обороноспособность другой страны  -  Америки.  Но  только  не
Галины родители. Они по-прежнему каждый день ходили на работу, занимались  в
своем  отделе  какими-то  непонятными  расчетами  и  очень  гордились  своей
неподкупностью, честностью и умом.
   Моральной закалки, которую Галочка получала в раннем детстве,  просто  не
хватило для новой жизни. Идеалы пали  при  виде  красивой  одежды,  обуви  и
косметики. Но все это можно иметь только за наличные. А денег у  девушки  не
наблюдалось, не считать же в самом деле  капиталом  стипендию  в  шестьдесят
рублей!
   Может быть, Галина жизнь сложилась бы по-другому,  окажись  она  в  таком
вузе, гд