дивительно, как легко можно плодить нищету и горе, -  злопыхала
Маргарита Львовна, - у нас целыми  выводками  малыши  живут,  а  матери  все
рожают и рожают. Одна мне так и заявила:
   "Аборт плохо  отражается  на  здоровье".  Я  бы  приказала  таких  женщин
стерилизовать, если от двух детей отказалась.
   Я  только  вздохнула:  подобная  практика   существовала   в   нацистской
Германии...
   Чаще всего  дети  больны.  Это  и  понятно.  Родительницы,  как  правило,
наркоманки и алкоголички, никакой режим во время беременности не  соблюдают:
пьют, курят... Вот и появляются на свет больные  младенцы  с  целым  букетом
неприятностей.  Но  попадаются  и   совершенно   замечательные   детишки   -
крепенькие, смышленые, контактные...
   И тогда в дело вступает директриса - Анна Степановна Мирная. Она отбирает
самых здоровых и... объявляет умершими. Смертность в детском  доме  большая,
парочкой покойников больше, парочкой меньше... Специально подкупленный  врач
выдает свидетельства, и "покойничков" уже с другими документами переправляют
в семейный детский дом. То есть в такую организацию, где  живут  в  квартире
десять-двенадцать детей и пара, исполняющая роль родителей. В данном  случае
Алексей  Николаевич  Пискунов  и  его  жена  Берта.  Дети  в  их   семействе
разновозрастные, но  не  старше  пяти  лет.  Малыши  нежного  возраста,  еще
несмышленыши, поэтому никаких проверок не боятся. На место взятых детей  тут
же поступают новые. Любопытным соседям Пискуновы объяснили, что  работают  в
новой системе "Дом для сироты", и почему-то ни у кого не возник вопрос, куда
деваются дети, достигнув школьного возраста. Время сейчас такое - никому  ни
до кого нет дела. А любой комиссии покажут десять "братьев и сестер".
   Отобранных у Мирной детей содержат в  особом  помещении,  хорошо  кормят,
учат, тщательно следят  за  здоровьем.  Иногда,  если  желающие  не  находят
"товар" у Пискунова, ребятишек привозят прямо из детдома.
   Дело имеют  только  с  иностранцами.  Такса  стабильная  -  десять  тысяч
"зеленых". Процедура привлечения клиентов разработана до мелочей.
   Сначала Анна Степановна показывает желающим  кого  пострашней,  например,
Лену Филимонову. Отсутствие глаза и шрам сильно действуют на впечатлительных
иностранных граждан. Есть еще Володя Седых, у того совершенно нет  волос  на
голове и страшные ожоги на теле. Непутевая мамаша уронила в  свое  время  на
полугодовалую кроху бак с кипящим бельем.
   Как правило, люди пугаются, правда, иногда  случаются  неожиданности.  Не
так давно американская семья увезла с собой  тяжело  больную  Вику  Ветрову.
Приемных родителей не смутили ни заячья губа, ни язва на шее.
   - Сделаем операцию, - спокойно сказала женщина.
   Но такие варианты все-таки редки, и чаще всего люди со слезами на  глазах
выскакивают  в  коридор.  Тут  в  дело  вступает  Маргарита  Львовна.   Если
иностранцы приехали одни, без переводчика, она сразу предлагает отвезти их к
Пискуновым. Ну а ежели будущие родители не владеют русским,  их  ненавязчиво
провожают до гостиницы, а вечером в номер приходит  старший  сын  директрисы
Мирной - двадцатитрехлетний студент иняза,  свободно  владеющий  английским,
немецким и вполне прилично французским.
   Несмотря на размах дела, в  нем  участвует  не  так  много  народа.  Сама
директриса, Маргарита Львовна, Пискуновы, сотрудница загса  и  врач.  Каждый
имеет свой кусок. Доля воспитательницы  составляет  всего  двести  долларов.
Конечно, сотрудники детского  дома  догадывались  о  происходящем.  Но  Анна
Степановна не  жадничала  и  "выписывала"  педагогам  каждый  месяц  премии.
Двадцать сотрудников получали по тысяче  рублей  каждый.  Сумма  не  слишком
накладная для  мошенников,  но  вполне  достаточная,  чтобы  все  окружающие
ослепли и оглохли.
   - А как попала к вам девочка, беленькая Оля? - спросила я.
   Маргарита Львовна развела руками:
   - Понятия не имею, девочку даже не видела. В моей группе только  ущербные
дети, у Пискуновых не бываю, довожу людей до квартиры, и все, чао бамбино!
   Хлопнула дверь. Влетела счастливая Женя, обвешанная пакетами и кулечками.
   Маргарита Львовна быстро сказала:
   - Все.
   Но я уже сама понимала, что больше из женщины  ничего  не  вытянуть,  все
нити сходятся в руках любезной директрисы Анны Степановны Мирной. Но  прежде
чем  еще  раз  встретиться  с  предприимчивой  дамой,  следовало  хорошенько
подготовиться.
   Я вышла на улицу и  в  задумчивости  заглянула  в  небольшой  продуктовый
магазин. В самом конце торгового зала бойкая девушка  предлагала  пирожки  и
кофе. Я купила и то,  и  другое.  Отхлебнув  из  пластмассового  стаканчика,
попробовала разложить по полочкам всю известную информацию.
   Полину сдало в детский дом пока неизвестное лицо. Скорее всего именно тот
человек, который упорно преследует  семью.  Если  так,  то  всего  один  шаг
отделяет меня от цели, но следует быть  осторожной:  противник  хитер  и  не
отягощен моральными принципами. Подобраться к нему можно еще через  Веру,  к
сожалению, покойную. Но ведь кто-то велел девушке увести со двора сестричек!
А может, это все придумала  сама  Подушкина?  Каким-то  образом  узнала  про
наследство, сбегала к нотариусу, отдала
   Полину, а куда дела Надюшу? Может, Никита Коростылев, торговец "дурью", в
курсе дела? Что, если Вера была наркоманкой и согласилась украсть девочек за
дозу? Да и Лиза Костина уверяла, что молодой человек все, про Веру знает.

ГЛАВА 21

   Обиталище Никиты я  нашла  сразу.  Настя  Мартиросян  подробно  объяснила
дорогу. Шикарный дом светлого кирпича, современные стеклопакеты, на  входной
двери домофон.
   - Кто? - сипло осведомился динамик.
   - Я.
   Дверь немедленно распахнулась. Ну надо же, как  просто!  В  холле  лежала
ковровая дорожка, стояли кадки  с  искусственными  растениями.  Я  тихонечко
присвистнула. Последнее время все больше  попадаю  в  блочные  пятиэтажки  с
удушливой вонью кошачьей мочи и кислых щей.  А  здесь  даже  в  лифте  витал
аромат хороших духов, дорогих сигарет  и  элитного  коньяка.  На  просторной
лестничной площадке оказалось всего две двери. Одна  распахнута,  на  пороге
возвышался парень  с  красивым,  но  каким-то  недобрым  и  порочным  лицом.
Безупречные черты портил шрам через всю щеку. физиономия хозяина  показалась
мне знакомой, где-то я уже видела Такие глаза - круглые и настороженные, как
у рыси.
   - Никита?  -  спросила  я,  выходя  из  лифта.  Парень  кивнул  и  скорей
утвердительно, чем вопросительно, сказал:
   - Вы Арина от Николая?! Я молча потупилась.
   - Пойдемте, - парень повернулся спиной. Потом обернулся,  шагнул...  и  я
узнала его. Это Коростылев убегал тогда  с  площади  возле  метро  "Динамо",
оставив там убитого продавца из коммерческого ларька. Он тогда как  раз  так
же откинул голову...
   Мы прошли через несколько безупречно обставленных холлов  и  оказались  в
огромной комнате, скорей всего гостиной.  Не  предлагая  мне  сесть,  Никита
вытащил небольшой пакетик:
   - Первый сорт. Дрянью не торгую. Цена известна? Я  отрицательно  покачала
головой.
   - Для кого берете-то? - удивился Коростылев.
   - Ничего я не беру.
   - Не понял! - Никита быстро спрятал упаковку с наркотиком. - Вы Арина  от
Николая?
   - Нет, Даша от Веры Подушкиной. Никита поглядел на  меня  в  упор  своими
красивыми, но неприятными глазами.
   - И когда же Верушка вам подставку сделала?
   - Как раз перед смертью,  только  мне  наркотики  без  надобности,  лучше
скажите, вы хорошо знали Веру?
   Никита засмеялся. Надо же, внешне парень хорош, хоть на обложку снимай, а
смех противный, какой-то квакающий, да и в целом  он  производит  более  чем
неприятное впечатление.
   - Дорогая... - весьма нагло заявил парень, и тут я  поняла,  что  ему  не
двадцать, а хорошенько за тридцать.
   Возле глаз собрались мелкие морщинки, подбородок чуть обвис.
   - Дорогая, - продолжал Никита, - гостей не жду, извините, занят.
   - А мы с вами знакомы...
   - Не припомню...
   - Несколько дней назад видела вас убегающим от метро "Динамо".
   На лице Никиты проявилась явственно читаемая мысль: "Придавить  дуру-бабу
прямо сейчас или дать ей высказаться?"
   Но потом благоразумие взяло верх, и он с усмешкой заявил:
   - "Динамо"? Не бываю там, обознались, наверное.
   - Маловероятно, - утешила я его, -  есть  фотографии.  Очень  интересные,
всего четыре снимка, зато какие! На одном вы вместе с приятелем  взламываете
ларек, потом  тащите  продавца,  затем  убиваете,  наконец  убегаете  прочь.
Прямо-таки гангстерский фильм...
   Коростылев опустил веки и стал похож на марабу. Потом спросил:
   - Сколько хотите?
   - В деньгах не нуждаюсь.
   - Тогда что?
   - Информация о Вере Подушкиной. Никита спокойно возразил:
   - Да я о ней мало что знаю. Я развернулась и пошла к двери.
   - Погодите, - остановил парень, - куда заторопились? Давайте потолкуем! И
тут снаружи позвонили.
   - Черт  побери!  -  выругался  Никита  и  пошел  к  двери,  я  машинально
последовала за ним.
   - Кто? - поинтересовался хозяин, глядя в "глазок".
   -  Никитушка,  -  послышался  старушечий  голос,  -   это   я,   Леокадия
Константиновна,  позволь  мне,  деточка,  по  телефону   позвонить,   мой-то
сломался... Сделай милость.
   - Чтоб тебя разорвало, дуру старую, - тихо ругнулся Коростылев и загремел
запорами.
   В холл ворвалась группа людей в камуфляже и  черных  масках.  Они  как-то
разом заорали:
   - Лечь на пол!
   - Ноги раздвинуть!
   - Руки за спину!
   - Послушайте, - попыталась я открыть рот,  но  мне  незамедлительно  дали
чем-то под коленки  и  со  стуком  швырнули  на  ковер.  Спустя  секунду  на
вывернутых за спину руках защелкнулись наручники. Никита лежал в той же позе
около меня.
   - Слушай, - еле слышно шепнул он, - молчи про фотки, а то худо будет.
   - Куда уж хуже, - буркнула я.
   - А ну заткнулись! - раздался  над  головой  голос,  и  кто-то  пребольно
двинул меня в бок ботинком.
   -  Послушайте,  -  возмутилась  я,  -  во-первых,  позвоните   полковнику
Дегтяреву, во-вторых,  я  являюсь  иностранной  гражданкой,  сейчас  паспорт
покажу!
   - Ишь, распелась, - разозлился один из мужиков, пока другие  выворачивали
на пол шкафы, - молчи лучше, в отделении разберемся.
   В этот момент кто-то ухватил меня за волосы и  приподнял  лицо.  Было  не
больно, а обидно.
   - Вы Дарья Ивановна Васильева? - спросил вежливый  голос.  -  Следуйте  в
машину.
   По дороге  спутники  молчали,  но  больше  не  дрались.  Я  сидела  тихо,
чувствуя, как дергается ушибленная бровь.
   В отделении меня  довольно  вежливо,  но  весьма  решительно  впихнули  в
небольшую камеру.
   - Посидите покуда до выяснения, - коротко сообщил суровый милиционер.
   Хорошо хоть наручники сняли.
   - Приветик, - раздался тоненький голосок. На деревянных нарах без одеял и
подушек лежала прехорошенькая девочка в красной мини-юбке. Густые каштановые
волосы падали на очень миленькое  личико.  Вторая  девушка,  чуть  постарше,
полноватая и веснушчатая, добавила:
   - Прошу к нашему шалашу. Сигаретки не найдется?
   Я развела руками.
   -  Менты  поганые,  -  лениво  процедила   хорошенькая.   -   Ну,   давай
прописываться.
   - Чего? - не поняла я.
   - За что огребли?
   - Понятия не имею, - совершенно искренне сообщила я, - ворвались, на  пол
покидали, вон в глаз дали...
   - Ну и ну... - пробормотала толстенькая.
   - Жрать охота, - сообщила хорошенькая.
   - Курить еще больше, - добавила соседка.
   - Ладно, - сказала симпатяшка, взбивая кудри,  -  придется  на  заработок
идти.
   Не успела я сообразить, что она имеет в виду, как девочка стала  колотить
в дверь ногой.
   - Хорош, кончай базар, бабы! - раздалось коридора.
   - Пусти в туалет! - взвыла девка. Лязгнули запоры, и появился  белобрысый
милиционер лет тридцати с прыщавым лицом.
   - Чего стучишь? - недовольно прикрикнул он на буянку. -  Обосралась,  что
ли?
   - Это нам запросто, - захохотала девчонка, выскакивая в коридор.
   Дверь закрылась. С полчаса  мы  сидели  в  полном  молчании.  Толстенькая
пристроилась на нарах и закрыла глаза. Наконец в коридоре послышались шаги -
это вернулась наша сокамерница.
   - Во, - сказала она, вытягивая пачку "Золотой Явы", - угощайтесь.
   - Ну ты даешь, Ксюха. - восхитилась толстенькая.
   - Да что там, - махнула рукой Ксения, - в  первый  раз,  что  ли?  Только
грязный очень, я ему так прям и сказала: "Ты  жопу  когда-нибудь  моешь  или
просто раз в году лопатой откапываешь?"
   Девчонки захохотали в голос. Я вздохнула: да уж,  милые  порядки  в  этом
отделении. Страшно хотелось пить.
   - А воду тут дают? - поинтересовалась я.
   - Ага, - ухмыльнулась Ксюша, - нарзан со льдом и крем-соду.
   Девки вновь заржали, но тут дверь распахнулась, и прогремел железный бас:
   - Васильева, на выход!
   В небольшом кабинете с надписью "Начальник" сидели двое - незнакомый  мне
человек лет пятидесяти и Александр Михайлович.
   - Она? - спросил хозяин кабинета.
   - Нашлась дорогая  потеря,  -  вздохнул  полковник,  -  сокровище  мое...
Спасибо, Олег Васильевич.
   - Чего уж там, - отмахнулся начальник, потом поглядел на меня:
   - Как вы оказались в квартире Коростылева?
   Я пожала плечами:
   - Совершенно случайно. Пришла к Леокадии Константиновне, а ее  дома  нет.
Позвонила в дверь к соседу, попросила  ручку,  чтобы  записку  написать.  Он
любезно впустил, дал  бумагу.  Только-только  карандаш  взяла,  слышу,  сама
Леокадия Константиновна в дверь звонит. Ну я и стала прощаться, а  тут  ваши
ворвались...
   -  Ну-ну,  -  явно  не  поверил  Олег  Васильевич,  -  бывают  же   такие
совпадения... Можете идти.
   - Сумочку отдайте.
   - Виктор! - крикнул начальник. Появился белобрысый милиционер, тот самый,
что водил в туалет Ксюшу.
   - Отдай гражданочке вещи.
   На улице Александр Михайлович сердито стукнул дверцей старенькой машины и
весьма нелюбезно рявкнул:
   - Ну?
   Я вытащила пудреницу и  обозрела  остатки  лица.  Выглядело  впечатляюще.
Правая бровь опухла, и глаз практически закрылся.
   - Ну? - повторил полковник. - Рассказывай, зачем и с какой целью  явилась
к господину Коростылеву
   - Говорю же, приходила к Леокадии Константиновне.
   - Зачем?
   - Хотела нанять  ее  временной  кухаркой,  вместо  Катерины,  -  на  ходу
придумала я, - а то скоро с голоду помрем от Зайкиной вдохновенной стряпни.
   Приятель молчал. Краем глаза проследив за дорогой, я поняла, что он везет
меня в Ложкино.
   Наш дом выглядел как клиника для сумасшедших. По всему  холлу  разбросаны
игрушки,  в  гостиной  сняты  шторы,  кресла  почему-то  мокрые,  на  диване
непонятные пятна, в воздухе витает запах вареной рыбы...
   Александр Михайлович оторопел:
   - Вы затеяли ремонт?
   Не успела я ответить, как дверь распахнулась, и в комнату легким  аллюром
влетел Снап.  На  спине  ротвейлера  сидела  совершенно  счастливая  Полина.
Девчушка просто заливалась радостным смехом. Сзади бежала темноволосая  Энн.
Правой рукой она крепко держала вниз головой несчастного мопса.
   - Хучик! - закричал  полковник  и  вызволил  собачку  из  цепких  детских
объятий.
   Мопс благодарно взглянул на хозяина и лизнул его в нос.
   Очевидно, бедолага провел не  лучшие  часы  своей  жизни.  Снап  принялся
носиться вокруг стола, Энн выбежала в коридор  и  через  секунду  вернулась,
неся несчастную йоркширскую терьершу.
   - Ава, - сказала девочка, протягивая мне ошалевшую  от  такого  обращения
Жюли.
   - Ава! - завопила Поля, погоняя Снапа. Тот с готовностью принялся скакать
еще быстрей, наездница упала и издала густой, обиженный вопль.
   - Это что. за безобразие, - прогремел в коридоре голос Аркадия,  -  опять
работать не даете! Сейчас запру в комнате...
   На пороге возник сын в крайней степени возмущения. Не поздоровавшись,  он
начал жаловаться. Ольга уехала в институт. Маня отправилась  в  Ветеринарную
академию, Капа понеслась в "Детский мир" покупать  необходимую  одежду...  А
Кеша остался дома, чтобы  поработать  над  выступлением,  с  которым  завтра
должен быть в суде.
   Аркадий  хороший  отец,  любит  близнецов  и  вообще  к  детям  относится
терпимо... Но с Анькой  и  Ванькой  постоянно  нянчится  Серафима  Ивановна.
Родители получают деток в праздничном, так  сказать,  виде.  Чисто  вымытые,
накормленные и выспавшиеся близнецы радостно играют с отцом и  матерью.  Как
только детки начинают капризничать, родители немедленно суют их няне. И  уж,
конечно, им никогда в голову не придет изменить планы из-за того, что некому
посидеть с детьми. Ни Ольге, ни Аркадию не приходится нестись сломя голову в
ясли и униженно просить у суровой воспитательницы прощение за  опоздание.  К
тому же Анька с Ванькой тихие, беспроблемные  дети,  говорить  они  пока  не
умеют...
   Поэтому, оставаясь с двумя бойкими  .полуторагодовалыми  девочками,  Кеша
даже и не предполагал, что его ожидает.
   Сначала Поля и Энн мирно рисовали  в  кабинете  фломастерами.  Потом  сын
попытался покормить их обедом. Поля вывернула омлет на одно кресло, а другое
пострадало от того, что на Энн "усатый нянь" забыл надеть памперс...  Следом
оказался обмазан горчицей  диван,  и  Аркашка  совершенно  не  понимал,  как
баночка попала к ним в руки...  Измазюкав  гарнитур,  Энн  облизала  пальцы.
Вопль, изданный ею, оказался настолько ужасен, что кошки унеслись в  сад,  а
собаки,  наоборот,   примчались   в   столовую,   и   девчонки   моментально
переключились на животных...
   - То есть ты утверждаешь, - недоверчиво спросил  полковник,  -  что  весь
этот разгром устроили две крохотные девочки? А как они содрали занавески?
   - Портьеры сняла Оля, - пояснил Кеша, - у нас генеральная уборка, плафоны
тоже она скрутила, хотели с Капой помыть, да не успели...
   - Кто такая Капа? - продолжал выяснять ничего пока не знающий  полковник,
поглаживая мелко дрожащего Хуча.
   - Американка, третья жена маминого четвертого мужа Гены!
   - Понятно, - захохотал Александр  Михайлович,  -  родственнички  прибыли.
Поэтому мамаша дочек дома и оставила, знает, что за пройды растут!
   - Да она их совсем не знает, - отмахнулся Кешка, - только вчера взяла.
   - Где?
   - В детском доме!
   - Объясните, - оживился приятель, - что тут происходит!
   Но Кеша наконец заметил мой глаз и заорал:
   - Мать! Это что еще такое!
   - Так кому объяснять вначале?
   - Мне! - воскликнули мужчины в один голос. Я прямо схватилась за  голову,
но тут из  коридора  послышался  стук,  потом  громкие  вопли.  Милые  детки
обвалили декоративный торшер в виде негритенка, держащего над головой лампу.
   Обладающей  безупречным  вкусом  Ольге  почему-то  нравился  этот   китч,
располагающийся между гостиной и столовой.
   Слава богу, подумала я, слушая детский рев и ругань  Кеши,  теперь  лампа
разбилась, и можно со спокойной совестью выбросить уродца на помойку.
   - Долго ли прогостят дорогие родственники?  -  поинтересовался  Александр
Михайлович. - И кстати, как насчет перекусить? Конечно, я  понимаю.  Катя  с
Ирой уехали... но, может, бутербродик какой найдется?
   - Кеша, - крикнула  я,  -  сделай  кофе!  Напиток,  сваренный  сыном,  не
поддается названию. Не знаю, из каких соображений, но явно не  из  жадности,
сыночек  кладет  на  литровый  кофейник  две-три  чайные  ложки   ароматного
коричневого порошка. Еще ему кажется, что кофе, как суп,  должен  хорошенько
покипеть перед  употреблением.  В  результате  в  чашках  плещется  жидкость
орехового цвета. Ни сливки, ни сахар, ни шоколадные конфеты с  булочками  не
могут заглушить непередаваемый вкус пойла. Даже Банду, обожающий выхлебывать
у зазевавшихся гостей чай  и  кофе  прямо  из  чашек,  при  виде  Аркадия  с
кофейником тихо отбегает в угол, всем своим видом как бы говоря: "Это  пейте
сами". - Растворимый! - немедленно завопил  Александр  Михайлович,  услышав,
что Кеша отправился на кухню. - Обожаю растворимый "