рексом. Кажется, его
забыла какая-то очередная гостья, а у меня рука не поднялась выбросить.
Годы, проведенные в нищете, всетаки наложили отпечаток. Я влезла в широкую
юбку и заколола пояс булавкой. Кофта тоже оказалась чуть великовата, но это
даже к лучшему. В лифчик напихала ваты. Природа решила, что мне ни к чему
пышный бюст, так что в случае необходимости я запросто могу сойти за
мальчика-подростка. Но сегодня нужны пышные формы. Волосы стригу коротко,
они у меня светло-русые, а глаза голубые. Поэтому натянула темно-каштановый
парик из натуральных волос.

Так, теперь нужно заняться лицом. Нанесу-ка автозагар. Мазать надо
неравномерно, тогда получится впечатление натуральной обветренной кожи.
Темные тени под глаза, излюбленная народом кровавая помада, голубые веки,
кирпичный румянец, угольные брови - да, теперь меня и мать родная не узнала
бы. Остался последний штришок. Из крохотной коробочки достаю линзы, и,
пожалуйста, из зеркала на меня глядит типичная жительница сельской
местности с карими глазами, сделавшая ради визита в город праздничный
макияж.

Такой бабе "Вольво" не годится. Поэтому докатила на своем автомобиле до
площади трех вокзалов и пристроила его на платной стоянке. До института,
где учится Нина, рукой подать, ну в крайности сяду в троллейбус. Но не
успела сделать и пятнадцати шагов в сторону, как около притормозило такси.
Высунулся паренек жуликоватого вида и осведомился:

- Эй, тетя, "Московский" ищешь? Садись, дешево отвезу.

Я поглядела на стоящее в ста метрах здание универмага и чуть не
расхохоталась. Здорово загримировалась, если даже таксист принял за
деревенщину и решил обмануть. Но наглецов следует учить, преподаватель во
мне неистребим.

- Сделай милость, сыночек, добрось, а то растерялась в вашей Москве
проклятой, ишь транспорту сколько.

- Не боись, - успокоил негодник, - мигом домчу.

И он принялся кружить по переулкам. Время от времени из моей груди
вырывался боязливый крик:

- Ой, ой, сыночек, не так шибко, убьемся!

Парень хмыкал и накручивал баранку. Рейс длился минут десять. Наконец такси
замерло у входа в универмаг.

- Сто рублей, - велел шофер.

Я подала монетку.

- Ну, бабка, - обалдел парень, - белены объелась, это же рубль!

- Именно столько стоит в Москве проехать несколько метров, которые отделяли
место посадки от входа в магазин, - спокойно пояснила я.

- Ты чего?! - обозлился парень. - Катал почти полчаса.

- Не кататься садилась, а до места ехать, впрочем, если желаете, можем
позвать милиционера в качестве третейского судьи, - сообщила я, выходя на
улицу.

В следующий раз поостережется врать провинциалкам.

По коридорам института шла в самом радужном настроении - люблю, когда день
удачно начинается. Как запряжешь, так и поедешь.

В учебной части за столами сидели несколько женщин. Они подняли глаза и
обозрели неинтеллигентного вида лицо, потом отметили дешевую китайскую
куртку с мехом "норки", грязные дутые сапоги и юбку с люрексом.

- Что хотите? - весьма нелюбезно осведомилась одна.

- Веру Ивановну как найти?

- Это я, - откликнулась дама.

- Здрассти, от Прохора приехала, из Горловки, к думала, не найду.

- Ах от дедушки! - мигом оживилась Никитина, потом повернулась к коллегам и
попросила: - Девочки, пойду гостью чайком угощу.

- Конечно, - хором ответили остальные, разом потерявшие ко мне всякий
интерес.

Вера Ивановна завела меня в небольшую комнатку, села за стол и, не включив
электрический чайник, резко спросила:

- Так зачем пожаловали?

Деловая дама, сразу быка за рога хватает. Но а тоже не промах и из образа
не выйду, потому что это опасно.

- Да вот и не знаю прям, дело-то такое...

- Говорите, - велела Никитина, раскуривая прямо мне в лицо довольно вонючую
коричневую сигарку.

Я принялась судорожно кашлять, причем не притворялась - терпеть не могу
чужого дыма.

- Ну, быстрей, - поторопила Вера Ивановна, - на работе нахожусь.

- Прохор говорил, документики на дом ищете? Купчую крепость и прочее...

- Знаете, где лежат? - спокойно осведомилась дама.

- Да.

- Настоящие?

- А то, Авдотья сберегла. Отдала дочери, а та мне. Только незадача выходит.

- Какая?

- В бумагах стоит фамилия Корзинкиных, а Трофим-то жил по паспорту
Никитина, трудно доказать право владения.

- Ну это не ваша забота, - отрезала инспекторша, - сколько хотите за
купчую?

- Дорого.

- Называйте цену.

- А ваша какая? - решила я продемонстрировать крестьянскую хитрость.

- 500 долларов, - невозмутимо сообщила Вера Ивановна.

Я поперхнулась от возмущения.

- Да вы чђ?! Меньше 10 тысяч "зеленых" и говорить не стану.

Настал черед возмущаться Никитиной.

- Дорогая! Как у тебя с головой? Откуда я возьму такие деньги? Сама видишь,
в институте работаю, 400 рублей получаю. Давай говорить о разумных цифрах,
ну тысячу баксов, предположим, наскребу, в долги влезу...

- Ну и хитра, - нагло заявила я, - да ты по этим бумагам можешь и на дом
претендовать и на землю, золотое дно просто. Нет уж, готовь как минимум
восемь.

- Господи, видела усадьбу? Развалины! И участок давно заброшен,
культивировать никаких средств не хватит. Просто так хотим ведь в
собственность оформить, ради памяти предков. Жить там никто не живет, нам
ее и не отремонтировать, да и содержать не по карману.

Я покачала головой.

- Ну как хочешь, мое слово крепкое, семь тысяч - последняя цена, и времени
на раздумья до вечера. Не хочешь платить - не надо. Другим наследникам
продам, а вы уже потом в своей семье решайте, как делиться!

Вера Ивановна просто подскочила на стуле.

- Чего несешь? Какие такие наследники? Только я да сын и остались.

- Ну прям, - усмехнулась я, - брат Трофима, Николай, за границу бежал,
выжил, там целая ветвь Корзинкиных. Между прочим, и Прохор, и Авдотья с
ними переписывались, и адресок мне дали. Черкану пару строк, небось не
забыли родной язык - откликнутся.

У Никитиной слегка порозовело лицо, и она твердо заявила:

- Две тысячи, и точка. А там, если хочешь, пиши, но знаю точно, что
Корзинкиных в Париже не осталось, одна жена Василия, но она француженка.
Отсудить дом ничего не стоит, даже при условии, если у нее на руках будет
купчая. И потом, это еще вопрос, настоящий ли Корзинкин Николай. Между
нами, матушка-то его еще та пройда была. Трофим перед смертью рассказал.

- Да ну, врешь? - изобразила я удивление.

- А ты послушай, - забыла про работу Вера, - сразу поймешь, что дело нужно
только с нами иметь!

Я уселась поудобней и разинула рот.

Трофим прожил много лет, очевидно, Корзинкиным господь отсыпал богатырское
здоровье. Во всяком случае, мужчина практически ничем не болел и сдег
только в 102 года, сломав ногу. Похоронил и сына, и сноху. На смертном одре
решил исповедсться внукам - Алексею с Верой. Вот тогда-то они и узнали, что
принадлежат к древнему роду, а под Москвой преспокойненько стоит "их"
усадьба.

- Никому детки, не говорите, - наставлял проживший всю жизнь в страхе
мужик, - власть переменится, опять сажать начнут! Пользуйтесь фамилией
Никитиных, ничем я ее не опозорил. Только имейте в виду, сдается, у дочери
Евлампии все бумаги целы, и паспорт мой настоящий, и купчая на дом и землю,
съездили бы потихоньку, поинтересовались, да и забрали.

Чтобы Авдотья признала господских внуков, дед снял с груди тяжелый золотой
крест на витой цепочке.

- Покажите бабе, сомненья и отпадут.

Еще он при помнил Николая.

- Вор брат мой и негодяй, - плевался умирающий - увез с собой все отцовское
богатство и ни разу не написал, не поинтересовался. Хотя какой он
родственник, приблудыш. Маменька согрешила, родила невесть от кого, крови
Корзинкиных в нем ни капли, хоть отец и признал выблядка. Так что помните,
одни вы наследники по праву, вам и владеть домом.

Алексей с Верой похоронили дедушку и поехали в Горловку. Здесь их ждало
горькое разочарование. Усадьбу превратили в детский сад, а Авдотья
давным-давно умерла. Правда, Прохор признал детей, долго разглядывал их и
сказал:

- Трофимова кровь, что глаза, что волосы, издалека видать - Корзинкины. Но
бумаг не нашлось. То ли умиравший дедушка напутал, то ли Авдотья
скончалась, не выдав секрета.

- Понимаете теперь, что владеете нашей собственностью, - втолковывала мне
Вера Ивановна - да еще хотите за нее бешеные тысячи, фу, как некрасиво.

- Так кто ж знал-то, Авдотья уверяла - есть два наследника. Трофим и
Николай. Ладно, так и быть, за три тысячи верну.

- Чудесно, - обрадовалась дама, прекратив торг, - завтра вечером
подъезжайте ко мне. Пишите адрес.

- Чего завтра-то? - буркнула я. - Думала, сейчас покончим с этим делом.

- Ну, милая, - улыбнулась Вера, - кто же такие деньги с собой таскает, да и
документы, наверное, спрятаны?

Я поднесла руку к груди, пощупала комья ваты и сообщила:

- В самом надежном месте.

- А где остановились? - поинтересовалась "помещица".

- Тебе какая печаль? Чай, не на вокзале сплю, - схамила я, - прощевай
покеда, а к завтрему деньги готовь, принесу нужное.

"Вольво" не хотел отпираться. Я довольно долго ковыряла ключом в замке,
проклиная ноябрьский холод и безостановочно падающий снег. Наконец дверца
поддалась. Только я собралась сесть в машину, как за спиной раздался
грозный голос:

- Ты что здесь делаешь?

Пожилой, похожий на хомяка милиционер грозно глядел из-под шапки-ушанки.

- Как что? - удивилась я. - Ехать собираюсь.

- Думаешь, поверю, что это твоя тачка? - хмыкнул мент. - Да тебе всю жизнь
на одно ее колесо работать.

Я вытащила права и техпаспорт.

- Ну и где эта Дарья Ивановна? - не отставал бдительный стражник. Вздохнув,
вынула из бардачка бутылку минеральной воды, намочила носовой платок и
принялась тереть лицо. Черные брови, помада, румянец и тени остались на
бумаге. Потом сняла парик и цветные линзы. У мента отвисла челюсть.

- Вопросы будут?

- Отчего вы так краситесь? - не выдержал патрульный. - Честно говоря,
думал, что бомжа машину обокрасть хочет!

Отдав десять долларов за бдительность, я поехала в Ложкино. Все-таки схожу
завтра к Вере Ивановне домой, посмотрю там, что к чему, а потом заартачусь,
начну набивать цену...

В столовой мирно обедали Миша и Галя.

- Не поехала на ипподром?

- Уже вернулась, - коротко ответила женщина.

Мы в молчании съели суп и второе, тут вошел Кеша.

- Говорю же, - твердил он в телефонную трубку, - таких дураков еще не
встречал. Вашему сыну дали только два года потому, что судья и народные
заседатели чуть не скончались со смеху. Пойдете на свидание, объясните
ребенку, что вооруженный грабеж - совсем не его дело, лучше пусть выберет
другой род занятий.

И он сердито хлопнул крышкой мобильника.

- Что случилось? - поинтересовалась я.

Некий Иванов, 19 лет от роду, решил ограбить кассу в дорогом бутике.
Подготовился тщательно, приобрел устрашающего вида макет пистолета, а на
голову натянул черный чулок. Дальше как в кино. Вошел, крикнул посетителям:

- Всем лечь лицом вниз, - и отправился набивать пакет купюрами.

Но тут одна из покупательниц, весьма пожилая дама, громко спросила у него:

- Сынок, который час?

Позднее ее дочь, взявшая некстати маму в магазин, рассказывала, что
перепугалась до полусмерти. Родительница давно живет в собственном мире и
абсолютно не ориентируется в действительности. Но грабитель повел себя
более чем неожиданно. Он посмотрел на наручные часы, потом понял, что через
чулок ему никак не разглядеть цифры на циферблате, и стащил маску.

- Без пятнадцати два, бабуля, - последовал ответ, и маска была вновь
водворена на лицо.

Но именно этих секунд хватило видеокамере, чтобы запечатлеть на пленке
физиономию новоявленного Аль Капоне.

Нашли дурака через несколько часов. Показали кадр по московскому
телевидению, и телефон раскалился от звонков соседей.

Бедный Кешка, в руки которого попало дурацкое дело, выглядел на процессе
более чем глупо. Судья, откровенно ухмыляясь, спросила у адвоката:

- Значит, считаете, что подобное поведение подсудимого свидетельствует о
его хорошем воспитании и отсутствии преступного замысла?

- Ваша честь, - завел Аркашка.

- Не надо, - отмахнулась служительница Фемиды и, уже не скрывая смеха,
быстренько добавила: - Суд удаляется на совещание.

Итог был таков: идиот получил меньше возможного, всего два года и,
вероятно, в ближайшие месяцы попадет под амнистию.

- Чем же ты недоволен? - удивилась я. - Хотел добиться оправдательного
приговора? Но ведь такое невозможно.

- Да знаю я, - пробормотал сын, - просто этому клоуну и адвокат-то не
нужен, и так бы ерунду подучил, даже конвойные чуть от хохота не попадали
Это как? Им ведь вообще нельзя ни на что реагировать.

Я вздохнула и, оставив всех спокойно есть мясо, пошла в спальню. Неожиданно
совершенно невероятно заболела голова. Иногда со мной приключается страшно
неприятная штука под названием мигрень. Объяснить, что это такое,
невозможно. Вообще трудно описать другому свою болячку, на моей памяти
подобное удалось лишь первому мужу - Костику. У бедняги случился геморрой,
и он без конца охал. Я, как могла, пыталась облегчить страдания. Но супруг
только жалобно стонал.

- Ну объясни, - пристала я к нему, - что чувствуешь, может, тогда лучше
сумею тебе помочь!

Муженек прекратил охать и спросил:

- У тебя зубы когда-нибудь болели?

- Конечно, - удивилась я.

- Ну так представь, что в заднице полно клыков, и все как один с пульпитом!

Ну не могу я подобрать достойного сравнения, чтобы описать мигрень!

Взяв две таблетки баралгина и запив их стаканом аспирина "Упса", я рухнула
в кровать. Уже лежа на подушке, сунула в рот таблетку радедорма. Сейчас
засну... Горячая палка, торчавшая в левом глазу, стала потихоньку исчезать,
тошнота уже не подступала к горлу. Веки отяжелели, руки и ноги придавила
неведомая сила.

- Дарья, - раздалось над самым ухом, - ты чего, дрыхнуть легла? День еще,
семи не пробило! Вставай!

Я села. Горячая палка вновь прошила голову, и желудок начал судорожно
сжиматься. Перед глазами возникло лицо Ефима.

- Что надо? - простонала я.

- Да тут вот дело такое... Словом, будь другом одолжи немного.

- Проигрались?

- Все эта дура виновата!

- Кто? - спросила я, разыскивая кошелек

- Галя, вот уж недотепа так недотепа, не видал таких.

- Что случилось?

Ефим хмыкнул и плюхнулся в уличных брюках прямо на чистое постельное белье.
Видно было что старика обуревает злость.

Они с Галей доехали до Беговой, и Ефим Иванович, как все игроки верящий в
приметы, предложил даме самой выбирать лошадь. Надеялся, что новичку
повезет. Верещагина остановилась на резвом жеребце по кличке Пикадор.
Старик только вздохнул. Получить что-то с подобной ставки трудно. Пикадор -
признанный фаворит, и три четверти публики поставили на него. А чем больше
народа, тем меньше выигрыш, но делать нечего, по законам бегов желание
новичка исполняется.

Старик галантно сходил в кассу и внес не только Галину ставку, но и свою
собственную тысячу, намереваясь сгрести через несколько минут примерно на
триста рублей больше, потом вернулся на трибуну.

Сначала кони неслись гурьбой, потом Пикадор вырвался вперед и стрелой
полетел к финишу. Стадион загудел. Чуда не происходило, скачку выигрывал
лидер. Ефим опустил бинокль, поджидая удара колокола. Внезапно по ипподрому
пронесся сдавленный вздох. Буквально за несколько метров до финишной черты
фаворит запнулся и упал. Бегущие следом не успели притормозить, возникла
куча мала, настоящая мешанина из конских тел, жокеев и бричек. В результате
победу одержал дряхлый Гиацинт, никем не воспринимаемый всерьез. И конь, и
наездник казались страшно удивленными, но спорт есть спорт, и единственный
зритель, не побоявшийся поставить на доходягу Гиацинта, огреб сказочный
барыш. Ефимова тысяча исчезла без следа.

- А все эта чертова баба, - злопыхал дед, - никогда таких невезучих не
встречал. Железно известно: хочешь выиграть - ищи новичка и ставь вместе с
ним. Никогда не подводило, а тут! Пикадор упал! Люди второго такого случая
и припомнить не могут. Как хочешь, конечно, но я на твоем месте эту девку
гнал бы из дома. От неудачников надо избавляться. Несчастья приманивают,
попомни мои слова. Чтонибудь да случится: наводнение, смерч или что-нибудь
подобное... Гони ее вон.

Желая побыстрей заснуть, я сунула Ефиму Ивановичу сто долларов и кулем
рухнула в постель. Но не успели мои глазки вновь сомкнуться, как снизу
раздался истошный вопль:

- Пожар, горим, спасите!

Прямо в пижаме я ринулась в гостиную. Комната полна дыма и дурно пахнущей
белой пены. На окне совершенно обуглившиеся занавески. Рядом Аркашка с
огнетушителем в руках, отчаянно вопящая Галя и подпрыгивающая Маня. Следом
за мной в гостиную влетела Зайка, сжимая в руках кувшин с водой.

- Боже! - закатил глаза Кеша. - "Не стая воронов слеталась!" Ну подумаешь,
занавеска вспыхнула, уже потушили.

Галя продолжала истерически рыдать, со второго этажа донесся голос Серафимы
Ивановны, няни близнецов:

- Детей эвакуировать?

- Нет, - крикнула Зайка, - все кончилось.

- Пожар, - почему-то снова завопила Галя, - горим, сейчас погибнем.

- Успокойся, - сказала я, беря гостью за руку, - видишь, занавесок больше
нет, а все остальное в порядке.

Женщина стала судорожно оглядываться по сторонам, потом закатила глаза и
хлопнулась оземь. Но на этот раз обошлись без "Скорой помощи", просто
расстегнули ее тугую грацию. Бедолага открыла веки и тихонько пробормотала:

- Простите великодушно, в детстве оказалась одна в горящей квартире и с тех
пор панически боюсь огня, просто разум теряю.

- Это заметно, - буркнул Кеша, - в следующий раз не прикуривай возле
занавесок. А то вытащила зажигалку, пламя в полметра, хорошо еще, что я
рядом стоял.

Галя курит? Вот это новость.

- И зачем корсет затянула? - спросила Ольга. - Ясно объяснили, что нельзя.
Свалишься на улице, кто поможет?

- Галя тут? - раздался вежливый голос, и Миша вступил в комнату.

В руках он держал киру исписанных листочков и калькулятор. Верещагина
быстренько приподнялась, запахивая платье.

- Галочка, - обрадовался профессор, - погляди, никак не выходит.

Кешка с Зайкой одновременно вздохнули, Маня многозначительно покрутила
пальцем у виска.

Да, зря Галя ради Миши затягивается до обморочного состояния. Мужик просто
не способен ничего заметить. Вошел в комнату, где сгорели занавески, в
воздухе клубы дыма, повсюду белые лужи, и, не обратив ни на что внимания,
преспокойненько сел работать. Интересно, как он в обыденной жизни находит
дорогу от службы до дома? Хотя, наверное, его провожают аспиранты.

ГЛАВА 23

Вера Ивановна проживала в самом? обычно доме. Блочная пятиэтажка с выбитыми
стеклами на лестничной клетке, двадцатипятиваттными лампочками на этажах и
ободранными дверями квартир. Изо всех щелей немилосердно дуло. Страшная
китайская куртка, хоть и выглядела на первый взгляд теплой, на самом деле
совершенно не грела, и я основательно замерзла, добираясь до нужного места.
"Вольво" пришлось бросить на соседней улице, вместе с ним теплый норковый
полушубок, ботинвочки на меху и лайковые перчатки. Взамен нацепила "дутые"
сапожки и вязаные корейские варежки из синтетики.

За дверью квартиры # 49 стояла тишина. Странно, договорились о встрече в
пять часов. Часы "Картье" преспокойненько лежат в бардачке, может, сейчас
без десяти? Есть у меня такой грешок - прийти пораньше. Я позвонила еще
несколько раз, но в ответ ни звука. Пристроившись на подоконнике, решила
подождать. Время словно замерло на месте, и Пачка "Голуаз", конечно же,
спрятана в машине. Подъезд будто вымер. Не кричали дети, не лаяли собаки,
так тихо бывает в Париже, но не в Москве.

Наконец внизу послышались шаркающие звуки, и неопределенного возраста
женщина с трудом потащилась по лестнице.

- Простите, - остановила я ее, - который час?

Тетка устало поставила сумищи и ответила:

- Без двух шесть.

Ничего себе, договаривались-то на пять. Ну нет,