ь подработать, милости прошу...

- Спасибо, подумаю, - ответила я и уехала.

Часы показывали пол-одиннадцатого утра, когда я, зарулив в кафе
"Делифранс", купила кофе-коктейль и два круассана.

Я люблю эту торговую точку, расположенную возле метро "Маяковская", так же
трепетно и нежно, как "Макдоналдс". Здесь чувствую себя в Париже, глядя на
бегущую за окнами московскую толпу. Да и круассаны тут подают совсем такие,
как во Франции. В остальных местах под этим названием вам пытаются впихнуть
клеклые булки, а не нежные рогалики из тонкого слоеного теста.

Слопав выпечку, я подумала и позволила себе еще кусочек грушевого торта.
Когда весишь чуть больше собаки, можешь разрешить себе излишества. Хотя
смотря о каком псе идет речь. Снап и Банд и намного крупнее меня. Я
нахожусь где-то между мопсами и питбулем. Хуч весит четырнадцать
килограммов, а Бандюша восемьдесят два, во мне же ровнехонько сорок восемь.
Значит, если сложить вместе Хучика и Банд и, и потом разделить на два, то
получаюсь я. Ваша покорная слуга - среднее арифметическое от двух кобелей.

Грушевый торт исчез так же быстро, как и появился. Облизнувшись, я хищно
покосилась на суфле из клубники, но потом все же решила: хватит. Вес у
меня, конечно, небольшой, но печень может взбеситься и отомстить хозяйке,
дорвавшейся до жирного теста. И вообще, следует прекратить обжорство и
заняться делами. Сначала я набрала полученный от Кирилла телефон Вари
Хоменко. Но трубку никто не снимал. Небось девушка на работе или шляется по
магазинам. Ладно, займемся следующим вопросом.

Быстро потыкав в кнопки, я услышала бодрое:

- Слушаю.

- Женька, скажи пароль!

- Опять двадцать пять, - сердито ответил эксперт, - ни за что!

- Женюсик, - прочирикала я, - помнишь, ты говорил о чудо-скальпеле,
английском, в бархатной коробочке? Ну тот, который дико дорого стоит в
"Медтехнике" и с которым так здорово работать?

- И что? - осторожно поинтересовался Женька.

- Он твой.

- С ума сошла, да?

- Ну должна же я сделать тебе подарок к 25 декабря.

- Это что за праздник?

- Милый, ты совсем заработался, Рождество!

- Так не наше же, католическое!

Я вздохнула, не буду пускаться сейчас в теологическую дискуссию о том,
когда и сколько раз появлялся на свет Христос.

- Ну, Женюсик, я живу полгода в Париже и, естественно, отмечаю и их
Рождество. Так что радуйся! Скальпель твой, а теперь будь умницей, скажи
пароль.

- Подожди, - буркнул Женька и положил трубку на стол.

Я терпеливо ждала.

- Липа, - сообщил приятель.

- Что?

- Ну пароль такой, липа.

- Спасибо, котеночек.

- Кушай на здоровье, - буркнул Женька.

Я вновь принялась терзать "Сименс". Тесно общаясь с Александром
Михайловичем много лет, я узнала кое-какие секреты. В частности, этот.
Когда сотруднику правоохранительных органов нужно уточнить домашний адрес
какого-нибудь человека, милиционер набирает заветный номерок, называет свою
фамилию, пароль и получает доступ к сведениям. Ну, на фамилию, предположим,
наплевать, в МВД туча людей работает, не могут же девушки из адресного бюро
знать всех? Зато пароль! Его меняют каждый божий день, вот ведь безобразие!

Услыхав "липа", женщина вежливо, но весьма холодно ответила:

- Слушаю.

Я поторопилась изложить суть дела.

- Бонифаций? - переспросила служащая. - Ни фамилии, ни отчества, ни года
рождения?

- Вы хотите сказать, что каждый второй москвич носит такое имя?

- Ждите, - не пошла на контакт тетка.

В трубке воцарилась тишина. Я смотрела в окно, на улице пошел снег.
Большими хлопьями он падал на землю. А ведь и впрямь скоро Новый год. Пора
позаботиться о подарках. Что купить Кеше? Чем можно удивить человека, у
которого все есть?

- Записывайте, - рявкнула трубка. - Бонифаций Юлианович Бортнянский. 1907
года рождения...

- Какого?

- 1907-го, - повторила раздраженно баба, - прописан по адресу Комаров
переулок, дом 7, квартира 1.

- С таким именем один?

- Да.

Я ошарашенно пробормотала:

- И где этот Комаров переулок?

- Данный вопрос не ко мне, - гаркнули из трубки, следом понеслись гудки.

Отвратительно невежливая особа! Заглянув в атлас, я обнаружила нужный адрес
в самом центре города. Комаров переулок находился между Новослободской и
Тверской улицами. Внезапно меня осенило. Вот черт! Противная тетка не
сказала номер телефона, правда, я его и не спросила, но ведь могла бы и
сама сообразить!

Я снова потыкала в кнопки.

- Липа.

- Уже не "липа", - отрезали с той стороны.

- Почему?

- На часы взгляни, - буркнула мегера, - полдень пробило.

Я швырнула "Сименс" в "бардачок". Ну и кадры, небось там сидят одни старые
девы, вон какие злые, просто собаки. Хотя, например, наши псы излучают
только доброжелательность! Делать нечего, придется ехать к этому Бонифацию.
Может, у деда имеется внук, названный в его честь. Правда, если учесть, что
дедуле без малого сто лет, внучку его небось все пятьдесят.

Комаров переулок, кривой и узкий, изгибался во все стороны. Дома тут
оказались под стать переулку - кособокие, перекошенные, словно пьяные.
Номер семь выглядел совсем уж мерзко. Можно посоветовать киношникам снимать
в нем сериал про ужасы войны. Здание смотрело на мир выбитыми стеклами
лестничной клетки. Трехэтажное, дико грязное, с облупившейся штукатуркой.
Дверь в подъезд стояла нараспашку, ни о каком кодовом замке или домофоне
речи не шло. Внутри было холоднее, чем на улице, и резко воняло кошачьей
мочой. Первая квартира оказалась, естественно, у самого входа. Звонка не
нашлось. Я заколотила в дверь ногой, послышался тихий лай, потом шарканье,
затем дверь без лишних вопросов распахнулась. Я глянула на хозяина и
вздохнула.

На пороге стояла мумия, замотанная в какие-то тряпки. К ногам, обутым в
валенки, жалась старая болонка, грязная и клочкастая, на руках мумия
держала почти лысую кошку, один глаз у которой был затянут бельмом. Вместе
этой гоп-компании двести лет, никак не меньше.

- Вы ко мне? - неожиданно бодро поинтересовался дедушка.

Собачка ткнулась в мои сапоги и тоненько заплакала.

- Фу, - строго сказал хозяин.

- К вам, - ответила я. - Бонифаций Юлианович?

Дедуся кивнул.

- Вы из собеса?

Решив не пугать пожилого человека, я поспешила подтвердить.

- Да.

- А где Танечка?

- Заболела.

- Ладно, - смилостивился дедок, - входи, детка, прямо по коридорчику, на
кухню.

Я добралась до темноватого помещения и села на жесткий венский стул с
гнутой спинкой. Надо же, у кого-то они еще сохранились. Помнится, подобные
стояли в коммуналке на улице Кирова, нынешней Мясницкой, где прошло мое
детство.

Собачка вновь ткнулась мне в ноги и зарыдала. Я нагнулась, погладила
плачущее животное и обнаружила, что под скомканной шерстью нет тела, одни
тоненькие, хрупкие косточки, животное было измождено до предела. Впрочем, и
хозяин, и кошка выглядели просто скелетами, один обтянут кожей, другой
мехом...

- Ты, деточка, зря пришла, - со вздохом промолвил дедок.

- Почему?

- Так пенсия еще три дня тому назад кончилась, а следующую дадут не скоро,
за продуктами идти не надо. Ступай дальше.

Я обвела взглядом компанию.

- Что же вы едите?

- Позавчера каша у нас была, геркулес на воде.

- А вчера и сегодня?

Бонифаций Юлианович пошамкал ртом:

- Собрался я, милая, в "Азазель" пойти, да закрылась наша точка.

- Куда?

- В "Азазель", трактир тут недалеко был, хозяин мне для Крошки и Васьки
пакет давал с объедками, добрый человек. Я тебе по секрету признаюсь, и сам
ел. А почему нет? Продукты свежие... Но вот прогорел. Мне бы и не надо еды,
да вот Крошку с Васькой жалко.

Я просто потеряла дар речи.

- Васька еще ничего, - продолжал Бонифаций, кутаясь в нечто, бывшее
когда-то одеялом, - а Крошка плачет и плачет, спасу нет.

- Дедушка, - проорала я, - сейчас я, мигом, только подожди!!!

Вылетев на улицу, я вбежала в ближайший супермаркет и понеслась по отделам.

Примерно через полчаса была готова геркулесовая каша.

- Экая ты транжира, - качал головой Бонифаций, - на молоке сварила, с
сахаром... А это чего?

- Колбаса "Докторская".

- Ишь ты, - покачал головой дед и принялся аккуратно хлебать овсянку.

Я осторожно опустила на пол две миски. Крошка и Васька ринулись к еде. Я
никогда не думала, что кошка начнет с такий энтузиазмом есть геркулес.
Фифина и Клеопатра ни за что бы не притронулись к этому блюду. Впрочем,
наши киски отворачивают носы и от мяса, если оно, на их взгляд,
недостаточно свежее. Несчастный же Васька на едином дыхании проглотил
угощение, потом вылизал миску и сел около пустой посуды, уставившись на
меня круглыми желтыми глазами. Впрочем, Бонифаций Юлианович и Крошка не
отстали от кота. Дедушка опустошил тарелку мгновенно и потянулся к
кастрюльке.

- Сейчас не надо, - пробормотала я, - может стать плохо, вы долго голодали.

- Твоя правда, детка, - вздохнул старик, - жадный стал, вот рука и
потянулась.

- Вы живете тут совсем один?

- Как перст.

- Никого нет? Ни детей, ни внуков?

Бонифаций покачал головой.

- Сын умер, была еще внучка, да только она уехала давно, обещала писать,
но, видно, не судьба...

- Вам никто не помогает?

- Ну приходит от вас женщина из собеса, два раза в месяц, да мне чаще и не
надо... Пенсии аккурат на два похода в магазин и хватает.

Потом он, очевидно, увидал мое вытянувшееся лицо и быстро сказал:

- Я не жмусь, мы хорошо живем, в этом месяце только поистратились, потому
что пришлось телевизор чинить.

И он ткнул пальцем в маленький черно-белый агрегат.

- Не могу без новостей, ты погоди, сейчас тебе кой-чего покажу...

С этими словами дедушка пошел к двери.

- А как звали ваших родственников? - поинтересовалась я.

- Сына Егором, внучку Катей, - ответил Бонифаций и добавил: - Жена еще
была, Елизавета Андреевна, царство ей небесное, светлая память... А больше
и никого.

Он ушел. Я осталась сидеть на холодной кухне, разглядывая руины мебели и
остатки посуды. Грязные занавески свисали с ободранного карниза, здесь не
было даже тараканов, от которых так страдают старые дома, расположенные в
центре. Скорей всего хитрые насекомыс не заглядывали в квартиру, зная, что
там нечем поживиться.

Внезапно Крошка подошла ко мне и села у ног, преданно глядя в глаза.

- Что же мне с вами делать? - пробормотала я, лихорадочно соображая, как
поступить.

Тут раздался кашель, и в кухню вступил Бонифаций Юлианович с гордо поднятой
головой. Я посмотрела на старика и почувствовала, как в горле заворочался
тяжелый горячий ком. На дедушке была старенькая, застиранная гимнастђрка,
на которой блестели бесчисленные ордена и медали.

- Вот, - с гордостью сказал Бонифаций, - в тяжелое время я не подкачал,
сражался с врагом, потом всю жизнь до пенсии на одном месте проработал, на
почте, отделением заведовал, не пил, не курил, взяток не брал, а трудился
на благо нашей социалистической Родины. Я прожил свою жизнь честно, мне
есть чем гордиться! Видишь, я полный кавалер ордена Славы, а его трусам и
негодяям не давали!

Я оглядела "иконостас", а потом бросила взор на шатавшихся от слабости
Ваську и Крошку, еще раз обежала взглядом кухню.... Внезапно ком в горле
скатился вниз и лег камнем в желудок. Дедушка-то ветеран, орденоносец. У
таких людей неплохая пенсия. Значит, работница собеса, пользуясь тем, что
старик живет один, вульгарно обманывает его. Знаю, такие случаи бывают.
Недавно Аркадий отказался защищать мошенницу, патронажную сестру. Она
приходила к одиноким, больным людям и врала, что килограмм масла стоит
двести рублей, а бабушки, неспособные сами выйти из квартиры, верили ей. И
ведь эта дрянь приносила своим подопечным чеки, небось подбирала у касс
бумажки с нужными суммами. Большинство покупателей просто бросает их.

- Дедушка, - сказала я, - уж, извини, не хотела тебя сразу новостью
огорошить, думала потихоньку подготовить...

- Чего стряслось? - спросил Бонифаций.

- Я твоя правнучка Дарья, дочка Кати, приехала забрать тебя к себе.

ГЛАВА 23

- Что? - пробормотал дедушка, пятясь. - Как?

Боясь, что старик мне не поверит, я начала быстро-быстро плести невероятную
историю.

- Как забрать? - бубнил Бонифаций. - Прямо так? А Васька с Крошкой?

- И их тоже, естественно.

- Но вещи!

- Сейчас соберем!

- А пенсия... Мне домой приносят.

Я хотела было сказать: "На фиг твои копейки, не волнуйся", - но вовремя
осеклась.

- Аркаша поедет в собес и все устроит, переведут на наш адрес.

- Мебель... Буфет, табуретки...

- Закажем фургон и перевезем.

- Как же так, господи, да откуда ты взялась?

- Говорю же, Катя во Франции...

- Она в Германию уехала, в 1972-м, на стажировку от университета, да там и
осталась...

- Из Германии во Францию перебралась!

Вконец замороченный дедушка начал шевелить губами, очевидно, он пытался
вспомнить даты, но потом бросил это занятие.

- То-то гляжу, ты мне кого-то напоминаешь, - протянул он, - а теперь понял,
вылитая Лизочка. Ну-ка глянь.

И он вытащил из ящика стола фотографию примерно сороковых годов. На снимке
улыбалась пухленькая шатенка. Я походила на нее, как Пизанская башня на
Останкинскую телевышку, но Бонифаций еще раз повторил:" Вылитая Лизочка", -
и внезапно заплакал.

Остаток дня мы посвятили сборам. Правда, в конце концов выяснилось, что
брать с собой нечего. Дедушка был практически голый. В большой чемодан мы
бросили кое-какие тряпки, фотографии, документы, гимнастерку с орденами и
Библию. Я усадила деда на заднее сиденье, сунула ему на колени Ваську с
Крошкой и понеслась в Ложкино.

Время подбиралось к девяти, когда "Рено" влетел во двор и замер у входа.
Домашние, предупрежденные по телефону, выскочили из дома. Началась
процедура знакомства. Потом Аркашка повел Бонифация в ванную, а Маруська
потащила мыться Крошку с Васькой. Наши животные носились кругами вокруг
гостей, но последние были слишком слабы, чтобы реагировать на внешние
раздражители. Устроили мы Бонифация на первом этаже, в комнате для гостей.
Где-то около одиннадцати я заглянула к нему. Старик спал, одетый в Кешину
пижаму. Около его кровати на тумбочке лежало два банана и шоколадка. Это,
очевидно, приволокла Манюня. Белоснежная расчесанная Крошка мирно сопела на
одеяле, рядом дрых Васька. После бани выяснилось, что он вовсе даже не
лысый, а серо-голубой, очень симпатичный кот.

Тихо закрыв дверь, я шагнула по коридору в сторону столовой и налетела на
Бориса.

- Тебе кто-нибудь говорил, что ты сумасшедшая? - поинтересовался режиссер.
- Надо же такое выкинуть! Притащить домой безумного деда!

- Что же, следовало оставить его подыхать с голода?

- Ну, всем не поможешь!

Я повернулась и молча пошла к лестнице. Это верно, всем помочь невозможно.

- Вдруг он наврал? - продолжал Борис. - Вдруг у него полно родственников?

- Значит, они потеряли дедушку!

- Но...

- Заткнись, - сказала я, - сделай милость, а? Тебе какое дело? Я привела
Бонифация в свой дом.

- И правильно сделала, - сообщила, появляясь на пороге столовой, Ольга, - в
конце концов, у нас тьма противных бабушек, но ни одного деда.

- Разве можно так просто взять и увезти человека? - не успокаивался Боря. -
Квартира, пенсия...

- Какой ты зануда, - сказала я и побежала наверх.

Снизу донесся Заикин голос:

- Аркашка все уладит, завтра съездит куда надо и разберется.

Я усмехнулась. Конечно, покоя в нашем доме не найти, Маня с Кешкой ругаются
каждый вечер за ужином, а Зайка готова запилить меня до смерти, если учует
запах сигарет, но... Но я абсолютно твердо знаю: на мир мы смотрим одними
глазами.

Чувствуя огромную усталость, я дошла до своей спальни и принялась дергать
дверь, но она не поддавалась. Покрутив в разные стороны ручку, я уже хотела
заорать: "Ирка, какой дурак запер комнату", - как до меня дошло, почему
сегодняшний день оказался таким длинным. Я же не спала всю ночь, покинув
дом через балкон. Значит, моя спальня заперта изнутри!

Крадучись, боясь попасться кому-нибудь на глаза, я вышла на улицу, обежала
здание и увидела, что лестницы нет. Задрав голову, я оглядела второй этаж и
увидела на балконе Снапа, положившего морду на перильца. Пес, сидевший до
сего времени тихо, как мышка, если уместно сравнить почти
девяностокилограммового ротвейлера с грызуном, теперь, учуяв меня,
неожиданно открыл пасть и разразился нервным, громким лаем.

- Замолчи, - зашипела я, размахивая руками, - немедленно заткнись.

Но Снап не успокаивался. Наш ротвейлер при всей своей могучей и даже
страшной внешности на самом деле очень добрый, деликатный, интеллигентный
пес. Такое ощущение, что его родители были не злобными, охранными собаками,
а профессорами Московского университета. Снап никогда не злится, не
заливается лаем, не бросается вам на плечи, стоит хозяину переступить
порог. Он как будто понимает, что почти центнер литых мышц запросто собьет
с ног даже крепкого Кешу. Снапун терпелив. Когда очередные котята Фифаны и
Клеопатры бодро ползают по нему, используя ротвейлера вместо горки, он
лежит совершенно неподвижно, хотя у кошачьих детей противные мелкие,
царапающие коготочки. Не обращает он внимания и на Жюли, которая готова
начать свариться по любому поводу. Когда йоркширская терьериха весом в
пятьсот грамм и ростом с заварной чайник начинает нападать на Снапуна,
яростно лая, наш мальчик просто закрывает глаза и засыпает. Не злится он и
на Банди, который частенько утаскивает у "братишки" игрушки: косточки из
бычьих жил и резиновую лошадку. Не раздражает его полуслепая и практически
глухая Черри, нагло отпихивающая Снапика с теплого местечка возле камина.
Обнаглевшая пуделиха просто прикусывает ему ухо, и ротвейлер со вздохом
уступает ей лежанку возле огня. Только Хучик способен выбить из равновесия
Снапа, но у мопса, вечно ищущего способ обогреться, имеется малоприятная
привычка. Стоит Снапу мирно заснуть в укромном уголке, как Хуч приходит и
плюхается сверху на ротвейлера, используя того вместо живой, теплой
подстилки. Иногда Снапик ловко скидывает мопса, но тот, обиженно сопя,
вновь забирается на приятеля. Ладно бы, Хучик ложился на спину, она у Снапа
широкая, словно кровать. Нет, мопс влезает ротвейлеру на голову и
устраивается между ушами. И только тогда Снап начинает тихо ворчать.

Но сегодня бедняга настрадался по полной программе. Почти сутки не ел, не
пил, не гулял... Естественно, по своей привычке он не лаял. Если бы в
подобную ситуацию попали другие члены стаи, крик бы стоял еще тот! Но Снап
молчал, теперь же, увидав бессовестную хозяйку, запершую его в спальне, не
утерпел.

Гав, гав, гав - разносилось в воздухе.

Я растерянно шарила глазами по окрестностям. Ну куда девалась дурацкая
лестница! Сейчас все домашние выглянут! И точно! Из соседней комнаты
высунулась Маня.

- Мусечка, - заорала по обыкновению дочь, - что случилось?!

- Тише, - взмолилась я.

- Что? Не слышу?! - надрывалась девочка.

- Опять случилась какая-нибудь неприятность? - послышался голос Зайки.

Я только удрученно вздохнула. Все, сейчас начнется. Через пять минут
домашние топтались на снегу, задрав голову вверх.

- Значит, говоришь, ушла утром, закрыв комнату и не заметив там Снапа? -
протянул Кеша.

Я кивнула.

- Но ты же никогда не запираешь спальню, - удивилась Заика.

Это верно, в нашем доме все стоит нараспашку, единственная замочная
скважина, в которой всегда повернут ключ, принадлежит расположенному в
кабинете сейфу. Комнаты никто никогда не закрывает. Пришлось придумать на
ходу историю.

- Сама не понимаю, как вышло, задумалась и защелкнула, а ключ внутри!

- А почему балкон открыт? - не успокаивалась Зайка.

- Ну... наверное, от ветра распахнулся!

- От ветра, - процедил Аркадий. - Это какой же должен быть ураган, чтобы
сломать огромные латунные шпингалеты, причем на двух дверях?

- Делать-то чего? - подпрыгивала Маня.

Все вновь уставились наверх, где плакал Снап. И тут сообразительная девочка
закричала:

- Чего мы мучаемся! Сейчас поставлю лестниц