таблетки, говорили, что голова болит.  Тоня  проснулась  ночью  и,
чтобы избавиться от ноющей с похмелья головной боли, съела ваше лекарство.
   - Эта дура, - взорвался Олег Михайлович, - кретинка стоеросовая,  сожрала
разом двенадцать таблеток. Хватило бы и пяти, чтобы на тот свет отправиться.
   - Ей было всего семнадцать лет, и закон трактует такую половую связь  как
растление малолетних.
   - Еще вопрос, кто кого растлил, - фыркнул продюсер, - на малолетке  пробы
было негде ставить. А уж язык - бритва.  Один  раз  она  нашему  барабанщику
заявляет: "Иди ты на... " Он мужик с  юмором,  вежливо  грубиянке  отвечает:
"Деточка, а видела ли ты  хоть  раз  в  жизни  то  место,  на  которое  меня
посылаешь?" Бедолага думал, что уел ее. А Тоня усмехнулась и отвечает: "Если
тебя всеми ... утыкать, что я видела, на ежика станешь  похож".  Вот  вам  и
невинная малолетка.
   - Что же милицию не вызвали, не объяснили?..
   Шитов закурил дамские сигареты "Вог" и усмехнулся:
   - Скажете тоже, милицию. Ей ведь еще восемнадцати не было, разом  заметут
за решетку, доказывай потом, что не верблюд.
   - И решили  самостоятельно  избавиться  от  трупа.  Снесли  несчастную  в
багажник и отвезли в брошенную  деревню,  закопали  под  большим  деревом  -
кривой березой?
   Олег Михайлович затянулся поглубже:
   - Вы что, свечку держали? И правда, под березой, меня потом долго  ночами
кошмары мучили: копаю яму, а сверху береза валится. Просто сон потерял.
   - И поэтому отправились к Радову?
   Шитов так и подскочил в кресле:
   - Вы случайно в КГБ не сотрудничали? И о психотерапевте  узнали!  Ну  да,
ходил к Сержу. Приятели посоветовали.  Честно  говоря,  не  верил  в  успех.
Совсем спать перестал, снотворные пачками ел, давление  поднялось.  Лечился,
как мог - дибазол с папаверином, фигня в общем. А тут за десять сеансов  все
как рукой сняло, просто юношеское здоровье.
   - Когда вы ходили к Радову?
   - Да уж лет семь-восемь прошло.
   - Шантажист прислал кассету этой весной?
   - Нет, год тому назад, зимой.
   - Сколько запросил?
   - Вы сколько платили? - вопросом на вопрос ответил шоумен.
   - Пять тысяч долларов.
   - С меня десять потребовал. И что меня больше всего  поражает  -  я  сам,
лично признавался кому-то, как закапывал бедную Тоньку. В  деталях  описывал
холм, речку, кривую березу. Но абсолютно точно уверен, что никому и  никогда
ничего подобного не говорил. Просто мистика!
   Нет, милейший Олег Михайлович, не мистика.
   - Знакома ли вам фамилия Раздорова? Он работает на телевидении.
   Шитов полез в телефонную книжку.
   - А где - на ОРТ, НТВ? Какой канал?
   - Понятия не имею. Иван Николаевич Раздоров, ассистент режиссера.
   Продюсер ухмыльнулся:
   - Ну, это не мой уровень. Может, конечно, встречал когда,  но  дружбы  не
заводил. Ассистент -  просто  красивое  название  посыльного.  Сбегай  туда,
отнеси сюда, свари кофе... Мне  такое  знакомство  ни  к  чему.  Предпочитаю
общаться  с  редакторами,  корреспондентами,  ведущими,  в   конце   концов.
Послушайте, если найдете эту сволочь, спросите, каким  образом  он  подделал
голос. Мне интересно, как профессионалу. Вдруг он гениальный имитатор?
   Остатки простуды еще бродили в  организме,  и  я  поехала  домой.  Маруся
смотрела телевизор, рядом, уютно щелкая спицами, устроилась Зайка.  Банди  и
Снап мирно дремали на ковре, Маркиза и Черри на диване.
   - Мамусечка, - закричала Маня, увидев меня, - завтра с  утра  мы  обязаны
ехать к Войцеховским.
   - Почему? - испугалась я.
   - Звонил Женя, сказал, что его жена согласна взять Лиззи,  нужно  отвезти
их в питомник.
   - Не могу.
   - Мамуленька, - занудила Маня, - у Жени завтра  непредвиденный  выходной,
если не поедем, придется ждать неделю, а  то  и  десять  дней.  Вдруг  Лиззи
выбракуют? Пожалуйста. Вот ты не хочешь, а собачку усыпят!
   С малых лет Маня вила из меня  веревки.  Принесли  ее  в  дом  годовалой.
Младенец такого возраста впервые попал ко мне в руки, поэтому  я  подошла  к
воспитанию творчески. Обложилась  книгами  Спока,  купила  брошюру  "Питание
ребенка". Прочитав все это, поняла, что годовалый ребенок должен съедать  на
ужин 250 мл каши, причем не из бутылочки, а из тарелки. Соска портит прикус,
пугали книги. Хороший преподаватель, как правило, зануда. Я завела  кухонные
весы  и  специальную  кастрюлю.  И  каждый  вечер  перед  плачущей  девочкой
появлялась тарелка с точно отмеренной  порцией.  Маруся  отбрасывала  ложку,
которую я пыталась засунуть ей в рот, но голод - не тетка, и,  съев  наконец
кашу, она засыпала в слезах.  Но  ровно  через  час  просыпалась  с  громким
плачем. Мы с Аркадием укачивали ее по очереди, пели песни, по сто раз меняли
ползунки, гладили животик и почесывали десны - все без  толку.  Через  месяц
Кешка похудел,  побледнел  и  стал  походить  на  тень.  И  тут  выпала  мне
командировка на три дня в  Ростов.  Четырнадцатилетний  Аркадий  великодушно
сказал:
   - Езжай, как-нибудь справлюсь.
   Я отправилась, но на конференцию  не  попала,  проспала  все  три  дня  в
гостинице: Домой ехала, мучаясь угрызениями совести. Так хорошо отдохнула, а
бедный мальчишка небось глаз не сомкнул. Экспресс приходил  около  полуночи.
Успев на последний  поезд  метро,  я  осторожненько  открыла  дверь,  ожидая
услышать гневные Машины вопли. Но в  доме  стояла  пронзительная  тишина.  В
большой комнате на разложенном диване спал Аркадий. Рядом с ним, раскинув  в
стороны руки и ноги, безмятежно сопела Маруся.  Вдруг  девочка  села  и,  не
открывая глаз, заплакала. Кеша, не просыпаясь, нашарил рукой  приготовленную
бутылочку с кашей и сунул девочке. Та одним духом опустошила емкость и снова
уснула. То же самое повторилось дважды: в три ночи и шесть утра.
   - Ну не хватает ей твоих 250 мл на ужин, - сообщил Кеша утром, -  она  от
голода орет. А поест как следует, и спит, словно ангел.
   - Но в книге написано...
   - Наплюй, - сказал Аркадий.
   - А бутылочки? Вот здесь говорится, если  к  году  не  приучить  есть  из
тарелки, то...
   - Мать! - перебил меня Аркадий. - Ты когда-нибудь видела,  чтобы  человек
пришел в ресторан и попросил налить харчо в бутылочку?  Все  научились  есть
ложкой, и Манька научится.
   - Испорченный прикус... - гнула я дальше.
   - Она  собака,  что  ли,  -  возмутился  братец,  -  на  выставке  прикус
показывать? С той поры Маня стала получать  заветные  бутылочки  по  первому
требованию и спала как сурок до девяти утра. Это была ее первая  победа  над
нами. Прошло двенадцать лет. Ест дочка из тарелки ложкой,  ровные,  красивые
зубы сверкают, когда она улыбается. Умение  добиваться  своего  отточено  до
филигранности. Маруся отлично знает, за  какую  ниточку  дернуть,  чтобы  мы
задвигались,  как   марионетки.   К   счастью,   она   почему-то   оказалась
неизбалованной.
   Вот и сейчас перед моими глазами предстала картина: равнодушный Степан  в
голубом халате вводит крохотной Лиззи смертельную инъекцию. А  ведь  собачке
всего два года, и ее можно спасти, отдав Женьке.
   - Завтра в девять поедем, - сообщила я дочери. Женькин сын,  восьмилетний
Славик, всю дорогу судорожно вздыхал, боясь, что отец передумает. Маленькая,
шелковистая Лиззи с улыбающейся мордочкой заставила  мальчика  завизжать  от
восторга. Он взял ласковую собачку на руки  и  зарылся  лицом  в  золотистую
шерстку.
   - Собачачиной пахнет, -  сообщил  ребенок  в  полном  восторге,  -  самой
настоящей собачачиной.
   Все засмеялись и пошли в дом. Полины не было. Мишенька тихонько рисовал в
гостиной. Увидев нас, он вежливо поздоровался и начал собирать краски.
   - У нас никогда не было собаки, - сказал Женя, - объясните, чем  кормить,
когда гулять, вдруг заболеет?
   - Болеть не должна, - улыбнулся Степа, -  прививки  сделаны,  вот  только
рожать элитных  щенков  не  сможет.  Видите  под  подбородком  седое  пятно?
Считается дефектом. Проявилось месяц назад. А насчет кормежки  -  есть  одна
книжечка, правда, очень старая, еще из папиных запасов. Подождите, принесу.
   Он вышел из комнаты. Женька поглядел на счастливого сынишку.
   - Ну, Маня, спасибо, удружила. Такая прелестная собачка.
   Маруся обрадованно закивала головой.
   - Здорово, что берете Лиззи, осталось только Карлотту пристроить.
   - Кого? - спросил Женя.
   - У Степана остался последний песик из выбракованных  -  Карлотта.  Очень
милая, ласковая, но слегка хромая, - пояснила Маня.  -  Вот  пристрою  ее  в
семью и успокоюсь.
   Вернулся Степа с книжкой.
   - Возьмите с собой, почитайте, потом вернете. На  обратном  пути  Женя  с
сыном звали нас к себе, но мне не терпелось начать поиски Ивана  Николаевича
Раздорова.
   Домой попали к часу. Загнав  машину  в  гараж,  я  обнаружила  на  заднем
сиденье книжечку. Возбужденный Женька забыл  "Питание  здоровой  собаки".  Я
прихватила брошюру с собой, позвоню приятелю, скажу, что она у  меня.  Какая
старая, надо же, 1947 года издания,  почти  библиографическая  редкость.  Из
любопытства принялась ее листать. Старое  необязательно  плохое.  Желтоватые
страницы содержали много интересных сведений. Надо же, не знала, что  собаки
плохо переваривают картошку! Заинтересовавшись, углубилась  в  чтение  и  на
25-й странице обнаружила старую фотографию.  На  фоне  моря  снялись  четыре
человека. Молодые, веселые лица. Нелепые  купальники  и  длинные  "семейные"
трусы. Белые панамы и пляжные зонтики. Владимир  Сигизмундович  обнимает  за
плечи Фриду, двое других мне незнакомы. Какой Вольдемар симпатичный, а Фрида
- просто красавица. Точеная фигурка, изящные ноги. Фрида стояла чуть  боком,
и на шее у нее с левой стороны я увидела большое темное  пятно.  Нет,  этого
просто не может быть! Сколько раз бывала в гостях у Войцеховских? Да  тысячу
раз, и зимой и летом. Неоднократно видела Фриду в футболках и  в  блузках  с
открытым воротом. Никаких родимых пятен у старухи не заметила. Скорей  всего
- на снимке дефект. Но червь сомнения заполз в душу. Я  позвонила  Женьке  и
сообщила, что завтра подвезу ему на работу забытую книгу.

Глава 22

   Нетерпение было столь велико, что в Женькин отдел  я  ворвалась  ровно  в
десять утра.
   - Как Лиззи провела ночь на новом месте?
   - Чудесно, - отрапортовал эксперт, - приготовили корзиночку с  подстилкой
на кухне, но собачка, судя по всему, чувствовала себя там неуютно,  так  что
пришлось пустить ее в спальню. В кровать, естественно, не положили, в кресле
спала.
   Я усмехнулась. Сто против одного, что уже завтра Лиззи станет нежиться на
супружеском ложе. Не замечая моей ухмылки, Женька продолжал:
   - А какой чудесный характер! Интеллигентный. Есть не требовала, гулять не
просилась.
   Ну что ж! Начался процесс  превращения  обычного  человека  в  страстного
собачника. Не пройдет и месяца, как терьерица будет  выбирать  между  парной
говядиной и рыночным творогом. Надо было видеть,  с  какой  радостью  Женька
схватил "Питание здоровой собаки".
   - Женечка, - сказала я ласково, - есть одна старая, очень ценная для меня
фотография.  Но  на  снимке  образовался  дефект,  подскажи,  как  от   него
избавиться?
   Эксперт взял фото, сунул под какой-то аппарат и через  пару  минут  вынес
вердикт:
   - Снимок в отличном состоянии. Просто у женщины большое родимое пятно.
   - Надо же, вот интересно. А может родимое пятно рассосаться?
   Эксперт почесал нос:
   -  Думаю,  нет.  Только  доморощенные  экстрасенсы  обещают  избавить  от
опухолей, пятен и рубцов. Помочь может только хирург.
   - Хочешь сказать, что родимое пятно можно удалить?
   - Похоже, что  так.  Есть  специальные  методики.  Приносишь  справку  от
онколога и - вперед.
   - Где это делают?
   - Да везде - в Институтах красоты, например.
   - А в конце сороковых умели убирать родинки?
   - Думаю, да, но об этом лучше спросить специалиста. Слушай, а две собачки
станут ругаться?
   - Почему? - изумилась я. - У нас четыре живут тихо и мирно.
   Домой я вернулась в растрепанных чувствах и позвонила Оксане. Она хирург,
может, объяснит ситуацию?
   - В конце  сороковых?  -  переспросила  Ксюша.  -  Если  и  делали  нечто
подобное, то лишь на кафедре косметологии в Первом меде, спроси там  Августу
Павловну, скажи, от меня.
   И я  поехала  в  Первый  мед.  Комната,  увешанная  плакатами,  выглядела
устрашающе. Ни за что не стала бы работать рядом с  ободранной  человеческой
головой! Но медиков такая ерунда, видимо не смущала, когда я вошла, они  как
раз пили чай.
   Августа  Павловна,  услышав,  что  меня  прислала  Оксана,  расплылась  в
довольной улыбке.
   - Родимое пятно? Большое? И где оно было расположено? .
   Узнав, что на шее, косметолог покачала головой.
   - Сложное место! Лучше всего  обратиться  к  нашему  бывшему  заведующему
кафедрой - Петру Львовичу. Если кто и мог в те годы убрать такое пятно,  так
это он.
   Пообедать мне так  и  не  удалось.  Августа  Павловна  позвонила  старому
доктору, и тот велел приезжать, а путь не ближний - Ломоносовский  проспект,
дом преподавателей МГУ.
   Квартира доктора напоминала  музей.  Везде  картины  в  бронзовых  рамах,
всевозможные статуэтки и антикварная мебель.  Хозяин  был  одет  в  атласную
домашнюю кофту и безукоризненно  отглаженные  фланелевые  брюки.  В  воздухе
витал запах дорогого парфюма. Сам Петр Львович с копной роскошных, абсолютно
черных волос словно сошел с картины "Завтрак  аристократа".  Эдакий  дамский
угодник. Он взял у меня куртку, и я поняла, что  попала  по  адресу.  Именно
этот человек может  ответить  на  многие  вопросы:  на  мизинце  левой  руки
сверкало кольцо - две перекрещенные  кости  из  золота.  Проследив  за  моим
взглядом, Петр Львович мило улыбнулся:
   - Каюсь,  грешен.  Люблю  всевозможные  украшения.  Уж  сколько  меня  на
партсобраниях ругали за кольцо! А  я  отбрыкивался,  мол,  покойная  бабушка
подарила.
   - Это правда? Про бабушку.
   - Нет, конечно. Пациентка преподнесла за удачно сделанную операцию.
   - Удалили большое родимое пятно с шеи?
   Петр Львович восхитился:
   - Дорогая, вы, очевидно, прорицательница. Как догадались? Именно  родимое
пятно и именно с шеи. Кстати,  вам  нужна  моя  консультация?  Беру  по  сто
долларов.
   Я достала столь любимый всеми портрет Франклина и спросила:
   - Как звали пациентку?
   Доктор наморщился.
   - Фрида.
   - Детали помните?
   Петр Львович усмехнулся:
   - Отчетливо вспоминается дрожь в коленях.
   Эта  история  здорово  отразилась  на   моей   судьбе.   В   48-м   меня,
двадцатипятилетнего, оставили работать на кафедре. Косметическими операциями
ради красоты  тогда  не  занимались.  Всякие  подтяжки,  удаление  морщин  -
считалось, что советскому человеку такое ни к чему. Пытались помогать  людям
после аварий, пробовали вернуть божеский вид обгоревшим, старались исправить
огрехи фронтовых хирургов. Те о  красоте  не  очень-то  заботились  и  часто
оставляли на лице и теле ужасающие  швы.  А  вот  изменить  форму  носа  или
прижать ушные раковины, чтобы не торчали, считалось делом ненужным.
   Однажды Петра Львовича позвали на день рождения.  Жарким  летним  вечером
гости пришли в легкой одежде. И  только  одна,  прехорошенькая  блондиночка,
кутала красивую шейку в платок.
   - Горло болит? - стал заигрывать с ней Петр Львович.
   - Ерунда, - отмахнулась блондинка.
   - Хотите, посмотрю,  что  с  вашими  миндалинами,  я  врач,  -  продолжал
кадриться мужчина.
   - Не надо, все в порядке, - не шла на контакт блондинка.
   Но Петр Львович изрядно выпил, и ему было море по колено.
   - Раз все в порядке, - не унимался он, -  зачем  прятать  такую  красивую
шейку?
   И не  успела  женщина  возразить,  как  ловкие  пальцы  молодого  хирурга
сдернули шарфик. Блондинка покраснела, Петр Львович тоже. На точеной  шейке,
словно  присосавшаяся  крыса,  сидело  большое,  уродливое  пятно,  покрытое
черными волосками.
   - Доволен? - зло спросила женщина. - Теперь отвали. И она чуть  дрожащими
руками  стала  прилаживать  платочек  на  место.  Доктор  почувствовал,  что
допустил бестактность. С дивана поднялся приятного вида мужчина, оказавшийся
мужем блондинки. Пара пошепталась и ушла домой.
   Петру Львовичу стало совсем неудобно. Он выпил лишнего  и  поступил,  как
нахал, хотя на самом деле был добрым и скромным. Несколько  дней  хирург  не
мог успокоиться, представляя себе,  как  стесняется  бедная  женщина  своего
уродства. И, поразмыслив, решил, что сможет помочь  ей.  Тогда  он  позвонил
друзьям, узнал адрес блондинки и поехал к ней домой.
   Доктора встретили нелюбезно. Молодая женщина не захотела с ним  общаться,
и разговаривать пришлось с мужем. Петр Львович убедил  того  согласиться  на
операцию. Через три недели Фрида выписалась из больницы с небольшим  Шрамом.
Пятно исчезло. А Петр Львович понял, что  хочет  не  просто  оперировать,  а
возвращать людям красоту, меняя лицо - менять судьбу. Благодарная  пациентка
расплатилась николаевскими золотыми червонцами и подарила кольцо.
   Как только доктор надел его на мизинец, началась полоса удач.  Он  быстро
защитил кандидатскую диссертацию, появились "левые" больные не по дням, а по
часам росло благосостояние. Петр Львович считал кольцо талисманом и  никогда
с ним не расставался. За несколько десятилетий врачебной практики через  его
руки прошли тысячи людей. Запомнить всех он, естественно, не мог,  но  Фриду
не забывал. Мало того что это была его первая  самостоятельная  работа,  так
еще и кольцо-талисман.
   Я вытащила из сумки снимок и показала врачу.
   - Узнаете?
   - Конечно, вот, - и он ткнул пальцем в улыбающуюся Фриду. Круг замкнулся,
замок щелкнул. Так вот чем собиралась Люлю  заткнуть  свекровь.  Теперь  все
ясно. Дело за малым: поехать  к  Войцеховским  и  узнать,  разговаривала  ли
Лариска со свекровью об Ольге Никишиной.
   Чтобы ездить к собаководам при жизни Ларисы,  повода  не  требовалось.  Я
могла прикатить в любое время и остаться ночевать. Сейчас - другое  дело.  И
тут на помощь мне неожиданно  пришел  Женька.  Он  позвонил  примерно  через
неделю после приобретения Лиззи и спросил:
   - Дашка, не знаешь, собачку Карлотту уже пристроили?
   - По-моему, нет. А что, есть желающие?
   Женька помялся, потом говорит:
   - Хотим и  ее  взять.  Лиззи  скучает,  вдвоем  веселей.  Йоркширы  такие
маленькие, хлопот никаких. И потом, не поверишь, но мы с  Лилькой  перестали
ругаться.
   Вот это да! Лиля - женщина взрывная. Голос у нее  резкий,  громкий.  Чуть
что не так - орет, словно ненормальная. Женька не остается в  долгу  и  тоже
вопит. За выходной они ухитряются раз десять поругаться насмерть, а потом от
души помириться. Женя как-то признался, что развестись с женой  ему  никогда
не хотелось, а вот убить ее - не раз возникало желание. Стоит побывать у них
и мигрень гарантирована. Оба визжат, выясняя кто не  убрал  со  стола  хлеб.
Причем в принципиальных вопросах они заодно  и  в  моменты  опасности  тоже.
Ругаются из-за мелочей. Но ведь жизнь-то из них и состоит. Когда Лиля попала
в больницу и пролежала три месяца на койке в отделении со страшным названием
"онкология", Женька тер яблоки, давил соки, делал паровые котлетки. И они не
то что не ругались, даже не спорили. Стоило  хозяйке  вернуться  домой,  уже
вечером чуть не подрались из-за разбитой чашки.
   - Совсем не ругаетесь? - удивилась я. - Лиля  заболела?  Женька  тихонько
захихикал. Оказывается, в  первый  день  пребывания  Лиззи  в  их  доме  они
сцепились из-за "ботинок. Жена орала, что грязную обувь следует  снимать  за
порогом, муж не желал и тоже вопил.  В  самый  разгар  супружеской  "беседы"
скандалисты услышали странные, икающие звуки и увидели, как собачка, трясясь
всем телом, падает на бок. Супруги испугались и  кинулись  к  Лиззи.  Однако
через пару минут терьерица пришла в себя, и Лилька начала  следующий  раунд.
Не успела женщина открыть рот, как Лиззи  снова  забилась  в  конвульсиях  и
свалилась на пол.  После  пятой  н